The Dust Storm

      После того, как Нил оказался за решеткой, в отношениях Эммы и Киллиана наконец-то воцарилось потепление. А стараниями Реджины и бесконечными лекциями, что она читала Свон с усердством кормящей матери, которой нельзя нервничать, Эмма, все-таки, приняла предложение Джонса и решилась пойти с ним на свидание.       В день-икс Эмма вертелась перед зеркалом, расправляя несуществующие складки на вязаном оранжевом платье, и вспоминала, когда же в последний раз она была с кем-то на свидании и были ли они у нее вообще. За годы бесконечной гонки с Нилом и от него единственным, что запомнила Эмма, была дорога, заливаемая дождями или засыпаемая снегами, дешевый кофе из тошнотворных забегаловок, и букет полевых цветов, что Нил однажды нарвал для нее около трассы, повинуясь сентиментальному порыву. Да еще, пожалуй, брелок в форме лебедя. Эмма уже не единожды порадовалась тому, что сожгла эту проклятую игрушку.       Снегопады в Сторибруке уже давно прошли, город потихоньку возвращался к прежней жизни, но Реджина и Робин упорно настаивали, чтобы Киллиан с Эммой пожили пока у них, мотивируя тем, что в баре холодно и никому точно не взбредет в такую погоду опрокинуть стаканчик-другой. Эмма, ставшая полноценным помощником шерифа, не возражала. Ей нравился огромный дом четы Локсли, нравилось помогать по хозяйству и идти туда, где ее ждали. Киллиан же, наконец избавившийся от гипса, разрабатывал руку и день-деньской наводил в баре порядки, после учиненного Нилом безобразия. Потому в назначенный вечер он пообещал забрать Эмму от Реджины, накануне ужасно досадуя, что стоит скверная погода, вода в заливе замерзла и морская прогулка на вожделенной яхте откладывается до весны. Эмма пропустила ремарку мимо ушей, вспоминая, что, вообще-то, обещала остаться в городе до Рождества, деталь, которую радостно выкинула из головы не только она.       Прозвенел дверной колокольчик, извещая о госте, Эмма в последний раз критически окинула свое отражение в зеркале, улыбнулась напутствию Реджины: «Проведи этот вечер на все сто, девочка», схватила с крючка пальто и побежала открывать.        — Свон! — радостно поприветствовал Киллиан и достал из-за спины красную розу.        — Ого, я так и знала, что тебе не терпится похвастаться рукой вместо гипса. И как мне теперь тебя называть, Капитан-Перчатка?        — Киллиан вполне сгодится. Пойдем?

***

      Вечер в уютном ресторанчике, в компании вида на океан и морепродуктов был прекрасен, и даже официант, нечаянно обливший платье Эммы, не смог его испорить.        — Бедняга был готов тебе сдаться прямо сейчас, — смеясь, заявил Киллиан, глядя вслед улепетывающему за солью и салфетками парню.        — Да я не знаю, кто из нас двоих страшнее: я или ты, в чьем баре он привык заливать глаза каждую пятницу.        — Ничего, после Рождества у него вновь появится такая возможность, — проворчал Киллиан, — И уж там я не позволю ему разбрасываться спиртным.        — Жмот, — поддразнила Эмма.        — Я не жмот, я, просто, рачительный. Пойдем?       На робкие попытки Эммы достать кошелек, Джонс лучезарно улыбнулся и мягко пожурил:        — Ну, Свон, как ты могла подумать?        — Можно вообразить, что ты — джентльмен!        — Я всегда джентльмен, — заявил Киллиан, подавая Эмме пальто и помогая одеться.       К ресторанчику с видом на океан примыкала гавань, завершать вечер пока не хотелось, потому, любезно приняв предложенную Киллианом ладонь, Эмма пошла за ним к покрывшейся льдом воде, где замерли до весны позабытые рыбаками лодки — свидетельницы счастливых летних закатов. Свон поежилась и уткнулась носом в воротник. Киллиан бросил на нее беглый взгляд, снял со своей шеи шерстяной клетчатый шарф — подарок Реджины на прошлое Рождество — и намотал его на Эмму.        — Спасибо, но… Как же ты?        — Пустяки, душа моя. Годы на море показали мне, что такое — настоящий холод, а это так, сбежавших из Майами пугать до смерти.        — Ты скучаешь?        — По чему?        — По морю, по службе, — доверчиво спросила Эмма, не подозревая, что ступила на скользкую тропинку.        Киллиан спрятал руки в карманы, предлагая Эмме взять его под локоть, и подойдя к самой кромке воды, шумно вздохнул.        — Долгая история, Свон, и точно не для сегодняшнего вечера, уверена, что хочешь ее услышать?       Эмма сердито фыркнула.        — Ты знаешь обо мне уже почти все, а я о тебе почти ничего!       Киллиан некоторое время молчал, неспешно шагая вдоль причала, после чего остановился, не разворачиваясь к Эмме лицом, и заговорил.        — В тот вечер, когда я орал песни в баре, и ты оказалась на моем пороге, была годовщина смерти моего брата, Лиама, и я надрался, как скотина, пытаясь забыть о собственных ошибках, каждый ноябрь напоминающих мне о непоправимом. Он был моим капитаном, и мы долгие годы служили во флоте. Мы вместе тонули и горели, делили последнюю консерву и учили жизни безусых салаг. Я должен был дослужиться до капитана, и быть таким, как Лиам, если бы моя собственная дурь не стоила мне всего! Нас отправили в горячую точку на участие в операции «Буря в пустыне», помнишь, было такое лет десять назад, когда мы участвовали в освобождении Кувейта и разгроме иракской армии? Мы были войсками морской пехоты, должны были высадиться в тыл вместе с многочисленным оперативным и тактическим десантом, после чего окружить и уничтожить по частям группировку вооружённых сил в Кувейте и на юге Ирака. Лиам лично курировал зону Персидского залива. Разработанный план не устанавливал каких-либо временных ограничений для основных этапов боевых действий, а общий успех операции ставился в прямую зависимость от результатов первого массированного ракетно-авиационного удара. Всё должно было получиться, если бы я с частью команды не принялся геройствовать, зарабатывая звезду на погонах, не ослушался Лиама и не попал в плен к иракцам. Брат успел часом позже, и угодил в западню вместе со мной! Мы несколько месяцев пробыли в плену, когда, как я слышал из обрывков вечно верещавшего на арабском радио, сама операция по разгрому иракцев уже закончилась. Боевики не сдавались, выжимая силы из тех, кто был в плену. Мы с братом планировали побег. Тщательно разрабатывали операцию, приходя в себя после побоев и живя одной только целью — выбраться. Но кроме побоев и угроз было в лагере и хорошее, — Киллиан вздохнул и провел ладонью по лицу, отгоняя липкие воспоминания, — Ее звали Мелис, девочка-саудитка, таскавшая нам тайком воду и воровавшая бинты. Я знал три десятка слов на арабском языке, но нам этого хватало. Она опускалась на колени у подвала и что-то пересказывала, делилась страхами и постоянно твердила у чудесном Кувейте, куда ей так хотелось попасть. Я качал головой и повторял: Нью-Йорк, и она, казалось, понимала. Я называл ее Мила, а она лишь слабо улыбалась и вновь шла прислуживать этим зверям… Я убеждал Лиама взять ее с собой. Лиам ругался матом, но я знал, что он мне не откажет, хотя в то время у меня должна была болеть голова о практически погубленной по моей вине команде, я цеплялся за свою восточную любовь. У нее были карие глаза и густые каштановые волосы, что она прятала под платком, а еще, она пела завораживающие по своей красоте песни, и я потерял голову. Под ее песни мы и вырыли подземный ход, который должен был провести нас к берегам Евфрата, а там уже базировались неподалеку наши войска, и план казался легким по своей простоте. Лиам сказал, что освободит Милу и будет ждать меня с частью ребят в условленном месте, так и решили, — Джонс сжал ладони в кулаки и поддал носком ботинка серую гальку, Эмма развернулась к нему лицом и без слов прижала к себе. Он уткнулся подбородком ей в макушку.        — Я опоздал на двадцать минут, перевязывая рану особо тяжелому нашему пацану, а когда привел всех на место, то увидел, как Лиама и Милу оттаскивают прочь. Их казнили на закате, а потом долго смеялись и даже, кажется, пели. Я хотел броситься на них с саблей, случайно оброненной кем-то, но меня удержали мои же ребята, твердя: «Капитан, ты нам нужен». Но я не был их капитаном, я был тем, кто их погубил, понимаешь? А они верили, что я по-прежнему способен вытащить всех из этого дерьма! Мы пережили ночь, и на рассвете наши войска разгромили их базу и во главе с Робином, освободили всех нас. Он знал из сводок, что наша команда затерялась где-то в пустыне и бросил все силы на наше спасение. Там мы и подружились и вместе ринулись прочь из плена и из прошлого. Потому-то я и назвал бар «Пыльной бурей»* как вечным напоминанием о собственном поражении. А что самое интересное, так это то, что ребята из команды просили меня стать их капитаном и даже обещали поговорить с высшим командованием. Я не слушал, я пил и пил, уехал сюда и пил, пока Робин и Реджина не забрали у меня бутылку и не заставили учиться жить.        — Лиам бы простил тебя, — прошептала Эмма, прижимаясь крепче, — Если ты сам себя простишь.        — Долгое время, Свон, я верил, что приношу всем одни несчастья, пока не встретился с тобой.        — Ты прав, прозвище мисс-Неудача — это про меня, — хмыкнула Эмма.        — Глупая ты, я же не об этом, — пробормотал Киллиан, будучи еще не в состоянии вернуться в реальность, после чего осторожно развернул Эмму лицом к небосклону, — Смотри.        — Куда?        — На небо. Видишь вон ту звезду на севере? Это Полярная Звезда, а на востоке от нее, почти над нашими головами, живет Орион. Легенды гласят, что на Земле в античные времена обитал великий охотник, по имени Орион, наделенный своим отцом — Посейдоном — умением ходить по воде. А выше от Ориона, вон там, располагается самая яркая звезда созвездия — Бетельгейзе, а ниже — Ригель. Охотник прикрывается щитом от разъяренного быка — Тельца, вот он, правее и выше. Охотника сопровождают вечные спутники — Большой и Малый Пес. Под ногами Ориона сидит испуганный Заяц, удирающий от собак. Выше и левее охотника живут Близнецы — братья Кастор и Поллукс — две яркие звезды, похожие друг на друга. Выше Ориона и левее Тельца опустился на колени Возничий, держащий в руках двух козлят, стремя и уздечку. Вряд ли кто из нас, действительно, сможет увидеть в звездах всю эту картину, но древние греки рисовали их именно так, — усмехнулся Киллиан, наблюдая, как Эмма завороженно слушает его рассказ, — А вдоль Млечного Пути вытянулся Северный Крест или Лебедь.        — Ты знаешь сказку о Гадком утенке? — непонятно к чему спросила Эмма.        — Да, мать рассказывала в детстве мне и брату, — ответил Киллиан, обнимая ее со спины.        — Это была моя любимая сказка. В приюте за мной осталась фамилия моей первой приемной семьи — Нолан, но мне она не нравилась. Я читала потрепанную книжку с этой сказкой и всё мечтала стать прекрасным лебедем, как гадкий утенок. Потому, едва у меня появились деньги, я сменила свою фамилию на Свон. Глупо, наверное, верить в сказки, но потом я познакомилась с Нилом, и он подарил мне тот кулон, и как-то всё само собой сложилось.        — И у тебя получилось, Эмма, ты смогла преодолеть все предрассудки и стать лебедем, — прошептал Киллиан ей в волосы.        — Пойдем домой, я так скучала по твоему какао, — попросила Эмма, впервые назвав бар домом.        — Всё, что пожелаешь, лесс.        — Давно ты меня так не называл.        — Привыкай, как поедем в Ирландию, все будут так звать.        — В Ирландию?        — Да, я хочу показать тебе кусочек мира, где я, хоть недолго, но был счастлив.       И переплетя пальцы Эммы со своими, Киллиан повел ее прочь с пристани.