Потерянный

Шторы разлетаются по разным сторонам карниза: палату тут же заливает яркий дневной свет. Паша щурится с непривычки и приставляет ладонь козырьком ко лбу. — В чем я на этот раз провинился? — спрашивает, поймав раздраженный взгляд. Язык чешется как-то прокомментировать внешний вид Леши, но скудный набор дурацких шуток в голове портит внезапное наблюдение. В серой мягкой толстовке с логотипом «Абеляр Индастриз» и неряшливым хвостом, завязанным на левую сторону, он выглядит младше. Впервые, наверное, на свои двадцать два. — От тебя уже третья медсестра отказывается. — Леша бестолково шатается туда-сюда — от окна к тумбочке. Хватает яблоко из вазы, разглядывает, возвращает на место. — Ты специально их доводишь? Паша изо всех сил сдерживает идиотскую ухмылку. Он не знает даже, что веселит его больше: то, что в гардеробе Миши нашлись настолько узкие джинсы, или то, что Леша в них добровольно влез, не побоявшись лишиться, неосторожно сев, самого дорогого. — А что, хочешь занять вакантную должность? — Паша все-таки ухмыляется. — Возможно. — Леша останавливается, и по выражению лица кажется, что действительно серьезно раздумывает над предложением. — Так, по крайней мере, ты точно не будешь вставать с кровати… — Паша открывает было рот, но Леша предугадывает его мысль, вставляя немедленно: — Нет, не в том смысле, о котором ты подумал. Ты реально будешь лежать, жрать и спать, Климов. — Ты самая скучная медсестра на свете, — хмыкает Паша и падает спиной на подушку, изображая вселенское разочарование. — А я думал, тебе это нравится. — Леша кривенько улыбается, теряя остатки непонятного напряжения. Подходит, садится на край кровати и морщится, вполголоса бормоча про жутко неудобные джинсы. — То, что ты зануда, помешанный на правилах? — уточняет Паша насмешливо, разглядывая его профиль в дневном свете. Веснушки на крыльях носа, выбившуюся из хвоста прядь, зацепившуюся за губы. Сердце сжимается. Там, на лестнице, в последнюю секунду перед отключкой, он боялся не падения и не смерти — а потащить его за собой. Как однажды его самого чуть не потащили, пообещав избавление от боли, воспоминания о Юлеке. — Да, — без тени сомнения отвечает Леша, дернув плечом, — тебе нравится, что я зануда. Паша переводит дух. Нащупывает его ладонь в складках одеяла, благодарно сжимает. Раньше, до него, он называл и искренне считал это чувство слабостью. А теперь оно дарит больше сил, чем что-либо другое. Наверное, это правильно. Что ради него не хочется умереть. Ради него и себя — наконец-то хочется жить. — Уверен, — хрипло произносит Паша и дергает его за рукав, заставляя наклониться, — что не хочешь подумать о том смысле, который может примирить меня с нахождением в кровати? — Тебе... вообще-то, что бы там врач ни говорил, тебе еще нельзя напрягаться. — Леша косится на пальцы, которыми Паша убирает прядь, упавшую ему на лицо, заправляя обратно в хвост. — Могу уступить тебе самую напряженную позицию, — со смешком предлагает Паша, замечая, что он колеблется, — в качестве исключения. — Ну… — Леша смотрит, задумавшись, на его губы и после мастерски выдержанной паузы поддевает невинно: — Пожалуй, ни одно еще правило не обходилось без исключений? К тому же — ты так настаиваешь... — Вот сволочь, — смеется Паша и тянется ближе, целует настойчиво и тут же углубляет поцелуй. Леша неспокойно выдыхает, когда Паша запускает ладонь под его толстовку и ведет пальцами вверх по груди. На несколько секунд он позволяет обоим не думать ни о чем и просто лениво целоваться, будто мира вовне не существует, как и горящих мостов, по которым они бегут, не зная, что ждет их на той стороне. — Я бы с удовольствием, — бормочет в конце концов Леша, с явной неохотой отрываясь от его губ и мягко высвобождая его руку из-под своей толстовки, — но к тебе скоро гости заглянут. — Серьезности в его тоне и взгляде тепло-карих глаз становится в разы больше: — Я бы подождал еще неделю-другую… если бы можно было выбирать. — Леша все еще держит его руку в своей и крепче сжимает пальцы. Произносит дрогнувшим голосом: — Хочу быть уверен, что ты в порядке. Паша понимает, к чему свернет разговор, еще даже не зная деталей. И что шатание по палате и раздражение Леши относилось не к нарушению режима, а к тому, что сам постельный режим вновь станет вот-вот непозволительной роскошью. Для людей, которые бегут по горящим мостам. — Я сильный мальчик, справлюсь, — говорит Паша тихо. — Куда бы меня ни зашвырнуло, я знаю, кто прикроет мне спину. Естественно, я буду в порядке. Лекс благодарно улыбается, расслабляет плечи. Наверное, он тоже видит в нем источник силы. Потому что не возражает, соглашается молча — одним лишь преданным взглядом, поднятым навстречу, дышать от которого становится в разы легче и кажется, что там, впереди, где оседает пепел и тает вонь гари сгоревших опор, маячит долгожданный свет. В коридоре раздаются приглушенные голоса и быстрые шаги. Миша придерживает дверь, пропуская в палату Яна, Сашу, Зажигалку, гражданское имя которой Паша силится, но не может вспомнить, и Германа. Миша напоследок выглядывает в коридор — явно хочет убедиться в отсутствии лишних ушей, — бросает что-то телохранителям, и те отзываются стандартным «как скажете, господин Абеляр». Вскоре шаги их тают в отдалении. — По какому поводу вечеринка? — Паша садится в кровати, подтыкая под спину подушку. — Олег вчера ночью пропал, — лаконично заявляет Зажигалка, присаживаясь на тумбочку. Гоняет замочек вверх-вниз по молнии ярко-розовой куртки, перехватывает непонимающий взгляд Паши и поясняет хмуро: — Лука. — И? — Паша ищет ответы в лицах мрачно переглянувшихся Яна и Саши, занявших пост по обеим сторонам от двери, на непривычно серьезном Мишином лице. — Карина пропала тоже. — Герман садится рядом с Лешей, уставившись в окно, за которым, как и большую часть времени, — молочно-белый туман и редкие высотки, догоняющие башню Абеляров в росте. — Убита, — поправляет Зажигалка бесстрастно. Герман морщит нос, а Зажигалка отзывается с тяжелым вздохом: — Хватит отрицать. Олег грохнул ее. Конец истории. — И откуда же ты знаешь? — негромко уточняет Герман тоном человека, спорящего чисто по инерции и где-то в глубине души питающего надежды, что неправ. — Я просто знаю, — говорит Зажигалка. И может, раньше она бы огрызнулась на Германа с большим пылом, но Паша не может припомнить, чтобы после новостей о смерти Ампутации она проявляла эмоции теплее равнодушия. — И Ци… Егор тоже знает. Мы знаем. Это… — Зажигалка будто подбирает слова, чтобы описать нечто, не вписывающееся в привычную, людскую картину мира, но в итоге отмахивается и роняет: — Это сложно не знать. — Не очень похоже на Луку, — высказывается Саша, хмуря светлые брови. Паша косится на нее, все еще испытывая смешанные чувства — видя ее в гражданских шмотках, называя ее чужим, казалось бы, именем. — Зато похоже на Олега. — Зажигалка болтает длинными ногами, задевая пятками дверцу тумбочки. — Карина не жилец. Олег сделал то, на что нам бы не хватило духа… И здравомыслия. — Значит, суда не будет, — не спрашивает, скорее констатирует Паша, глядя на Яна. Тот поджимает бледные тонкие губы и уверенно кивает. — Мертва Карина или нет. Сделал это Олег или не он… нам небезопасно оставаться здесь и дальше. Да? — Да, — глухо отвечает за всех Леша. — У нас лучший адвокатский штаб в Новой Европе, — подает голос Миша, застывший у стены. Взгляды всех присутствующих, кроме Леши и Германа, обращаются на него. И Паша думает вдруг, что никогда раньше не замечал. Насколько Мише близко такое лидерство — мирное, далекое от войны лидерство, позволяющее держать лицо, обещать что-то в момент, когда себе самому-то верить сложно, и все равно вызывать доверие. Миша говорит честно, не теряясь под всеобщим вниманием: — Но мне будет проще защитить вас от необоснованных обвинений и самосуда Шмидта-старшего, если вы на время пропадете с радаров. Пока о вашем нахождении здесь знает только узкий круг лиц… лучше создать видимость полной вашей непричастности. А я… — Миша пожевывает щеку с внутренней стороны. — Я думаю, что пригожусь здесь. Работая в «Абеляр Милитари». Пока существует «С-42», у меня будет… чем заняться. И вы… всегда будете знать, что в системе есть как минимум один человек, на которого вы можете положиться. Ян отмирает и делает шаг навстречу, чтобы притянуть Мишу к себе и, обняв, что-то шепнуть ему на ухо. Паша ловит Лешин сосредоточенный взгляд. И не испытывает даже отдаленного намека на страх. Да, они не вернутся в то место, которое так долго считали домом. Не вернутся к старым именам и привычкам. Их больше не встретит эмблема в виде солдата, стоящего над линией облаков, который держит в руках ракушку и ружье. Они не назовут себя частью «Бойни». — Но есть много других мест, — шепотом говорит Паша, протягивая Леше ладонь, — где мы можем делать то, что у нас получается лучше всего, а? — Воевать? — Уголок губ Лекса дергается вверх. Он вкладывает свою ладонь в его. Он не боится тоже. Паша качает головой. — Приносить пользу.