Потерянный

Лампа горит так ярко, что кажется, будто с минуты на минуту взорвется, и расплавленное стекло бодро закапает в забытую металлическую кружку. Или на макушку Марии, в немой задумчивости склонившейся над столом. — Она психопатка, зуб даю, — выплевывает Король, нервно меряя шагами пространство между столом и стеной. Впалые круги под его потускневшими глазами, дерганые движения и сухие искусанные губы наводят Лекса на неутешительную мысль, что Король медленно слетает с катушек от бессонницы. — Кто знает, что она делает в блоке «С-42»?.. Зачем держит ребят так долго под наблюдением? Какие больные идеи воплощает? Мария тихо вздыхает и спрашивает, ни к кому конкретно не обращаясь: — А он что здесь забыл? — У меня тот же вопрос, — Лекс оборачивается и с претензией смотрит в единственный угол переговорной, не затронутый холодным ярким светом. Встречается взглядом с Климом, который подпирает плечом стеллаж с документацией. — Думал, будем ты, я и Мария. Клим фыркает и с чувством закатывает глаза. Мол, давай, вели Королю выметаться, раз такой умный. — Хватит, — огрызается Король и зло косится на Марию. — Хватит делать вид, что это касается только вас! — Тогда перестань, — ледяным тоном велит Мария, ощутимо напрягаясь всем телом, — играть в королеву драмы. Если у тебя есть хоть одна здравая идея — вперед, — она откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. — Я вся внимание. Лекс замечает краем глаза, как Клим криво невесело усмехается. Наверняка в этот момент он думает о том же. Что только Марии в этой комнате по необъяснимой причине хватает яиц ставить Короля на место. — Ну... — Король действительно теряет в запале. Останавливается, безучастно рассматривая карту местности на стене, красные канцелярские кнопки, которыми отмечены военные базы и населенные пункты. — Мы можем... Вломиться в блок «С-42» и просто вытащить их оттуда? Цирка, Зажигалку, — Король морщится. — Да даже крысеныша Луку. — Плохая идея, — комментирует Мария, наклоняется к куртке, сброшенной на пол, и достает из-под нее тонкую папку. Неторопливо вынимает чертежи и тетрадные листы, заполненные убористым почерком, раскладывает на столе. — Почему? — спрашивает Король угрюмо. — Потому что они не здесь, — отвечает Мария как ни в чем не бывало. — Не на базе. Клим хмурится и выходит из-за стеллажа. Подтягивает один из стульев и садится рядом с Марией, заглядывая в чертежи. — То есть? — уточняет Король растерянно. — Не понял... — Откуда ты знаешь? — спрашивает Лекс, понимая, что времени на пустую болтовню у них нет. Выкроить десять лишних минут уединения в таком составе и не привлечь лишнего внимания — уже чудо. — У Зажигалки чип в десне, — объясняет Мария. — Сначала их действительно держали на базе. Пока мы с Грачом... ждали у дверей палаты. Потом нам сказали, что они в коме и будут под наблюдением какое-то время. Тогда их всех и перевезли. Мы с Таней отследили перемещение Зажигалки на юго-восток на два-три километра. И сигнал пропал. Радиус стандартных глушителей — полкилометра. Значит, настоящий блок «С-42» где-то здесь. Мария разворачивает небольшую дорожную карту и постукивает пальцем по красному кругу, аккуратно нарисованному посреди лесополосы. Король возмущенно выдыхает: — Вы вживили ей чип в десну? — Она сама, — качает головой Мария и выглядит немного смущенной, когда добавляет: — Она у нас немного... — Ебанутая, — в один голос заканчивают за нее Лекс и Клим и переглядываются с мрачным пониманием. — Вроде того, — уклончиво соглашается Мария и кладет поверх карты чертеж. Прокашливается и продолжает: — За дверью «С-42» приемный покой. Дальше — коридор, по-видимому, ведущий к подземной парковке. С юго-восточной стороны действительно, если верить старым чертежам, есть выездная дорога. Так что... они не здесь. — Логично, — подает голос Клим и подпирает щеку кулаком. Все как по команде оборачиваются на него. — Держать их подальше от нас — логично. Что бы с ними ни делали, действительно лечили или... ставили эксперименты, — Клим мельком смотрит на стиснувшего зубы Короля, — мы помешали бы процессу в любом случае. Они недолго молчат, прислушиваясь к далекому звуку шагов этажом выше. Лязгу металлического настила под десятком пар ног — должно быть, «Стервятники» вернулись с очередного рейда. Потом Мария говорит: — Нам нужен мозговой штурм, — и смотрит прямо на Лекса. — Быстро. Что мы можем сделать? Рискуя должностью, ломануться к блоку «С-42» через лес и выяснить, что нашим ребятам дают единственное лекарство, которое может их спасти, а мы — параноики, поставившие под сомнение указ высшего руководства? — Нет, — говорит Лекс, отбивая по столешнице неровный ритм. — Обратиться напрямую к майору, потребовать предоставить закрытые данные, опять же... поставив указ о невмешательстве во врачебную деятельность под сомнение? — Не выход, — морщится Мария. — Мы с тобой лишимся капитанского звания моментально и уже ничего не сможем сделать, даже если окажемся правы. Правила есть правила. А если... — Это не мозговой штурм, а мозгоебство, — вмешивается Клим резко. — Ты, — он указывает на Лекса, — продолжаешь втираться Карине в доверие. Делаешь вид, что до усрачки заинтересован программой «С-42». Повезет — Карина сама потащит тебя смотреть на плоды своего творчества. Не повезет, параллельно будем действовать по плану «Б». Ты, — он кивает на Марию, — выбиваешь разрешение на зачистку гнезд к юго-востоку. Подальше от примерного расположения блока «С-42», чтобы не навлечь подозрения. В процессе вызываешь подмогу. По правилам это можно сделать, не ставя в известность диспетчеров. Просто отсылаешь сообщение Лексу. Мы выдвигаемся в ту же сторону, имитируем бурную деятельность. Составляем примерный план местности. Саша прочешет территорию тепловизорами. Оценим количество персонала в «С-42». Если удача будет на нашей стороне, кто-нибудь помельче и понезаметнее, Марио или Таня, проберется ближе и вынюхает больше. — Не слишком ли много факторов, которые зависят от мифической удачи? — буркает Король, но, судя по всему, возражать не собирается. — Пока это единственная идея, от которой не несет безумием, — бормочет Мария и сознается: — На этот раз все по-другому. Раньше... Зажигалке просто привозили лекарство, раз в месяц ее навещал врач из программы... Когда на базу приехала Карина, все изменилось. Уж не знаю, что заставило ее приехать лично. Лекс цепенеет, почувствовав мерзкий холодок, взобравшийся вверх по ребрам и вцепившийся в сердце. Всего один звонок посреди ночи мог стать причиной. Клим, видно, все замечает по выражению его лица, потому что припечатывает с намеком на раздражение: — Нет. Ты не виноват. — Что? — хрипло переспрашивает Лекс, и Клим рассудительно замечает: — Мария тоже общалась с ней по телефону. Тоже просила лекарств. Не ты ее сюда притащил. Какова бы ни была причина, ты не виноват. Лекс кивает. Не знает, как еще выразить благодарность за то, что груз вины, пусть и немного, но ослабевает. Дышать спокойно и смотреть в глаза Королю становится в разы легче. — Мне насрать, кто виноват, — роняет Король, задумчиво глянув на Лекса. Без ненависти, без подозрения — обычный взгляд смертельно уставшего человека. — Но если окажется... — Король морщится и с силой трет пальцами межбровье, — что последнее, что я ему сказал. Когда мы поцапались там, на тракте, перед боем... Что я хотел бы, чтобы рядом был... — Король осекается, едва заметно дернув головой в сторону Марии, — старый Цирк. Если с ним что-то случится, а последнее, что он запомнит — будто я его ни во что не ставлю... Я не прощу этого ни себе, ни вам. — Все будет в порядке, — заверяет Мария, и Лексу кажется, что этих слов она давно не произносила вслух — так робко и непривычно мягко звучит ее голос. — Никто не пострадает, — Мария смотрит на часы. — Пора расходиться. Меня ждет переаттестация. — Меня тоже, — Король быстро берет себя в руки, становясь пугающе бесстрастным. — У тебя три дня. До выходных, — говорит Мария Лексу, поднимаясь из-за стола, сгребает чертежи и карты в кучу и подхватывает куртку с пола, запихивая бумаги в глубокий внутренний карман. — Чтобы разболтать Карину. Если ничего не получится, скажи Грачу, он мне передаст, и тогда приступим к плану «Б». — Хорошо, — Лекс нехотя поднимается из-за стола. Потому что именно сейчас, когда по расписанию у него планирование вылазок на грядущий месяц и составление отчетов, последнее, чего ему хочется — плавать в водах бюрократии. Король выходит из переговорной первым, быстро оглядываясь по сторонам. Мария, попрощавшись с Климом и Лексом за руку, следом пропадает в полутьме коридора. Клим не торопится. Он закрывает дверь и прислоняется к ней спиной. Медленно закатывает рукава куртки и складывает руки на груди, будто забыв, что не один. Пялится на пятно потрескавшейся краски на потолке с преувеличенным вниманием. — У тебя мозгоправ по расписанию, — напоминает Лекс, прерывая затянувшуюся паузу. Говорит вслух вовсе не то, что вертится на уме. — Он перенес прием по семейным обстоятельствам, — Клим смотрит куда угодно, только не Лексу в глаза, и действует на нервы. Ничего, впрочем, необычного — когда Клим не действовал ему на нервы? Только теперь это кажется правильным и чуть ли не по-ебанутому приятным. Теперь это напоминает Лексу, что все по-прежнему на своих местах. — Я не стал возражать. Но попросил, чтобы он отметил в бумажках, что мы с ним радостно трепались полтора часа. Так что у меня есть отмазка. — Чем собираешься занять время? — спрашивает Лекс, тяжело опираясь обеими руками о спинку стула. А сам думает со злостью, в какой момент докатился до того, что ему не хватает смелости сказать правду? Сказать прямо, о чем думает. О шансах, которые не собирается упускать. О назначении на должность капитана «Бойни», которое перевернуло с ног на голову его статичную жизнь и мечту о первоклассной карьере. — Мне бы минут пятнадцать в одиночестве для начала, — цедит Клим недружелюбно. — Будет классно, если ты свалишь. — Тогда отойди от двери, — фыркает Лекс и понимает ясно — Клим не отойдет. Тоже не готов попрощаться сухо и без лишних эмоций на ближайшие три дня, а уж если смотреть в лицо фактам, до самой вылазки к блоку «С-42», от которой их не убережет никакая удача. — Ладно... — Клим шумно сглатывает, словно нечаянно задевая Лекса взглядом. — Тогда постой здесь и помолчи. Минута. Лекс еле выдерживает шестьдесят секунд в гробовой тишине. — Я подумал о словах Короля, — тянет он, наконец собравшись с духом. Либо сейчас, либо никогда. Не в ближайшем будущем, где он поставит на кон все, включая должность. Боже. А ведь еще месяц назад карьерный рост казался единственным приоритетом в жизни. — Бля, да я же попросил... — раздраженно вскидывается Клим, но Лекс жестко перебивает: — Что он не простит себе такого... прощания. — Вот только от тебя этого слышать не хватало. Мария права, — криво усмехается Клим, — он гребаный король драмы... План сработает. Мы сработаем без ошибок. — А если нет? — спрашивает Лекс, выпуская наружу мимолетный ядовитый страх. Клим стискивает зубы так крепко, что под кожей на его подбородке играют желваки. — Мы привыкли воевать с инопланетными тварями, не с людьми. Что угодно может пойти не так. — И чего ты хочешь сейчас? — вздыхает Клим тяжело. — Скажешь, что готов дать заднюю? Я не поверю. — Не готов, — кивает Лекс, чувствуя, как ускоряется пульс от единственного его твердого «не поверю». — Наверное... Черт, да я не знаю, чего хочу, ясно? — слова вырываются из Лекса против воли, пальцы ломит от силы, с которой он стискивает спинку стула. — Хочу знать, что я не один. Хочу чувствовать. Так отчаянно и страшно это звучит, распарывая напускное равнодушие надвое. Клим царапает зубами нижнюю губу. Отводит взгляд и напряженно замечает: — Ты не один. У тебя несколько здоровых лбов под началом... — Ты понял, о чем я! — огрызается Лекс, со злостью отталкивая стул, и тот врезается в столешницу с грохотом, который наверняка жрут без остатка толстые стены переговорной, но который бьет по барабанным перепонкам, заставляя обоих вздрогнуть. — Ты сам знаешь, во что меня втянул! Знаешь, придурок гребаный, почему я заснуть не могу спокойно, не вспомнив... У меня башку рвет, а ты стоишь и выебываешься... Лекс осекается, заметив, как Клима трясет. Как он места себе не находит и еле держится, чтобы не сползти вниз по двери, в которую вжимается со всей дури спиной. — Ты себе даже не представляешь эту боль, — тихо говорит Клим, давя горькую ухмылку. Дрожащими пальцами оттягивает ворот кофты, впившийся в шею. — Позволять себе то, чего хочешь... А потом это терять. Лекс вспоминает папку с надписью «Юлек» в правом верхнем углу, которую ему давно, кажется, целую вечность назад, дал на изучение майор. Смотрит в темные глаза Клима, умоляющие дать отпор, сказать «нет», взять ответственность и остановить их обоих от страшной ошибки. После которой не будет возможности начать заново, забыться и пойти дальше. Лекс хрипло произносит: — Хочешь сказать, я того не стою? — Не начинай, — просит Клим глухо. — Может, ты прав, — Лекс идет нетвердым шагом к двери. Теряется от биения сердца у самой глотки, и крепкого, почти физического недомогания. Когда он успел прогнить эмоциями насквозь? Стать уязвимым, зависимым от одного лишь голодного взгляда черных глаз. Слабым. — Отойди. Клим не двигается. — Нет. — Хочешь драки? — Лекс слышит его неспокойное дыхание. Ловит напряжение во всем его теле, готовность ударить сию же секунду. — Я тебя беречь не буду. Поползешь до медблока с расквашенным лицом. — Знал бы ты... — цедит Клим, глядя на него исподлобья, — как же бесит и заводит твоя наивная уверенность, что ты можешь меня уделать... — Что? — переспрашивает Лекс еле слышно. В голове гудит и лязгает, дыхание перехватывает, когда Клим сгребает ткань его рубашки в кулак. Он тянет Лекса ближе и с яростью выплевывает в лицо: — Если понадобится, значит, сдохну от боли, — Клим наклоняется, врезается в Лекса всем телом, втягивает его нижнюю губу в рот и кусает — натурально впивается зубами. До короткого замыкания в башке и бешеной тахикардии. Упоительно медленно зализывает укус, глядя в глаза, и обещает с придыханием: — Прокляну тебя и сдохну. Лекс кладет ладонь на затылок Клима, зарывается пальцами в густые мягкие волосы. Кожа его головы горячая, будто гребаный радиатор, и губы, которые Лекс слепо находит, зажмуриваясь до белых пятен на обратной стороне век, горячие тоже. Лекс проталкивает язык в приоткрывшийся рот Клима и только тогда понимает, что стон, тонущий в грубом поцелуе, принадлежит ему самому. Что это его руки стаскивают с плеч Клима куртку и кофту. Что его колотит от желания, а от самоконтроля, который он считал сильнейшей своей стороной, не остается и следа. И ему никогда так не хотелось. До идиотской уверенности, что не получить свое равносильно смерти. — Еще хоть раз скажешь... — выдавливает Клим, отшатываясь, хватается за воротник его рубашки и срывает ряд пуговиц сверху донизу. Легко, словно ленточку с упаковки, не успевает Лекс и слова против вставить, — еще хоть раз подумаешь только, что один... Клим роняет лоскут с пуговицами на пол и уже медленнее снимает остатки рубашки с Лекса — тянет по очереди за каждый рукав, сворачивает ткань в неряшливый кулек и отбрасывает на пол. Клим расчерчен татуировками и следами заживших ран, будто походная карта из запасов Марии. Но его, кажется, ничуть не отталкивает незапятнанность Лекса. — Это была моя любимая рубашка, — Лекс ведет ладонью по его напряженному плечу, находит русло шрама, ныряющее к сгибу локтя. Все ниже и ниже к запястью, где бьется неистово пульс. — И ты ее испортил. — А это был мой любимый мозг, — Клим высвобождает руку и постукивает пальцем по виску. Он стоит так близко, что при каждом неосторожном движении пряжка его ремня с глухим звуком задевает пряжку ремня Лекса. — И ты его поимел без всяких прелюдий. — Тебе нужна прелюдия? — усмехается Лекс, тянется к его губам и целует долго и жадно. На вкус Клим горький и соленый, как кровь. На вкус он как ответ на все вопросы, которые не давали спать добрую половину ночи. Лекс еле находит силы отстраниться и съязвить: — Можем притормозить и начать с легкого флирта. — И с этим ты тоже притормозишь? — Клим опускает руку на его пах и сжимает так крепко, что судорожный выдох дерет Лексу глотку. В голове мутнеет, и от рывка навстречу, в его ладонь, не удерживает никакая воля. Клим дышит с дьявольской выдержкой ровно и хрипло шепчет на ухо: — Какой твердый. Тебя вряд ли хватит на остановку. — Скотина... — шипит Лекс, но уже не может. Ни отстраниться от губ, изучающих рубцы на его изуродованном ухе, ни вывернуться, когда Клим в два шага припирает его к столу. И не хочет. — Ты просто скотина... Лекс отбивает пальцы о тяжелые пряжки — свою и его. Быстро тянет ремни из шлевок, пока Клим жжет раскаленными губами его плечи и грудь и гладит стояк сквозь ткань брюк. Гладит так, будто дрочит себе — естественно, старательно и точно зная, как надо. — Твоя очередь, — говорит вдруг Клим. Опускается ниже, и в этот момент Лексу на полном серьезе кажется, что в легких — месиво битого стекла. Потому что спокойно дышать не получается. Потому что Клим, тот самый, которого девяносто процентов времени хочется уебать об стену, стоит перед ним на коленях и улыбается. Поддевает пуговицу, расстегивает брюки Лекса и рывком стягивает с бедер. — Твоя очередь просить, капитан. Лекс смотрит в его темные, зараженные похотью глаза. Вздрагивает, когда пальцы Клима вдумчиво очерчивают контур его стояка сквозь ткань боксеров и застывают, накрыв головку. И заманчивые девяносто процентов все еще шепчут, что Клим напрашивается, но предательские десять берут над мозгом верх, и Лекс послушно выдыхает: — Пожалуйста. — Я не слы... — Все ты, блядь, слышал, — огрызается Лекс нетерпеливо. Клим хрипло смеется и трется носом чуть ниже его пупка. — Ну, раз ты так просишь... — он медленно тянет вниз резинку боксеров, прихватив зубами. А Лекс думает, ловя взгляд Клима исподлобья, что пытка в клетке с разъяренными скорпионами далась бы легче. Что если бы его наконец освободили, обколотого ядом до галлюцинаций и конвульсий, он бы так не стонал взахлеб от облегчения, как в тот момент, когда Клим втянул его головку в рот и широко провел по ней языком. Клим блаженно жмурится — от света лампы, от удовольствия, что урвал свое «пожалуйста» без особых усилий, от чего угодно, и Лексу плевать, от чего конкретно. Ведь его самого мажет, будто восторженного мальчишку — так тепло и тесно между его губ. Так вовремя Клим обхватывает его ствол сильными пальцами. Лекс вцепляется в столешницу, ищет хоть какую-то опору. Задыхается, чувствует себя до одури беззащитным и дрожит не то от жара, не то от озноба. Застревает на единственной мысли, пробивающейся сквозь марево. Что с такими воспоминаниями рискует больше никогда не уснуть. Что с таким вообще, наверное, не живут. С полным задушенной ярости «еще раз только скажешь, что ты один». С чертовыми влажными губами Клима. С тем, что никто другой повторить не сможет. — Паша... — не зовет, а тянет, будто молитву, Лекс, касаясь дрожащими пальцами его щеки. Клим поднимает глаза. И он весь здесь, под кожей, в токе крови по венам. Он и его преданный взгляд, который рушит пути к отступлению и спасительному забытью. Лекс тихо стонет сквозь зубы, пачкая спермой его губы и подбородок. Смотрит, как он поднимается на ноги, утирая рот тыльной стороной ладони. Дышит с ним одним раскаленным воздухом. Клим криво улыбается и делает шаг навстречу. Мост за ним сгорает до последней щепки. — Да, Леша?