Потерянный

Внедрение Короля проходит успешно. Сложно представить, что на его месте сотворили бы импульсивность Цирка, Чакки или Атласа, излишняя осторожность Легаса или ужасная память Хлопушки, а то и некоммуникабельность Саши, доведенная до абсолюта. Остальные прикрывают Короля, делают привычную бесхитростную работу из тени, пока сам он ослепительно сияет на виду, обращая заметность в лучшее из возможных прикрытий. «Если хочешь спрятать что-то, — хихикает Цирк, надраивая пушку до блеска в один из дождливых вечеров на Васильевском, — прячь прямо перед носом, верно?» Король движется медленно в нижних звеньях системы, но упорно тянет красную нить от кнопки до кнопки на карте островов, добывая ключевые адреса, дополняя список поставщиков С-42. Как только карту в столовой, над которой они собираются ежедневно, возвращаясь с дел, затянет алая сеть крупных артерий, они запросят подкрепление у Марио и ударят единовременно по каждой. Острова — не вся жизнь, но фармацевтическое сердце системы, игла, обеспечивающая экспериментальные центры лекарствами. Смогут прекратить поставку транквилизаторов хоть на время, лишат С-42 узды над адаптантами. Сорвутся десятки сделок по продаже людей вроде Цирка. Надежность С-42 в глазах инвесторов, которые увидят настоящее, не затуманенное дурью лекарств лицо необузданной силы, выращиваемой в их центрах, окажется под сомнением. Выиграть у С-42 одну битву — уже значит многое. Сегодня все снова проходит гладко: Король добавляет две кнопки на карту, отмечая фасовочный цех и приемный пункт. Саша не уверен, доволен их планомерным продвижением к заветной цели, или проделанный путь напрягает его обманчивой легкостью. Впрочем, днем парочка бдительных охранников засекла их в порту. Пришлось импровизировать, вылезать из тени и палить без разбора, изображая случайный удар вслепую по одной из множества сделок, которые успел провернуть Король. Если бы Атлас не взял быка за рога в решающий момент, выдохнув в эфир «Блядь. Выступаем. Сейчас же», можно было бы поставить крест на месяце работы Короля под прикрытием. Атлас подарил ему филигранное сквозное в левое плечо — сам Саша не выстрелил бы точнее. В результате на Короля, попавшего под раздачу с остальными людьми из низов С-42, никто не подумал. — Они собираются залечь на неделю-другую на дно, — говорит Король вечером, когда они с Сашей, устроив кресла у растопленного в столовой камина, переваривают случившееся. Плечо Короля под лямкой майки перебинтовано кривовато, но Саша взялся бы исправлять творчество Цирка, только если бы захотел расстаться за раз с обеими руками. Король откидывается в кресле, едва заметно кривится от боли, но тотчас, стыдясь секундной слабости тела, возвращает лицу нейтральное, чуть скучающее выражение. Отблески живого пламени играют на его точеном профиле. Король говорит: — Проверяют, запалим ли мы по другим точкам. Если нет, подыщут новый порт, успокоятся на том, что сегодняшнее нападение было наудачу, и выйдут со мной на связь... — Король роняет с сожалением: — Теряем время. — Плевать, — откликается Саша. — Мы держим их за яйца. Этого пока достаточно. После долгих раздумий дневная жертва кажется не оплошностью, но шансом отмести подозрения. Рано или поздно им пришлось бы ударить. Специально клюнуть на отдельную зацепку и не раскрыть долгим бездействием, что постепенно накалывают на карту всю систему. К лучшему, что сегодня Король получил пулю вместе с остальными. Повезло — это была пуля Атласа. Во-первых, ублюдок — грамотный снайпер. Во-вторых, если кому из чужих Цирк и готов списать должок, то только ему. От Чакки остался бы клок рыжих волос и верный ножичек. Атлас от Цирка получил один — крепкий, но один, — удар под ребра. «У меня там мишень?» — прохрипел Атлас, памятуя давнюю встречу с Сашиным кулаком. — Да и тебе… — Саша вновь смотрит на кривую перевязку, — не помешает оправиться. — Ерунда. — Король морщится оскорбленно. Конечно. Слишком скромное ранение, чтобы Его Величество разнылся. Глядя на массивные перстни на пальцах Короля, отбивающих стройный ритм по лакированному подлокотнику кресла, Саша прокручивает согнутым мизинцем кольцо на безымянном. В свободное время Атлас может часами пропадать в глубинах дома среди местного хлама. Перебирать ящики и сундуки в поисках того, что привлечет его внимание. Недавно он откопал себе костяные шпильки для волос. Недели две назад откуда-то притащил шкатулки с ювелирными украшениями и выбрал два серебряных, потускневших от времени кольца. Саша не собирался надевать свое даже под дулом его пушки (к слову, Атласу действительно не хватило фантазии, и Саша целый день проходил под прицелом, пока Атлас не устал держать руку). Но, как и во многом, что касалось Атласа, и это незаметно, как будто должно было, вошло в Сашину жизнь. Сначала кольцо оказалось на бечевке на шее. Потом, когда Саша чуть было не посеял его, пока колол дрова для камина в лесу на отшибе острова, кольцо переместилось на палец. Король смотрит на его руку и улыбается многозначительно. — Сотри это выражение с морды, — советует Саша мрачно. Он уверен, что та сторона Короля, которая бьется в унисон со всем чувственным и прекрасным в его представлении, ликует в подобные моменты. Сашу подмывает сказать: «Если бы он не держал пушку у моих яиц, даже пока я ссал…» — О, прости, — благодушно отзывается Король, но улыбка его становится лишь шире. Несколько минут они проводят в уютном обоюдном молчании, слушая потрескивание дров в камине. Потом их ленивое оцепенение нарушает щелчок дверной ручки и приближающиеся шаги. Саша узнает его не глядя по манере ступать, будто крадучись. На плечо Саши ложится, сжимая, холодная ладонь. Удержаться от едкого смешка проблематично. Саша готов поставить что угодно: жест продиктован ни чем иным, как желанием показать Королю кольцо. — Я иду в кровать, — говорит Атлас, ослабляя хватку, и ведет верхними фалангами пальцев по Сашиной шее на глазах любопытно уставившегося в ответ Короля. Поддевает подбородок и заставляет поднять голову и обернуться. Серые глаза Атласа недобро мерцают в свете каминного пламени, губы норовят сжаться в тонкую недовольную линию. Серьезно собрался ревновать его к Королю? Атлас беззастенчиво гладит его большим пальцем по линии челюсти. — Оставил тебе немного горячей воды. Ты еще долго? — Зависит от того, сколько воды ты оставил, — бормочет Саша и говорит, опасаясь, что под давлением издевательски нежных пальцев Атласа пойдет за ним, минуя душ, хоть в преисподнюю: — Скоро буду. — Не задерживайся, — не просит, скорее требует Атлас, убирая руку. Он кивает Королю коротко и, развернувшись, уходит, оставляя дверь открытой. — Спокойной ночи, — мурлычет Король, когда Саша встает из кресла — ровно через минуту. Выражение лица Короля подсказывает, что в спокойствие ему верится слабо. — Иди нахуй, — роняет Саша миролюбиво и указывает на его плечо, прежде чем выйти в коридор: — Скажи Цирку, чтобы перебинтовал еще раз. По свежей порции дров в ванной Саша догадывается, что Атлас ходил после ужина в лес. Горячей воды, несмотря на угрожающее «Немного», длинные волосы Атласа, требующие куда больше ухода, и те меры его гигиены, ради которых Саша без устали машет топором по утрам, осыпая проклятиями собственный член, оказывается предостаточно. Саша зависает в душе минут на десять дольше обычного, чего с ним, пожалуй, не случалось со времен посещения башни Абеляров в Новой Москве. После он наполняет бак из ведер, закидывает в топку еще пару поленьев для позднего Легаса и идет в спальню. Когда он запирает за собой дверь изнутри, Сашу охватывает уже ставшее в привычку ощущение резкой, оглушающей легкости, будто он скинул с плеч увесистый походный рюкзак и наконец дал себе передышку посреди восхождения в гору. Сколько бы дерьма за день с ним ни происходило, оно остается за дверью каждую ночь, стоит задвинуть щеколду. Здесь безопасная зона. Здесь их гнездо. Атлас лежит на кровати на боку абсолютно голый, прикрыв бедра одеялом, и читает книжку. Саша уверен, что чтиво из ветхого справочника по уходу за комнатными растениями никакущее, но лицо у Атласа заинтересованное. Ему больше нравится сам процесс чтения перед сном, чем ожидание невероятных сюжетных поворотов посреди сведений о поливе цветов, которые люди раньше выращивали в горшках прямо у себя дома. — Что такое фикус? — спрашивает Атлас, поднимая на него взгляд, словно ждал Сашу именно ради этого вопроса. — На нем вообще растет что-то съедобное? — В душе не ебу, — фыркает Саша, бросая влажное полотенце на спинку кресла. Он добавляет, присаживаясь к Атласу на кровать: — Но ты же в курсе, что раньше растения держали в доме для красоты? Атлас закладывает страницу одной из костяных шпилек и задумчиво произносит: — У нас был маленький огород на Сосновском. Мама пыталась выращивать нам морковь и лук. — Получалось? — спрашивает Саша тихо, встречая с замиранием сердца его слова о прошлом. — Нет. — Атлас откидывает закрытую книжку на пол, перекидывает темные распущенные волосы через плечо. — Это бесплодная земля. Саша без лишних вопросов, по смутной тени, пробежавшей по его лицу, понимает: Атласу не хочется продолжения этого разговора. — Я чуть не уснул, — жалуется Атлас, опускаясь на спину. Его взгляд из-под ресниц скользит по голому торсу Саши, отмечая каждый шрам, и останавливается на резинке домашних штанов, чтобы тотчас отправиться в обратный путь. Саша глубже забирается на кровать, садясь с ним рядом. Запускает руку под одеяло и невесомыми касаниями пальцев ведет вверх по внутренней стороне его бедра. Атлас облизывает пересохшие губы, когда Саша накрывает ладонью его мягкий член. Трогает, не пытаясь пока доставить удовольствие. Просто намекая, что не начнет его трахать, пока у Атласа не встанет. Эту стадию они уже прошли. Возбуждения, которое догоняло Атласа в процессе, а то и когда Саша был близок к финалу. Той стадии, где Атлас не кончал с ним, потому что механического и быстрого, к чему привык Саша, ему недоставало. Где Атлас, не принимавший помощи после того, как Саша спускал, додрачивал сам. «Покажи, как тебе нравится», — сказал Саша однажды, сдавшись перед жаждой разделить наслаждение на двоих. Оказалось, что Саша ни черта не знал о настоящем сексе. Собственная сытость больше ничего не стоила и казалась бесполезной дешевкой без его рваного, потрясенного дыхания и стонов взахлеб. Обжигающих капель его спермы на коже, его мелкой дрожи и долгих благодарных поцелуев. — Я не дам, — обещает Саша, неторопливо вытягивая ладонь из-под одеяла, — тебе уснуть. Атлас отталкивается локтем от матраса и садится рядом, прижимаясь раскаленной грудью к его руке. Ему уже хочется. Но он сдерживается, не выпуская до поры до времени желаний тела из узды. Любит, когда его добиваются. — Верить, — проговаривает Атлас, глядя на его губы, — тебе или нет?.. Саша накрывает его ладонь. Ведет по руке выше, скользя пальцами по руслам вен, гладит напряженное плечо, не спуская ответного взгляда с губ Атласа. Атлас поддается первым, что случается с ним редко. Наклоняется за поцелуем. Но в миг, когда он так близок, что его дыхание течет Саше в рот по глотку, тишину комнаты, окутанной мягким рыжим светом торшера, разбивают два тяжелых удара об оконное стекло. Саша цепенеет. Едва успевает отследить момент, когда Атлас, вцепившись в его плечи до боли, бросается к нему на колени, рывком прижимаясь к его груди. В горле перехватывает. Атлас оборачивается на зашторенное окно, напряженно дыша, и отплевывается от длинного локона, попавшего в рот. — Ляг, — велит Атлас тихо спустя две секунды немого ожидания, не глядя толкает его в грудь и роняет спиной на кровать. — Атлас, — зовет Саша шепотом. Атлас, будто не слыша, соскальзывает с его колен и встает с кровати. Делает два плавных осторожных шага к окну, подхватывая с туалетного столика свой пистолет. — Атлас! — зовет Саша громким шепотом, вскакивая с кровати. Смотрит, как Атлас дулом пистолета поддевает штору и перехватывает пальцами свободной руки. — Никита! Атлас рывком дергает штору влево по карнизу. Среди теней за окном две вороны сцепились в драке за ошметок ткани на шаткой ветке. Должно быть, именно она пару раз ударила о стекло, отброшенная в окно ветром и резкими взмахами крыльев. Ослепленные светом спальни, птицы срываются ввысь, выронив предмет раздора, и сливаются с непроглядной тьмой острова. Сердце все еще ведет в тревожном бое. Саша делает несколько шагов навстречу его ровной обнаженной спине. Забирает пистолет из его ослабевших пальцев и кладет на столик. Взгляд держится за корпус пистолета, навевая страшную мысль, от которой ноздри Саши жжет горечью на новом вдохе. Если бы не птицы, а реальный враг в густой черноте ночи — Атлас сделал выбор в первую же секунду. Автоматически, не задумываясь и опередив его на целую вечность второй. — Больше, — с дрожью, которую не в силах скрыть, произносит Саша, — не делай так. Никогда. — Он повторяет в его затылок зло: — Никогда, слышишь? «Ты знаешь про него, — думает Саша, сглатывая ком в горле, пока Атлас расправляет штору на окне. — Знаешь, что он подставился вместо меня под пулю, когда нас, беспризорников, выкуривали из продовольственного склада в Верхней Тюмени. Нас не собирались убивать всем скопом. Только разогнать. Но я оказался слишком медлителен и туп и поплатился за это его выбором. Его жизнь в обмен на мою. Ты знаешь и все равно…» Атлас поворачивается к нему лицом. Спокойно встречает ярость его взгляда и говорит: — Я не брошу тебя. — Под кожей Атласа играют желваки. Он повторяет жестко: — Не брошу тебя. Не сдохну так бездарно. Сдохнут те, кто попытается нас разделить. — Атлас добавляет, указывая на зашторенное окно: — Пуленепробиваемое. Работа Хлопушки. — Наверное, вопрос, захуя Атлас бросился на него только что, читается в Сашиных глазах. Потому что ответ следует незамедлительно: — Просто хорошая реакция. На заданиях под куртками броня. — «Броня службы зачистки от Марио. Такая когти пришелюг не пропустит, не то что пули». — Смягчил бы тебе удар. — Атлас повторяет убежденно: — Я тебя не оставлю. Саша делает последний шаг навстречу, одной рукой обнимая его за талию, а пальцами другой зарываясь в густые длинные волосы на его затылке. Впивается в губы Атласа больно своими. «Только попробуй». Они возвращаются в кровать. Саша толкает его спиной на смятое одеяло. Забирается сверху. Целует в острый подбородок и под челюстью. Осыпает его плечи и грудь горячими поцелуями, поглаживает пальцами старые шрамы на ребрах и бережно вылизывает по контуру назревшую от удара Цирка гематому. Атласа пробивает долгожданная дрожь. Его член наливается кровью и становится тверже, когда Саша, устроившись между его ног, покусывает кожу на внутренней стороне его бедер. Саша чувствует его густое желание: торжество страстно оглаженного и зацелованного всласть Атласа ни с чем не сравнимо. Его эйфория бьет рикошетом по Саше, распаляя в нем то, чего он не знал в скупом на ласку прошлом. Дотянув муку до предела, Саша наконец обхватывает его головку губами. Сосет ему выматывающе, позволяя вцепиться себе в волосы и вершить процессом. Дождавшись первого тихого стона Атласа, Саша выпускает его изо рта. Снимает штаны под его затуманенным жадным взглядом. Ложится на него сверху и несколько секунд просто жмется своим стояком к его, позволяя Атласу насытиться жаром его тела, его реакцией. «Ты делаешь это со мной». Атлас переплетает их пальцы, клацая кольцом о кольцо. Саша достает из-под подушки флакон. Когда-то это казалось ему забавным. Столько сдохнувших производств при оставшемся производстве смазки. И сейчас он думает, что жить без этого можно — Атлас бы точно придумал что-то. Но люди кое-что знают о том, как скрасить существование даже посреди хаоса неопределенности. Их ночь продолжает сонное утро, быстрое, подстегнутое к скорости не терпящими отсрочки делами. Атлас готов и молит о большем, чем просто пальцы, выгибаясь навстречу и размашисто качая сильными бедрами, но Саша нежен с ним, как в первую настоящую ночь без сна, когда Атлас научил его делать приятно. — Нет, — шепчет Саша в его губы, добивая его поцелуем. Атлас мокрый от смазки и пота, столь открытый и уязвимый, что хочется держать его таким вечность. — Я обещал тебе… «Долгую ночь без сна». Атлас извивается под ним, как необузданное пламя, тяжело дыша. Гортанно вскрикивает, когда Саша поглаживает сомкнутыми пальцами свободной руки его твердый член, прижимая к напряженному животу. Атлас кончает, протяжно выдыхая сквозь зубы, и сжимается, не сдержавшись, но его член не падает. Спермы немного, Атлас не прочь продолжить. Его губы трогает хищная улыбка, полная жажды, и лишь теперь Саша, перестав терзать его пальцами, быстро комкает влажную салфетку в руке и дарит ему продолжение. Саша заходит в него, расслабленного и чувствительно вздрагивающего от поцелуев в шею, целиком. Впивается пальцами в его жесткие бедра и вбивается в Атласа, никуда не спеша, так издевательски лениво, что у самого сводит челюсть и мутнеет в башке. Хочется оттрахать его, испачкать в сперме. Услышать, как он стонет и зовет его по их имени, которое перестало быть проклятием. Обернулось еще одной нитью, что объединяет их. Но Саша медлит. Пытает себя и его, зная, что получит в награду за проявленное терпение. Он входит в Атласа размеренно и задерживается в нем дольше, чем, казалось, мог вытерпеть раньше. Наслаждается каждой секундой, проведенной внутри него, плавясь в агонии растущего возбуждения. Смотрит завороженно на его густые темные волосы, разметавшиеся по подушке, алые губы и румянец на худых щеках. Дыхание становится чаще, легкие распирает от жара. Саша двигается интенсивнее и быстрее, ловя зреющий в его горле стон до того, как он прозвучит. — Никита… — срывается с губ Атласа просительное и протяжное. Он смотрит на Сашу так, будто отвести взгляд равносильно смерти. — Никита… Саша наклоняется над ним и целует в пылающую щеку, в горбинку на носу. — Я тоже, — хрипло произносит Саша, возвращаясь к его губам, — не оставлю тебя. Атлас обхватывает его талию ногами. Обнимает за плечи. И от его ногтей на спине наутро останутся саднящие борозды царапин, разъеденные солью пота, но Саша подставляется под его руки как безумный, мечтая о его отметинах, мечтая быть его. Они больше не сдерживаются. Движения приобретают резкость на грани с грубостью, поцелуи не помогают глушить стоны, сливающиеся воедино. Саша зовет его по имени. Атлас откликается громким эхом, его тело откликается дрожью на каждое прикосновение Сашиных рук и губ. Атлас обхватывает его лицо ладонями. Забирает по капле пораженным взглядом широко распахнутых серых глаз. Саша задерживается внутри, прижимаясь к нему плотно, как он любит, доводя его наполненностью на пике, и Атлас обильно кончает себе на живот, душу из Саши вынимая звонким вскриком. Поцелуй, нежный, в полубреду. Пальцы Атласа, убирающие налипшие на Сашины виски мокрые пряди. Саша срывается вслед за ним — и потому что он, чувствуя, как Атласа мажет и накрывает прибойной волной его удовольствия. Ночь продолжает свое течение. Липкие, вымотанные, они лежат поверх смятого одеяла, сплетаясь в объятиях. Саша перебирает его растрепавшиеся волосы, отвлеченно думая, что вечность будет расчесывать Атласа, усадив перед зеркалом туалетного столика. «Я теперь часто вспоминаю, как в нашу первую встречу, — сказал как-то Атлас, — когда наши команды столкнулись на операции, Чакки споткнулся о бетонный блок. Он бы просто грохнулся. Обычное падение. Ему не угрожало ничего, кроме синяка за неосторожность. Мы даже головы не повернули. Но ты дернулся и схватил его за ремень, не дав Чакки упасть… В мире, где людям достается столько сильной боли, ты беспокоишься даже о крохотной и мимолетной. Твое сердце никогда не перестает трудиться. Я не сразу это понял. Но как же, блядь, я захотел твое сердце себе». — Пойдешь курить? — спрашивает Атлас, проводя ладонью по его груди. Фыркает: — Я не позволю тебе курить здесь, даже не надейся. — Оно твое, — роняет Саша невпопад. Атлас молча смотрит на него в ответ. Саше кажется в секунду, что нужно объяснить, но Атлас говорит вдруг глухо: — Кури здесь, — и Саша улыбается, нехотя приподнимаясь на локтях. — Нет, ты прав. Пойдем. Постоишь со мной. Атлас ворчит, и все же поднимается следом. Ночь продолжает свое течение. Ведет их к новому утру и новой ночи. Ведет их по жизни, связанных нитями, которые долго плутали по картам, чтобы наконец сплестись в одной точке.