Потерянный

Лекс приглядывается к «Бойне» издалека, как раньше наблюдал, делая выводы, за своими кадетами. Оценивает ребят, делает пометки в блокноте. Короткие, вроде бы бесполезные, лишь штрихами обозначающие их характеры. Но Лекс, наученный опытом, прекрасно понимает, как много порой значат детали, как много значит повседневное поведение тех, кто потом пойдет с тобой в бой. Саша, к примеру, курит. Дымит как не в себя, только успевая выносить пепельницы и отколупывать пленку с новых пачек. Он кашляет как туберкулезник по ночам так громко, что этот грудной надсадный звук эхом рикошетит по стенам казармы. Саша филонит на пробежках и силовых тренировках, потому что дыхалки его едва хватает на обслуживание организма в режиме статики, не то что физических нагрузок. Но он хитер, скотина. Лекс даже не сразу заметил, что от нормативов Саша выполняет едва ли треть. Пока все отжимаются, двигаясь в такт, Саша делает небольшие паузы. Небольшие, подстраивающиеся под общий ритм, так что с первого раза и не разглядишь, что на три жима остальных Сашиных приходится только два. Саша экономит энергию. Расходует грамотно. Про Марио Лекс до недавнего времени мог сказать наверняка лишь одно — ненормальный фанат оружия и всего, что взрывается, стреляет или кромсает. За первую неделю Лекс конфисковал у него столько пушек, ножей и тротиловых шашек, сколько хватило бы, чтобы полностью экипировать среднестатистический отряд зачистки. — Это мое! — орет Марио, когда Лекс вытряхивает из внутреннего кармана одной из его толстовок охотничий нож. — Он мой! Никто не имеет права копаться в наших личных вещах! В голубых глазах Марио пылает столько ненависти и глубокого, несвойственного парням вроде него страха, что Лекс невольно останавливается на выходе из казармы. Раньше он себе такого не позволял. Не позволял себе объясняться перед подчиненными. — Оружие не может принадлежать кому-то из нас, — говорит Лекс и раздраженно морщится. Чего ради он повторяет ефрейтору правила, которые тот должен знать наизусть? — От рядовых до капитанов — никому. Это собственность службы. — Но этот нож мой! — повторяет с отчаянием Марио. — Его подарил мне мой отец… Лекс понимает, к чему относится тот огонек страха во взгляде Марио, когда смотрит на гравировку на рукояти. — Это твоя фамилия? — спрашивает Лекс, изумленно приподнимая брови. — Абеляр? Ты сын того… — Да, — Марио собирается с мыслями, испуг в его глазах сменяется упрямством и привычной жгучей спесью. Он вздергивает подбородок и произносит настолько ровно, насколько позволяет дрожь гнева, охватившая все его тело. — Конфискуй. Что угодно делай. Но не сдавай в оружейную. Никто… не должен знать. После того краткого эпизода Лекс становится нечаянным хранителем главного секрета Марио Абеляра, незаконнорожденного сынка нефтяного магната. Немного осталось людей, которые спасли свои капиталы после вторжения. Богатые и не обремененные тяжбами выживания — Лекс питает искреннюю неприязнь к этим лицам на обложках глянца и на экранах телевизоров. И потому, наверное, понимает нежелание Марио разглашать свой секрет. Понимает решение сбежать подальше от ненастоящего, претящего существующему порядку вещей лоска и искусственных, живущих в прошлом людей, живущих в мире до катастрофы. Сбежать без оглядки, записаться в службу зачистки, оставив себе единственное напоминание о том, кто он есть. — Убери, — спустя пару дней Лекс улучает момент, когда Марио остается в казарме один и драит по его приказу полы. Протягивает Марио нож и добавляет, игнорируя немое удивление в его взгляде: — Убери, чтобы я его больше не видел. Он твой. И когда Лекс уже выходит, он слышит первое и очень тихое. Обращение к себе по званию. — Спасибо, капитан. Следующим среди записей в блокноте значится Цирк. Тихий, вежливый, но немного манерный ангел. С пухлыми губами и опушенными темными густыми ресницами ясными глазами. Улыбчивый и скромный, как пугливая школьница-отличница, отвечающая у доски перед любимым преподавателем. Цирк на все поручения Лекса отзывается быстрее остальных. Бежит дополнительные круги за Сашу, чистит оружие после симуляций, убирает казарму не в свою очередь, не вставляя и слова против. Лекс ждет, но все не находит подвоха. Цирка выдают только его взгляды — полные смеха и темноты взгляды исподлобья, когда он думает, что Лекс не смотрит. Цирк издевается. Выводит из себя нарочито послушным поведением, за которым скрывается явно не ангельский посыл. — Он психопат, — делится Марио с тихим смешком. — Психопат… или капризный ребенок, кому как больше нравится. Он сейчас отыгрывает первый акт. Пока не наскучит, будет играть и играть. Никогда не знаешь наверняка, когда ему надоест. — Я уж понял, — цедит Лекс и захлопывает блокнот с пометками перед носом любопытного Марио. Цирк для него — что закрытая наглухо резная шкатулка с сюрпризами. Там и мячи для жонглирования, и гребаные клоуны, и акробаты, и дикие звери. Дикие звери особенно. Но даже Цирк не действует на нервы так, как делает это Король. Чертов пижон голубых кровей, у которого на любой неугодный приказ всегда одна реакция — наморщить тонкий нос и всем своим видом дать понять, что он марает о такие поручения руки. — Что? — спрашивает он каждый раз, в неповторимой манере вздергивая тонкую, будто изящно написанную кистью художника бровь. — Не «что», Король, а «так точно, капитан», — хмурится Лекс. — Но если я не понял, мне ли предлагается прочистить слив для ихора, — тянет Король гнусаво, брезгливо зажимая нос пальцами, — я же могу переспросить?.. Грач — вот единственная отдушина Лекса в «Бойне». Неконфликтный, немного скучный, немного напоминающий забитого жизнью. Должно быть, своей манерой держаться и вороватым взглядом. Сутулый, будто озябший и норовящий вжать в плечи шею — ну точно грач, или ворон, нахохлившийся по зиме. Грач единственный из «Бойни» несимпатичен донельзя, но он и единственный, кто действительно слушает, когда Лекс говорит. Кто старается молча и по простоте душевной, когда его просят, и искренне хочет дать Лексу шанс. Грач не силен физически, но Лекс определяет его должность в «Бойне» как должность человека, который в нужный момент придерживает всю адскую свору, натягивает поводки и говорит мягким, внушающим доверие голосом: «Эй, эй, парни! Хуйня, переходим к запасному плану». — Хочешь моего совета? — проницательно спрашивает Грач, сощуривая темные глаза, когда Лекс поднимается к нему на смотровую площадку. Здесь, под самым потолком подземной базы и ближе всего к поверхности, всегда холодно, поэтому обычный жест Грача, вжимающего голову в плечи, не кажется таким уж странным. Внизу в свете десятка прожекторов остальные ребята отрабатывают приемы рукопашного боя. Саша и Король дерутся вдумчиво и старательно, норовя ткнуть друг друга мордой в прорезиненную поверхность площадки. Марио орет на Цирка и пытается воплотить в жизнь угрозу «Уебу тебя, ушлепок, об стену!», мстя за прокушенный до крови палец. Цирк ловко избегает ударов, незаметно утекает от грубых и неосторожных замахов Марио, только и видно его смеющиеся холодные глаза да промельки светлых кудрей. У Цирка восьмерка по шкале умений Кайзера-Шмидта, лишь на одно значение меньше показателей Лекса и Клима. Но за последнюю неделю и несколько просмотренных с высоты смотровой площадки боев у Лекса появилось стойкое подозрение. Нехорошее, немного пугающее. Будто Цирк не старается в полную силу. Никогда. Будто и здесь он играет до поры до времени, притворяется не слишком очевидно — ту же восьмерку все-таки сложно заслужить — но достаточно, чтобы обвести вокруг пальца товарищей по команде. — Совета? — переспрашивает Лекс спустя несколько долгих секунд. — Что за совет? — Тебе не надо нравиться всем, — Грач облокачивается о перила площадки, с интересом наблюдая за Королем и Сашей. В его темных, почти матовых глазах отражаются блеклыми лужицами лампы прожекторов. — Ни к чему изучать каждого из нас, искать к нам подход. Пытаться либо набиться в товарищи, либо сломать. Лекс хмурится. Не потому, что ему не нравится дерзость обычно отмалчивающегося Грача, хотя и это тоже. Но потому, что Грач слишком тонко читает все его действия наперед. Знает, не заглядывая, что за пометки он делает в своем блокноте. — Это хорошая тактика, — добавляет Грач, прикрывая на мгновение глаза и с улыбкой склоняя голову. — Но она не сработает на «Бойне». Мы лишь отчасти люди, — он оборачивается и улыбается в той манере, которая заставляет Лекса задуматься, насколько Грач серьезен. — Мы стая в первую очередь. Ты же знаешь, как это бывает в стаях? Как выделяется вожак? — Нужно убить предыдущего? — приподнимает брови Лекс. — Ты предлагаешь мне убить Клима? Грач прыскает. Марио где-то внизу протяжно воет — кажется, до него вновь добираются зубы Цирка. — Нет, — Грач качает головой, уделяя Марио внимания не больше, чем пролетевшей мимо мухе. Так Лекс понимает, расслабляясь, что ему не стоит вмешиваться в поединок — Марио справится сам. Грач лучше него разбирается в товарищах и их методах ведения боя. — Я же сказал… Пусть и отчасти, но мы и люди тоже. Никого убивать не надо, капитан. — Слава богу, — с легким смешком говорит Лекс. Ему нравится, как Грач обращается к нему. Не само слово, звание или дань уважения нравится, но тон, каким Грач произносит «капитан». Незлобивым. Обычным тоном, без скрытой угрозы, претензии или издевки. Иногда Лексу кажется, что он мог бы стать другом Грачу. Не будь это место занято Климом. — Все, что от тебя требуется, чтобы стать вожаком, — произносит Грач медленно, — так это добиться уважения Клима. Он хочет… — Грач запинается, и Лекс видит промельк чего-то болезненного и печального в его скупой улыбке, — он действительно хочет, чтобы кто-то заменил его, перехватил эту эстафету. Он устал нести ответственность на своих плечах. Он чувствует, что боль… Та, которую он не в силах пока побороть, мешает ему. — Так почему он не уступает? — раздражается Лекс. — Почему он настраивает «Бойню» против меня?.. — видя, что Грач собирается возразить, Лекс добавляет: — Не прямо. Но своим чертовым примером. Он смотрит вниз, заранее зная, что не найдет там Клима. Тот по приказу майора раз в неделю обязательно посещает психолога. «Точно перемывает мне кости с мозгоправом», — злится Лекс, чувствуя, как колотит его при едином воспоминании о пренебрежительном взгляде Клима. Будто тот увидел дерьмо на своем ботинке — так он смотрит каждый раз. Нарывается на штрафные круги от Лекса, на выговоры, на мытье казармы, на черновую работу. Но все равно не уступает позиций. Все равно поднимает этот непокорный взгляд. — Ты что, так и не понял? — удивляется Грач и досадливо качает головой. — Ты пытаешься его сломать, но это все мелочи по сравнению с тем… — С чем? — не подумав, торопит Лекс, стремясь докопаться до сути. Грач мнется. — Неважно. По его убитому голосу Лекс со стыдом понимает, что ступил на негласную территорию имени Юлека. Территорию, на которой ему никто не позволял появляться. — Просто пойми, капитан. Ты не заслужишь его уважения, пытаясь сломать, — мягко произносит Грач. — Не заслужишь, пытаясь набиться в друзья. Он будет ненавидеть тебя… Всегда, наверное, ненавидеть. Но если ты будешь стоящим противником в его глазах, если он увидит, что ты достоин места капитана, то он пойдет и умрет за тебя, если так будет нужно. Он глотки за тебя будет рвать. Такой Клим человек. Лекс чувствует, как сгущается напряжение. И слышит, как стучит собственное сердце в груди. — Что мне нужно? — спрашивает он хрипло, зная, что Грач не слукавит. — Время. И настоящий бой с тварями. Там, на поверхности.