АУ-челлендж (сборник текстов)

— …но трепаться будешь так, чтобы я не заснул, — усмехается Джед. — Ты вообще умеешь так трепаться-то? Боже правый, он впервые в жизни сажает в свой любимый форд-мустанг — почти антикварный, семидесятых годов прошлого века! — такого пассажира: лощёного клерка-макаронника в костюмчике и с портфелем. Потому что клерк, оказывается, заехал куда-то не в ту американскую степь и заблудился, телефон у него разряжен, в его римской фирме сидят идиоты; а сам Джед катастрофически клюёт носом — даже кофе на заправке не помог, а до Нью-Йорка еще преизрядно пути, и спать на обочине уже нет времени. Но так было смешно, правда, когда хлыщ-макаронник в кафе при заправке начал у всех спрашивать дорогу на таком английском, на котором говорят разве что в театральных постановках про шекспировские времена! — Не будете ли вы столь любезны… Джед аж проснулся: ктой-то тут такими словами разговаривает? А потом, слово за слово, начал понимать: да у нас тут важная птица, прям орёл с римского знамени! Только такой… общипанный. Трескает сэндвич так, словно сутки не ел. А может, и правда сутки? И нервничает ещё! Торопится! Срочно ему в Нью-Йорк надо! А то в Италии всё оливковое масло продадут без него! И, значит, на своём этом шекспировском диалекте пытается выяснить, как ему проследовать в Нью-Йорк. Проследовать! Наконец Джед смилостивился: — Ты хочешь выяснить, ходит ли тут что-то до города? И дождавшись рассеянного кивка, заявил: — Вознеси благодарственную молитву деве Марии. Я хожу. — Но, — забормотал макаронник, — мне пешком долго. Мне бы побыстрее. Блин! Вот прикольный какой. — Ну, ещё я бегаю!.. Джед откровенно ржал: ему даже чем-то понравился этот растерянный римский тип с портфельчиком. — Машина у меня, дурень, — гоготнул он миролюбиво. — И мне как раз именно сегодня живенько надо в город, и я могу тебя подкинуть: если ты, конечно, не героин везёшь! На фразе про героин макаронника так заколдобило, что Джед махнул рукой и потащил нежданного попутчика в свой форд. В свой, чёрт подери все на свете, драгоценный форд-мустанг, в который он не всякую девицу сажал! А тут — нате вам, пожалуйста. Едут вот теперь, болтают, можно сказать. Итальянец в самом деле всё не затыкается: фразу «трепаться, чтобы я не заснул» он худо-бедно понял. А может, автостопом ездил по своим дорогам, пока в костюмчик не влез? Чёрт ёго знает. Джед ведёт машину и слушает нескончаемый рассказ про итальянскую пищевую промышленность, про сорта оливкового масла, про фирму, которая… — Стоп, — обрывает его Джед, когда чувствует, что сейчас упадёт в руль носом и захрапит. — Давай лучше я тебе анекдот расскажу. Про твою Италию. Прикинь, в кафешке на вечеринке итальянский парень спрашивает эту… как там у вас? О, молодую синьорину: «Вас уже пригласили на танец?» Она такая, вся радостная: «Нет! Пока никто не пригласил!» А он ей такой: «Вот и хорошо, тогда я потанцую, а вы присмотрите за моими спагетти!» Что, не смешно? — Смешно, — улыбается попутчик. — Но ты действительно считаешь, что итальянские мужчины предпочитают спагетти женщинам? Джед сперва молчит, делая вид, что следит за дорогой. Потом произносит, медленно и чётко, чтобы макаронник не переспрашивал: — Не знаю, как итальянские, а я вот точно предпочитаю. Я это… не очень по женщинам. — Мамма мия! — слышится в ответ с пассажирского сиденья. Джед поворачивается к макароннику, чтобы понять — тот что, вправду так шокирован его признанием? Но макаронник вцепляется в руль и орёт почему-то на родном языке: — Ла машина! Версо ла машина!.. Джед смотрит в лобовое стекло — и с ужасом видит, что действительно, напротив едет машина: какой-то замызганный фургон прёт по встречной, и до столкновения остаётся буквально пара дюймов. — Санта Мария! — вскрикивают оба хором, и Джед едва успевает вывернуть на обочину, за которой оказывается кювет; форд мустанг делает пару оборотов через крышу, и вокруг становится темно. *** — …эй, — негромко говорит Джед, — эй, как дела? Вокруг такая белизна, что в глазах режет: давненько не доводилось бывать в таких чистеньких местах! Джед в своих джинсах и вытертой рубашке смотрится в этой больничке как сорняк на грядке. Но ему, как обычно, всё равно. Накинул сверху халат — и уже можно проходить. А как же он не пройдёт? Он ведь человека чуть не угробил. Самому-то повезло, отделался ушибами да трещиной в кости, а вот макаронника крепче переломало. Но хоть до Нью-Йорка доехал, пусть и на Скорой! Месяц, сказали, ему лежать, а потом можно пилить обратно в свою Италию. Но до тех пор навещать его некому. Вот Джед и навещает, а что? Неделю уже навещает. За это время и познакомиться, можно сказать, успел: макаронника, вот умора, зовут Октавиус. В честь какого-то ихнего римского-то ли императора, то ли полководца. — Ты… давно здесь? — улыбается Октавиус с койки. — Вторую неделю хожу, как на работу, — Джед честен, как никогда. — И только сейчас ты соизволил глаза продрать! Как чувствуешь себя, а? Октавиус опять улыбается. — Спасибо… что пришёл. Долго мне тут лежать? — Недели две минимум, — признаётся Джед. — Но ты не бойся, я к тебе каждый день ходить буду. Ты вообще давай, выздоравливай быстрее, а то там в твоей Италии без тебя всё масло продадут. Октавиус бормочет что-то похожее на «дьявол с ним, с маслом», и Джед боится поверить услышанному. Он просто наклоняется и говорит негромко: — Кстати, хочешь, анекдот про масло расскажу? Только он пошлый! И неожиданно заливается краской, потому что Октавиус радостно кивает и притягивает его ближе за рукав.