Потерянный

Сигаретный дым вьется плотными кольцами, взлетает выше — когда Саше надоедает, и он делает резкий выдох, — и разбивается о потолок. Здесь, на верхней койке, потолок так близко, что достаточно руку протянуть — упрешься в холодное металлическое перекрытие. Нащупаешь пальцами грубую гравировку, которую сделал ножом еще при поступлении в отряд. — Фу, блядь! Ты реально ждешь, когда мы все сдохнем от вони? — Выветрится к отбою. — Саша приподнимается на локте, чтобы посмотреть сверху вниз на хмурого Короля, заглянувшего в казарму. Тот садится на тумбочку Марио, стряхнув на пол ворох глянцевых журналов и потрепанную колоду карт. Закидывает ногу на ногу, одергивает брючину и кривится, как от слабого пинка в живот. Саша осторожно интересуется: — Что такое? Снова нужна жилетка поплакаться? Он произносит это без издевки: обычный вопрос, обернутый, правда, не в самую тактичную формулировку. Со словесным выражением сочувствия Саша не дружит, и все в «Бойне» вроде бы в курсе, но Король все равно жрет его обиженным злым взглядом из-под густых ресниц, когда выплевывает: — Мудак. — Ладно. Король прищуривается, явно уловив в этом «ладно» недобрые нотки, и вкрадчиво произносит: — Ты пропустил тренировку. — Я всегда пропускаю бег, — отмахивается Саша небрежно, но все-таки прячет взгляд. Потому что Король и в стандартных ответах-отмазках с хирургической точностью нащупывает все то, что пытаешься закопать поглубже. А по глазам читает не хуже гребаного телепата. — Неправда. — Тумбочка под Королем поскрипывает: то ли он на нее забирается с ногами, то ли копается в скромных пожитках Марио. Саша по-прежнему смотреть в его сторону опасается. — Ты всегда пропускаешь это число. В прошлом году. В позапрошлом... Даже Цирк заметил. — У меня день рождения, — отвечает Саша глухо. — Неправда. — Король молчит, выпытывая, видно, хоть какую-то реакцию. Но выждав вязкую неприятную минуту, сдается и заговаривает сам: — Лекс хочет, чтобы мы пошли первыми. Ты и я. На завтрашней операции. — Правильно, — Саша с удовольствием переключается на другую тему, сворачивая мысленно подальше от ебаной даты, гравировки на потолке, в которую каждую ночь и каждое утро упирается взглядом. Встречает родную боль при подъеме и провожает перед отбоем. Оставляет ее на время здесь, на холодном потолке, как хозяин, который наматывает поводок верного пса на перила при входе в магазин. — Они так еще не умеют. А мы умеем. — Стрелять в людей? — спрашивает Король мрачно. — Убивать людей. — Это не одно и то же, — возражает Король, перебивая полукриком опустившуюся на казарму тишину. Саша перебарывает трусость, поворачивает голову и ловит его укоряющий взгляд. — В битве при форте Челюскин… мы делали это с бедолагами, которые были отравлены летальной дозой ихора. — Король сглатывает напряженно, наверняка вновь окунаясь в события тех дней с головой. Он произносит это как мантру, как то, во что отчаянно хочет уверовать до последней капли. «Как странно, — думает Саша вдруг, — что в правду иногда так тяжело верить». — Они умирали в агонии, просили об этом. Мы их освобождали. — Мы стреляли, — напоминает Саша, не жалея ни себя, ни его — слова все равно не смоют поступков с рук, — в людей и на поражение. Для каких целей — уже неважно. Мы просто умеем это. Поэтому Лекс хочет, чтобы мы шли впереди. Король откидывается назад, упираясь лопатками и затылком в потрепанный плакат на стене, и шумно дышит сквозь зубы. Прежний не смолчал бы, но этот, новый Король, до костей обглоданный сожалением, похоже, научился признавать прописные истины и им не перечить. Он справляется с приступом бессильного удушья медленно, будто наркоман, на последнем глотке энергии отбивающийся от ломки. Смотрит на Сашу мутными глазами и вдруг просит сипло: — Расскажи ту байку про волка. — Зачем? — Саша напрягается, дата, нацарапанная на потолке, вновь врезается в мысли осколочным ранением. Прошлое давно не трогало его настолько глубоко, но тут приперся Король с неожиданными просьбами, от которых невозможно отвертеться так же аккуратно, как от гравировки на мертвом металле. — Просто. — Король пожимает плечами. — Меня она завораживает. «А из меня делает ебаный тир с ядовитыми дротиками», — проносится у Саши в голове, но он вздыхает и заговаривает на удивление ровным, спокойным голосом: — Жил-был волк… И хоть в лесу обитали звери крупнее, сильнее и злее его, больше всего боялись волка из каменных пещер. Волк был свиреп, внушал ужас своим громким воем и леденил кровь в жилах лесных обитателей и редких людей, чей путь пролегал по узким тропинкам между высоких елей и сосен. Все боялись волка. Ведь у медведицы были ее медвежата, у лося с тяжелыми рогами — маленький лосенок… — Саша ухмыляется нервно, вспоминая, как дрожал под одеялом, пока мать шептала ему на ухо про острые клыки и плотную шкуру, защищающую от клыков и копыт. — У всех кто-то был, даже у людей, которые ходили лесом, были дети и жены, которые ждали в крохотных деревянных домишках. А у волка никого не было. И он был страшен, потому что всегда-всегда был один, и выл так пугающе от собственного одиночества… и на охоте, когда другие звери оглядывались на норы и жилища, ему одному нечего было терять. Король морщит нос, и по его лицу пробегает знакомая тень, намекающая, что на уме у него созрел вопрос. Который он не может не задать, но ответ на который не горит желанием услышать. — Зачем твоя мать рассказывала это тебе? — Король задирает голову, разглядывает Сашу и хмурится с неодобрением, замечая новую сигарету, появляющуюся из-под помятой крышки. — Типа… в обычных детских сказках должны быть… мораль? Добрый конец? — Может, она хотела, чтобы я сам разглядел мораль. — Саша крутит колесико раздолбанной зажигалки, закуривает и выдыхает дым через ноздри. — И чтобы сам дошел до доброго конца. А может, это была обыкновенная местная страшилка для детей из Верхней Тюмени. — Кто-то умер сегодня, да? — вдруг спрашивает Король без прелюдий, без пауз и долгих испытующих взглядов, которые так любит. Спрашивает в лоб, тихо и с опережающим ответ сожалением, от которого Сашу выкручивает и ломает, будто под многотонным прессом. — Сегодня несколько лет назад ты сделал крест из палок в лесу и воткнул под деревом… пока мы с Егором спали в палатке. — Король спускает ногу с тумбочки, пинает один из журналов Марио и смотрит стеклянными глазами в пространство. — Ты не спал до рассвета и курил почти без остановки, как сейчас… — Король вздрагивает, очнувшись, и повторяет уже тверже: — Кто-то умер сегодня несколько лет назад, да? — Один маленький мальчик умер, — огрызается Саша и отворачивается, глотая дым и горечь, — и превратился в волка из дурацкой байки. — Ты зря думаешь, что ты один. — Король поднимается, судя по скрипу тумбочки. Подходит ближе и задирает руку: кольца на его тонких длинных пальцах клацают о прутья верхней койки, и Король мягко забирает сигарету из ослабших Сашиных пальцев. Затягивается со свистом, кашляет, выдыхает «блядь» и сразу же давит тлеющий окурок о пепельницу — та отвечает шипением жирной капли от сладкой газировки на дне. Король зовет, словно будит: — Никита?.. — Что еще? — Саша почти не узнает собственный голос: злой, скрывающийся от тоски, догнавшей спустя столько лет тяжелого сладкого забытья. — Мой отец ненавидел меня, — рассказывает Король негромко то, что никому, судя по тяжелым паузам, разрывающим предложения, еще не рассказывал. — Он тушил о меня окурки. И использовал вместо подставки для бутылок с алкашкой... Бил, когда ему не нравилось, как я выгляжу или стою. Я был для него мебелью. Испорченной вещью, о покупке которой жалеешь, но которую рука не поднимается выкинуть. Пока я не сбежал и не встретил вас с Егором... я не знал, что человек, а не грязь на ботинках... И когда мы пришли сюда втроем с Цирком, я еще подумал, что мы называемся отрядом «Бойня», потому что нас всех жизнь хорошенько побила и выебала. Но вся соль в том, что мы такие не одни… — Он запинается, снова просовывает ладонь между прутьев и крепко сжимает Сашино запястье. — Здесь есть место даже для волков, капитан. — Я больше не… — Это неважно, — перебивает Король властно. — Я буду с тобой, куда бы ты ни пошел. Завтра и потом… — Он добавляет дрогнувшим голосом: — Я буду частью твоей стаи, если ты позволишь. Губы дергаются, складываясь в подобие слабой благодарной улыбки или оскала на пределе душевных резервов. Саша смотрит на гравировку на потолке с датой и корявой подписью «Он умер по твоей вине» и произносит доверчиво: — Сегодня несколько лет назад умер, защищая меня, один очень хороший человек, — так больно и вместе с тем так обезличено это звучит, что Саша дергается, трет плечом о матрас, избавляясь от мерзкого зуда. «Один хороший человек» — все, что от него осталось. Никому не нужный титул, гравировка на потолке и крест из палок в богом забытом лесу. Саша обещает его призраку, встающему перед глазами с чудовищной ясностью, себе и Королю, разжавшему пальцы: — Завтра я сделаю все, чтобы его жертва оказалась не напрасной. Король открывает было рот, чтобы ответить, но его отвлекает вибрация персональных чипов на их браслетах. — Что? — переспрашивает Король нервно, неверяще вглядываясь в индикатор. Саша торопливо перемахивает через ограждение, соскакивая на пол, чтобы сверить сообщения на их браслетах. — Но… Дверь с шипением открывается. — Планы поменялись, — бросает Клим, заходя в казарму вслед за Марио, втягивающим внутрь ящик с оружием. Оба принимаются быстро переодеваться из тренировочных шмоток в униформу камуфляжной расцветки. — Что значит поменялись? — Король, замешкавшись лишь на секунду, тоже тянет замок толстовки. — Рита была на внеплановом задании, — объясняет Марио, отшвыривая в сторону журналы, которые смахнул с тумбочки Король, и достает ботинки из-под койки. — На одной из ближайших магистралей обвалились деревья, движение для гражданских перекрыло… Пока ждали технику… — Вызвали на помощь «Стервятников», — подхватывает Клим и зажимает жетон на цепочке между зубами, чтобы не болтался и не мешал натягивать термокофту. — И Риту, у нее же… — Бионические ноги, — подсказывают в один голос Король и Саша, проверяя застежки для защитных масок и крепления под шлемы. — Магистраль проходит с юго-востока, пересекается с одной из дорог, уходящих в сторону базы… И в сторону «С-42» на развилке. — Марио жестом показывает Климу, чтобы замер, и поправляет закрутившийся на его поясе экипировочный ремень. — Пока Рита раскидывала деревья, пропустила две фуры со знаками биологической опасности... — Надеюсь, у нее была при себе аппаратура?.. — перебивает Король и переглядывается с Сашей, явно подумав о том же в эту секунду. — Мария раздала девчонкам для завтрашней операции, — отвечает Клим и быстро машет кому-то в открытую дверь. Спустя секунду-другую заходит Лекс в полном обмундировании и бегло пересчитывает всех по головам. Загибает четыре пальца, смотрит на пятый, неразличимо шепчет «Грач», пока Клим объявляет с пугающей смесью бодрости и напряженной злости: — Рита прикрепила к одной из фур жучок дальнего действия. — Успела засечь только обрывок разговора, прежде чем они въехали в зону покрытия глушителей, — подхватывает Лекс и согласно кивает в ответ на немой вопрос Марио, показывающего ему два автоматических «Петрама». — Они сказали… — Лекс смотрит настороженно на Короля, затем — на Клима, тот хмурится, но послушно цитирует: — «Не знаю, что за монстров они держат в «С-42», но если они выдержат такую дозу химака на тестах, не завидую тем, кто им встретится в горячих точках». Король мертвенно бледнеет и в свете единственной лампы напоминает вырезанную из воска фигуру. — Они собираются… — произносит он тоном, от которого Марио испуганно вздрагивает и роняет с грохотом пару металлических альпинистских кошек, — отправить их на войну? На… настоящую войну? Они испытывают… на них биологическое оружие?.. — Не думаю, что только его, — шепчет Саша, застегивая ремень брюк. — Поэтому мы и поменяли планы, — говорит Клим и передает Королю моток его веревок, который захватил, видимо, в оружейном отсеке. — Выдвигаемся через десять минут. Мария поставила майора в известность о зачистке скальных гнезд… Не знаю, что она плела, чтобы добиться этого. Кажется, напомнила, чья она внучка… «Поэтому дали доступ к снаряжению», — догадывается Саша, кидая взгляд на кошки, которые Марио цепляет на ремень. — Плохая новость, — добавляет Лекс бодрым командным тоном, который Сашу, несмотря ни на что, приводит в чувство и настраивает на нужный лад. Затирает до еле различимого мысли о прошлом, — скалы на западе, и наше передвижение на восток вызовет вопросы у диспетчеров. Хорошая новость — «Стервятники» все еще помогают гражданским на магистрали, им понадобится время, чтобы пойти нам наперерез, а «Ковчег»… впрочем, подумаем об этом позже. Придется действовать быстро в любом случае. Еще одна плохая новость… «Телемаху» дали разрешение на операцию сегодня, но нам — нет. Поэтому отлучка с базы будет считаться в нашем случае дезертирством и прямым нарушением приказа майора. — Похуй, — бросает Марио в спешке сборов и рассеянно оглядывается через плечо, когда в казарме воцаряется тишина, на него оборачиваются все взгляды, а Клим издает короткий смешок. Марио мнется, краснеет пятнами и добавляет неуверенно: — «Похуй, капитан»?.. — Он страдальчески стонет, когда Клим смеется в голос. — Что? Что я на этот раз не так сказал? — Похуй, — повторяет за ним Король и вскидывает кулак, в котором зажимает моток веревок. — Похуй, — поддерживает Саша серьезно, поднимая руку и ударяя своим кулаком о его. «Стая сегодня и навсегда, Герман», — думает, надеясь, что Король чувствует его ответ, пусть даже он не прозвучал вслух. — Похуй. — Клим криво ухмыляется, повторяя за Сашей, и Марио, покачав головой и фыркнув «придурки», замыкает круг. Клим оглядывается на Лекса и говорит: — Похоже, наша позиция понятна. Отдавай приказ, капитан. — Проверить защитные шлемы, — произносит Лекс ровно, — проверить оружие, приготовиться разделиться при встрече с «Телемахом» на две оперативные группы и действовать по плану. Выдвигаемся немедленно... — Лекс становится рядом с Климом и опускает ладонь на кулаки, поднятые к центру, чтобы заглянуть в глаза каждому из присутствующих и произнести на выдохе: — Похуй.