Потерянный

Этот узкий островок, к которому ведет частично ушедшая в мутное болото дорога, не так давно признали непригодным для застройки. Рыбозавод перенесли из единственного уцелевшего здания в новостройку у порта, подарив вторую жизнь производству консервов на Малых. Обчистили цехи, забрав оборудование, которое еще не вышло из эксплуатации, осушили резервуары. Пока не обнаружили, что фундамент сползает и грозит отправить половину здания под толщу воды в ближайшее десятилетие, планировали переделать бывший завод под общежитие паствы Церкви Катастрофы. Воображение Цирка терялось от сумм, которые прихожане секты несли в церковь во имя… гибели планеты? Природных катаклизмов, которые выкорчевали бы человечество с корнем? «Они молятся, — шепнул он Королю сквозь зубы, когда Саша приволок их сюда с прибытием на Малые острова и заявил, что пока здание опечатано до востребования, сюда не сунется никто, кроме торчков, — чтобы нам всем пришел конец. Миленько, правда?» Цирк бравировал. Но даже у него мороз шел по коже от потолков и стен, которые кое-где начали расписывать фресками. С изображением четырех всадников Апокалипсиса, последствий землетрясений, смерчей, цунами и извержений вулканов, изъеденных крысами трупов, рек крови на улицах… «Наверное, это чтобы напомнить людям, что они не хозяева на планете. — Король пожал плечами буднично. — Вселить в их сердца ужас перед грядущим». «О. Спасибо, — прошипел Цирк ночью, прижимаясь к нему в спальнике на узкой койке и стараясь не смотреть в зияющий проем без снятой с петель двери, за которым в блуждающем голубоватом свете на стенах вырастали силуэты мертвецов. — Как от души отлегло». На следующее утро Цирк закатил Саше истерику, и они навсегда ушли с проклятого острова. Немногим позже — встретили Атласа и его шайку… Цирк успел забыть, сколь жуткое впечатление производит здание бывшего рыбозавода изнутри. Но его ни капли не удивляет выбор Луки. Безумство и слепая вера — его стихия. — …мы окружили остров, — звучит в наушнике голос Марио. Цирк задирает голову на шум вертолета, низко проносящегося под сеткой потрескавшихся, тусклых к вечеру облаков в сторону залива. Волна ветра, воронкой опускающегося на дорогу с лопастей, сметает тонкие лужи с дороги. — …вода, суша, небо. Он в ловушке и никуда не денется. Он это знает. «Вопрос только в том, — думает Цирк с содроганием, — кто выйдет с острова живым. И это он тоже знает». И тут же, словно почувствовав его мысли, Лука произносит тягуче, перебивая шипение наушника более чистой радиоволной: «Много, слишком много переменных. Люблю… предопределенность». Он издает тихий смешок, щекочущий барабанные перепонки прямо изнутри. Цирк неприязненно дергается. Массивная броня службы зачистки давит на него, будто клетка — он успел отвыкнуть от укрепленного шлема и защитных пластин, сковывающих движения. Держащих его зверя под уздой вне привычной пластики и скорости тела. «Волк, — произносит Лука, доставая те мысли из глубин сознания Цирка, которые тот предпочел бы утопить в зародыше, — в овечьей шкуре». — А теперь? — Атлас оказывается в фокусе его потерявшегося на мгновения взгляда и поднимает забрало шлема. Серые глаза выцарапывают из Цирка душу, голос в наушнике звучит на столь ровных нотах, что это бьет по нервам хлеще бешеного крика. По опыту Цирка, чем спокойнее Атлас говорит, тем опаснее и ближе к критической отметке температура его ярости. Он уже на грани. — Что говорит голос в твоей голове? — Что не позволит никому из людей Марио, — произносит Цирк одновременно для Марио, Атласа и Луки, — войти туда. — Цирк добавляет от себя: — Он не настолько ценит… собственную жизнь, чтобы блефовать. «Мы все еще понимаем друг друга так, — соглашается Лука вкрадчиво, и Цирк брезгливо морщится от восхищения в его тоне, — как люди… никогда не поймут друг друга». — Отлично, — сухо отзывается Атлас и с характерным щелчком снимает пушку с предохранителя. — С удовольствием отправлю его на тот свет. — Цирк… — предупреждающе и хмуро подает голос Марио. Судя по далекому гулу в наушнике, он находится в вертолете, который кружит над зданием бывшего рыбозавода и ярким прожекторным лучом распарывает сгущающиеся сумерки, заглядывая в глазницы окон. «Ты зайдешь один», — переставая юлить и заигрывать со зверем внутри него, ставит условие Лука. — Нет. — Цирк оглядывается на десяток людей Марио в броне, с пушками наготове, застывших на дороге в нескольких метрах позади. — Нет, я пойду не один. — Цирк слышит полный облегчения выдох Марио в наушнике, но добавляет, вновь обернувшись к Атласу. — Я пойду с ним. «Хорошо», — подумав недолго, откликается Лука. Атлас слишком слаб для Луки, чтобы принимать его за угрозу. Практически беззащитен. — Цирк! — вновь предупреждает голос Марио. — Наши тепловизоры… — Я знаю, — раздраженно, как от мухи, отмахивается Цирк. В здании не меньше тридцати лишних «переменных». Но у Цирка нет другого выхода. В случае провала Лука без колебаний рискнет теми, кто находится внутри, включая себя. Но если инстинкты Цирка правы, даже у него есть слабость, которую он не поставит на кон. — Поверь мне, — просит Цирк. — Я сделаю это. «Там Герман. Я сделаю все». Передает свою пушку Атласу, расстегивает крепление, снимает шлем и роняет его на дорогу. Волосы тут же треплет налетевший порыв ветра. — Егор! — шипит Марио, судя по щелчку, переключаясь на внутреннюю линию. — Не смей! Остановись! — Все в порядке, ефрейтор, — произносит Цирк ровно. Смотрит на Атласа коротко, снимает перчатки, расстегивает ворот и по одной цепляет застежки. Избавляется от внешней грудной пластины, неплохо защищающей от когтей пришелюг, сбрасывает на дорогу куртку и внутренний слой брони. Выбирается из плотного комбинезона, оставляя на себе из экипировки только ботинки на тугой шнуровке. На фоне амбалов Марио, застывших позади и ждущих приказа без единого комментария и лишнего выдоха, как некогда ждал сам Цирк приказов Клима, он, должно быть, выглядит голым. В одной футболке, тонких штанах, с непокрытой шлемом головой. Цирк глубже сует наушник в ухо и переступает через кучу одежды и брони, будто сбрасывая старую кожу. Атлас, все еще вооруженный и защищенный до зубов, молча возвращает ему пушку и опускает забрало шлема. «Там, внутри, ты не сможешь подать мне сигнала, — сказал ему Цирк в одном из грузовиков по пути сюда. — Ни голосом, ни движением, ни взглядом. Лука услышит, как шевелятся твои глазные яблоки. Бесполезно. Там… каждый будет сам за себя». «Откуда ты знаешь, что он подпустит меня? — спросил Атлас, подсунув один из стилетов под пластину на левом предплечье. Он прищурился. — Если считаешь, что нужен ему только ты… — Атлас обернулся, убедившись, что сопровождавшие их солдаты Марио не слышат, погруженные в разговор, наклонился к нему и сказал: — Он не пустит никого из них. Как ты протащишь меня?» «Лука считает меня сентиментальным, а тебя — безопасным. — Потрясываясь от скорости езды на скамье в грузовике в объятиях ремней безопасности, Цирк медленно поднял на него глаза. — Ты понял?» «Более чем». — Атлас скупо усмехнулся. «Более чем, — говорит и теперь его взгляд сквозь забрало шлема. — Без сигналов». — Остаемся на позициях, ждем команды, — наконец раздается обращенный к его людям и пронизанный недовольством приказ Марио по внешнему каналу связи.

***

Фонарик на шлеме Атласа, когда он поворачивает голову, высвечивает на сырой, источающей холод и смрад стене незавершенную фреску, изображающую толпу изъеденных гнойными струпьями и лишенных глаз мертвецов, вереницей тянущихся по дороге. Путь их обрывается за пару метров до конца коридора и двери в бывший сортировочный цех. — Добро пожаловать… — слышит Цирк и лишь по тому, как застывает Атлас, крепче сжимая пушку, догадывается, что голос Луки, проникающий, будто зов трубы, и вместе с тем тихий, как еле различимый треск в эфире, звучит больше не только в его голове, — в Церковь Катастрофы. — У вас хуево с ремонтом, — с вызовом произносит Атлас, упирает приклад пушки в плечо и прежде, чем Цирк, объятый непривычным ступором, успевает схватить его за локоть или остановить другими способами, в несколько широких шагов оказывается у дверей и распахивает их мощным пинком. Створки со скрипом разлетаются в разные стороны, и коридор, толпы мертвецов на стенах и сырые потеки на полу затапливает ослепительно-ярким светом и влажной, ароматной духотой из глубин бывшего цеха. Вскинув пушку, Атлас застывает в проеме и обшаривает периметр взглядом через прицел. Цирк слышит его приглушенный рык: — Где он, ублюдок?.. Ответом ему служат молчание и эхом проносящийся мимо смех. Цирк медленно подходит к Атласу со спины. «Здесь очень тихо», — проносится в голове задумчивое. Возможно, место Лука выбрал не только из символичности и кошмарной росписи по стенам. Взгляд Цирка на мгновение обращается к потолку, откуда, расположившись мрачными рисунками вокруг огромной старомодной люстры, по-прежнему смотрят на происходящее внизу фигуры четырех всадников Апокалипсиса. И снова падает вниз, где конвейерные ленты для сортировки сдвинуты так, чтобы образовать посреди импровизированного зала узкий проход, устланный красным ковром. Ковровая дорожка ведет ровно вперед продолжением пути мертвецов из затхлого коридора — в царство света и сладких цветочных запахов. И кончается массивной железной лестницей. Атлас и Цирк одновременно поднимают головы: в новой, грянувшей, будто луч из прорехи в темном грозовом небе, вспышке света появляются очертания выступающей на высоте второго этажа площадки. Лука делает шаг ближе к перилам, вырастая из полутьмы бледным силуэтом в светлом просторном подряснике в пол. Русые мягкие волосы обрамляют его голову, будто венец с одной из фресок. Взгляд карих глаз находит Цирка и больше не покидает его, по тонким губам расползается знакомая робкая улыбка. — Я всегда говорил, Лу, — произносит Цирк, стараясь за усмешкой скрыть ужас видеть Луку таким. На вершине безумия, от которой, как Цирк надеялся все это время, тот однажды сумел бежать, — шиза «Ковчега» — опасная херн… Цирк сбивается на полуслове, делая непроизвольный шажок вперед. Из его горла вырывается мучительный хрип, когда он видит, как четверо в масках с изображением скорбящих, усеянных золотыми слезами лиц, подталкивают закованных в цепи по рукам и ногам Короля и Сашу к перилам площадки. Король скалится, вонзая зубы в тряпку, которой ему заткнули рот, вскидывает мутный взгляд на Цирка и трясет головой. Саша застывает неподвижно, прижатый животом к перилам. Правая сторона его лица разбита в драке и залита кровью. А широко распахнутые, полные отчаяния глаза устремлены прямо на Атласа. — Я вытащу твои кишки, — обещает Атлас тихим, вкрадчивым голосом, подняв пушку и, судя по положению прицела, метя ровно в голову Луки, — через рот. Если от него что-то останется. — Он всегда такой агрессивный? — вслух задается вопросом Лука, кажется, не обращаясь ни к кому конкретно, и щелкает пальцами. Четверо в масках по команде толкают Короля и Сашу на перила, и сердце Цирка делает кульбит — в следующее же мгновение те балансируют, беспомощно дергая ногами в воздухе и гремя цепями, на самом краю, над бортами конвейерных лент и острыми деталями механизмов, поблескивающих в свете люстры. Секунда. Отделяет обоих от падения вниз головой. Их держат за цепи только руки безликих «скорбящих» — прихожан Церкви Катастрофы. Цирк слышит шорохи, сгущающиеся вокруг них с Атласом. Кожу жжет мертвенный холод. Он узнает их запах. Ладан и смирна. Отголоски этих ароматов несли на себе те, кто напал на штаб на Васильевском, но Цирк понимает это лишь сейчас. В броне, с пушками наготове, закрытые шлемами, двадцать с лишним солдат проходят между рядами ближайших конвейеров и подступают со спины, отрезая все пути, кроме ковровой дорожки, ведущей к лестнице. — Познакомьтесь, — предлагает Лука со скромной улыбкой, — с моей дорогой паствой. — Твоей… — шепотом откликается Цирк. «У секты появился мессия, — проносится у него в голове, — несущий хаос и смерть… Говорящий истины... прямо в их головах. Не человек. Посланник их веры». Звук, который издает Атлас, похож на рев раненого зверя, нашпигованного свинцом. Он догадывается, как и Цирк, прежде, чем Лука облекает их общую мысль в слова: — Мои люди жаждут умереть за меня или вместе со мной. — Лука снисходительно смотрит на пушку в руках Атласа. — Глупый. Я же позволил вам пройти внутрь с игрушками. Но я не думаю, что моя смерть решит вашу проблему. — Что тебе надо? — спрашивает Цирк, глядя только на Короля, лицо которого становится красным от натуги. Петли цепей врезаются в его шею и грудь тем сильнее, чем надсаднее он дышит, безвольно повиснув на перилах, не в силах высвободить руки. Цирку мерещится, что в эти звенья закован сейчас и он. Он повторяет громче, хотя Лука расслышал бы и шепот: — Что тебе надо? — Ты, — отвечает Лука и легким взмахом руки приказывает скорбящим ослабить давление. Цирк переводит дух, когда видит, как подошвы ботинок Короля едва-едва, но вновь касаются площадки. — Твое место рядом со мной, Егор. С таким, как я. Король мычит и, тяжело дыша через нос, трясет головой, пытаясь брыкаться. Скорбящие тотчас туже затягивают цепи, заставляя его замереть. Цирк делает шаг вперед. Прежде, чем один из солдат Луки поспевает сбоку в попытке встать у него на пути, Цирк легким молниеносным толчком опрокидывает его на лопатки на ленту конвейера. Остальные, даже когда Цирк вспрыгивает на ленту и ставит ботинок солдату на грудь, мешая подняться, плотным роем передвигаются ближе вслед его перемещениям, но не поднимают пушки. Короткий взгляд в сторону Луки и его поднятой вверх ладони подсказывают — наброситься на Цирка с огнем или рукопашкой им мешают приказы их «мессии». «Твоя слабость, — думает Цирк, смелея от собственных мыслей, — в твоей силе. Ты отдаешь им команды вовсе не жестами, маленький лжец. Звук. Ты в их головах. На своей частоте. Ты держишь их звуком». Он медленно убирает ботинок с груди солдата и спрашивает, изображая искренний интерес: — Что ты имеешь в виду? — прежде чем играючи перепрыгнуть с одной ленты на другую. — Ты знаешь, что ты больше не человек, Егор. — Лука смотрит на него зараженными уверенностью, яркими глазами. — Знаешь, монстрами какого сорта нас сделали. — Продолжай, — лениво просит Цирк. Мелкая дрожь проходит током по всему его телу. Не время думать об Атласе или давать Луке повод заметить, что думает о нем. Не время оборачиваться. Цирк — сосредоточение девяноста процентов внимания Луки. Время играть на этом. — Очень интересно послушать, какого сорта я монстр. Цирк делает еще прыжок, оказываясь на соседней ленте. Проходит вдоль нее, сопровождаемый блуждающим роем солдат, движущихся в такт каждому его шагу, поспевающим за каждым его движением. Он чувствует себя будто в облаке саранчи. Цирк задевает взглядом вскользь кнопку старой пожарной сигнализации за стеклом на одной из стен. Еще одна конвейерная лента, и угол прицела не станет проблемой, но сейчас — взгляд Цирка лениво движется дальше, вновь цепко забирает в ловушку, отвлекая, взгляд Луки. — Ты прекрасно показал себя на Васильевском, — говорит Лука, и его голос странно дрожит. Цирк старается не радоваться раньше времени, ведь учащенный сердечный ритм попадется в поле распространения его силы и не останется незамеченным. Но Цирк уверен сильнее, чем раньше, что Луке сложно одновременно держать солдат звуком и говорить с ним. Тонкая рябь изъянов его работы потрескивает в воздухе. Лука добавляет, продолжая улыбаться: — Ты убил восьмерых, не задумываясь. Как я и полагал. Что я и хотел тебе показать. Ты другой — и больше никогда не станешь прежним. Думаешь… не настанет дня, когда в прицел твоих инстинктов попадут те, кого ты считаешь друзьями? Цирк вздрагивает, как от пощечины. Слова Луки ударяют его острее и ощутимее, чем он рассчитывал. Его взгляд невольно ищет встречи с глазами Короля. Тот упрямо трясет головой и отчаянно дергает плечами под лязг цепей. «Не верь ему». — И даже… — Лука подходит к Королю и, мягко запустив пальцы в его волосы, вздергивает его голову выше. — Он? «Не смей трогать его!» — колотится у Цирка в голове под интенсивную пульсацию крови и ихора в висках. Изгиб шеи Короля кажется слишком легкой добычей для крепких, как тиски, пальцев Луки, скользящих по его горлу. Зверь внутри Цирка лезет наружу, втягивая воздух ноздрями и каля его на вдохе, и хочет лишь одного в наступивший момент. Вцепиться Луке в кадык. — Время уйти со мной, Егор. Разодрать его. Уничтожить. Стереть в пыль. Цирк чувствует привкус ихора во рту из прокушенного языка и медленно облизывает онемевшие губы. — Ты спасешь его только одним способом. — Лука наконец отпускает голову и шею Короля и отступает обратно к центру площадки. Цирк давит звериное внутри себя с таким усердием, что грудь взрывается почти физически осязаемой болью. Но что бы ни говорил Лука, человек в нем выше. Сильнее. Они со зверем заодно. Они способны действовать вместе. Когда речь идет о Короле и его безопасности. — Каким же? — хрипло спрашивает Цирк и прыгает вновь. Конвейерная лента вздрагивает под его ногами. В нем пышет столько силы и злости, что он мог бы разбить вдребезги бетон и по колено врезаться в фундамент. Но эту силу он может направить в нужное русло. Сделать с ней то, что скажет человек. Цирк не ищет глазами кнопку старой пожарной сигнализации за стеклянной крышкой. Ему достаточно знать, что она там есть. — Избавив, — предлагает Лука невинно, — его от себя… Цирк ослепительно улыбается. Он поднимает пушку, которую держит в руке, и приставляет к собственному виску. Король, увидев это, захлебывается заглушенным тряпкой криком, превращающимся в жалобный стон. По лицу Луки пробегает тень. — Оу, — произносит Цирк, надув губы. — Ты разве не это имел в виду? — Нет… — шепчет Лука, вцепившись в перила, но Цирк слышит. Как слышит и усилившееся колебание воздуха, которое заставляет солдат вмиг облепить его кругом и начать беспорядочным роем карабкаться на конвейерную ленту, цепляясь за его ноги. — Нет! Не так! Сила Луки работает на максимуме. Его голос странно дрожит. Он целиком внутри звука. «Теперь». — Сюрприз-сюрприз, мудила, — провозглашает Цирк, скалясь во весь рот. Он стремительно вытягивает руку с пушкой в нужную сторону и нажимает на спусковой крючок. Стеклянная крышка разлетается. По цеху, усиленный эхом, разносится оглушительный вой пожарной сирены. Лука орет, зажав уши ладонями. Получив столько отдачи звука, что его чувствительный слух не выдерживает запредельную нагрузку. Он камнем падает на площадку, и его люди, пораженные криком Луки, раздающимся в их головах троекратно, падают, корчась от боли, тоже. За спиной спустя доли секунды раздается серия выстрелов: Атлас неумолим. Цирк прыгает по-звериному, касаясь соседней ленты и раскрытыми ладонями, и подошвами ботинок, и больше не останавливается. Если сила Луки — это звук, то его сила — скорость.