Когда мы вернёмся

      Мне раньше казалось, предательства происходят со слабыми. Я думала, по какой-то причине ты пропускаешь удар. По какой-то причине ты не видишь, как тебя обманывают. По какой-то причине ты предпочитаешь не видеть, не замечать. Потом я поняла… Предают не из-за чего-то, и даже не потому, что ты не видишь. Предают потому, что не могут не предать. Не умеют быть верными. Не умеют уважать свой собственный выбор. Но не только: не могут справиться с болью.       Сильная боль такова. Кажется, что она убьет тебя в следующую минуту. Но вот ты делаешь ещё один вдох, и ты всё еще жив. Кажется, что болью налито всё, что от нее негде скрыться, и это так, ведь она существует внутри тебя. Пока ты сопротивляешься, она существует внутри тебя. Как только ты перестаёшь сопротивляться, она начинает уходить. Когда кто-то важный оставляет тебя, ты не можешь поверить в это очень долгое время. Ты пытаешься понять — может быть, нужно просто сделать что-то, чтобы вернуть всё на свои места? Может быть, нужно отмотать назад? Может быть, нужно сказать что-то? Всё это лишь усугубляет сопротивление, а значит, усугубляет боль. На самом деле, задавать себе вопросы о том, что случилось — лишь делать больнее. Разум пытается справиться, заставляя сердце рваться на части.       В этот вечер перед боем на части рвется даже моё сердце. Мне кажется, его просто вырезают из груди. Я не знаю, как избавиться от ощущения тотальной уязвимости, невозможности даже говорить что-то более весомое кроме «да» или «нет». Как бы я не пыталась успокоиться, сегодня не выходит ровным счетом ничего. Дорога до Полиса еще хоть как-то снизила тяжесть от происходящего. Но когда я вернулась в свою спальню одна, увидела куртку Кларк, которую она благополучно забыла здесь, прислушалась к тишине… Мне пришлось выйти на балкон, чтобы просто не закричать. Пара глотков воздуха спасли ситуацию, но окончательно успокоиться я не могу до сих пор. Что со мной?       Я, Лекса из Трикру, великая Командующая Альясом, победительница «железного грома», лежу на кровати, раскинув руки, смотрю в потолок, и слёзы застилают мои глаза. И дело даже не в том, что она предала меня тем, что переспала с Беллами, у бойцов слишком мало времени, чтобы беспокоиться о таких вещах. Дело в том, что она выбрала ударить меня под-дых в самый неподходящий момент.        «Я уйду с тобой…» — вспоминаю я свое обещание. А с кем это — с тобой? Если ты, наверное, никогда не научишься хранить то, что между нами. С кем это, с тобой? Ели ты, наверное, никогда не сможешь понять, что предательство в том, что ты готова разрушить наше всё, лишь бы я осталась жива. Пусть лучше я не останусь с тобой, но буду живой, да? Ты ставишь на кон всё, что для меня по-настоящему важно, лишь бы сохранить мне жизнь. Хотя, погибну ли я там — наименьшее, что меня беспокоит.       Я чувствую, как ты изменила меня. Мне больше не хочется убегать от чувств. Даже от таких сильных. Даже от боли. Каждый бежит от чего-то такого, от чего нельзя убежать. Ты от смерти, я от предательства. Но посмотри на меня, я еще никогда не испытывала такой боли как сейчас, когда ты оставляешь меня одну в ночь перед боем. Но я больше не хочу убегать. Я чувствую что люблю тебя так сильно, что это делает меня способной преодолеть все, что угодно. А как насчет тебя? Как бы ты не пыталась не убегать от своей боли, ты не можешь. Ты все еще бежишь, Кларк. Она будет преследовать тебя и дальше. Только если ты не встретишься с ней лицом к лицу…       Я ли буду тем, кто сделает так, чтобы вы снова встретились? Я ли буду тем, кто тоже, как отец, оставит тебя, уходя в смерть? Я ли буду той, что между риском и тобой выберет риск? Я не знаю.       Я знаю только то, что больше не могу этого выносить. И да, я признаю свою слабость. Ты можешь заставить меня выйти из строя одной фразой. Только ты. Потому что ты единственная, кто подошел ко мне так близко, как это только возможно. А потому мой главный бой, на самом деле, происходит здесь. Здесь и сейчас, Кларк.       Я медленно сажусь на постели. Встаю, прохожу через комнату, и отдаю охране за дверьми распоряжение позвать ко мне Ванхеду, которая порывалась поговорить со мной уже несколько раз, но ей запрещали по моему приказу. К тому моменту как Кларк стучится в двери, у меня погашены почти все подсвечники. Кроме тех, которые горят над постелью. Слишком ярко, слишком много света для такого тяжелого момента. Я чувствую, как от напряжения не могу расслабить лицо. — Можешь войти. — Говорю я. Мой голос на удивление ровный, такой, как будто я спокойна. Видимо, я тренировалась быть Командующей слишком долго, чтобы моя стальная выдержка исчезла в один момент. Она заходит, закрывает двери и прислоняется к ним спиной. Кажется, ноги опять подкашиваются, только уже не от удовольствия. — Командующая. — Говорит Кларк очень медленно, чтобы голос не дрогнул. — Вам нужна перевязка? — Нет, Кларк. Мне нужно поговорить с тобой. — Говорю я, смотря на нее, даже в темноте видно, каким страхом искажено ее лицо. Она не знает, что я могу сказать. Что она предала меня? Что нам не стоит больше видеться? Что с этого момента мы друг другу никто? — Нет, — говорит Кларк, — тебе нужно не это.       Мои брови ползут вверх, когда она начинает подходить ко мне, по пути снимая футболку, бросая её на пол, расстегивая ширинку на джинсах, показывая мне во всей красе белый треугольник стрингов. Я так опешиваю, что стою не шелохнувшись. Просто замираю с каменным лицом. Такой поворот событий было сложно представить. Тем временем, она обнажает грудь и подходит ко мне вплотную. Я все еще не могу ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь. А что тут можно сказать?       Она опускает плечевые пояски на моем платье, добирается до корсетных завязок на спине. Пара секунд и я уже стою перед ней в одном белье. Она снимает заколку, распускает волосы, они спадают по плечам. Умопомрачительная красота... Она заставляет меня сесть на постели, а сама садится верхом. Горячие бедра. Из-за таких настойчивых движений жар поднимается от копчика вверх по спине. О, черт.       Она часто дышит, целует меня с придыханием, это как одержимость. Целуемся жестко, настойчиво. Ее ладони скользят по мне, заставляя пульс мгновенно подпрыгнуть. Она ловит мои руки в свои и заводит за спину. «Ничего себе, — думаю я, — ничего себе…». От поцелуев с языком и ее горячности буквально кружится голова. — Кларк, — шепчу я, — подожди. Нам, правда, нужно поговорить. — К черту, я хочу тебя.       Она заставляет меня лечь на спину. Прижав мои руки к кровати, спускается поцелуями по животу, в миг оставляет без белья. Кончик языка скользит по моему лобку. Дрожь, мурашки по рукам. Выгибаюсь, тело крутит от ощущения её касаний. Мы точно обе сошли с ума. Она заставляет меня застонать своим языком. Какое-то время тону в этом чувстве. Непередаваемо. — Тебе ведь это нужно? — шепчет она, — чтобы я была твоей, подчинялась тебе. Я подчиняюсь, не запрещай мне.       Я уже не помню себя от своего же дыхания, потому что она управляется своими руками так, как мне сложно было представить в фантазиях. Она как-то умудряется чувствовать меня, ее совершенно не нужно направлять. Подчиняешься, говоришь? Да ты сама можешь вести меня с такой легкостью… Если бы только это могло продолжаться вечно. Но нам действительно нужно остановиться. — Кларк. — Я резко сажусь и выпрямляю спину. — Хватит.       Она отстраняется. Вопросительное выражение лица: «что, не нравится»? Улыбаюсь. Да если бы ты знала, как нравится. Заставляю её податься ко мне, взяв под плечи. — Остановись. У нас с тобой крышу срывает от этого. — Только что тебя это вполне устраивало. — Я не хочу заниматься любовью из-за отчаянья… как ты с… — Тс. — Она останавливает меня ладонью. — Не хочу этого слышать. С тобой иначе. Совсем.       Какое-то время мы сидим обнаженные друг напротив друга, она гладит меня по рукам. Как-то немного виновато, как будто стыдится того, что только что делала, хотя это и было прекрасно. О, как сексуально она извивалась. — Посмотри на меня. — Дотрагиваюсь до её подбородка. — О чем ты думаешь? — О том, что действительно жалею о том, что случилось… Когда наорала на тебя и остальное... Прости меня.       Как она умудряется чувствовать вину даже за то, в чем не виновата? Я вздыхаю. О, моя девочка, сколько же всего тебе пришлось вынести, чтобы оказаться здесь, в моей постели, обнаженной и такой уязвимой. Сколько же всего мне пришлось вынести, чтобы смотреть тебе в глаза и прощать тебя за все, даже за то, что я считаю предательством. Я глажу ее по щеке, она знает, что это значит: «Прощаю». — Можно остаться у тебя? — спрашивает она после паузы. Вечер поздний, глаза закрываются от усталости. — Мы так и не поговорили, — я забираюсь под одеяло из шкур, увлекая ее за собой. — Поговорили. — Она осторожно ложится мне на плечо. — Ты по-прежнему идешь в арену, я по-прежнему иду с тобой. Я приняла твое решение… я ему подчинилась. Если ты погибнешь, мне придется возглавить силы Альянса. Что еще нужно? — Мне не нужно, чтобы ты мне подчинялась… мне нужно, чтобы ты меня поддержала. — Я не могу поддержать тебя в том, что считаю неправильным…. Я не собираюсь с тобой соглашаться. Но ты — Хеда. Я это приняла.       Она утыкается носом мне в подбородок. Такая взрослая, такая спокойная. Будто что-то еще надломилось в ней после той ссоры… Да и во мне что-то треснуло от осознания, что даже она может меня предать. Может быть, от отчаянья, может быть, от боли, но может. Но она не всесильна, она не сможет во всем следовать за мной. Да и надо ли? Я бы не считала ее равной, будь это так. — Знаешь, этот бой дался мне сложнее… говорить с тобой сейчас, вот так. — Знаю. Поверь, я знаю. Эти победы достаются тяжелее… Но ты все еще со мной, я чувствую. — Я с тобой, да. — Помни об этом, когда будешь там… Обещай, что будешь помнить, что должна вернуться ко мне. — Кларк… Я не твой отец. Я не собираюсь бросать тебя. Я сделаю всё, чтобы вернуться к тебе.        Она резко сжимает мою ладонь, которую только что легко держала в своей. Чувствую пальцы, так сильно. Дышит тяжело. Зажмуривается. Ну же… столкнись со своей болью. Со мной ты можешь ее вынести, я знаю, я уверена в этом. Больно, милая, я знаю. Но только так мы можем победить на наших внутренних аренах. — Ты сделаешь всё, чтобы вернуться. — Произносит она медленно. — Всё. — Говорю я с нажимом. — Лекса. — М? — Он знал, что погибнет и все равно пошел на это. — Я знаю. Он больше не вернется. — Но вернешься ты... - она наконец отпускает мою руку, которую сжимала до боли. - Ты вернешься.       Я медленно выдыхаю, потому что знаю, что могу и не вернуться, хотя и сделаю всё. Погибнуть там, и больше никогда не вернуться в эту комнату? К ней? В нашу постель, согретую ее телом? Больше никогда не вернуться с войны… Никогда не уйти вместе, туда где нет ничего кроме нашего мира, и никто не диктует нам правила игры? Я делаю глубокий вдох. Всё решится завтра.       Пока я думаю об этом, она уже мирно спит у меня на плече.