Потерянный

— А вот и твоя птичка, — раздается в наушнике следом за приглушенным хихиканьем голос Цирка. Уебок. Вообще-то, его кодовое имя по бумажкам теперь Альтер, но они до сих пор не смогли переучиться. Зовет его так только Король. И то, когда говна нажрется по самое горло и основательно взбесится. Цирк добавляет, капая Саше на нервы: — Какая милая птичка. Прыг-прыг с ветки на ветку. Симпатичный. — Цирк уточняет невинно: — Когда под прицелом. — Опусти пушку, — цедит Саша в эфир, туша сигарету, и копается в барахлящем тепловизоре. Не то чтобы ему было дело до приставучего капитана другого отряда наемников, сующего нос с горбинкой, оставшейся после перелома, в их дела. Саша бы с удовольствием избавился от Атласа как можно скорее. Только без последствий. Цирк и без последствий — это антонимы. — Я, кажется, сказал тебе проверить периметр. А не целиться Атласу в башку. — Чи-и-исто, — разочарованно тянет голос Цирка в наушнике. — С тобой неинтересно. — Он меня бесит, — подключается к эфиру Король. «Цирк или Атлас?» — думает Саша, скупо усмехнувшись. — Снаружи тоже чисто… Возвращаюсь. Сколько нам еще его терпеть? «Цирка или Атласа?» — думает Саша вновь, скалясь шире. Экран тепловизора наконец перестает сбоить, и пару минут Саша тратит на то, чтобы изучить показатели. Густое скопление в примыкающем помещении. Не к добру это. Судя по расположению отдельных точек и пятен, с десяток безоружных человек в окружении пяти-шести охранников с пушками, патрулирующих на складе. Готовятся к передаче людской валюты с рук на руки. Все как Саша ненавидит. — Он… помогает, — нехотя признает Саша, перебираясь ближе к балкону, и выглядывает вниз. Когда-то это здание было театром. Кое-где на балконах сохранилась изящная лепнина, на высоком потолке еще угадываются среди потеков плесени лица амуров и нимф, плывущих в хороводе вокруг зияющей дыры, из которой, должно быть, некогда свисала люстра. Сейчас зал представляет собой угнетающее зрелище. Нет ни рядов кресел, ни праздничного золота декора, ни резных светильников. Пустота и разруха. Сцена провалилась под уровень оркестровой ямы. Лишь грязные тяжелые лоскуты, оставшиеся от кулис, напоминают о том, что это место принадлежало докатастрофному искусству. Сейчас от былого величия остались лишь пыль и осколки стекла. Саша с неожиданной скорбью думает о том, что никто из ныне живущих не застал театр живым. Рядом со сценой лет десять назад оборудовали угрюмую уродливую коробку продовольственного склада и комплекс для временного содержания детей-сирот малых Санкт-Петербургских островов. — По-моему, так просто мешается под ногами, — фыркает пренебрежительно Король. Саша видит его внизу, идущего к бывшей сцене по центру просторного пустого зала между несуществующих мест в партере. Король перебирает в воздухе пальцами свободной от пушки руки, будто отмечая спинки невидимых кресел ряд за рядом. Романтик. Скорбью по ушедшему Саша заразился именно от него. Саша перемахивает через балконное ограждение сначала на остатки строительных лесов, а потом — спрыгивает вниз. Направляется Королю навстречу, они пересекаются в центре зала и дальше идут вдвоем. — Атласа возьму на себя, — говорит Саша не в эфир, а Королю лично. Видит кривую ухмылку, отметившуюся на его губах, но предпочитает не думать об истоках его веселья. Лишь добавляет с нажимом: — Контролируй Цирка. Разойдется — сорвет нам всю операцию. Король страдальчески закатывает глаза. Контролировать Цирка — все равно что пытаться посадить дикого зверя на бумажную цепь. Но они с Сашей оба прекрасно знают, что в моменты, когда в Цирке просыпается нечто, не поддающееся человеческой логике и восприятию, достучаться до него сможет только Король. Они проходят по бывшей оркестровой яме и провалившейся сцене, минуя завесу кулисных лоскутов. Темнота сгущается вокруг них, как мутные ихорные разводы, выедая глаза. Саша тянется за закрепленным на поясе шлемом, чтобы надеть его и включить прибор ночного видения, но в следующий же момент темноту рассеивает по щелчку ослепительный луч. Саша прищуривается, привыкая к свету фонарика, направленного чуть ниже его лица. Горячую волну негодования, поднимающуюся от легких к горлу, оказывается нелегко подавить при виде рожи Атласа. «Бесит, — мысленно соглашается Саша с недавним заявлением Короля. — Нереально бесит». — Какая неожиданная встреча, — тянет Атлас, опуская свет фонарика в пол. Саша замечает недовольного до усрачки Цирка, маячащего за его спиной. Атлас качает не глядя острым подбородком в его сторону. — С каких пор твой песик увивается за мной? Ему так понравился мой зад? Король делает хмурый агрессивный шаг Атласу навстречу, но Саша резко поднимает ладонь, без слов умоляя не начинать. Не сейчас, когда они наконец, спустя две недели, выследили цель. Пусть даже одновременно с шайкой Атласа. Король останавливается, глядя на Сашу оскорбленно, но все же нехотя подчиняется. — Цирк, — говорит он тихо и строго, указывая тому на левый коридор. Король бодается с ним взглядами не дольше десяти секунд, но, к облегчению Саши, они не устраивают сцены при чужаке и расходятся, как и собирались. Цирк — налево, Король — направо. Зайдут с обеих сторон, а Саша рванет напрямик. Все по плану. — А они у тебя совсем ручные, — издевательски замечает Атлас, когда шаги Цирка и Короля тают в отдалении. Его серые, холодные, как лед Большого Белого моря, глаза скользят по лицу Саши, пытаясь что-то на нем вычитать. Бесполезно. Что бы ни кипело внутри, на лице Саши этого никогда не отображается. Король говорил ему не раз. Атлас — парочку за прошедший месяц. «С ума сойти, — думает Саша зло. — Я терплю уебка целый месяц». Атлас делает шаг навстречу, поднимая фонарик выше. В его голосе прорезается та серьезность, которая, наверное, и примиряет Сашу с необходимостью время от времени сотрудничать: — Сколько? — Пять-шесть, — отвечает Саша, перестраиваясь на рабочую волну. Так дышать одним с Атласом воздухом куда спокойнее. — До подкрепления. Они не знают, что мы их выследили. Не ждут засады. — Легас и Чакки подстрахуют Цирка и Короля, — сообщает Атлас. — Хлопушка зайдет сзади. Мы с тобой ударим напрямик. Нас больше, они не вывезут. — Атлас прищуривается. Саша думает не к месту о том, что красивое лицо Атласа ужасно портит его поломанный когда-то нос с вносящей изъян в совершенство горбинкой. Не может перестать думать про эту деталь, как ни пытается. Атлас заявляет проницательно: — Но что-то тебя волнует. Саша молча смотрит на наушник Атласа, мигающий зеленым под длинным темным локоном, выбившимся из тугого хвоста. Уголок губ Атласа невыразительно дергается. — Да, — подтверждает он. — Мои услышат. — Дети, — сдается Саша. Все равно лучше шайке Атласа знать заранее, чем увидеть в пылу боя. — Там дети, которых они собираются продать в С-42. — И? — На лице Атласа ни один мускул не дергается. — Дети, взрослые, старики. Похуй. Нам платят за каждого выжившего гражданского. Больше меня ничего не волнует. «Неудивительно», — проносится в голове Саши, сдобренное клокочущим раздражением. У Атласа нет чувств. Неровен час, ему больше заплатит С-42, чем подразделение Марио, и тогда они встанут по разные стороны этой борьбы. Тогда башка Саши окажется у Атласа в прицеле, и его палец не дрогнет, нажав на спусковой крючок. Но пока Атлас цепко держит руку в кошельке Марио, пока оплата его устраивает, он надежнее всех гарантий этого прогнившего до основания мира. Как ни странно признавать: сегодня Саша без раздумий готов доверить Атласу свою жизнь. Не то чтобы ценная валюта. Есть и поважнее. Саша готов разделить с ним ответственность за жизни Цирка и Короля. А это кое-что говорит об Атласе. — По тебе и не скажешь, — произносит Атлас с напускной задумчивостью, — что ты такой моралист. Саша не отзывается, не спуская с него напряженного взгляда. Пока Атлас не наговорится, бесполезно начинать операцию. В этом отношении он хуже пиздливого Цирка. — Вам ведь… — Атлас тянется к наушнику и отключается от эфира. Разговор остается между ними двумя, и Саша не в состоянии определить, успокаивает это его или, напротив, нервирует, — …не платят ни гроша. Что за счеты у вас с программой С-42? Почему вы лезете под огонь? Должна же быть какая-то причина. — Не твоего ума дело, — огрызается Саша и пытается пройти мимо него к двери, ведущей в коридор между бывшим театром и складом, но Атлас встает у него на пути. Их лица оказываются слишком близко друг к другу на одном уровне. Хищные глаза Атласа лезут прямо в душу. Если бы он только знал, что душа Саши осталась в богом забытом лесу под самодельным крестом из палок на могиле человека, которого он когда-то любил. Которому он был нужен. Не за бабки. Не по товариществу, как Цирку с Королем. Нужен как ебаный воздух. Саша выговаривает жестко: — Сегодня я спасаю детей. Вне зависимости от того, что ты думаешь обо мне. — Я и так, — замечает Атлас с ухмылкой, едва отмечающейся на его губах, — думаю о тебе больше, чем заслуживаешь. — Прежде чем Саша успевает сказать хоть что-то или задуматься о смысле его слов, пиздливое настроение Атласа затихает. Его взгляд скучнеет, он отступает на шаг и говорит в эфир, отворачиваясь, включая наушник и снимая с крепления шлем: — Готовность — три минуты. Саша сглатывает ком в горле. Каждый раз после Атласа остается это чувство недосказанности. Нить, которая не рвется. По которой Атлас снова и снова добирается до изнанки его мыслей и бередит старые рубцы в груди. — Готовность — три минуты, — говорит Саша, включая свой наушник, и откидывает прочь все, что не относится к делу. — По моей команде. Не проходит и пяти, как они врываются на склад, окружая противника и заложников с разных сторон. Саша выцепляет взглядом десяток детей, грязных, как канализационные крысы, в оборванных шмотках, сбившихся в кучу посреди приемной зоны склада. И тотчас, за те доли секунды, что в прицеле его пушки оказывается ближайший охранник, Сашу ошпаривает совсем не привычный и давно не навещавший его в бою леденящий ужас. Он видит испуганные глаза и дрожащие руки, еле-еле поднимающие винтовку. Видит безбожно юное лицо своего противника. — Атлас! — орет Саша вне себя от охватившего его шока, держа противника под прицелом. Он косится на Атласа, застывшего слева. Замечает его расширившиеся за забралом шлема зрачки, наставленную на второго охранника пушку. От охранника — только слово. Это ребенок. Все: и заложники, и те, кому их доверили охранять, — ебаные сопляки. — Атлас, не делай этого… — хрипло говорит Саша в общий эфир и лично. Понимая прекрасно, что у Атласа нет ни единого повода его послушать. Все «охранники» оказываются на мушке буквально за пять секунд. Король припирает одного к стеллажу, лишь для страха прижимая дуло к его груди. Цирк держит в крепком захвате шею того, что постарше и покрупнее, приставив пушку к его виску. Чакки и Легас толкают к бетонной стене еще двоих, развернув к себе спинами, и громкими окликами, перебивающими детский душераздирающий вой, эхом рикошетящий по складу, призывают не дергаться. Хлопушка со снайперской винтовкой страхует обе команды у ворот, выглядывая наружу сквозь узкую брешь между створками. Атласу ничего не стоит дать приказ перестрелять всех, кто держит оружие в руках. Даже тех, кто бросил его. Ему плевать на всех, кроме тех, за жизнь кого ему заплатят. Сердце больно колотится о ребра. Саша понимает немедля, почему никто не засек их, почему никто не был готов. Всего лишь ловушка-обманка для него, Цирка и Короля. Подачка в виде десятка детей, наверняка списанных со счетов программой С-42, спектакль — иронично, что устроили его в бывшем театре. Пока кучка напуганных до смерти детей в их оцеплении, настоящая сделка проходит где-то в другом месте. В этот самый момент. Рыба снова сорвалась с крючка. Но ведь Атласу плевать, пошли бы эти дети на продажу или нет. Ему за них заплатят. Остальные, одетые в форму охранников, — производственные мелочи. За них не отвалят кругленькую сумму, и Атлас это определяет в секунду: ни за живых, ни за мертвых. — Атлас, — говорит Саша с нажимом, видя его безумный взгляд сквозь забрало шлема. И произносит, не зная, на чем зиждется его вера, не зная, к чему взывает, но по-прежнему упрямо не теряя надежды: — Атлас, не делай этого, прошу. Они всего лишь… — Дети? — отзывается Атлас, кривясь, и выше поднимает пушку. Пацан, которого он держит под прицелом, дрожит как припадочный, его губы кривятся в беззвучном плаче. Дуло пушки Атласа направлено прямо ему в лоб. — Я же сказал, — цедит Атлас сквозь зубы, — что мне плев… — Прошу тебя, — повторяет Саша, не глядя больше на свою цель, переставшую быть таковой, лишь на него. Напряженного, готового к чему угодно в этот момент. — Капитан, — слышит Саша в наушнике призывный выдох Короля. Понимает, что Король ему предлагает. Цирк в трех метрах от Чакки и Легаса. Он вырубит их, не успеют сказать «Нихуя себе». Король займется Хлопушкой. Саше только и останется, что взять на себя Атласа, как и обещал. Но Саша медлит. Проклинает себя за заминку, за то, что ставит на этого человека и человеческое внутри него больше, чем должен. Спустя месяц, что жизнь сталкивает их лбами операция за операцией и показывает, каков он в бою. Беспощаден. В нем нет души — потому что, быть может, Атлас тоже зарыл ее в глубокой могиле. — Отставить, — говорит Саша севшим голосом в их с Королем и Цирком эфир. — Как мило. — Атлас не спускает глаз с цели. Но понимает, конечно же, чему Саша только что дал красный свет. — О, прошу, не стесняйся. Давно ждал случая набить еще разок твою каменную морду. Может, все-таки покажешь мне немного эмоций? — Атлас издает пустой смешок. — Уверен, будет интересно. — Атлас, — повторяет Саша, игнорируя тяжелое, загнанное дыхание Цирка, готового сорваться в любую секунду. — Послушай меня… — С чего бы вдруг? — голос Атласа не оставляет ни капли сомнений: он выбьет парню, который хнычет напротив него, беспомощно подняв руки, мозги, даже на секунду взгляда не отведя. Но Атлас колеблется. Иначе бы не тянул. Иначе молча нажал бы на спусковой крючок, даже услышав Сашин оклик по имени. — Не делай этого, — повторяет Саша увереннее, опуская свою пушку. Чакки и Легас переглядываются с одинаковым недоумением. — Ты не такой. — А какой я?.. Ребра давит, как стальными тисками. Рука Атласа резко опускается. Парень напротив него как подкошенный падает на колени, и его плач, полный боли и облегчения, сливается со стенаниями сбившихся в грязную кучу детей, барахтающихся слабо в опутывающих их веревках. — Какой я?! — орет Атлас так громко, что этот звук чуть не выбивает Саше барабанные перепонки. Атлас поднимает забрало шлема. Смотрит на Сашу с нескрываемой ненавистью и выплевывает в эфир мрачное: — Не стрелять. Берем их в заложники.

***

Люди Марио прибывают через полчаса по звонку, чтобы забрать со склада детей: как заложников, так и тех, кого поставили на изготовку с незаряженным оружием. Впервые за месяц Саша берет на себя решение остаться в штабе Атласа на заброшенном Васильевском острове. Король ничего не говорит, лишь продолжает молча ухмыляться своим мыслям, но Цирк не упускает случая поворчать. Саша предпочитает пропускать все мимо глаз и ушей. Они упустили настоящую цель все вместе. Значит и искать верный путь будут вместе. Пора перестать мешаться друг у друга под ногами и путать друг другу планы. Уцелевшее крыло старинного здания с колоннами выглядит обжитым, чистым и встречает их теплом после промозглой сырости улицы. Король и Цирк мгновенно ныкаются где-то в недрах комнат вдвоем, только и слышно удаляющиеся смешки Цирка, оттаявшего при виде светлых и прибранных комнат после тех дыр, где они ночуют обычно. Саша минует зал за залом, отбивая подошвами ботинок монотонный скучный ритм по мраморным полам. В одном из коридоров он ловит голоса Чакки и Легаса и останавливается в проеме, прислушиваясь к их разговору. — Ты же сам видел, — буркает Чакки, этот рыжий проныра. — Он, сука, остановил Атласа. Мы хоть раз останавливали Атласа? Хоть в чем-то? — Он бы нам яйца вырвал и сделал себе омлет, — фыркает Легас. Легас, как определяет для себя Саша, в их своре кто-то вроде Грача в милой «Бойне» из прошлого. Голос разума, голос спокойствия и логики. — Мне спокойнее знать, что у Атласа есть тормоза. А тебе? — Да, но… Чакки не заканчивает, потому что Саша, громче шаркнув ногой, выходит из-за поворота и, коротко кивнув обоим, следует дальше. Чакки и Легас отворачиваются и делают вид, будто не обсуждали его только что. Саша проходит последний коридор, останавливаясь у знакомой узкой двери. Он был здесь однажды темной холодной ночью в прошлом месяце. И при взгляде на тонко вырезанное по лаку на дереве «Атлас» голову Саши без спроса наводняют воспоминания, которые он предпочел бы не воскрешать в памяти. Никогда. Или почти никогда. Он не стучится, просто поворачивая ручку и толкая дверь, и заходит в небольшую комнатку, которая когда-то представляла из себя кабинет. Сейчас это личная комната Атласа. У ублюдка есть настоящая кровать, а не палатка со спальником, есть даже собственный шкаф. Доска с большой и подробной картой островов на стене, на которой крестами отмечены операции его шайки. Зелеными — удачные, прибыльные, красным — проваленные или оплаченные половиной ожидаемой за них цены. Саша смотрит на доску раньше, чем на развалившегося на кровати Атласа, и ему впервые за долгое-долгое время хочется растянуть отвыкшие от этого губы в улыбке. Сегодня Атлас не получил гонорар за выведенных из игры людей программы С-42, только бабки за детей. Но здание театра на карте зачеркнуто зеленым. Саша чувствует его пытливый взгляд, но позволяет себе позлорадствовать пару минут, без интереса рассматривая карту. — Не думай, — говорит Атлас, не дождавшись зрительного контакта, — что можешь остановить меня, когда тебе захочется. — Я и не думал, — отвечает Саша спокойно, все-таки встречаясь глазами с его — и льда в них еще больше, чем утром на сцене убитого Катастрофой театра. Саша повторяет, теперь уже наедине, не под давлением слепой веры, а потому, что знает это наверняка: — Но ты не такой. Атлас брезгливо морщится и откидывается спиной на кровать. Ему не по душе слышать о том, что он лучше, чем считает. И в этом они чертовски похожи. Саша подходит и садится на край его матраса. Он все еще частично в экипировке, грязный и взъерошенный, в отличие от Атласа, который успел принять душ и одеться по гражданке: в джинсы и белую льняную футболку. Чистые темные волосы завязаны в тугой хвост на затылке. Но Атлас не говорит ему ни слова про грязь. — Дальше действовать будем вместе, — не спрашивает, утверждает Саша. Признается в том, что еще утром стояло костью в горле: — Меня достало, что мы спотыкаемся друг о друга. Это неэффективно. — Неэффективно, — фыркает Атлас, передразнивая. Саше хочется вмазать ему для острастки. Только в прошлый раз, когда он ему вмазал — а это случилось после второй операции, когда Атлас с шайкой влезли в чужое дело, — Атлас так врезал ему по зубам в ответ, что Саша удивлен, как они до сих пор крепко держатся в деснах. И все закончилось у гребаной двери его спальни, даже не внутри. Саша предпочел бы не вспоминать об этом. В тот раз у него было слишком много крови во рту, а у Атласа — такая боль в ребрах, что орал он явно не только от удовольствия. «Тебя заводит это? — все еще звучит по ночам в голове живо, отчетливо, его голос, полный злого смеха. Саша еще видит временами на обратной стороне век перепачканный в его крови рот Атласа, его безумную улыбку. — Твой член эмоционирует за вас обоих. У тебя лицо хоть иногда… меняется в выражении?» Саша предпочел бы, чтобы это не вошло в их привычку. Им обоим, пожалуй, достаточно боли в себе, чтобы искать ее еще и друг в друге. — Цирка чуть было не продали в горячую точку с подачи его мамаши, которая стояла у истоков С-42, — говорит Саша, как срываясь в бездну. — Над его друзьями и над ним ставили жестокие опыты. Мы еле выцарапали Цирка из лап его мамаши и ее людей. Поэтому. — Саша слушает в ответ звенящую тишину и произносит чуть злее: — Поэтому мы идем против них, не ожидая оплаты. Атлас молчит какое-то время. А потом спрашивает с интересом: — Надеюсь, та сука мертва? — Та сука мертва, — глухо отзывается Саша. — Хорошо. Саша оборачивается на него через плечо. Атлас не спускает с него внимательных серых глаз, в которых таится огонек любопытства. — Почему ты рассказал? — Атлас садится в кровати. Его лицо вновь оказывается слишком близко, на одном уровне с лицом Саши. — Не знаю. Просто я устал, — говорит Саша сквозь спазм, сковавший горло, деля с ним один воздух на двоих, — держаться за могилу в лесу. Даже если Атлас не понимает в деталях, о чем идет речь, он ловит посыл — и этот посыл его устраивает, судя по скупой, лишенной веселья усмешке. — Это ничего не меняет, — говорит Атлас, наклоняясь ближе. Ища душу в его глазах — и может быть, однажды ему удастся? — Абсолютно… — произносит хриплым шепотом, прижимаясь своими губами к Сашиным и договаривая прямо ему в рот: — Ничего… — Не меняет, — соглашается Саша тихо, удобнее склоняя голову и позволяя себе отдаться человеку, который снова и снова добирается до изнанки его мыслей и бередит старые рубцы в груди, не обещая не наделать новых. Ведь им нечего менять. Свой выбор они уже сделали.