Нельзя менять прошлое. Чернобыль

      Когда мы направились обратно в Москву, уже смеркалось. И хоть не очень яркие лучи вечернего солнца ещё скользили по бетонным блокам чернобыльских построек, это не спасало от надвигающихся сероватых сумерек. Сухие жёлтые листья, покрытые, казалось, многовековой пылью, пропитанной радиацией, шелестели от лёгкого, но холодного ветра, от которого по коже бегали мурашки, даже несмотря на то, что мы сидели в машине.       Паша спокойно управлял автомобилем, его уставшее, слегка побледневшее лицо выражало умиротворение. Он ожидал возвращения в Москву. Чего уж греха таить, каждый из нас этого ждал. Все были утомлены затянувшейся поездкой, и даже Лёша не шутил и никого не стебал, как делать это обычно. Гоша дремал, приложившись головой к стеклу Волги. Кто действительно с облегчением выдохнул, когда мы начали путь домой, так это Петрищев. Аня, казалось, была немного разочарована: вряд ли она выяснила то, что хотела. Настя сидела на коленях у Лёши, они о чём-то тихо переговаривались, судя по тому, что девушка то и дело шипела на Горелова и била его по рукам, Лёха снова выдавал свои шуточки из разряда «шестьдесят девять». Я сидела на переднем пассажирском сиденье, следя за дорогой и рассматривая не сменяющийся пейзаж.       — Сколько времени у нас займёт дорога? — спросила я, смотря на Пашу, который не отрывал своего взгляда от дороги.       — На этой развалюхе около двенадцати часов, но надо поспать, потому что я уже вырубаюсь, — выдохнул Вершинин, всё-таки посмотрев на меня, затем обратился к остальным ребятам: — Давайте остановимся на ночлег где-нибудь?       — Да, а то уже рубит, — Аня зевнула, утвердительно кивнув головой.       — Давай где-нибудь у колеса обозрения, если будет по пути, конечно, — предложила я.       — Соскучилась по чернобыльской романтике? — усмехнулся блондин, с улыбкой глядя на меня.       — Дурак, — я рассмеялась и ударила парня в плечо.       Минут через двадцать Вершинин остановил машину в парке, где я попросила, и мы все покинули Волгу. Занимаясь подготовкой к ночёвке, мы даже не заметили, как прошёл час и солнце полностью скрылось за горизонтом, погружая заброшенный город в сумрак.       В машине обнаружились две палатки, поэтому мы приняли решение, что Лёша с Настей будут спать в одной из них, Паша и Гоша — в машине, а мы с Аней — в другой палатке. Как бы меня ни тянуло к Вершинину и как бы он мне ни нравился, я пока была не готова спать с ним в замкнутом пространстве. Мы знакомы меньше недели, и пускай за это время со мной произошло больше безумных вещей, чем за всю жизнь, но торопить события я совсем не хотела. Внимательно посмотрев на меня, Паша всё понял, поэтому возражать не стал, в отличие от Горелова:       — Саня, ты чего?! — закинув руку мне на плечо, Лёша с улыбкой активно жестикулировал, пытаясь что-то доказать мне. — Как ты можешь отказываться от возможности провести ночь с самим Павлом Вершининым?!       — Лёха, а ты случайно нах*й пойти не хочешь? — я посмотрела на парня, выгнув одну бровь.       — Не-а, не хочу.       — Ну, знаешь, в жизни часто приходится делать то, что нам не нравится и не хочется. Так что иди-ка ты нах*й, дорогой, — скинув с себя руку молодого человека, я подошла к разожжённому костру, вокруг которого собрались ребята.       Подсев к Паше, я прижалась к его плечу, содрогаясь от холода. Он укрыл меня пледом, который был накинут на него, обняв одной рукой за плечи. Жёлтые всполохи огня, вырываясь, тут же растворялись в воздухе, даря всему окружающему лучшее от себя — тепло, на которое они только были способны. Самый настоящий акт самопожертвования.       — Даже не верится, что это всё наконец-то закончилось, — негромко произнесла я, вглядываясь в пламя костра.       — Это точно, — Настя слабо улыбнулась, посмотрев на нас с Пашей.       — У нас есть что-нибудь попить? — впервые за такое долгое время наплывшую меланхолию, как обычно, прервал Горелов.       — Настя, как ты вообще его терпишь? — выдохнула я, поднимаясь со своего места и направляясь к машине за бутылкой воды, которую я тут же кинула в голову отвернувшегося парня.       — Эй, ты совсем оборзела, Малая?! — Лёша тут же вскочил, подбегая ко мне и пытаясь зацепить, но я тут же отскочила от него, спрятавшись за машину.       — Лёха, отойди от меня. Я ведь тебе втащу, если ты сейчас же не вернёшься на место! — обходя Волгу кругом, мы держались напротив друг друга.       — Когда я тебя поймаю, тебе мало не покажется, мелкая!       — Лёха, ну заканчивай! — не сдерживая смех, мы продолжали плясать вокруг машины.       Резко обогнув Волгу, брюнет схватил меня за руку, притягивая к себе. Обхватив мою шею, Горелов шутливо ткнул кулаком мне под дых. Смеясь, я пыталась оттолкнуть его, а остальные ребята лишь с улыбкой наблюдали за нами.       — Ну, всё, Лёш, хватит! Пусти меня! — отступив, парень вернулся на своё место, жестом показав, что следит за мной.       — Малолетки, совсем уже обнаглели, — пробурчал он, потирая ушибленный затылок.       — Что ты сказал? Слышь, иди сюда, иди, — встав в боевую стойку, я прыжками приблизилась к Горелову.       — Заканчивайте уже, и пойдёмте спать, — Паша хлопнул себя по коленям, поднимаясь на ноги. — Всем спокойной ночи.       Мы все попрощались друг с другом, разбредаясь по своим местам ночёвок. Я же решила пока не ложиться, оставшись сидеть на том же месте напротив костра, укутавшись в тёплый плед, который хоть немного спасал от жуткого ночного холода. Казалось, будто сама Смерть бродила по разрушенным улицам и полусухому лесу, нагоняя на весь город мертвецкий холод, от которого пробирала дрожь.       Сконцентрировав свой взгляд на завораживающем танце огня, я пыталась анализировать всё, что сейчас происходило в моей жизни. Хотелось домой. Очень сильно хотелось домой. Принять горячий душ, переодеться в чистую одежду, нормально поесть и смотреть какой-нибудь глупый подростковый сериал по телевизору. Скучная рутина сейчас казалась чем-то далёким и невероятным. Уж лучше такая спокойная, но стабильная жизнь, а не пугающие убийства и страх того, что ты вообще можешь не вернуться домой.       Изменится ли моя жизнь после этого «приключения»? Однозначно. Надеюсь, в лучшую сторону. По крайней мере, я буду ценить простые будничные радости, которых так не хватает здесь. Появятся новые люди в моей жизни. Появятся ли? Мы же не можем просто так взять и забыть друг о друге. Хочу продолжать с ними общаться и дружить. В подобных условиях даже за несколько дней многие раскрываются лучше, чем за несколько лет «дружбы».       Хочу, чтобы в моей жизни остался Паша. Знаю, мы провели слишком мало времени вместе, но симпатия определённо была. У нас обоих. Я это чувствовала и видела. Видела по пашиным взглядам и прикосновениям. Он не давил на меня, что меня безусловно радовало и позволяло мне чувствовать себя более расслаблено и спокойно. Хотя… Мы же в грёбаном Чернобыле! О каком давлении можно говорить, если все мысли заняты желанием скорее отсюда свалить.?       Я притянула к себе свой рюкзак, погружённая в свои мысли, и достала оттуда пачку сигарет, закуривая одну. Осталось неполных две пачки. Значит, всё не так уж и плохо ещё на несколько дней*. Я смотрела на то, как в моих руках тлеет сигарета, зажатая между указательным и средним пальцами. Пепел медленно осыпался на землю, отживая свои последние секунды.       — Мам, я брошу курить и ночью бродить**, но, прости, не сейчас… — вслух произнесла я, поднимая голову к уже давно потемневшему небу.       Облака разошлись, поэтому взору открывалось чёрное полотно, усыпанное миллионами звёздами. И, вроде бы, небо. Такое же небо, как в Москве. Как везде. Но откуда такое ощущение отчуждённости и понимания того, что мы не дома и что это далеко не московское небо. В нём было что-то совсем чужое. Но, по крайней мере, оно выглядело живым, в отличие от того места, над которым ночь распахнула свои рябые крылья.       В памяти вдруг всплыли картинки из прошлого, когда мы с Аней были совсем маленькими. Мы любили с ней проводить время на крыше частного дома, где мы тогда жили. Расстелив плед, мы ложились на него, рассматривая звёздное небо. Аня всегда рассказывала мне что-то про разные планеты и звёзды, а я с любопытством слушала, мечтая когда-нибудь полететь в космос, побывать на какой-нибудь другой планете, открыть неизвестную человечеству звезду…       От нахлынувших воспоминаний тяжёлым грузом накатила тоска… Тоска по моему прошлому, наверное, даже по нашим старым-старым отношениям с Аней, по тогдашней мне, когда я не была такой истеричной, не курила, не шаталась с друзьями по заброшкам и тому подобным местам, куда шестнадцатилетним подросткам лезть не стоит. Тоска по родителям… Всё это началось после смерти отца. Я просто оказалась намного слабее, чем думала, и не смогла смириться с этой потерей, отталкивая от себя всех людей, которые пытались помочь и поддержать. Чёрт… Именно тогда я стала самой настоящей мразью и потеряла половину своих друзей. И только сейчас я постепенно начинаю превращаться в человека. В нормального, адекватного человека, который понимает, что не все люди вокруг — враги.       — Пап, я исправлюсь, клянусь. Я изменюсь, — прошептала я в небо.       Собравшийся ком, драл горло, желая вырваться наружу в виде истерики. Я закрыла глаза, заставляя слёзы, наворачивающиеся на глаза, исчезнуть. Я не могла сейчас расплакаться, просто-напросто не могла. Папе это не понравилось бы.       — Саш, ты чего не спишь? — я не заметила, как из Волги вышел Паша, укутываясь в плед и подсаживаясь ко мне.       — Не хочется, — хрипло ответила я, после чего попыталась прочистить горло. — А ты чего? Тебе же завтра за руль.       — Да не знаю. Не спится, — ответил молодой человек, на что я промолчала, лишь кивнув головой и делая крайнюю затяжку. — О чём задумалась?       — О родителях. Всё бы отдала за то, чтобы ещё хотя бы раз их увидеть, — на этих словах мой голос сорвался, а из глаз потекли слёзы.       Именно поэтому ненавижу разговаривать с кем-то о родителях: всегда, когда озвучиваешь свои мысли о том, что приносит тебе боль, невозможно сдержать истерику.       — Эй, ты чего.? — Паша притянул меня к себе, проводя рукой по моей голове.       — Я… я… не знаю… я… — слова с трудом выходили из меня, а слёзы сильнее хлынули из глаз. Я вцепилась в куртку Вершинина, словно это был спасательный круг, который мог вытянуть меня из этого состояния. — Я их очень сильно люблю… И скучаю… С каждым годом становилось всё тяжелее… Я не могу так. Я не могу так больше…       — Тише, тише, — парень пытался меня успокоить, стараясь донести до меня какие-то слова, которые говорят, наверно, все поголовно, чтобы прекратить чью-то истерику.       — Перестань, пожалуйста. Не говори ничего, это не помогает ни черта, — попросила я, продолжая обнимать Вершинина. Крепче прижимая меня к себе, Паша замолчал.       Несколько минут я приводила своё дыхание в порядок, стирая оставшиеся слёзы с лица.       — Всё, — я окончательно выдохнула, отстраняясь от парня. — Спасибо за то, что просто побыл рядом… Только не спрашивай больше про это, не хочу об этом говорить.       — Зачем ты избегаешь эту тему? — всё-таки спросил Паша, заглядывая прямо мне в глаза и беря за руку, переплетая наши пальцы.       — Я не привыкла делиться с кем-то подобным. Мне тяжело сейчас тебе раскрыть всё это. Не только тебе. Вообще любому человеку.       — Хорошо, я понял. Не буду к тебе с этим приставать. Но всё же хочется тебя узнать лучше. Расскажи что-нибудь.       — Боже, только не это, — я грустно усмехнулась. — Дурацкий вопрос. Ну… Что я могу тебе рассказать? Я родилась в Москве, всю жизнь там прожила. Курю. До пятнадцати лет занималась музыкой — играла на фортепьяно. В этом году закончила одиннадцатый класс, но не стала поступать, поэтому работаю в рекламном агентстве, но в следующем году собираюсь дальше учиться.       — Где?       — В Академии ФСБ, — не сдержав улыбки, ответила я, ловя на себе удивлённый взгляд блондина.       — Ты сейчас серьёзно? Или это влияние Лёхи?       — Серьёзно. Мечта с детства.       — Никогда бы не поверил.       — Почему? — хоть я и прекрасно понимала причину, мне было интересно выслушать версию Паши, но парень стушевался, не зная, что ответить. — Потому что я расп*здяйка.       — Не так грубо, конечно, но в общем-то, да.       — Я разносторонняя личность, — посмеялась я, смотря на Вершинина.       Мы с блондином сидели ещё около получаса, обсуждая различные, абсолютно бессмысленные темы, узнавая друг друга.       Было легко общаться с Пашей. Даже проще, чем с Гореловым, который зачастую превращал почти каждую фразу в шутку или стёб. Хотя, возможно, я просто плохо его знала. С Вершининым такого не было, он серьёзно относился ко всему, что я говорила, с ним можно было поделиться планами и какими-то мыслями.       Я сама не заметила, как рассказала парню практически всю свою жизнь, все свои маленькие грехи и косяки, за которые он не осудил меня, лишь прокомментировав что-то, в отличие от Ани, которая вовсе не разделяла мои увлечения и мировоззрение, вечно во всём меня упрекая, что я открыто высказала Паше.       — Если Аня так остро на всё это реагирует, как она разрешила тебе пропустить год и не поступать?       — Как будто её кто-то спрашивал, — ответила я, отводя взгляд. — Она старше меня всего на два года. Всё время таскается по своим актёрским кастингам. Почему я должна слушаться человека, чей жизненный выбор стоит у меня под большим знаком вопроса? Я не понимаю её. Она не понимает меня. Не пытается.       — А ты пытаешься?       — Паш, давай не будем говорить об этом. Это наши с Аней дела, мы разберёмся сами, хорошо, — наверно, резче, чем следовало, произнесла я, дёрнувшись в сторону от парня. — Прости.       — Твоё дело, — молодой человек пожал плечами.       — Моё. И я вообще не должна была извиняться. Я слишком резко реагирую на всё, порчу из-за этого отношения со всеми и в итоге чувствую себя куском дерьма. Хотя это просто мои чувства и эмоции, которые я не должна пытаться скрывать. Чёрт, Паш, заставь меня замолчать, пожалуйста. Я ненавижу всё это, — я уже соскочила со своего места, активно жестикулируя под напряжённым взглядом Вершинина.       Парень медленно поднялся, заключая меня в крепкие объятия.       — Ты должна вести себя так, как считаешь нужным, без масок и всего прочего. Это действительно твои чувства и твоя семья. Никто не имеет права говорить тебе про неё что-то. Мне тоже, наверно, не стоило. Но всё же, Саш, послушай меня, пожалуйста, — Паша говорил тихо, нашептывая всё это мне на ухо, в то время как я мёртвой хваткой вцепилась в его куртку, не в силах рассмотреть что-либо сквозь пелену слёз. — Бессмысленно переживать из-за того, что уже прошло и что ты изменить не в силах. Всё равно ничего хорошего из этого не выйдет. Но ты здесь и сейчас находишься с Аней. Пытайся изменить хотя бы это. Мы в грёбаном Чернобыле. Какие ещё должны быть обстоятельства, чтобы помириться с сестрой?       Молодой человек отдалился, заглядывая прямо в глаза и стирая слёзы с моего лица.        — Я не хочу, чтобы это была односторонняя акция, понимаешь? Если я начну под неё подстраиваться, то она ещё больше начнёт гнуть свою линию, заставляя меня жить так, как хочет она. А мне это не надо.       — Понятно. Ты знаешь её лучше. Это твоё дело. А сейчас успокаивайся и переставай реветь. Ты будущий сотрудник ФСБ, ты не должна плакать, хорошо? — Паша ободряюще мне улыбнулся.       — Да я вообще никогда не плачу. Просто это все как-то очень сильно вымотало. Сил совсем не осталось.       — Потерпи ещё немного, мы скоро будем дома. Я обещаю, — парень прошептал это мне практически в самые губы. — А сейчас пойдём, пожалуйста, спать. Не хочу завтра выглядеть, как живой труп.       Я согласно кивнула, слабо улыбнувшись молодому человеку, который уже хотел уйти в сторону машины, но я не пустила его, поймав тёплую ладонь. Вершинин развернулся, встревоженно глядя на меня, но я лишь улыбалась, заглядывая ему прямо в глаза.       — Что-то не так?       — Ну, вообще, много чего не так. Но не сейчас, — констатировала я, приближаясь к блондину и располагая свои руки на шее парня, вызывая ответную улыбку.       Паша обнял меня за талию, притягивая к себе. Я на секунду замешкалась, не решаясь что-либо сказать или сделать. Парень улыбался одними глазами, не отрывая от меня взгляда голубых радужек. Буквально через несколько секунд он аккуратно накрыл мои губы своими, мягко целуя.       — Всё будет хорошо. Мы уедем отсюда и начнём спокойную и счастливую жизнь. Просто сейчас надо потерпеть, — повторил он, отстраняясь.       — Конечно. Спокойной ночи, — я нехотя отпустила парня.       — Спокойной.       Молодой человек дождался, пока я уйду в палатку, и только после этого вернулся в машину.       В палатке спокойно сопела Аня, отвернувшись к одной из стенок палатки. Я легла рядом, укутавшись в тёплый плед. Желания спать совершенно не было, поэтому я просто уперлась взглядом в крышу временного жилища, сквозь которую не было видно ни зги. Только тёмно-серая, почти чёрная ткань, обтягивающая внутреннюю часть нашего укрытия растянулась над нашими головами, не позволяя видеть, что происходило вне палатки.       В голову лезли всякие ненужные мысли о том, что всё может полететь в тартарары и пойти вообще не по тому сценарию, который рисовал себе Паша. Всё, что он там наговорил, — слабое утешение на фоне того, что с нами сейчас происходит, но взять себя в руки действительно нужно было. Его слова помогали, наверно, потому, что я не делала из него врага. Старалась не делать. Проблемы — в моей голове, во мне самой, а он просто пытался мне помочь с этим справиться. Хотя, мне казалось, что он делал это с максимальной осторожностью, будто боясь сказать что-то не то. Это напрягало и совсем немного раздражало. Хотелось уничтожить это непонятную недосказанность в наших отношениях. В этом плане даже с Лёшей было проще общаться.       — Лёха, сука, — вспомнив про парня, я усмехнулась, чуть не засмеявшись в голос, и выругалась.       У Горелова, казалось, совершенно отсутствовали каких-либо моральные ценности и ему было абсолютно класть на то, с кем общался. Как бы «прикольно» ни было общаться с такими людьми, подобное их отношение редко приводит к чему-то хорошему. В этом я убедилась на личном опыте своих друзей.       Как Настя его вообще терпит? Придурок. Но придурок весёлый. Полная противоположность всех здесь собравшись.  Ну, ладно, почти всех. Чёрт, это всё выглядит, как ёб*ный сериал про разношерстную кучку подростков.       Стоит ли говорить о том, что этой ночью я уже не уснула, размышляя о цирке, в котором я оказалась.       Наутро мы продолжили путь домой.       — Следующая остановка — Москва, — улыбнувшись, я окинула взглядом всех присутствующих.       — Домой, — Гоша облегчённо выдохнул, откинув голову назад.       Проболтав обо всем подряд минут двадцать, все замолчали, каждый думал о чём-то своём, не решаясь или не желая делиться своими мыслями с остальными.       Я внимательно следила за дорогой, точнее — за тем, что происходило вдоль неё. Какие-то дорожные знаки, потрепанные временем и радиацией, ржавые, со стёршейся краской, покрытые многолетней дорожной пылью, они одиноко стояли на окраинах проезжей части. Кое-какие были повалены, наклонёны, некоторые — находились в нормальном состоянии. Все эти железные пласты были освещены неяркими утренними лучами солнца, которое, наконец, выглянуло из-за мрачных туч. Я подставляла бледное лицо хоть немного греющим лучам, стараясь расслабиться и получить удовольствие от поездки.       — Слушай, а у тебя потом кожа с лица не слезет? — практически над самым ухом я услышала насмехающийся голос Горелова, тут же закатив глаза.       — С чего вдруг?       — Ну, радиация, все дела.       — Лёша, ты дурак? — я развернулась к парню всем торсом, в упор смотря на друга, как на недоразвитого. — Ничего, что нам светит одно солнце? Или ты думаешь, что в разных странах разное светило?       — Ой, да ты чё такая нудная? Я же шучу.       — Горелов, не смешно, — дёрнула его Настя.       Тяжело выдохнув, я отвернулась к лобовому стеклу, краем уха слушая спор молодых людей. Бросив короткий взгляд на Пашу, я заметила, как напряглись его плечи, а серьёзный взгляд был прикован куда-то к обочине. Проследив за ним, я заметила знак «Неровная дорога», после чего машину легко тряхнуло на нескольких кочках.       — Что-то не так? — осторожно поинтересовалась я.       — Нет, просто показалось. Погодите секунду, — с этими словами парень покинул машину, возвращаясь к знаку и делая там какую-то пометку землёй. — Теперь можем ехать.       Несколько минут мы ехали молча, в то время как я недоверчиво поглядывала на блондина, который даже не замечал этого, напряжённо вцепившись в руль автомобиля и не отрывая взгляда от дороги. Его тревога словно передалась мне. Вглядевшись в горизонт, вдалеке я заметила какой-то дорожный знак. Желудок сжало в ожидании, Вершинин вдавил педаль газа в пол, разгоняясь и резко тормозя перед знаком, на котором выделялся земляного цвета крест.       — Паш, что происходит? — все перепуганно переглядывались. Я почувствовала, как у меня участилось дыхание. В голове всплыл подкаст Игоря: «Зона меня не отпускает. И вас она не отпустит». Но, Господи, что это за бред вообще?!       Я огляделась. Пейзаж совсем не изменился: тот же знак, та же дорога, те же голые деревья.       Среди коричневых стволов я вдруг увидела тёмную тень. Вглядевшись и узнав эту фигуру, я почувствовала, как по телу прокатился леденящий душу ужас, отчего я вцепилась в ладонь блондина, который в это время уже смотрел туда же, куда и я. Среди деревьев стоял тот самый мужчина, который убил владельца кафе и пытался догнать и прикончить нас. В эту же секунду я выскочила из машины, уже намереваясь отправиться прямо к этому человеку, но Паша тут же дёрнул меня за руку, не позволяя двигаться дальше, а этот трупак скрылся где-то глубоко в лесу.       — Что за чертовщина? Его ведь сбил тот джип! — Настя сорвалась на крик, пытаясь найти ответы в наших глазах. Все молчали. Никто не знал, что ответить на этот вопрос. Одно было понятно точно: всем нам одновременно померещиться не могло.       — Эй, вы слышите этот треск? — моя сестра судорожно обернулась, пытаясь найти источник еле слышного потрескивания.       — Кажется, из багажника, — блондин тут же бросился к Волге, быстро открывая багажник, который был набит нашими сумками и рюкзаками. — Это же та херня, которую подкастер оставил тогда на обочине, — открывая рюкзак со странным оборудованием, Паша достал его оттуда. Прибор довольно громко трещал, при этом на нем мигала зелёная лампочка.       — Устройство готово для перемещения, — прочитал Петрищев, поправив свои очки. — Что это значит?       — Что-то мне подсказывает, что ничего хорошего, — ответила я, дотрагиваясь до экрана.       Чаще несколько секунд треск резко прекратился.       Яркая вспышка.       Темнота.