5 лет спустя.
Дорогая иномарка стояла у входа в один из дорогих ресторанов Сеула. Заглушив на время мотор, водитель вышел из салона и, облокотившись на капот машины, медленно курил, стряхивая пепел на чуть влажный после прошедшего дождя асфальт. Исин бросил сигарету в лужу на земле, рассматривая красную дорожку, стелющуюся до тяжелых стеклянных дверей, которые отделяли улицу от престижного ресторана в центре столицы. Там, в просторном зале, оформленном в лучших традициях высшего света, завершалось одно из пышных мероприятий, организованных до каждой мелочи идеально. Уже как пять лет связывали себя узами брака владельцы крупной холдинговой компании Южной Кореи, являясь примером идеального смешавшегося коктейля профессионализма каждого супруга и химии между ними, которую пытался запечатлеть для обложки очередного журнала каждый уважающий себя писака. Высокие двери легко открылись под давлением сильной руки, и семья Пак вышла на прохладный ночной воздух. Чанёль крепко пожал руку провожающему его знакомому, такому же не обделенному деньгами альфе, сдержанно улыбнулся и мягко положил руку на тонкие пальцы своего супруга, что держался за его плечо и шел рядом, вызывая у все того же знакомого легкую зависть к своему коллеге. Исин провел пятерней по уложенным густым волосам и приветственно поклонился, чуть приподнимая уголки губ в улыбке. Водитель придержал открытую дверь, позволив омеге сесть. С другой стороны автомобильного салона уже расположился Чанёль. Как только за омегой закрылась с глухим стуком дверь, улыбка в считанные секунды померкла на губах Сехуна, а старший Пак лишь неопределенно хмыкнул, ожидая, пока Исин сядет за руль автомобиля и заведет мотор. Двигатель тихо зарычал, словно невидимый зверь, и машина тронулась прочь от ресторана. — Куда едем, мистер Пак? — Домой, — отмахнулся Чанёль, мельком посмотрев на супруга. Сехун отвернулся к темному стеклу автомобиля, скучающим взглядом наблюдая за сменяющимися силуэтами высоких зданий, ярко блестящих торговых центров, что не выключали свою нарядную подсветку на ночь, темнотой парков, в которых не было ни души в такое позднее время. Дорога ночью почти опустела, Исин перестраивался с одной полосы на другую, виляя между редкими автомобилями, постукивал задумчиво пальцем по рулю, сворачивая в паутине города ближе к центру, где располагался дом семьи Пак. Сехун по привычке покручивал на безымянном пальце дорогое кольцо из белого золота, уходя в себя и стараясь не прикрывать от усталости глаза. Господин Чон не отвязывался от него весь вечер, расспрашивая не хуже любого журналиста о том, как они с Чанёлем провели минувший год, когда же им ждать наследника компании, и, вообще, как мистеру Паку повезло мужем. Сехун на это лишь снисходительно улыбался и сжимал покрепче ножку от бокала с вином. Невдалеке уже виднелся их дом — высокая многоэтажка, блестящая, элитная новостройка. Чанёль устало зачесал назад немного растрепавшиеся за вечер волосы и расстегнул пуговицы на пиджаке. Это место не было домом, если начать погружаться в смысл слова. Это только квартира, где Паки проводили порознь свое свободное время. В квартире не чувствовалось присутствия семьи, она была словно чужая для каждого из них. Сехун не сразу заметил, как остановилась у входа в многоэтажку машина, как Чанёль открыл дверь со стороны супруга, соблюдая выточенные до автоматизма правила приличия и этикета. Только усталый вздох ожидающего мужчины заставил Сехуна обратить на себя внимание. Он выбрался из машины, оборачиваясь на сидящего за рулем Исина, и, попрощавшись с водителем, направился к зданию. За спиной послышался усталый, чуть охрипший голос Чанёля: — Заедешь за мной ближе к четырем утра, я не должен опоздать на рейс. — Разумеется, мистер Пак. Квартира на восемнадцатом встретила совсем не уютной тишиной. Ее разбавлял только шорох снимаемой одежды, стук чашки на кухне и щелчок кнопки чайника. Чанёлю не было смысла ложиться спать, через несколько часов он уже должен быть в аэропорте Инчхона, ожидать посадки на самолет до Шанхая. Небольшой чемодан был почти собран и стоял у входа в квартиру. Мужчине нужно только взять с собой заграничный паспорт и проверить наличие в нем билета с номером рейса и местом в бизнес-классе. На кухне давно вскипел чайник, и Чанёль залил водой пакетик какого-то чая, кажется, черного, остальное ему не важно. Ступеньки лестницы на второй этаж неслышно прогнулись от шагов, Чанёль толкнул дверь в свой кабинет. Стук чашки о поверхность стола отскочил от голых стен, на которых не было ни одной фотографии, даже декоративных картин. Светло-бежевая ровная стена. Пак не очень любил летать самолетом, пусть и уверял себя в том, что это самый безопасный способ передвижения, но все равно каждый раз считал секунды с момента, когда шасси отрывались от поверхности земли, и железная птица взмывала вверх. Сто восемьдесят секунд — три минуты — потом он открывал глаза и облегченно выдыхал. В теории самыми опасными являются первые три минуты полета, когда самолет стремительно набирает высоту. Но каждый раз, перед рейсом, Чанёль нервничал, перекладывая по несколько раз вещи в чемодане и теряя где-нибудь в квартире важные документы, контракты или, чего больше, собственный паспорт. Как раз его он не мог найти, продолжая рыться в ящике стола, где всегда лежала маленькая темно-зеленая книжечка корейского удостоверения личности. Поиски прервал легкий тычок чем-то твердым в плечо, отчего мужчина повернулся, увидев за спиной Сехуна в домашней одежде. Он только из душа, разморенный после него и уставший после торжества, держал в руке паспорт с вложенным билетом, протягивая его супругу. — Он лежал на столе в гостиной, — Чанёль забрал его, касаясь на мгновение потеплевших после душа пальцев. — Спасибо. Сехун сонно хмыкнул, вытирая полотенцем влажные волосы, и коротко попрощался с мужем, направляясь в спальню. В их семье не принято провожать. Командировка не должна занять больше двух дней, в это время всю работу начальника забирал на себя омега. Стрелка часов ползла все ближе к трем часам. Неумолимо хотелось спать, но Пак переживал, что просто не проснется от звонка Исина и пропустит важный рейс. Официальная часть торжества вымотала каждого из них, но Чанёлю не светило сегодня отдохнуть и даже немного поспать, совсем скоро придется выходить. Свет горел только на кухне, заливая помещение электрическим теплом, незаметно гудел холодильник, а запах чая щекотал нос, расползаясь легким фруктовым ароматом по первому этажу пентхауса, и так хотелось назвать это ночной идиллией, но не получалось. Чай обжег язык, а привкус праздничного алкоголя никак не хотел улетучиваться, хотя Пак едва ли пригубил даже бокал. Перед выходом Чанёль зашел в спальню, чтобы сменить дорогой костюм на легкую летнюю футболку и простые джинсы с продранными коленками. Посмотри на него в таком виде, не поверишь, что у него счет в банке с кучей нулей, а та высотка в центре Сеула — его компания. Спальня наполнена едва уловимым запахом чего-то сливочно-цитрусового, и Чанёль неосознанно вдохнул чуть глубже, наполняя легкие сладковатым запахом омеги. Едва ли этот аромат шевелил что-то внутри Чанёля, но он привык, что кабинет его мужа пропитан сладким запахом, простыни, а иногда даже подушка альфы источала запах апельсинов, потому что Сехун просыпался позже и во сне сгребал подушку Чанёля себе под бок. Младший уже давно спал, отвернувшись на широкой кровати к панорамному окну, сейчас закрытому плотными шторами. Сехун в свои двадцать четыре производил впечатление взрослого состоявшегося мужчины, делового и серьезного, порой не подходящего под образ омеги. Рядом с альфой Сехун не терял уверенности, умело занимаясь своим делом и доказывая, что и омега мог быть высокопоставленной личностью. Но сейчас, глядя на все равно хрупкую, нежную фигуру Сехуна, Чанёль вспоминал, что его супруг все еще относился к слабому полу, мягкому и более ранимому. Но эта его сторона почти никогда не проявлялась при Чанёле. Да и при всех остальных тоже. Мужчина лениво натянул легкую куртку на плечи, поглядывая на наручные часы. Исин должен был уже приехать. Бросив взгляд на супруга, Чанёль закрыл дверцу шкафа, и вскользь сухо пожелав доброй ночи тишине, спустился по лестнице в просторную прихожую. Хотя просторно здесь было абсолютно всё. Старясь не шуметь, Чанёль вышел из квартиры. Ему померещился шорох на втором этаже, но он уверил себя, что не видел из прихожей, как открылась дверь в спальню, а босые ноги тихо спустились на несколько ступенек вниз. За закрытой дверью осталась неизменно тихая квартира, и этой тишине Сехун сказал короткое: — Будь осторожен.***
Ночной вид национального аэропорта Инчхон напоминал огромный аквариум, только вместо воды, в нем был лабиринт из терминалов местного и международного значения, а рыбок заменяли люди, суетящиеся круглые сутки, торопящиеся на свой рейс или же лениво ожидающие своего выхода на посадку. До начала посадки на рейс LH8392, летящим маршрутом Инчхон — Шанхай оставалось чуть больше получаса. В здании аэропорта был приглушен свет, позволяя уставшим пассажирам скоротать время ожидания в поверхностном сне. Одни следовали этому совету, другие бесцельно слонялись по терминалу, меряя шагами пол вдоль рядов из кресел. Подростки, сидящие рядом с Паком, все как один уткнулись в экраны смартфонов, клацали пальцами по клавишам, затыкали уши наушниками. Сонного Чанёля это раздражало, и он встал с насиженного места, подходя к окну. На его сиденье тут же приземлился вымотанный альфа и положил голову на сложенные на чемодане руки. Чанёль методично стучал носком ботинка по полу, вертя паспорт и порядком потрепанный билет в руках. С приближением времени отлета пассажиры, летящие одним рейсом с Чанёлем, скапливались в одном месте. Перелет должен был быть коротким, Пак уже успел заметить, что их самолет присоединили к переходу, и посадка начнется с минуты на минуту. Мужчина убрал паспорт в карман джинсов и посмотрел в широкое окно, открывавшее вид на взлетную полосу аэропорта. Летнее небо хмурилось с утра пораньше, затягивая тяжелыми тучами синеву. Чанёль неуютно поежился. Летать в непогоду было не самым приятным занятием, но деловая встреча должна начаться уже во второй половине сегодняшнего дня. Пак задумчиво свел брови к переносице. Фамилии китайских партнеров не хотели задерживаться в голове, детали договора ускользали из памяти. Вот за это Пак и не любил ранние вылеты. Мозг отказывался работать, его тянуло на поспать. — Как думаете, будет дождь? — вопрос донесся до слуха Чанёля неожиданно и совсем близко, заставляя задуматься, а не ему ли это вопрос был задан. Пак повернулся на голос и заметил молодого омегу, одетого в форму бортпроводника. Молодой, определенно младше и самого Чанёля, он семенил за своим коллегой, катя за собой небольшой чемодан с вещами. Парнишка был взволнован, будто летел в первый раз, вечно поправлял криво повязанный галстук и нервно кусал нижнюю пухлую губу. — И дождь, и гроза, — омега, явно старше своего коллеги, идущий рядом с ним не казался напряженным. Он плавно огибал ряды кресел, проходя совсем рядом с Чанёлем, и альфа даже уловил легкий цветочный аромат, исходящий от парня. — Над Желтым морем бушует циклон, если мы попадём в бурю, то нас будет вертеть как щепку в бурном потоке. Омежка настороженно нахмурился и резко остановился, скрипя колесиками чемодана по плитке. Он вновь перевёл взгляд на тяжелые облака. Казалось, таким, как он, совсем не светило летать на самолетах из страны в страну, обслуживать капризных клиентов и держать лицо даже в стрессовых ситуациях, чтобы не навести панику на борту. Едва ли мальчишке перевалило за двадцать, Чанёлю даже было интересно, как бы он повел себя на его месте. Старший обернулся на коллегу, смахивая со лба непослушную прядку вьющихся темных волос. — Да ты не переживай, — он ободряюще улыбнулся, подходя к парню, чтобы отцепить его беспокойные руки он ткани измятого галстука и завязать его как надо, поправляя воротник форменной рубашки. — Долетим, и глазом моргнуть не успеешь, главное перестань себя накручивать. Пойдем, нас капитан заждался. Чанёль немного улыбнулся этой маленькой ситуации. Между этими двумя ярко прослеживалась дружба и легкая забота, и Пак не постеснялся бы сказать, что чуть-чуть, совсем капельку завидует им. Когда он сам последний раз говорил вот так? Не важно, с друзьями или коллегами по работе? Просто с безобидными усмешками и искренними улыбками? Правильно, настолько давно, что он уже и не помнит. Посадка на борт пузатого аэробуса началась спустя пятнадцать минут. В отделение бизнес-класса его приветливо провели и указали на место, соответствующее билету. Салон самолета быстро наполнялся самыми разными людьми, а вместе с тем, и наполнялся звуками. В хвостовой части самолета громко причитала молодая семейная пара, которую рассадили по разным местам, мимо альфы проходила, видимо, юношеская команда по какому-то виду спорта, они перекрикивали друг друга, громко смеясь, и в ту же секунду Чанёль как никогда обрадовался тому, что они рассядутся в экономе. Казалось, их совсем не утомил ранний подъем и долгое ожидание рейса, кучка молодых альф и бет была полна энергии и азарта. Чанёль взглянул на наручные часы, поблескивающие циферблатом в свете утреннего солнца. До взлета оставалось совсем чуть-чуть. Бортпроводники сновали по салону, помогая убирать багаж на полки, пристегивать детишек ремнями безопасности и отвечать на вопросы чересчур паникующих пассажиров. Альфа вытащил свой телефон, быстро проводя по экрану несколько раз, открыл мессенджер и вбил контакт Сехуна.«Самолет скоро взлетает. Я напишу, как только приземлюсь.»
Почти все сообщения в короткой переписке односложные, почти всегда без ответа. «Я приехал». «Приди на ужин чуть раньше». «У нас кончился хлеб, купи в супермаркете». И это короткое сообщение, дающее понять, где сейчас находится супруг — это скорее просто прикипевшая привычка, не уходящая из жизни. С ней просто спокойнее отправляться на высоту, не зная, приземлишься ли спустя несколько часов на землю. Маленькие односложные записки создавали хотя бы иллюзорное ощущение брака не по расчету для спасения двух фирм, что, составив одну единую кампанию, за пять лет поднялись на небывалые вершины под руководством умелой супружеской пары. Но никто из тех, кто восхищался идеальным сочетанием в семье Пак, не догадывался о том, как меркнут лживые улыбки, наполненные фальшивой любовью, как трещит по швам каждый раз пластмассовая маска идеальных супругов, будто ту вынесли на жуткий мороз, стоит им скрыться от посторонних лиц. Для общества они — идеальная романтичная пара и незаменимые деловые партнеры крупного азиатского холдинга, пример для подражания и зависть всех окружающих. Друг для друга они — чужие люди, не имеющие ничего за душой, только штамп в паспорте и фальшивый свадебный поцелуй пятилетней давности, пропахший горечью встречи и совершенных ошибок. Чанёль несколько долгих секунд сверлил экран телефона нечитаемым взглядом, пока молодой стюард не прошел мимо него, торопливо проверяя соблюдение всех правил при взлете и закрывая оставшиеся отсеки для багажа. — Прошу прощения, могли бы вы выключить ваш мобильный на время взлета? — мягко поинтересовался бортпроводник, и Чанёль послушно нажал на боковую кнопку питания, лишая телефон энергии, и поднял взгляд на парня. Уголок губ неумолимо потянулся вверх. Перед ним стоял тот самый молодой омега, почти впавший в панику из-за погоды меньше, чем полчаса назад. Сейчас же по салону аэробуса носился, увлеченно помогая запоздавшим пассажирам, улыбчивый и собранный парень. — Доброе утро, леди и джентльмены! Мы приветствуем вас на борту самолёта LH8392 компании Korean Airline, — чётко звучал голос главы экипажа, проговаривавший заученный текст. — С вами капитан Чон Ван Со. Никаких задержек во время рейса не ожидается, полёт до Шанхая займёт два часа. Через минуту мы будем готовы к взлёту. Чанёль расслабленно повел плечами, откидываясь на спинку сиденья. Самолет привычно загудел, двигатели заработали на полном ходу, и тяжелая стальная птица неуклюже начала разворачиваться на взлетной полосе. В микрофон сказали дежурные при взлете фразы капитана воздушного судна, а в это время бортпроводники показывали классический инструктаж на случай чрезвычайной ситуации. Самолет был готов к взлету. За стеклами иллюминатора неумолимо начинал моросить дождь. Чанёль прикрыл глаза, складывая руки на животе поверх ремня безопасности и прислушивался к тому, как разгонялся самолет и отрывался от земли, набирая высоту и удаляясь от аэропорта Инчхон. Четыре… Двадцать восемь… Сто тридцать четыре… Сто восемьдесят. Пак привычно выдохнул, расслабленно укладывая тяжелую от недосыпа голову на спинку кресла, в надежде заснуть на предоставленные на перелет два часа.***
— Ты вообще видел, сколько сейчас времени? — недовольно прошипел сонный Сехун, вытаскивая лохматую макушку из-под вороха белоснежного одеяла и прижимая к щеке телефон. Перед тем как очередное утро, в которое Пак Сехун совсем не собирался просыпаться раньше десяти, прервалось громким звонком телефона омега нежился на широкой кровати, путаясь ногами в большом одеяле. Часы на тумбочке Чанёля показывали семь утра. На том конце провода раздался перепуганный до ужаса голос старого друга. — Се, прошу, быстрее включи центральный канал, — Бекхён редко переживал по какому-то поводу, поэтому неподдельный страх, сквозящий в каждом вздохе Бёна, заставили Сехуна подняться с кровати и прошлепать босыми ногами по паркету в коридоре и спуститься по лестнице в гостиную, где на стене висел широкий экран телевизора. Быстро щелкнув по кнопке включения, Пак в ожидании пялился на сверкающий экран, на котором проявлялись изображения. — И что я должен такого важного увидеть? — Там идут утренние новости? — Ну да, и чт… — бурчание Сехуна оборвали картинки, стремительно сменяющиеся на экране под монотонный голос репортера. — «Мы ведем репортаж с места событий. Недалеко от побережья Желтого моря города Шанхай потерпел экстренную посадку на водную поверхность самолет рейса LH8392 компании Korea Airline» — за спиной журналиста разворачивалась картина, от которой у Сехуна подогнулись в ужасе коленки, а телефон безвольно рухнул вниз на пол. На прибрежной отмели, завалившись на бок, лежал покореженный, почти разломанный напополам самолет. Металл страшно вспучился, изогнулся, будто его свернули, а потом вернули обратно, хвостовая часть самолета, разодранная на обломки, тянулась за основным корпусом, уходя под воду. В этом месте, определенно никто не выжил. — «Мы еще не знаем подробностей и причин крушения, также можем пока только предоставить информацию о большом количестве жертв и пострадавших. Экипаж не лишился капитанов, весь удар пришелся на заднюю часть борта, ведется расследование авиакатастрофы». Сехун судорожно сжал в руке пульт от телевизора и попытался сделать хотя бы вдох. Это его самолет. Это самолет Чанёля. Он должен был приземлиться час назад. Он должен был написать дежурную фразу о том, что он на земле. Живой. Новости на экране сменились на другие после нескольких безэмоциональных фраз ведущей, приносящей соболезнования всем родственникам и близким погибшим. Каждый раз, слыша такие репортажи раньше, Сехун отмахивался от них, потому что был уверен — с его окружением такого не случится. Люди уверены, что какие бы катастрофы ни происходили в мире, они точно не коснутся их. Кого-угодно, но не их. Сехун почувствовал, как предательский ком подпрыгнул до горла, а внутри все скрутилось в тугую пружину, впиваясь острыми иглами. Омега медленно осел на холодный пол, смотря в одну точку на телевизоре. Большое количество жертв. Они не знают причин катастрофы. Чанёль летел этим рейсом. Он мог не выжить. Сехун согнулся к полу, открыв рот в беззвучном крике. Он не мог умереть, не мог. По щекам прочертили полосы горячие полоски слез, фоном вещали остальные утренние новости двадцать восьмого июня. Сехун вновь зажмурился, стискивая голову между рук, зажимая уши, будто ему продолжали говорить о том, как разбился самолет, на борту которого летел его муж. Чужой, совсем не близкий человек, но тот, с кем его связывает жизнь уже который год. Стоило Сехуну перестать задыхаться от неконтролируемого ужаса, перед глазами, будто наяву, всплывало, как нос самолета повело в сторону под порывами ветра, а до слуха донеслись безнадежные сигналы: «Mayday! Mayday! Mayday!»*. Сехун будто сам находился в салоне самолета рядом с Чанёлем и видел, как выпадали из отсеков кислородные маски, как в панике их надевали пассажиры, видел, как родители прижимали к себе своих детей, а Чанёль судорожно сжимал подлокотники и закрывал глаза, чтобы не видеть через иллюминатор, как приближалась их раненная птица к волнующейся, темной морской глади». До сознания омеги дошел тот факт, что отделение бизнес-класса почти не пострадало, и в груди начала теплиться слабая надежда, что Чанёль жив. Омега судорожно схватил телефон, вбивая в контактах имя, застилающее сейчас все сознание. Но гудки не проходили, и механический голос ответил Сехуну: «Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети». Омега дрожал всем телом, пытаясь подняться на ноги, когда на полу рядом раздался шум от мелодии звонка. На экране телефона высветилось имя заместителя директоров. «Хван Минхён». Сехун трясущейся рукой поднял мобильный, провел по экрану, принимая вызов, и, глотая слезы, прижал трубку к уху. — Господин Пак! — раздалось в панике на том конце провода. — Господин Пак, мы получили информацию о количестве жертв, но здесь не указаны их имена, скажите, вы же знаете, что с директором? — Сколько? — прохрипел Сехун, и по его интонации стало понятно, чего он ждал от Минхёна. На том конце провода шуршат только что распечатанными ведомостями. — На борту было 254 пассажира и 6 членов экипажа, — голос заместителя заметно дрогнул и замолк. В эти несколько секунд, которые потребовались замешкавшемуся Хвану, в Сехуне что-то оборвалось. Он слушал глубокие вдохи и выдохи Минхёна, который пытался озвучить информацию. А разыгравшееся невовремя воображение, опьяненное событиями, вкручивало в сознание слишком реальный звуки трещащего от напряжения металла, плачь людей, прощающихся с жизнью, мольбы о спасении и тяжелое дыхание Чанёля, раздающееся в голове громче грохота от соприкосновения с поверхностью воды. А Минхён молчал, неспособный выдавить из себя страшные числа. На грани бессознательного состояния Сехун чувствовал, как начинает вдобавок к животному страху закипать ярость. — Я спрашиваю, сколько жертв на борту? — Сехун сжал телефон. — По первым подсчетам выжило 72 человека… До слуха Сехуна все еще доносились призрачные мольбы о помощи. Mayday… Mayday… Сехун ощущал себя предателем, но не мог изменить свои мысли. Он молил, чтобы в списке жертв не оказалось Чанёля. Кто угодно, но только не он. Омега так и остался сидеть на полу, обхватив коленки руками и тихо всхлипывая, теряясь во времени, не способный унять дрожь во всем теле и боль в правой руке вместе с начинающимся тремором, которая не тревожила его добрые два года. Сехун не знал, сколько времени прошло с момента сброшенного вызова Хвана. Пять минут, десять, может и целый час. Дрожь не проходила, не унималась, слезы не высыхали, надежда все больше потухала, начиная превращаться в стекло, режущее сердце на маленькие обломки, совсем как те, что сейчас лежали на побережье Желтого моря. Омега отказывался верить в смерть Чанёля. Он просто не мог так умереть, не мог просто так оставить Сехуна, даже если они лишь хорошо сыгранная комедия для окружающих. Чанёль не посмел бы так умереть… — У тебя нет права умирать так скоро, — просипел севшим от страха голосом Сехун, и в этот момент раздался в третий раз за это длинное утро звонок. Но на этот раз номер неизвестен, и Пак просто безучастно сдвинул ползунок вправо, принимая вызов. — Я в порядке, — раздается до боли знакомый низкий голос, приглушенный шумом сирены. — Я жив. Звонок оборвался шумом помех, а Сехун продолжал слышать такие же помехи вокруг, не способный мыслить трезво. И единственная мысль, способная набатом бить в сознании Пака, это короткое предложение, записка, посланная, как прикипевшая привычка, с которой становиться проще, спокойнее. — Жив. На лице мелькнула судорожная улыбка и облегченный вздох разрушил навалившуюся лавину страха. Жив. _____________________________________ *Mayday — международный сигнал бедствия в радиотелефонной связи, аналогичный сигналу SOS в радиотелеграфной связи (с использованием азбуки Морзе). Он используется в ситуациях, которые представляют непосредственную угрозу для жизни людей, например, терпящими бедствие морскими и воздушными судами.