Потерянный

Лекс отмирает и резко вскакивает на ноги. На губах горчит кровь, а скула пульсирует и наливается нездоровым жаром. В голове до того мутно, что Лекс не сразу догадывается — Саша ждет ответа. — Иду, — выдавливает Лекс хрипло, стараясь не смотреть на Клима, который тоже поднимается, опираясь о край кровати. Саша уходит, и его шаги вскоре доносятся со стороны лестницы. Лекс облизывает кровь с губ. Кровь свою и его. Черт. Что это было? Почему, стоило разок заглянуть в голодные глаза Клима, непривычно беззащитного и растерянного, позволившего себе умолять, тормоза в голове полетели? И Лекс не думал. Вообще ни о чем не думал. Только и видел, что эти гребаные глаза и губы, шептавшие "пожалуйста". Только и хотел, что почувствовать, какова на вкус просьба человека, казалось бы, не умеющего просить. Лекс поворачивает голову в сторону Клима медленно, боясь, что тот заговорит. Облечет их ебанутый поступок в слова, подчеркнет два раза жирной красной чертой. Но Клим смотрит молча, и в его темных, еще не остывших после недавней вспышки глазах Лекс видит ту же опаску. То же упреждающее: "Только посмей, скотина. Ничего не было, ясно?" Лекс стягивает с плеч прорвавшийся до подкладки пиджак, подходит к шкафу и достает куртку камуфляжной расцветки. Похер. Пусть стилисты и телевизионщики подавятся и смотрят на настоящее его лицо. Избитое, в крови и поту. Пусть смотрят на него в привычной одежде, не обязывающей к пластилиновой улыбке и не сковывающей все тело пресловутой официозностью. Клим тихо фыркает и тоже снимает пиджак. Кидает в корзину для прачечной, подходит к шкафу и долго копается среди вешалок. Достает толстовку Лекса, надевает поверх помятой заляпанной кровью рубашки и застегивает под горло. Лекс вдруг вспоминает не к месту и уж точно не ко времени после того, что случилось пару минут назад, как диспетчер Яночка натягивала эту толстовку на утро после бессонной ночи. Вспоминает витавший в комнате густой запах спермы и обильного пота, какой выступает на теле только после долгого изнуряющего секса. Яночка выглядела мило и сексуально. Клим выглядит так, будто вырвет Лексу позвоночник с корнем, если тот нарушит напряженное вязкое молчание. Клим выглядит как бешеный зверь, которому всадили адреналина внутривенно. Лекс берет флягу с тумбочки и щедро обливает простыню вискарем. Сдергивает с кровати и обтирает лицо. Передает Климу и тот, брезгливо поморщившись от запаха, вытирается тоже. — Вот что ты ночами глушишь? — спрашивает с мрачным смешком и выходит из комнаты первым. Они проходят по коридору и поднимаются по лестнице в соседний блок, не обменявшись ни словом, ни взглядом. Поднимаются в зал собраний и, толкая дверь, окунаясь в гул и неразбериху, расходятся, теряя друг друга в толпе. На базе такой бардак если и бывает, то только из-за приезда телевизионщиков, которые искренне считают, что никто лучше них не справится с организацией. Лекс подныривает под здоровенной камерой, которую тащат на плечах двое худосочных операторов, протискивается мимо неприкаянно бродящих по залу бугаев из отряда "Стервятники" и находит небольшой помост, на котором уже стоят "Бойня" и "Телемах". Лекс и Клим почти одновременно подходят к помосту с разных сторон и становятся также. С разных сторон. Лекс рядом с Грачом, а Клим возле Саши и Короля. Без Марио и Цирка отряд кажется чужеродно неполноценным. И слишком серьезным — эти двое всегда вносили элемент родной ебанутости в строй. — Господи, капитан, вы что, с Климом решили надраться?.. — Грач морщится, учуяв, видно, резкий запах виски. Окидывает Лекса встревоженным хмурым взглядом, замечая все, от разбитой губы и оцарапанной шеи до созревшего синяка на щеке, и цедит: — Вас двоих можно хоть на пять минут оставить и понадеяться, что вы не открутите друг другу бошки? Лекс преувеличенно равнодушно дергает плечом и мельком смотрит на Клима. Тот тихо переговаривается с Королем и Марией, улыбается даже кривенько. Мария, как и ее девчонки, в брюках и рубашках с коротким рукавом. Лекс готов поставить половину грядущей премии на то, что их просили надеть платья. Готов поставить и на то, что Король вот-вот лопнет от желания спросить у Клима про происхождение свежих глубоких царапин на подбородке и горле. — Начинаем! — орет кто-то из организаторов и раздраженно машет операторам, наставившим камеры на помост. — Начинаем, группа "А" и "С", быстрее! Стилист косится на Лекса с неодобрением и напряженно шепчет на ухо подошедшему чинуше со связкой медалей в руках — детский утренник с вручением шоколадных призов. Настоящую благодарность за труд им выражает майор. Каждому заслужившему по отдельности, за закрытыми дверьми. Чинуша тоже косится на Лекса, кивает стилисту на Клима и пожимает плечами. Оба явно недовольны картинкой, которую собираются продать зрителю, но уже не могут остановить запущенный процесс. — Начинаем! Все рассредотачиваются по залу, телевизионщики путаются в проводах и настраивают экраны и свет. Гул то нарастает прибойной волной, то стихает, и Лексу кажется, что еще немного, и терпение лопнет хотя бы у капитана "Стервятников", который поглядывает на часы и явно недоумевает, зачем его ребят приволокли смотреть на чужое награждение. — Массовку ближе. Да, вот так. — Ну, чем быстрее закончим, тем быстрее обед. — Господин Абеляр, вас просят в зал собраний... — Кто-нибудь, скажите девчонке, чтобы встала сзади. Нет, не той, рыжей. Рита, оттесненная усилиями ассистентов назад, зло зыркает на подошедшего Абеляра, которому передают связку с медалями. Прочие чинуши в костюмах с иголочки, но, видно, рангом пониже Абеляра, становятся на краю помоста унылой декорацией. — Как думаешь, золото настоящее, олимпийское? — ехидно шепчет Грач Лексу на ухо, и тот позволяет себе расслабиться и усмехнуться в ответ. — Три, два, один... Награждение проходит быстро, будто в промотке: никто не хочет продлевать обоюдную пытку. Абеляр бубнит на камеру текст, который ему показывает на больших плакатах ассистентка, притаившаяся за камерами. Про мужество, верность делу и прорыв в изучении гнездовий пришельцев. Лекс узнает в словах, распечатанных крупным шрифтом и разбитых прагматичными подсказками "пауза", "торжественный тон", "дрожащий от гордости тон", выдержки из собственного отчета, составленного накануне утром, и из отчета Марии. Затем Абеляр вешает медали им на шеи и жмет руки. Король брезгливо и украдкой вытирает ладонь после контакта с потной пухлой ладонью Абеляра, а Саша мнет карман, на попытку предложить рукопожатие даже не обращая внимания — видно, ищет в нервном забвении пачку сигарет. Клим стоит, как деревянный, и смотрит пустым взглядом мимо камер, сохраняя на лице полную издевки ухмылку. Чтобы повесить на него медаль, Абеляру приходится напрячь пузо под тугим ремнем и выпрямиться посильнее. Грач единственный, кто пытается играть в хорошего мальчика. Но и он, принимая медаль, улыбается так принужденно, словно к его виску приставили кольт. Руку Лекса Абеляр жмет дольше и горячее прочих. Вдруг наклоняется ближе, обдавая запахом пота, соуса барбекю и дорогого парфюма, и тихо спрашивает: — Где Михаил? Лекс соображает не сразу, а когда соображает, сухо отвечает: — В медблоке. Лечится. Не изъявил желания быть сегодня здесь. Абеляр поджимает губы и становится похож на громадного пупса-переростка, у которого отняли погремушку. Сощуривает на секунду-другую водянистые глазки, будто раздумывая, стоит ли портить отснятый материал словесной потасовкой. Он отмирает только, когда кто-то из чинуш тактично покашливает, тут же отдает медаль Лексу в руки и спускается с помоста, поддерживаемый под руки ассистентом и менеджером. — Снято! — Все свободны... — Гриша, смотай провода, тут не пройти... Лекс спускается с помоста с немыслимым облегчением, которое тут же, впрочем, сменяется острым душком дурного предчувствия. Абеляр ловит его у выхода из зала, не давая присоединиться к мгновенно хлынувшим в коридор ребятам из "Стервятников", и шипит: — Вы, вояки, совсем страх потеряли? — Не понимаю, о чем вы, — отзывается Лекс ровно, замечая, как чуть поодаль застывает у стенки Клим, глядя в их сторону хмуро и... с беспокойством. Неужели правда думает, что Абеляр представляет опасность? — Прекрасно знаешь, — фыркает Абеляр. Его лицо блестит от капель выступившего пота, а воротник рубашки и так уже мокр насквозь. — Знаешь, кто финансирует ваши игрушки и платит вам зарплату... Лекс едва сдерживает позыв скривиться. Рука Абеляра держит его за локоть не сильнее руки ребенка, а бегающий взгляд не внушает даже отдаленного намека на страх. — Не горячитесь, господин Абеляр, — произносят насмешливо и громко. — Все-таки, "Бойню" финансируете не вы. Лекс оборачивается на женщину, прислонившуюся плечом к штативу с камерой. Идеальная осанка, стянутые в строгий хвост светлые волосы, дорогой костюм по фигуре и чуть более откровенное, чем у прочих асистенток, декольте, в котором виден край белого бюстгальтера. Лекс запоздало догадывается, что она, должно быть, тоже одна из прибывших на базу чинуш. Абеляр шумно и тяжело дышит, медленно отпуская руку Лекса. Смотрит на него с нескрываемой ненавистью, крупно вздрагивает и выплевывает: — Посмотрим, надолго ли, — прежде чем уходит, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Лекс на секунду, продиктованную не то наитием, не то из ниоткуда возникшей привычкой ждать ободряющего кивка от Клима, пытается найти того взглядом у стены. Но Клим, явно поняв, что от Абеляра не стоит ждать необдуманных действий, тоже скрывается в коридоре. — Карина, — представляется женщина с улыбкой, чуть склоняя голову в приветственном жесте. — Мы общались по телефону по поводу программы "С-42". — Да, помню, — отзывается Лекс с облегчением. Своя, не из тех, от кого ждешь ножа у горла. При безликом разговоре он представлял ее совсем по-другому. Изможденной женщиной за пятьдесят, а не молодой энергичной блондинкой, в позе которой не чувствуется ни усталости, ни продиктованной праздным образом жизни ленцы. — Вы... Купили лекарства для моего товарища. Спасибо. — Не стоит, — Карина отстраняется от штатива и засовывает руки в карманы брюк. — В этом есть и моя выгода тоже. Я три года отстаивала права на существование программы. Я должна доказать твердолобым козлам из совета, что они ни черта не понимают в войне. Лекс удивленно приподнимает брови. Карина не похожа на типичного чиновника из тех, которых Лекс видел сегодня воочию и раньше — с экранов. — А вы много понимаете в войне? — спрашивает Лекс, не удержавшись от колкости, и смотрит на ее лакированные красные туфли на высоком каблуке и беззащитный изгиб тонкой шеи. Господи, и когда же он только стал мерить возможности и силы людей по тому, насколько легко им переломить хребет? Карина улыбается, кажется, ничуть не оскорбившись. Смазано кивает последним операторам, выходящим в коридор, и замечает, когда закрывается дверь и зал погружается в тишину, прерываемую лишь далеким гулом реактора: — Что-то понимаю, надеюсь, — она проходится между смотанных проводов, цепляет мыском туфли забытую и затоптанную ленту из-под медали. — Я понимаю, на кого надо ставить. Финансирую "Бойню", как уже напомнила Дмитрию Абеляру. Финансирую "С-42". Финансирую сильнейших и предпочитаю видеть войну их глазами, а не глазами тех, кто строит прогнозы по бумажкам и руководствуются цифрами. Лекс кивает, чувствуя странную необходимость поддержать ее слова. Правильность того, о чем она говорит. — Я задержусь на базе, — говорит вдруг Карина, не отрывая от него пристального взгляда. — Хочу убедиться, что лечение Цирка проходит по плану... И немного посмотреть на вас лично, не на записях с камер. Лекс нервно фыркает, нутром чувствуя, что Карина не отзовется на дерзость с уязвленной гордостью Абеляра: — Вы часто за нами следили? И как, нравится? — Как заинтересованному лицу, вкладывающему средства, очень, — кивает Карина и, проходя мимо Лекса к двери, похлопывает его по плечу и добавляет тихо и вкрадчиво, щекочущим нервные окончания тоном: — Как женщине, не досчитавшейся камер в душевых, раздевалках и капитанской, наверное, все же нет.