Я не хочу быть единственным, кто предпринимает попытки. Притворяться кем-то другим — это в твоем стиле. Я всё пытаюсь найти недостающую деталь. И я не знаю, как ты это сделал, но ты заставил меня обратить на тебя внимание. Kodaline — Hide and Seek
Сирена била по ушам своим визгом. Крики людей, плач, шум прилива на берегу и эта чертова сирена — всё смешивалось в неразборчивую звуковую кашу. После того, как спасатели закончили с операцией по эвакуации выживших пассажиров и членов экипажа с места крушения самолета, появились первые отчеты о катастрофе. Из двухсот шестидесяти человек, находящихся на борту, по итоговым подсчетам выжило восемьдесят восемь, два члена экипажа погибли на месте, еще один находился в реанимации. Для Чанёля это полет мог оказаться последним — мысль приклеилась к подкорке головного мозга, въелась в сознание и не желала растворяться. Чанёль еще долго успокаивал трясущиеся в панике руки, прятал их под плед, в который его завернули в машине скорой помощи, и старался не смотреть на последствия катастрофы: на обломки самолета, потонувшие в соленой воде или увязшие в мокром песке, и на самого себя. Какую дозу обезболивающего ему вкололи, он понял не сразу. Сначала в голове был только один шум. Перед глазами плыло, мельтешило, сознание наливалось свинцом, альфа приходил в себя урывками и почти сразу же проваливался в бессознательное состояние. Чанёль сжимал пальцами ткань собственной футболки, чувствуя заглушенную успокоительным боль. Как он оказался в машине скорой помощи, как его вытаскивали из развалившегося самолета, как он вообще остался жив, Чанёль не мог, как бы он ни старался, вспомнить. Всплывали лишь холод от июньского моря, вязь прибрежного песка, в котором путались ноги спасателей, сильный ветер, срывающий капюшоны с репортеров, которые успели сгрудиться кучкой у опечатанной территории побережья. И боль. Боль во всем теле, набатом бьющая по черепной коробке, особенно сильно отдающая в левой ноге. Ясный взгляд прорезался на подъезде к городской больнице, куда в скором порядке определили всех участников авиакатастрофы. Чанёль крутился на носилках скорой помощи, требовал дать ему телефон, огрызался на просьбы успокоиться и в итоге просто вырвал сотовый у одного из медбратьев, быстро набирая заученный наизусть номер супруга. — Я в порядке, — Чанёль не узнал свой голос, слишком он осипший и хриплый. — Я жив. Хотелось услышать в ответ хотя бы что-нибудь: облегченный выдох, тихий всхлип, если он был, да хотя бы просто привычный для Чанёля голос, называющий его идиотом. Но мобильный резко вырвали из его руки, сбросили вызов и вкололи в вену новую порцию успокоительного, шипя раздраженно о наглых пациентах, у которых нет понятия «нельзя». — Везите его в операционную. Зачем, свистело у Чанёля внутренним голосом, зачем ему в операционную, но снова волнами захлестнула пульсирующая боль, а руки сами потянулись к бедру, от которого их увели деликатные врачебные руки, облаченные в перчатки. Маска, надетая на дыхательные пути, сладковатый запах наркоза, почему-то отдающий явной ноткой спелого яблока, и Чанёль медленно закрыл глаза, пальцы разжались на смятой простыне каталки, а дыхание облегчилось. И уже не так больно. И не тревожно. Только бы не отключаться надолго. Сехун будет волноваться. Может быть.***
— Исин, забронируй мне билет до Шанхая, — Сехун судорожно сбрасывал в объемную сумку вещи первой необходимости. Паспорт вывалился из рук, шлепнувшись на паркет обложкой вниз, и Сехун, прошипев сквозь зубы, поднял его, снова чуть не выпуская из непослушных пальцев. Он, казалось бы, уже отошел от шока, переварил информацию и успокоился, потому что Чанёль живой и невредимый. Ну, почти невредимый. Рука все дергалась, не хотела слушаться, омега будто снова чувствовал, как внутри заново ломались лучевые косточки. Старая травма все еще временами давала о себе знать. Пак прижал руку к себе, баюкая как маленького ребенка. Хронический тремор не беспокоил его целых два года, а сейчас рука дрожала так, что кажется, будто она вообще не подчинялась омеге. Сехун шумно дышал, левой рукой заталкивая в сумку первые попавшиеся джинсы и футболку Чанёля, по-омежьи волнуясь, что ему будет нечего надеть после аварии. Ведь одежда, в которой он был в самолете никуда не годится, не надевать же альфе костюм в больнице? Да о чем он вообще думает?! На другом конце провода висело давящее молчание, разбавляемое только щелчками клавиш компьютера и кликаньем мышки. — Исин! — Я заказываю, мистер Пак, немного терпения, — Чжан давно привык превышать полномочия обычного водителя, становясь для Сехуна чем-то вроде личного секретаря, которых, вообще-то, у Пака два, но звонит он по срочным делам именно китайцу. — Билет на рейс через три часа, я заеду за вами в ближайшее время. — Спасибо, — Сехун не отключил звонок, телефон лежал на не заправленной кровати, поставленный на громкую связь. Исин, если бы прислушался, услышал бы, как тихо ругался его начальник, как часто дышал и слишком резко застегивал молнию на сумке. — Сехун-ши, — от голоса водителя омега дернулся, оборачиваясь на телефон. — Почему ты не сбросил вызов? — Не забудьте паспорт и таблетки, — проигнорировав вопрос, напомнил Исин и наконец отключился, а Сехун стоял у кровати, с мобильным в дрожащей руке. Паспорт лежал на тумбочке, и он бы так и ушел без него, если бы не бета. А таблетки… Омега чертыхнулся и спустился на первый этаж, забежал в ванную, чтобы открыть шкафчик у зеркала, и потянуться за оранжевой баночкой, в которой лежали двухцветные капсулы. Забудь их Сехун — о спокойном состоянии можно было бы только мечтать. На кухне звякнул стакан, снятый с подставки, вода из-под крана охладила горло и помогла таблетке исчезнуть внутри. Сехун заставил себя успокоиться и перестать разводить панику. Чанёль жив, его нет в списке погибших, по ведомости, которую он получил полчаса назад, омега узнал, в какой больнице находится его муж и каково его состояние. Сехун глубоко вдохнул воздух, опираясь руками на столешницу и, низко опустив голову, медленно выдохнул. Рука почти перестала дрожать, кости снова чувствовались целыми. Крышка от упаковки с таблетками не попадала на резьбу, не желала закрываться, мужчина не хотел закипать снова и просто вдавил пластик внутрь. Крышка щелкнула и закрыла таблетки. Исин должен подъехать через несколько минут. Сехун вышел из квартиры, перехватив поудобнее сумку на плече. Три поворота ключа налево, проверочное нажатие на ручку — все закрыто. Впервые Сехуну показалось, что их лифт похож на старую улитку, этажи на дисплее менялись слишком медленно, а зеркала заставляли морщится от того, что видел омега. Сехун стоял в кабинке лифта в нелепой сиреневой толстовке, прятал всклокоченные в беспорядке черные волосы под капюшон, а дорогие кроссовки все еще были не зашнурованы. И в таком виде Сехун собирался лететь на самолете в Шанхай, где пресса уже пронюхала о том, что Пак Чанёль — успешный бизнесмен — попал в катастрофу и «чудом выжил». А омега, как любящий муж, естественно, оставит дела компании на заместителя директоров и поедет вслед за ним. Сехуна тошнило от этого. Но он действительно бросил все на Минхена, им двигало волнение за человека, к которому просто прикипело за пять лет. Нет чувств, нет скользкого ощущения холодной руки, будто сжимающей сердце внутри. Но есть нервозность и неравнодушие. Сехун летел в Шанхай не потому, что так надо для имиджа их публичных отношений. Он летел потому, что должен убедиться, что все в порядке, нет ничего серьезного. Дверца черного автомобиля закрылась за мужчиной, и Сехун откинул голову назад, прикрывая глаза. Билет куплен, распечатка электронного скана лежала на панели перед омегой, а Исин спокойно вел машину по оживленным улицам Сеула. Иногда омеге казалось, что этому бете нужно поставить памятник за умение делать все: от решения сложных вопросов, выполняя роль помощника, умения успокоить Сехуна, когда он в этом нуждается, становясь скорее другом, чем подчиненным, до размеренной, но быстрой езды на машине. Семья Пак наняла Исина три года назад, и за это время ни один из супругов не пожалел о сделанном когда-то решении. Бета за столь короткий срок службы успел узнать все тонкости отношений между этими двумя и выучил их привычки. Проводя с ними довольно большую часть рабочего времени, это было не так уж и сложно. — Будьте осторожны, Сехун-ши. — Спасибо, Исин.***
Шанхай пах специями и бензином. Шанхай огромный, разноцветный, похож на смесь делового с тропическим, пестрого маскарада с белыми воротничками и развлечений с бесконечной работой. Сехун нетерпеливо стучал носком кроссовка, пока таможенник ставил печать на странице паспорта и медленно просматривал каждую страницу. До больницы отсюда на такси двадцать минут. Если прибавить к этом толкучку в аэропорте из-за толпы репортеров и писак из газетенок, время увеличится. — Мистер Пак, прокомментируйте произошедшее! Вы были ошеломлены новостью о катастрофе? — Пак Сехун, вы незамедлительно вылетели в Шанхай, связано ли это с встречей, которая должна была сегодня состояться, или вы приехали к своему мужу? — Пак Сехун!.. — Господин Пак!.. Омега с грохотом закрыл дверь такси и махнул рукой водителю, велев побыстрее уезжать отсюда. Раздражение подскачило до точки кипения, рука побаливала, а Сехун медленно дышал через нос, отворачиваясь от окна, в котором все еще было видно журналистов, пытающихся сфотографировать его для очередной статьи. К айдолам столько же внимания, чем это заслужил бизнесмен? Мужчина рыкнул сквозь плотно сжатые зубы и снял капюшон, стараясь пригладить торчащие волосы. Совсем скоро новостные сайты будут пестрить фотографиями «заботливого» супруга, сорвавшегося в Шанхай к своему мужу незамедлительно. Несколько ушлых репортеров не забудут добавить к своим статьям горстку бьющих через край эмоций, описаний покрасневших глаз омеги и закусанной от волнения губы. Приукрасить действительность — вот он хлеб любого журналиста. До больницы минут десять езды. В большом здании, куда сейчас стекались машины репортеров и семей, чьи родные пострадали, стоял едкий застоявшийся запах лекарств, все белое и слепящее глаз. На цветное пятно сиреневой толстовки Сехун накинул белый накрахмаленный халат и пошел в сторону ординаторской, проигнорировав администратора и медбратьев, интересующихся, что угодно мужчине. — Простите за вторжение, — стук в дверь кабинета, и Сехун открыл ее, сталкиваясь с несколькими врачами, сидящими, кто за бумагами и отчетами, кто за чашкой крепкого чая и обедом. Китайский Сехуна мягче чем надо, он проглатывал иногда буквы, привыкший вести деловые встречи на родном языке, но все равно говорил четко и понятно. — Кто лечащий врач Пак Чанёля? — Молодой человек, кто позволял вам расхаживать по больнице, как будто вы дома? — пожилой бета поставил на блюдце недопитый чай и жестом попытался выгнать Сехуна в коридор. — Выйдите немедленно! — Мне нужно встретиться с врачом. — Я врач, — подал голос альфа, до этого не обращающий на Сехуна никакого внимания. — Выйдите из ординаторской. Омега закрыл дверь и оперся на перила лестницы. Сехуну не свойственно поднимать шум при любом случае и лезть на рожон, но сейчас все гораздо важнее. Сам от себя не ожидая, Сехун начал волноваться о состоянии Чанёля, хотя до это они оба не проявляли друг к другу должной заботы. Из ординаторской вышел тот самый альфа, снимая очки и убирая их в нагрудный карман халата. В руках у него Пак заметил карту пациента. — Что с ним? — Вы, собственно, кто? — хирург посмотрел на Сехуна в упор, чуть с укоризной, и нахмурил брови, сдерживая желание не отвечать на вопросы. — Я муж. Муж Чанёля. Насколько все серьезно? — Для начала, — альфа протянул Сехуну руку, другой держа папку с бумагами и снимками. — Чон Фэн — лечащий врач вашего супруга. Омега принял рукопожатие. Фэн мягко кивнул омеге и открыл карту, выуживая из нее рентгеновский снимок, откладывая папку на широкие перила лестницы. Омега нервно сглотнул вязкую слюну, рассматривая снимок, и не мог поверить, что такие переломы вообще бывают. — Кости здесь нет — одни осколки, — Чон пальцем указал на колено, ниже на берцовые кости, от которых остались только раздробленные куски, на рентгене отображающиеся белыми крошками. — Мы провели две операции с поступления Пака в наше отделение и собрали кости по частям. Но придется вставлять штифт от коленного сустава, чтобы он мог ходить. — Как такое получилось? — Скорее всего, пациент сидел на втором или третьем ряду самолета, и в момент столкновения, переднее кресло просто придавило острым углом его ногу, раздробив кости на мелкие кусочки, — врач говорил это спокойным бесстрастным голосом, приводя Сехуна в оцепенение. — У бет такая травма восстанавливалась бы около полугода, но Господин Пак — альфа, так что с его особенностями организма, состояние улучшится за месяц-полтора. Перелом мог оказаться еще хуже, если бы вашего мужа не вытащили одним из первых. Кость не оказалась сдавленной окончательно, ткани не пострадали до критического состояния, и поток крови к нижней части конечности не прервался. Он счастливчик! Омега недоверчиво посмотрел на хирурга, что чуть приподнял уголки губ в ободряющей улыбке. Счастливчик, значит? Хотелось верить, что да, он же жив. Не замечая за пеленой бесконечной информации, поступившей Сехуну на обработку, свои собственные действия, Пак сжал тонкие пальцы в кулак, прерывисто дышал и не чувствовал, как бьется от переживаний сердце. Омежья природа дала о себе знать, слабый пол беспокоился о состоянии своей пары, и не объяснишь ведь инстинктам, что этот альфа чужой. Сехун на периферии сознания спорил сам с собой, не понимая почему чувствует страх, хотя до этого даже находиться в одном помещении с Чанёлем долго не мог. — Могу я его увидеть? — Он в отделении интенсивной терапии и еще не проснулся после операции. Скорее всего он очнется только к вечеру, — Сехун устало вздохнул. На него резко навалилась вся та слабость, перекрываемая до этого волнением и стрессом. — Понадобится еще одна операция. Она будет долгой, так что, езжайте лучше домой. Омега проговорил с врачом еще какое-то время, выясняя период реабилитации, необходимые процедуры и возможность перелета домой. После всего этого хотелось только снять номер в отеле, запереться в нем и упасть на кровать, заправленную белым постельным бельем. Пака начинал бесить этот цвет. В номере было тихо и только шум улицы доносился из приоткрытого окна. Последний раз Сехун видел Чанёля полтора дня назад, с чуть растрепанными волосами, в нелепой майке, в которой он летал в самолете, с небольшим чемоданом в руке и чуть измятым билетом, вложенным в паспорт. Альфе двадцать шесть лет в этом году исполнится, он деловой и известный человек, но до сих пор неряшливый и немного неуклюжий. Каким был с юности, таким и остался — привычки не вымываются положением. Каким же Сехун увидит его завтра? — Главное, что не инвалид, — неправдоподобно безразлично фыркнул Сехун и перевернулся на бок, смотря в окно, неприкрытое шторами. Солнце сядет не скоро, оно отсвечивало от стеклянных боков шанхайских небоскребов, а Паку показалось, что уже глубокая ночь.***
— Я сам справлюсь. — Ну валяй, — Сехун резко отпустил ручки кресла, останавливаясь на подземной парковке их дома, а Чанёль сжал губы, понимая, что зря вообще рот открыл. Они вернулись в Сеул спустя полторы недели после аварии. Сехун на следующий день долго не мог заставить себя переступить порог больницы, весь его запал иссяк, и осталась только нерешительность. Но его заметил доктор Чон и жестом позвал к себе, собираясь показать новые анализы. Чанёль перенес три операции и вживление титанового стержня, который позволил бы мужчине ходить через месяц. — Давай, Пак, ты же самостоятельный и независимый альфа, — едко прошипел Сехун, покрепче перехватывая костыли и сумку с купленной практически полностью аптечкой. Все это тащить было довольно трудно, ко всему прибавлялся еще и багаж Сехуна. Чанёль закатил глаза и вцепился руками в колеса инвалидного кресла, в которое его посадили минимум на полмесяца и запретили его игнорировать. Пригрозили неправильным срастанием костей и сдвигом штифта внутри. Ну, Чанёль и не перечил. Но управлять коляской так и не научился. Пак упрямо заработал руками, двигая колеса вперед, но как только перед ним встал пандус, ведущий к лифту, на который ему в одиночку никак не залезть, весь боевой настрой выдохся. — Помоги, — выдавил из себя Чанёль, не поднимая взгляда на мужа. — Прости, не услышал. Что? Альфа сжал зубы, проклиная своих родителей за то, что пять лет назад ему из-за них пришлось жениться на этой редкостной занозе. Сехун прижал к себе костыли и скрестил руки на груди, смотря на Чанёля сверху вниз, и притворно удивленно вскинул брови. Не услышал он, конечно. — Помоги мне добраться до квартиры, — буркнул мужчина. — По-жа…? — Пожалуйста, — нет, Чанёль точно не выдержит месяц немощным и беспомощным. Сехун превратит его профессиональную выдержку в жалкое подобие того, что было. Омега победно ухмыльнулся и вернул ладони на ручки кресла. Толкая коляску по пандусу, коридору до лифта, ввозя Чанёля в лифт и втискиваясь в него сам, нагруженный вещами, Сехун все сравнивал, ведут ли себя так обычные богатенькие омеги? Нет, конечно. Омеги, которых знал Сехун, были больше похожи на декоративные игрушки своих мужей, миниатюрные и увешанные дорогими украшениями, гоняющие на дорогущих кадиллаках. Вынужденные по положению знакомые Сехуна одевали своих детишек в милейшие наряды, фотографировали на новенькие айфоны маленьких альфочек и омежек, выкладывали в социальные сети завтраки и виды из номера очередного отеля пять звезд. Богатенькие омеги ходят с кредитками своих богатеньких альф, покупают билеты на острова и мурлычат сладкие слова на ушко мужьям. А Чанёль и Сехун проводят отпуск порознь, раз или два в год играют для своих семей счастливую пару, приезжая к родственникам. Сехун насмотрелся на таких омег. Они приходят к его заведующим на работу, щеголяя по офису SunChain corp. в фирменных вещичках, пахнут сладкой малиной и терпкой лилией. Омеги проходят мимо высокого и совсем не миниатюрного для своего пола Сехуна, игриво улыбаются, здороваясь с боссом их супругов и идут дальше, заискивающе улыбаясь вслед Паку. Сехун привык, что его едва уловимый цитрусовый запах почти не чувствуется на фоне фиалкового аромата омеги заведующего отдела кадров и даже немного горчит, а муж Минхена — низкий и хрупкий Кента — хоть и восхищается характером Пака, но точно не хотел бы быть таким же. Сехун высокий и стройный. У него нет ярко выраженных округлостей на бедрах, и он не одевается в легкие полупрозрачные рубашки, открывая вид на острые ключицы и тонкую талию. У омеги пухлые губы и выразительные глаза, но он никогда не подчеркивает этого косметикой. Сехун плавно, как кошка, ходит, он даже танцевал в юношестве, но забросил это дело, когда появилась необходимость учиться руководить компанией. Сехун, на самом то деле думал, что Чанёлю не повезло с омегой. Навряд ли, соглашаясь на брак в двадцать один год, Чанёль предполагал, что его новоиспеченный супруг не станет сидеть дома, а возьмет управление половиной компании на себя. Омега, который ведет за собой целую организацию наравне с мужем, омега, который не позволяет к себе притронуться, к которому ничего не чувствуешь, который не любит своего альфу. Лифт звенит как микроволновая печь, оповещая о прибытии на восемнадцатый, последний этаж. Пак вскидывает взгляд на зеркало, которое всегда показывает ему, что он неправильный омега, дергает уголком губы, ловя на себе взгляд Чанёля, и вывозит супруга к двери в квартиру. — О чем задумался? — альфа редко проявлял инициативу в повседневной беседе. — С каких пор тебе интересно, о чем я думаю? — отрезал Сехун. Замок в двери щелкнул. Прихожая погружена в вечерний полумрак, самолет приземлился два часа назад. Исин встретил их и помог пересадить Чанёля в салон машины. Альфа тогда шипел сквозь зубы, укладывая ногу на задние сиденья. Сколько бы мужчина не храбрился и не отвечал горделивым «Я в порядке» на любой вопрос, связанный с его самочувствием, по пути к дому, Чанёль уснул почти сразу, склонив голову к стеклу. Сехун в это время успел пробежаться по документам и отчетам, которые Исин привез из офиса по его просьбе. За полторы недели отсутствия руководителей в корпорации не случилось ничего из ряда вон выходящего, но Сехуну все равно спокойнее, если он находится в курсе всего, что происходит в его компании. С Шанхайскими партнерами омега тогда все же встретился, получил шквал взволнованных вопросов по поводу здоровья Чанёля и обговорил детали возможного сотрудничества с одним из филиалов строительной конторы в Китае. Омега пропустил мимо ушей то, что один из старомодных и видимо относящихся к старой гвардии альфа усмехнулся, заметив запах Сехуна. — Вы всегда доделываете дела за своим мужем? — Что вы имеете в виду? — пальцы сжали ручку, которой Сехун уже подписал все партнерские договоры, сильнее, чем следовало бы. — Омега, ведущий дела такого высокого назначения. Внутри Пака в тот момент что-то знакомо заклокотало, губы дернулись в насмешливой улыбке. Сколько раз его тыкали в свое положение из-за того, что он омега? Сехун скинул сумку на кресло в прихожей, пристроил костыли к стене и толкнул коляску в гостиную. После перелета ломило мышцы, никакой бизнес-класс не спасал от утомления. Свет в ванной залил все помещение, Сехун чуть зажмурился от бьющей в глаза яркости и повернул ручку крана. Ладони приятно погрузились в холодную воду, омега вымыл лицо, намочив челку, и посмотрел на себя в зеркало. Безумно хотелось спать. Свежее полотенце лежало на полке над раковиной, Сехун стянул его и уткнулся в мягкую махровую ткань лицом, втянул запах чистоты и устало улыбнулся. Такие мелочи всегда нравились Паку. — Сехун! Омега удержал себя от обреченного стона в полотенце и откликнулся на голос Чанёля. Выключив воду, он вышел из ванной и застал альфу, сидящем у лестницы, ведущей на второй этаж. Мужчина раздраженно смотрел на десяток ступенек, уходящих к спальням, и хмурил брови, сжимая подлокотники коляски. — Тебе помочь подняться наверх? — вопрос прозвучал скорее для того, чтобы привлечь внимание. Чанёль бросил взгляд на Сехуна и коротко кивнул, смотря на свою ногу, закованную в гипс, как на главного врага всего мира. Зачем они только купили двухэтажный пентхаус?***
Будильник прозвенел в положенные шесть утра, Сехун, не открывая глаз, ударил по клавише прямоугольной визгливой коробки, и откинул одеяло, просыпаясь. Летнее солнце пробилось через щель между шторами и узкой полосой упало поперек кровати, ломаной линией падая по изгибам двух тел, укрытых разными одеялами. Сехун бесшумно встал с постели, потянувшись во весь рост и прикрыв ладошкой зевок. Нужно собираться на работу — он начальник, и не привык опаздывать. Дверь тихо прикрыли, и в спальне остался только сонный Чанёль, не до конца открывший заспанные глаза. Мужчина перевернулся на спину, смотря в потолок из-под опущенных век. Нога восстанавливалась болезненно, кости ныли всю ночь, не давая Чанёлю уснуть, в гипсе было жарко. Альфа не спал по несколько часов, открывая телефон, листая ленту в социальных сетях, считал до десяти, пересчитывал овец, коров, уток, да кого угодно, но сон таял после первого ощутимо болезненного импульса. Стараясь не будить Сехуна, зная, что теперь он один в следующие несколько недель будет ходить на работу, Чанёль просто лежал в кровати. Пак опустил взгляд с потолка на место, где несколько минут назад стоял омега. В сознании всплывала картинка того, как Сехун вытягивает тонкие руки вверх, а рукава ночной рубашки сползают до локтей, он потягивается, не замечая, как кромка рубашки оголяет узкую полоску молочной кожи над поясом штанов. Сехун красивый, поймал Чанёль себя на этой мысли и сразу вспомнил, каким характером обладает его муж. Та еще гремучая смесь. Чанёль фыркнул своим мыслям и сел на кровати, смотря на неподвижную ногу. Ну сколько можно? Сколько прошло с возвращения? Три дня? А альфа уже просто не может. Сломалась бы хоть рука, все равно было бы в разы проще. Пресловутое кресло мельтешило перед кроватью своими стальными боками и черной кожаной сидушкой, а Чанёлю хотелось выкинуть его куда подальше. Пересев на коляску, Чанёль выполз в коридор второго этажа, улавливая тонким слухом звук льющейся из крана воды на кухне. Сехун уже готовил завтрак. Перед Паком встал его главный враг этого дома: лестница. — Сехун! Омега внизу только глаза закатил, убирая сковороду с плиты. Им срочно нужно нанять гувернера, Сехун не ломовая лошадь.***
— Как здоровье мистера Пака? В кабинете директора просторно и престижно. Стеклянная дверь, отделяющая кабинет от широкого коридора и шумного помещения, в котором работали другие сотрудники, высокие дубовые шкафы, заставленные папками с договорами, книгами, отчетами и иногда витиеватыми фигурками животных, которые Сехуну часто дарил Чондэ, приезжая из очередного путешествия. Как этот пройдоха успевал учиться в университете и шляться по всему миру, у Пака не было даже предположений. — В порядке, если не считать, что стал капризным, как маленький ребенок, — Минхён на этот ответ добродушно пожал плечами и отдал Сехуну отчеты за закрытый проект. — На какой день назначена встреча с заказчиками? — На пятницу, около пяти часов вечера. Сехун мимолетно бросил взгляд на бумажный календарь, стоящий на столе, и хмыкнул, поставив на нужной дате красный кружок от маркера и подписав время. — Господин Пак, — Сехун вопрошающе посмотрел на заместителя, и тот продолжил. — Вы не думали подыскать на время восстановления Чанёля гувернера? — Думал, но у меня нет времени поискать подходящего человека. — Мой знакомый подрабатывает в этой сфере, я могу посоветовать его вам. Мужчина отрывается от экрана компьютера, переводя взгляд на дисплей телефона, на котором в течение этих нескольких дней количество сообщений от Чанёля резко увеличилось. Пак отписывался ему по поводу почти всех действий, начиная от того, что закончил работу над документами, которые Сехун принес из офиса домой, и заканчивая совсем бессмысленными фразами по типу «Мне кажется, моя нога просто ненавидит меня». Если так подумать, Чанёлю действительно нужен был помощник на это время. Сехун каждый день уходил утром и возвращался только под вечер, вымотанный и уставший. А Паку было проблематично даже обед приготовить, не имея возможности устойчиво стоять за плитой. — Дай мне его номер. Гувернером оказался улыбчивый омега, закончивший курсы социальной работы. Юн Джонхан получил ключи Чанёля на временное пользование, подписал договор о неразглашении деталей личной жизни семьи Пак и обворожительно улыбнулся, заправляя прядь обесцвеченных волос за ухо. Сехун скрипнул зубами. Джонхан должен был приходить к девяти утра домой к семье Пак, выполнять работу по дому, составлять компанию Чанёлю, помогать ему передвигаться по квартире, готовить и следить за приемом всех медицинских лекарств. Сехун уходил из дома, оставляя в холодильнике продукты и рецепты, которые любил Чанёль, прикреплял к дверце на магнит, звонил Джонхану раз в день, спрашивая все ли в порядке, и, бывало, натыкался на слишком радостный и почти смеющийся голос гувернера. Приходя домой, Паку хотелось открыть в квартире все окна, чтобы насыщенный запах цветочного меда побыстрее выветрился из помещения, пропал с подушек на диване и перестал призрачно напоминать о том, что в этом доме появился чужой человек. Сехуна раздражало почти все, что касалось этого парня, хотя он не должен был даже особо обращать на него внимание. Джонхан уверенно хозяйничал на кухне, помогал Чанёлю подняться по лестнице, хотя был хрупким и совсем не сильным, чтобы поддерживать высокого альфу. Чанёль перестал хмуриться, встречая Сехуна легкой улыбкой, выглядывая на коляске из-за спины Джонхана, который выходил в прихожую встретить Сехуна. У омеги постоянно возникало чувство неправильности, когда, открывая дверь в свою собственную квартиру, он видел, что за плитой на кухне уже стоит Юн, нарезая овощи для рагу, по коридору ползет аппетитный запах еды, а на полочке для обуви стояла лишняя пара модных оксфордов. Поворачивая ключ зажигания в автомобиле, Сехун излишне крепко сжал руль, выезжая с парковки у офиса SunChain. Ветер задувал в салон автомобиля теплый городской воздух, трепал волосы Сехуна. Омега устало провожал взглядом пешеходов, пока стоял на перекрестке и давил чувство беспочвенной и необоснованной ревности Чанёля к чужому омеге. Но противный голос внутри нашептывал Паку слова о том, что именно такого хотел бы любой альфа, приходя домой. Готовый ужин, звонкий смех, добродушные улыбки, кроткий характер. Чанёль же всегда возвращался домой либо один, входя в холодную квартиру, которая не ждала его, либо с Сехуном, разучившимся улыбаться с ним на следующий день после свадьбы. Дверь впустила омегу в дом, и первое, что он услышал, это смех Чанёля, доносящийся из кухни. Возможно, стоило положить портфель более тихо и не так резко, как это сделал Сехун, но прекратившийся смех порадовал его. В прихожую уже привычно за последние две недели вышел Джонхан, приглашая Пака за стол, будто это он тут гость, а Юн хозяин. — Мистер Пак, я приготовил французскую курицу, как вы посоветовали, и Чанёль все не может ее дождаться, — Джонхан вернулся к плите, на которой варился ароматный соус, а Сехун сбросил с плеч пиджак, укладывая его на спинку стула. — Ты дразнишь меня моим любимым блюдом с самого утра, конечно я хочу поскорее его попробовать, — альфа улыбнулся гувернеру, а Сехуну хотелось посоветовать Паку сдерживать свои эмоции, а то щеки треснут. Чанёль поймал его взгляд. — Как дела на работе? — В полном порядке, — омеге хотелось вылить на Пака тот соус, который сейчас помешивал деревянной ложкой Джонхан. Улыбка стерлась с пухлых губ альфы, мужчина методично поглаживал ногу чуть выше колена. Сехун вспомнил, что ему все еще тяжело дается процесс восстановления, и он должен бы остаться удовлетворенным тем, что нанял гувернера, но не получалось. Чанёль никогда не улыбался так ему, никогда не смеялся с ним над домашними вещами, а этот омега, он смог сблизиться с Паком за какие-то несколько дней. — Мистер Пак, — голос гувернера отвлек обоих от сверления друг друга взглядами, и Джонхан смущенно уточнил. — Я имел ввиду Сехуна, — омега стоял через стол от него, открыв дверь с коробочками разного чая. — Простите, я забыл, какой чай вы пьете. Сехун проигнорировал Джонхана, рукой слишком резко сбросив его пальцы с ручки дверцы, и сам заварил себе чай в маленьким чайничке, чтобы не наблюдать идиллию, творящуюся за его спиной. В собственном доме ему вдруг стало тесно, горло сдавил надоедливый сладкий запах постороннего омеги, и хотелось выгнать ни в чем, казалось бы, не виноватого парня за порог. — Что-то случилось? — Чанёль настороженно посмотрел на супруга, взялся за костыли, на которые вчера поменял коляску. — Ты слишком взвинченный. Джонхан снял кастрюльку с соусом с плиты и отошел к духовке, чтобы проверить курицу. — Ты можешь сегодня уйти пораньше, — властно обратился Сехун к парню, забрал из его руки прихватку и сам проверил готовность блюда. — До понедельника, Джонхан. — Но я ведь еще не… Омега недоуменно перевел взгляд на Чанёля, но тот только жестом подтвердил слова мужа и мягко попрощался на пороге, прося быть осторожным по дороге домой. Как только дверь закрылась за Джонханом, альфа защелкнул замок и, стуча резинками костылей по паркету, вернулся на кухню. Сехун кропотливо проверял приготовленный Джонханом ужин, бормоча себе под нос, что тот все равно не так сделал. Соли не хватает, томаты неровно нарезаны, сыр растекся по поверхности, и вообще, Сехун сделал бы лучше. В расстегнутой на две пуговицы рубашке, деловых брюках с идеальными складками и уложенными волосами, Сехун совсем не к месту у плиты. Но он ловко поправил курицу, посыпал ее недостающими специями, натер сыр на места, где он утек по краям, доделывая наполовину готовое блюдо до его личного уровня качества. — Джонхан чем-то задел тебя? — раздалось у него за спиной. Чанёль опирался на арку между гостиной и кухней, наблюдал за мужем. — С чего ты взял? — Брось, я тебя пять лет знаю, даже больше. Мужчина недовольно повел плечом, будто попытался стряхнуть с себя изучающий взгляд Чанёля. — Уж не рад я этому, поверь. — Сехун отправил курицу обратно в духовку, проверил соус на вкус. С ним пришлось сдаться. Джонхан в точности повторил все. — Сейчас ты спокойно можешь перемещаться по дому сам, с костылями ты поладил быстрее, чем с коляской. — Это они со мной поладили, — поправляет альфа. — Намекаешь, что пора прощаться с Джонханом? — А что, жалко расставаться? — Сехун подхватил пиджак со спинки стула, проходя мимо Чанёля, но тот не дал ему уйти в комнату переодеваться, перехватывая запястье. Омеге показалось, что место там обожгло углями. — Ревнуешь? — на лице Пака проскальзнула привычная Сехуну холодная улыбка, совсем не такая, какая была несколько минут назад, пока он смотрел на Джонхана. И стало неприятно колко внутри, будто в грудь впилось что-то острое. — Тебя? Не обольщайтесь, мистер Пак, — Сехун притворно перешел на «вы», шипя каждое слово. Чанёлю хотелось мягче перехватить руку мужа, сказать, что ему не нужно покрываться иголками при каждом разговоре, но получилось только сильнее сжать руку на тонком запястье. — Если так претит, что какой-то омега слоняется по нашему дому, услужлив ко мне и вежлив, что же ты согласился на это? Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на парня? Мне иногда кажется, что ты готов его на этой самой плитке сварить. Сехун выдернул руку из горячих пальцев альфы, отходя от него. И Пак понял, что попал в точку. Смятый пиджак Сехун закинул на плечо и поднялся по лестнице, скрываясь с глаз. Чанёль запустил пальцы в кудрявые волосы, взъерошивая их и чуть сжимая. Сегодняшний ужин снова пройдет в тишине, которую разбавит разве что шуршание вечерних новостей на центральном канале.