***
— Бери левее, — советует Атлас, подталкивая его плечо в нужную сторону. В прицеле снайперской винтовки оказывается не лэптоп, а сотрудник, бодро стучащий по клавишам. Шепот Атласа щекотно касается уха: — Нам пригодятся данные. Не разбрасывайся их игрушками. Саша медленно вскипает. Теперь блядский Атлас будет учить его работать? Не об этом, кажется, они договаривались на берегу. — Снимешь его сам? — цедит Саша, как концентрированный яд. Убить для него давно не проблема. Но не безоружного. Не того, что не нападал на него первым. Не того, кто не молит об избавлении, как отравленные смертельной дозой ихора гражданские при форте Челюскин. — А что, боишься испачкать ручки? — откликается Атлас, опускаясь обратно на спину. Сука никогда не полезет за словом в карман. Они лежат рядом на плоской крыше соседнего от лаборатории здания. Саша — на животе у самого края, целясь в сотрудника в окне на тридцать градусов левее. Атлас — на спине, заложив руки за голову, жмурясь и подставляя лицо незримому солнцу, которое никогда не показывается в этой местности из-за тяжелых пепельных туч. Зелени на островах практически не осталось. Из земли растут лишь бетон и камень, увитые морщинами трещин и проторенных водой канальцев. Небо, что днями и ночами оплакивает свою участь токсичными дождями, коптят заводы-новострои, поддерживающие искусственное дыхание города. Столько гнетущей серости, холодной влаги и дымного смрада. Саша скучает по пышным лесам Сибири и прозрачному воздуху. Час от часу ему кажется, будто он бесперебойно курит, даже не зажигая сигарету. Атлас же, как и Король, закрывает глаза на изъяны островов. Это их малая родина — а ей прощаешь все. — Хочу, — отвечает Саша после долгой паузы, — чтобы он закончил. — А он везунчик, — Атлас издает короткий невыразительный смешок. Саша предпочитает пропустить мимо очевидный намек на прошлую ночь, надеясь лишь, что намек пропустят и Цирк с Легасом, слышащие их в эфире. Но в голове зреет ехидный ответ: «Обломы тебе идут только на пользу». — Он отзванивается в главный штаб каждый час, — продолжает Саша невозмутимо. Говорит понятным Атласу языком: — Не поступит звонка — поймут, что мы грохнули их поставщика. Пусть свяжется с ними по результатам и назначит встречу. Возьмем его в заложники. Нам нужно выиграть время, чтобы обработать его и заставить прогнуться. — Саша произносит тише: — Я не собираюсь трогать лэптоп. Достаточно пули в предплечье. — Атлас молчит, и Саша, приняв это за сомнение, угрюмо утверждает: — Не промажу. — Пешкам вроде него, — фыркает Атлас, но Саша чувствует, что он согласен, — не доверяют адресов. — Нам нужен лишь адрес передачи транквилизаторов, — говорит Саша. — Внедрим Короля в промежуточное звено, и цепочка сама выведет нас к хозяевам. «Когда-нибудь я устану повторять для тебя прописные истины». Атлас не привык к долгосрочному планированию. Вся его жизнь на островах — это гонка легких и быстрых бабок. Поражение цели за целью не ради уничтожения системы, но ради шелеста купюр за каждую снятую пешку. Атласу сложно перестроиться на многоступенчатую игру. И все же он здесь. Виртуозно капает ему на нервы. — Еще полчаса, — говорит Атлас, прислонившись затылком к оградительной решетке. — Скучно. «Уебок», — думает Саша, представляя себе, каково Цирку и Легасу стоять без движения на стреме за дверью кабинета в здании напротив. Он не слышит даже их дыхания в общем эфире, но отчетливо представляет отборный мат в голове Цирка и триста способов свернуть Атласу шею за прозвучавшее в ухо «Скучно». В ближайшие полчаса им всем придется терпеть. Малость в свете того, что у них наконец, спустя пару недель, есть свежая зацепка, добытая не без помощи Марио. Саша ловит краем глаза ленивое движение: Атлас вновь перекатывается ближе, оказываясь на боку. Его экипировочный ремень жестко давит на ремень Саши, ровное дыхание касается шеи под расстегнутым воротом. «Что ты делаешь?» — напрягается Саша, не спуская взгляда с цели, но чувствует, как ладонь Атласа ложится ему на задницу. — Хочешь немного… покурить? — спрашивает Атлас невинно. Его пальцы поддевают задний Сашин карман и выцарапывают мятую пачку и коробок спичек. — Ага, — роняет Саша и умоляет его мысленно сделать это молча, но Атлас, конечно же, уточняет: — Вставить тебе в рот? «Дай только спуститься с крыши», — думает Саша, вспыхивая одновременно со спичкой, чиркающей о коробок, когда слышит в эфире сдавленное хрюканье Чакки, патрулирующего в парадной этажом ниже лаборатории. Дым жжет ноздри. Саше отчаянно мечтается о тяге, но Атлас, не торопясь, прикладывается к сигарете сам. — Понежнее, — советует Атлас шепотом, когда наконец прижимает фильтр к его губам, и Саша жадно затягивается. Саше тотчас хочется откусить ему руку по локоть. Зачем Атлас вообще увязался с ним на крышу? Это извращенная месть? В любом случае — пусть лучше считает вчерашнее наказанием, ублюдку никогда не помешает. Чем знает досадную правду. Саша — хуевый любовник. Атлас не мог выбрать варианта хуже для удовлетворения своих нужд. Как бы остро ни резало это соображение по гордости, Саша не умеет так, как хочется Атласу. Не умеет ласкать. Атлас ни за что не признается, но Саша нереально хорош в поиске собственных изъянов, а потому определяет без проблем: Атласу в кайф, когда с ним обходятся, как с дорогущей докатастрофной статуэткой. «Однажды ты поймешь, — мысленно тянет Саша с горечью, которую не собирался глотать вместе с дымом, думая о том, что “Скучно” Атласа вскоре начнет распространяться и на него, — я не делаю тебе классно не потому, что наказываю. А потому что не умею». — Перестань, — требует Атлас холодно, вырывая сигарету из его губ и сбрасывая с крыши, — думать. Бесишь. Саша выпускает остатки дыма через ноздри со скупым смешком. Ревнующий Атлас хуже пиздливого Атласа. Ревновать он Сашу может даже к затянувшемуся мыслительному процессу. Ремень Атласа давит в бок ощутимее. Его дыхание тяжелеет и балансирует на опасной грани, за которой его могут услышать остальные в эфире. Саша каменеет и сам почти что не дышит. Потому что Атлас вдруг прилипает к нему всем телом и, подняв согнутую в колене ногу, пристраивает поперек Сашиных ног. Невероятных усилий воли стоит сдержаться и не дернуться, когда Атлас, упираясь острым подбородком в его плечо, широко проводит языком вверх по его открытой шее. Саше мерещится, что его судорожный глоток дубасит Чакки, Цирку и Легасу в уши на предельной громкости. Саша выдыхает протяжно, старательно ровно, как выдыхал в казарме «Бойни» после отбоя, чтобы никто не догадался, что он делал под одеялом. Только успокоить фантазии и успокоить реакцию тела на провокации Атласа — не одно и то же. Саша ловит его крепнущее возбуждение даже сквозь потрясающий контроль дыхания. Атлас трется о него плавно, придерживает ладонью за шею и выписывает горячие влажные вензеля под его подбородком кончиком языка. «Ты мерзкий», — думает Саша с содроганием, но не может объяснить ни жара, накапливающегося в паху, ни твердости собственного члена. Атлас дрочит о него интенсивнее. Сашин взгляд мутнеет, прицел винтовки не соскакивает с цели, но он не в состоянии концентрироваться ясно ни на чем, кроме языка Атласа и подрагивающих от пробивающей сладости бедер. Похуй. Еще есть время. Саша срывается, ненавидя себя за слабость, и поворачивает голову, позволяя Атласу заглушить тонкий стон в глубоком поцелуе. Атлас страстно выгибается навстречу, а Саша сильнее вцепляется в винтовку, держась за нее, как утопающий — за скинутый спасательный круг. Ладонь Атласа протискивается между ремнем Саши и крышей и сжимает его член сквозь брюки до ебаных искр из глаз. Атлас милостиво пьет и глушит его резкий выдох, старательно ублажая его ладонью. Саша открывает глаза в поцелуе, видит его глаза напротив — темные, подернутые дымкой похоти. Чувствует губами хищную ухмылку Атласа в момент, когда тот замедляется и кончает без единого лишнего звука. — Стреляй, — велит Атлас сыто, отстранившись и рухнув на спину. Саша не понимает, к нему или винтовке относится приказ. Резкое сжатие за запястье подсказывает. Отрезвляет на необходимые десять секунд. Саша перехватывает винтовку обеими руками, ловит в прицел нужное окно. Сотрудник лаборатории опускает телефон, заканчивая разговор. Один удар сердца. Вязкая пустота в голове в момент выстрела без отдачи. Сотрудник беззвучно с такого расстояния вскрикивает, прижимая пробитое предплечье к животу и корчась от боли. Телефон выскальзывает из его руки. — Цирк, Легас! — командует Саша и видит спустя три секунды, как те врываются, выбив дверь, в лабораторию, и забирают процесс в свои руки. — Ведите его к Королю. Скоро спустимся. Атлас давит на Сашино ухо, включая в наушнике режим одностороннего приема. Рывком разворачивает его за плечо, опрокидывая на лопатки, и Саша пялится в низкое серое небо, скалясь неизвестно чему. Атлас возится с его ремнем, расстегивает ширинку и, устроившись между его ног, насаживается ртом на его твердый член. Саша стонет, больше не сдерживая голоса. Стоит отдать Атласу должное — язык его талантлив не только на треп.***
Чакки не успевает достать любимый складной ножик и продемонстрировать сотруднику лаборатории фирменную маньячную улыбку. Тот мигом соглашается сдать адрес встречи с заказчиком. Саша грешным делом подозревает, что дело вовсе не в Чакки, а во впечатлении, которое произвел удар ноги Цирка, снесший не самую хлипкую дверь с петель. Но Цирк скромно помалкивает и смеется одними глазами, позволяя Чакки за ужином на Васильевском, раздуваясь от гордости, показушно играть с ножичком за общим столом, хвастая ловкостью рук. Встреча назначена на завтрашний день. Король заканчивает колупаться в банке с тушенкой и, забрав Цирка с его смеющимися глазами, полными бесенят, идет учить легенду и состав продукции для завтрашнего внедрения. Атлас сливается еще раньше. И пусть он ни словом, ни поворотом головы на пороге столовой не дает понять, что ждет его, Саша не обманывается: получит пистонов за опоздание. Даже Легас и Хлопушка, расстелившие карту посреди стола, то и дело бросают на него красноречивые и тоскливые взгляды, будто боятся, что Атлас снимет лично с них, как с луковиц, ровно столько слоев кожи, сколько минут Саша тянет, не поднимая зада со стула. Тянет, потому что знает — он вновь провалится этой ночью. Раз за разом ему все больнее оставлять Атласа ни с чем. Саша выходит из столовой спустя бесконечность сомнений. Проходит, как на эшафот, длинным коридором до двери его спальни. «Нашей», — думает Саша иронично, касаясь пальцем своего настоящего имени, вырезанного так тонко, что не различить почти, под его кодовым. «Никита». Атлас выпытал. Буквально высосал из него информацию, которая почему-то оказалась достаточно ценной, чтобы купить ее за полный рот горькой от курева спермы. — Где тебя носит? — спрашивает Атлас ледяным тоном, когда Саша толкает дверь и заходит, решив, что заночевать за порогом — не лучший вариант перед завтрашней операцией. — Ты смотрел на время? «Когда-то у меня была семья, — признался Атлас в один из двух случившихся с ним проблесков откровения. — Мать и отец. Брат мелкий. У нас была самая заебатая семья на свете. Таких даже в кино докатастрофном не показывали. Лучшая. Мы всем друг для друга были. — В тот момент Атлас впервые закурил его сигареты, хотя утверждал, что от них кошмарно воняет, и это не сигареты, а пепел сгоревшей блевотины. Выдохнул дым и сказал безжизненно и в то же время легко, как “Доброе утро”: — Их убили в нашей тачке, когда мы тикали с Сосновского острова во время первого за сорок лет нападения стаи вылупившихся в болотах пришелюг. Тут, на Малых, знаешь ли, не как… на востоке, не как в маленьких городках. Тут некоторые отроду пришелюг не видели. Паника стояла жуткая. Моих родителей и брата убили перетрухавшие уебки на мосту. Махали нам руками с дороги. Папа остановился зачем-то, хотел помочь… Они открыли двери тачки. — По худой щеке Атласа скатилась одинокая злая слеза. — Застрелили моих родителей. Без сомнений. Застрелили моего брата, который только открыл, проснувшись, глаза. Убили за тачку. За быстрые колеса. На меня им тупо не хватило патронов, въебали мне прикладом, чтобы не дергался. Выкинули тела, сели внутрь и дали по газам. — На лицо Атласа было страшно смотреть, но Саша смотрел. Впитывая его боль и пуская туда, где, казалось, все очерствело и погасло давно, но почему-то продолжало откликаться многократно усиленным эхом. Атлас улыбнулся пусто, уставившись в пространство перед собой. — Почему меня парализовало? Почему я не сделал ничего?.. Они везли меня целый час прочь от места, где убили мою семью, а после — выкинули на обочине… И каждый раз, когда я заглядываю в лица тех, кого собираюсь убить, я надеюсь увидеть их лица. Я мечтаю о моменте, когда верну им должок. Но я навсегда упустил хвост своей мечты. Ведь в тот день я ничего не сделал». «Ты был маленьким», — возразил Саша, а Атлас промолчал. Дверь в его душу и прошлое захлопнулась, пусть и оставив крохотный зазор для будущих разговоров. Саша думает порой, что с ним Атлас, как и с Чакки, Легасом и Хлопушкой, о которых по-своему грубовато заботится, играет в семью, которую потерял. Ревнует его, считает своим, заполняя невосполнимые пустоты, ругает его… за опоздания в супружеское гнездо. — Курил, — врет Саша, ловя его взгляд в отражении. На прошлой неделе Атлас откопал в недрах дома и притащил в спальню массивный туалетный столик с треснувшим зеркалом. Перед ним Атлас и сидит сейчас, бестолково дергая щеткой мелкий колтун в длинных темных волосах. Саша подходит и забирает щетку из его покорно разжавшейся руки. Занимается его колтуном, распутывая, а после — долго и осторожно, стараясь не дергать, расчесывает его волосы. — Завтра, — произносит Саша ровно, собирает высокий хвост на затылке Атласа и перевязывает резинкой, — у нас не будет права на ошибку. — Саша настойчиво намекает на то, что произошло на крыше. Фактически признается Атласу в том, что не контролирует себя рядом с ним так же, как раньше. Теряет в хладнокровии. Саша изучает его серые глаза в отражении, скользит взглядом по горбинке поломанного носа. Пожалуй, в этой детали куда больше красивого, чем он замечал. — Завтра Король будет рисковать собой. Мы должны быть начеку для него. — Я не дам ему погибнуть из-за нас, — произносит Атлас небрежно, но твердо. Сердце Саши бьется чаще, и вместе с тем умиротвореннее. Слово Атласа — закон, который он не нарушает. — Хорошо. — Саша наклоняется, обнимая его со спины, и ставит подбородок на его жесткое плечо. Атлас напрягается, но не возражает, и Саша повторяет мягче: — Хорошо, — а затем, переступая через гордость, переступая через все, лишь бы «Скучно» Атласа никогда не касалось того, что день за днем обрастает нитями между ними, Саша просит, касаясь губами его уха: — Пойдем в постель? Покажешь мне, как тебе нравится. Хочу научиться.