Потерянный

На тренировочной площадке непривычно жарко. Либо заклинило один из резервных радиаторов, либо завхоз западного крыла решил, что базе пора переходить на усиленное, зимнее отопление. По крайней мере, Клим никогда еще так не вялился в собственном поту после пары-тройки кругов бега и нескольких подходов стандартных упражнений. Мышцы печет, внутренности кипят, и голова будто вот-вот взорвется от перегрева. Из-за адской жары вокруг. И из-за мыслей, крутящихся — кто бы, блядь, мог подумать — вокруг их драгоценного капитана, впервые не присоединившегося к тренировке даже во второй половине. — Я все понимаю... — шипит Марио, отжимаясь с такой яростью, будто надеется, что пол под ним проломится и он провалится куда подальше. И куда похолоднее, — но у меня сейчас яйца сварятся вкрутую. Король фыркает, а Саша тихо и хрипло смеется. С Марио заниматься проще хотя бы потому, что ноет он сразу за всех. Клим рад, что он не расклеился после того, как Абеляр искал его по блокам, к которым имел доступ, угрожая каждому встречному расправой на бабки. На майоре его поиски закончились — Абеляру доходчиво объяснили, что банковский счет в этих краях решает многое, но далеко не все. Черный вертолет вылетел с базы утром, растворившись в глухой лесной тишине, и Марио тут же вылез из казармы, присоединившись к остальным. Потому что победа ли в бою, или придурь богатого папашки, которого мало волнует желание Марио откреститься от ненавистной фамилии — повод откосить от привычного режима на сутки, но не больше. — Я бы тоже, — хрипит Грач, бледный от нагрузки и еле живой, — сейчас лучше отжался снаружи... с пришелюгами... Какого хрена... так жарко... — Просто бесы топят котлы сильнее, — тихо роняет Клим, отжимаясь в темп с Марио, быстро и нервно, — в честь прибытия сатаны... Заканчивая подход, Клим вздергивает голову. Там, наверху, в тени смотровой площадки под самым потолком, стоят у перил Лекс и Карина. Непринужденно болтают, судя по легкой улыбке Лекса и еле слышному мелодичному смеху Карины, кокетливо заправляющей за ухо то и дело выбивающуюся светлую прядь. Клима выворачивает наизнанку от злости. Потому что Лекс запросто плюнул на тренировку, развлекая даму светской беседой. И отчасти потому, что теперь, как ни пытайся застать Лекса в одиночестве, непременно учуешь за три версты запах лавандовых духов и услышишь поблизости бодрый цокот каблуков. Лекс теперь шатается исключительно под руку с Кариной. Если неделю назад «Бойня» его хотя бы на тренировках и симуляциях видела, то теперь он косит даже от физических нагрузок. — Красивая слишком, — пыхтит вдруг Саша, — для сатаны. Марио так резко поворачивает башку в его сторону, что Клим отчетливо слышит противный хруст. — Чего? — спрашивает Марио с кривой похабной ухмылкой. — Бля, Саш, я-то думал, ты по мальчикам! Саша прерывается, чтобы со всей дури заехать локтем Марио под дых. Тот орет и с ревом вскакивает, чтобы наброситься на Сашу в ответ, но осекается, услышав строгий оклик Лекса сверху: — Марио. Два круга, пока не остынешь. Остальные — спарринг. Лекс тут же, будто и не отвлекался, продолжает разговор с Кариной. — Остынешь тут, — буркает Марио, но, зыркнув на Сашу зло, послушно бежит к дальнему концу площадки. Клим поднимается и встает напротив Короля. — Она бесит меня, — говорит Король негромко, кидая краткий взгляд наверх, и весьма посредственно изображает попытку ударить. Клим так же вяло заламывает ему руку, спрашивая на ухо: — По поводу? — Она не пускает нас к Цирку, — конечно, что еще мог сказать Король? Но тот угрюмо продолжает, делая вид, что берет Клима в удушающий захват: — Я сопли на кулак не собираюсь наматывать, не надо делать такое ебало. Я к тому, что сама она торчит у Цирка постоянно, когда не шастает всюду с кэпом. — А? — переспрашивает Клим, невольно напрягаясь. Вот и звоночек. Вот и первое подтверждение тому, что предчувствие насчет Карины ему не лжет. — Сейчас, дружище, потерпи немного... — Клим резко наклоняется и слитным рывком перебрасывает Короля через плечо. Тот валится спиной на пол и стонет от боли, а Клим садится на него верхом и предплечьем несильно давит ему на горло, наклоняясь ближе: — Что ты там говорил? — Мудила, — выдыхает Король, восстанавливая сбитое падением дыхание. — Говорю, Карина частенько торчит в блоке «С-42». Лекса с собой не берет. Если Цирк в отключке, то она подозрительно много времени проводит с медиками. Если пришел в себя после комы — нас она звать не спешит... Король взбрыкивает, хватает Клима за плечи, и они меняются местами. Теперь Клим лежит на спине, а Король в отместку с силой давит ему на кадык. — Может, она следит за процессом лечения, за динамикой какой-нибудь, — тянет Клим неуверенно. Сам он собственным словам, по крайней мере, не верит точно. Король бьет его по уху до одури больно, так что у Клима перед глазами пляшут кислотные звезды. — Ебать, Ваше Высочество, а полегче нельзя? — сипит сдавленно. — Не втирай мне про динамику, — говорит Король холодно. Его волосы в ярком свете ламп золотятся на концах, будто нимб. Или гребаная корона. Клим думает с нервным смешком, что такому лицу, будто выточенному из белого мрамора, и такому взгляду, властному, не терпящему неподчинения, ни одно кодовое имя не пошло бы лучше. — И что, по-твоему, она там делает? — спрашивает Клим ворчливо. — Не знаю, — Король теряет в напоре, и Клим снова опрокидывает его на пол. Король смотрит стеклянными глазами снизу вверх, раскинувшись под ним в вольготной непринужденной манере, будто на шезлонг прилег. — Ставит эксперименты... Клим фыркает. Отвлекается ненадолго на Марио, который пробегает свои круги и становится вдвоем с Грачом против Саши. — Я серьезно, — хмурится Король. — Вдруг она... Не знаю, проверяет, сколько ихора еще можно перелить без последствий. Как еще можно усилить Цирка. Клима передергивает, будто жалит током. После того, как повидаешь Цирка в бою, побьешься с ним плечом к плечу, слово «усилить» встанет поперек глотки. — Не думаю... — тянет Клим, но Король перебивает его хлестко: — Клим. Она может. Это же ее любимая программа «С-42». Ты ее взгляд видел? Кроме тех моментов, когда она Лекса раздевает глазами? У Клима подскакивает пульс. В башке снова гудит, будто прибывает поезд, доверху нагруженный причинами ненавидеть Карину. И среди них, завернутая в десяток пакетов и запертая на ржавой цепи, что по ночам скрипит, мешая заснуть, главная причина. О которой Клим не позволяет себе думать дольше минуты. Испуганной, по-звериному испуганной минуты. — И какой у нее взгляд? — уточняет Клим глухо. — Взгляд чертовой акулы, — тихо произносит Король. — Она может, Клим. Может ставить эксперименты над Цирком. Клим невольно смущается. Потому что Король говорит это таким тоном, каким спокойно мог бы сказать: «Она распирает мне ребра и ставит эксперименты над моим сердцем, пока оно еще бьется». — Я ей не дам, — обещает Клим твердо. Вспоминает в краткое яркое мгновение, как Король приносил клятву, присоединяясь к отряду. Как он пошел первым к присяге и на вопрос «Отрекаешься ли ты от гражданского имени, Герман?» без промедления ответил «да». Король не сомневался в нем тогда. И Клим видит по его преданным глазам, что не сомневается и теперь. — Если она хоть пальцем Цирка тронет, — говорит Клим дрогнувшим голосом. — Мы вырвем ей сердце. И сожрем у нее на глазах.

* * *

Клим идет по темному пустому коридору по памяти. Десять шагов прямо, два влево, снова десять шагов вперед и снова пять влево. Путь до капитанской он нашел бы даже под градусом, не то что без света ламп, которые, будто за компанию с радиатором, слетели с катушек и погасли все разом. Только мигающие красным кнопки пожарной сигнализации и осененные тусклым свечением люки резервных выходов все равно не позволяют потеряться наедине с колотящим его ознобом глухой ярости. Клим останавливается у капитанской и дубасит в дверь. Наверное, перестарался, но кого ж сейчас волнует осторожность? Сейчас, когда контролировать себя становится все сложнее, а поломанная башка все чаще выдает глюки, которым позавидует старина Цирк. — Ты ведешь себя грубо, — замечает со скупой улыбкой Юлек, плечом подпирая стенку. — Jak chuj. — Только тебя мне сейчас не хватало, — выдавливает Клим. Надо было взять у мозгоправа больше волшебных колес. — Съеби, пожалуйста, в закат, любовь моя. — Фу, — морщится Юлек и смеется. — Ты где таких пошлостей начитался? Стащил у Марио пару женских романов? — Съеби, — цедит Клим сквозь зубы. — Я уйду, — говорит Юлек, тяжко вздыхая. Красный свет пожарной сигнализации мажет по его рыжим волосам. — Только пообещай, что не будешь с ним... жесток. — О чем ты? — огрызается Клим. А сам думает — дожили. Общается с плодом собственного больного сознания. Что дальше? Начнет говорить о себе в третьем лице или заведет воображаемого мопса? — Ну, знаешь... — Юлек проникновенно смотрит ему в глаза. И кривится. Точь-в-точь как сам Клим по утрам в отражении зеркала, — жесток из-за меня. Клим не успевает ответить. Дверь отворяется, и на пороге показывается заспанный Лекс. В домашних штанах в клетку, футболке с катышками и следом от подушки на лице. Со встрепанными, дыбом стоящими волосами. — Ты чего орешь? — шепотом спрашивает Лекс и выглядывает в коридор, подслеповато щурясь. — Ты не один? — Один, — буркает Клим и отталкивает его плечом, заходя внутрь. Окидывает взглядом длинную тень от шкафа на стене, слабо горящий торшер на заваленном письменном столе. Втягивает носом воздух, надеясь уловить запах вискаря, которым они вытирали разбитые лица, но чует мерзкий душок лаванды. Клим цепенеет. — Ты хоть знаешь, который час? — спрашивает Лекс, закрывая дверь и проворачивая ключ в замке. Смотрит на Клима и, кажется, ответа даже не ждет, потому что бормочет: — Хорошо, что зашел. И хорошо, что сейчас, пока отбой. Хотел поговорить. — Да? — Клим бросает толстовку, которую притащил с собой, Лексу на кровать. — Что-то не видно было энтузиазма. Лекс хмурится и кидает быстрый взгляд на дверь. — Потому что Карина сторожит меня с утра до отбоя, — тянет он мрачно. — И по камерам. И лично. — Ага, — фыркает Клим, и знает, прекрасно знает, почему бесится, как истероидная тварина. Почему ему примерещился Юлек. Знает, но не решается ни сказать прямо, ни прокрутить в голове. — Лично исследовала твою койку. Мне еще обоняние не отбило. — Чего? — Лекс приподнимает брови. — Климов, ты чего несешь? — Ты нас вот так просто продал? — Клим становится напротив и смотрит ему упор в глаза. Темные, уже зараженные ответной агрессией. — За сиськи и бабки? Хороши хоть сиськи? Лекс бьет его в грудь. Несильно, отрезвляюще, и Клим отрывисто смеется. — Ты больной? — шипит Лекс раздраженно. — Думаешь, я с ней спал? — Мне все равно, — пожимает плечами Клим. Господи. Так бессовестно плохо лгать — еще научиться надо. Потому что в глазах Лекса вспыхивает огонек торжества, а его губы трогает легкая усмешка. — Поэтому ты притащился сюда после отбоя? — спрашивает Лекс подчеркнуто ровным тоном. — Поэтому орешь, как ебанутый, у моей двери? — Когда-то эта дверь была моей, — рычит Клим. — О, да, — язвительно тянет Лекс, — слышал эту песню. Давай. Врежь мне за то, что теперь капитан я. Мы ведь это уже не проходили. — Иди нахуй. Напряжение между ними натягивается тонкой дрожащей нитью. Климу кажется даже, будто воздух становится вязким и непослушно течет в легкие, оседает на них тяжелым свинцовым налетом. Пару секунд они просто смотрят друг на друга с ненавистью. Потом Лекс отворачивается, и Клим выдыхает, до крови прокусывая язык. — Эта Карина, — говорит Лекс глухо, успокаиваясь, выдерживая шаткую эмоциональную дистанцию. — Не нравится мне она. — Мне тоже, — признается Клим и тоже немного, но приходит в себя. — Король думает, она повернута на «С-42». Преследует цели, которые... Могут навредить Цирку. — Я думаю в том же направлении. — Да? — слабо хмыкает Клим, хоть и верит ему. Верит просто, как статичному дважды два четыре. — Да, — огрызается Лекс, вскидывая на него укоряющий взгляд. — Если бы ты хоть на секунду включил хваленый мозг обладателя девятки по Кайзеру-Шмидту, то допер бы и сам, что я не могу приставить ей пушку к голове и велеть раскрыть карты. Она нас купила. С потрохами. Еще когда ты был капитаном. Взяла за яйца и держит крепко. Называет это финансированием. Клим мрачнеет. Ему непривычно. Чуять опасность, исходящую не от пришельца, а от человека. — Она давно следит за людьми с «особенностями», — продолжает Лекс. — И за Цирком, и за Зажигалкой, и за Лукой. И другими, с других баз. — Лукой? — переспрашивает Клим, холодея. — Так он... — Продавал часть колес, которые давали ему, — кивает Лекс. — На Цирке они действовали, но с перебоями. Потому что программа «С-42» прописывает лекарства индивидуально. — Блядь, — выплевывает Клим, потирая межбровье. Слишком много новостей за одну ночь. Слишком много напряжения, вылившегося ни во что. — И Карина, конечно, не посвящает тебя в подробности того, чем именно занимаются ее медики? — Я пытаюсь, — дергает плечом Лекс, — втереться в доверие. Насколько я знаю, Цирк еще не вышел из комы, но стабилен. Пока он в коме, его не тронут. Он им нужен в сознании. Так что перед Кариной... приходится улыбаться и делать вид, что у меня нет личного интереса ко всем вам и Цирку тем более, что с «Бойней» у меня так и не сложилось, и я тут чужой... Твой фингал здорово помог. — Обращайся, — слабо усмехается Клим. — Могу поставить еще один. Повисает недолгое молчание, стравленное неправильным, чужеродным спокойствием момента. — За что? — спрашивает Лекс медленно и тягуче, будто прощупывая не остывшую почву пепелища в Климовой башке. — Может, за то, что я не спал с Кариной? — Я уже сказал, что мне насрать, — вскидывается Клим нервно. — Не трахал ее на этой кровати, — продолжает Лекс с дрожью в голосе и кивает в сторону, но цепкого взгляда от Клима так и не отрывает. — Не хотел ее. И... не просил. Клим вздрагивает, вспоминая собственное «пожалуйста». Вспоминая покорность, от которой было дурно и хорошо на грани с помешательством. — Пошел к черту, — шепчет Клим, сглатывая слюну и кровь из прокушенного языка. Снова кровь. Наверное, он не успокоится, пока не истечет ею прямо перед Лексом до смерти. Так и будет приходить к его порогу израненным, в надежде, что добьют. — Попроси еще раз, — вдруг говорит Лекс, и его глаза темнеют до той степени, что Клим почти видит в них собственное неясное отражение. Лекс повторяет хрипло: — Попроси... Сердцебиение отдается в сжавшихся кулаках. Еще никогда его так не брала слабость. Никогда ему так не хотелось сдаться. Клим почти говорит, почти оступается перед бездной, но в последний момент отворачивается через силу и выдавливает: — Завтра в пять, после симуляции. В переговорной. Ты, я и Мария. Постарайся сбросить Карину с хвоста. Клим поворачивает ключ и, выходя, нетвердым шагом направляясь в темноту коридора, думает только о том, чего боится и чего жаждет больше всего.