Любить русского

Вечер в Минске был синеватым и водянистым. Широкая улица словно вымерла, только из открытого на втором этаже окна дома напротив лилась бодрая немецкая композиция. Дмитрий не находил себе места. Закуривая очередную сигарету, он ходил по полутёмным комнатам, пытаясь в полной мере осознать случившееся. Ему никогда не приходилось сомневаться в собственном рассудке, он был психически здоров и, будучи врачом, прекрасно знал это. Следовательно, его встреча с Беловым не была видением или горячечным бредом. Максим действительно находится в плену у немчуры. Мысли Астафьева разбегались… На каких условиях тот существует рядом с Ветцелем? И зачем Фридриху, вообще, кто-то понадобился? Дмитрий прошёл на кухню и, не вынимая сигарету изо рта, налил в стакан воды из крана. Господи, до чего же странно было думать о том, что этот уже зрелый мужчина и есть тот забавный и так сильно раздражающий его когда-то мальчишка! Ему сейчас за тридцать. Но сколько точно? Астафьев попытался посчитать, но у него ничего не получилось. Самым странным во всей этой ситуации было то, что совсем незадолго до этой странной встречи он вспоминал Белова, думал о нём. С какой, спрашивается, стати? Сигарета обожгла губы. Мужчина вытащил её изо рта и сделал глоток воды, глядя на то, как покачивается за окном ивушка. Солнце, уже по-осеннему спесивое, медленно подкатывалось к линии горизонта, которую, конечно же, ввиду плотной городской застройки увидеть было нельзя. Этот солнечный свет был грустным, кротким, негреющим, словно злой волшебник наложил чары на светило, обещая лишь холодную и бесконечную зиму. Память вошла в сумрачную кухню ласково взяла Астафьева за руку и потянула туда, назад… Это был сентябрь. Кажется, середина месяца. — Дима, а как же завтрак? — спросила мать, видя, что сын уже стоит в коридоре и натягивает школьную куртку, пристально глядя на себя в зеркало. — Некогда, мам, — отрезал тот. — Я блинчики сделала… — Мне нужно быть в школе раньше, — хмуро взглянув на женщину, Дмитрий схватил с комода портфель и вышел из квартиры. Громко хлопнул дверью, показывая тем самым, что он не станет мириться с мягкотелостью матери! Как же его раздражало то, что она продолжала общаться с Беловой. Эта проклятая семейка не вызывала в душе Астафьева ничего, кроме ярости. Сволочи. Мрази. Подонки. И сынок вырастет таким же стукачом, как и его гнилой папаша… «А вот и он», — со злорадством подумал Дима, видя сидящего на ступеньке Максима. Тот сильно согнулся, явно зашнуровывая ботинки. — Эй, падаль! Здравствуй! — воскликнул брюнет и, не давая Белову шанса на то, чтобы удрать, с силой схватил его за волосы. Максим тут же выпустил шнурки и запрокинул назад голову. Застонал. — Подумал над своим поведением после нашей прошлой встречи? — с язвительностью спросил Дмитрий. — Д-да, — прошептал Белов. — Не слышу! — Да! Больно! — Не стыдно тебе быть сынком стукача? А? Как же земля тебя носит? — рассматривая покрасневшее лицо Белова, с ненавистью выплюнул Астафьев. — Мне стыдно… Совестно, правда… — с трудом выдавил парень. — Да ты трус, как и твой папаша! Исподтишка только и умеешь! — Это не так! Дима быстро выпрямился, Максим последовал его примеру. Астафьев ударил противника жёстко и резко, сжав руку в кулак, он с силой и наслаждением заехал им в лицо Белова. Из носа того брызнула кровь. Парень согнулся пополам и на серый бетон полетели алые капли. Астафьев схватил заклятого врага за шкирку и сбежал вместе в ним вниз по лестнице. Там он нанёс Максиму ещё несколько ударов в солнечное сплетение, потом, бросив его на пол, он расстегнул ширинку и вытащил член. Белов глотал кровь, постанывая от боли и потирая живот. Увидев, что именно делает Дима, он округлил глаза: — Ты что?.. Ничего не говоря, Астафьев с гадкой ухмылкой достал член и прицелился в Белова. В следующую секунду из головки брызнула золотистая струя. В подъезде стояла гробовая тишина, не считая тихого журчания. Облив Максима, Дима спрятал член, застегнул ширинку и вышел из подъезда с чувством глубокого удовлетворения. Как же ему теперь было стыдно за это! Максим просит помощи. И Дмитрий понимал, что не сможет отказать, что просто не имеет право. Почему — неважно. Он сделает всё, чтобы спасти Белова.

***

Утро встречало проснувшихся влажными полосками на оконных стёклах. Ветцель принял горячий душ и облачился в идеально свежую форму. Он всегда любил выглядеть ухоженно. Без фанатизма, но так, чтобы привлекать внимание опрятностью и чистотой. Фридрих чувствовал неприятную тяжесть в районе сердца, и виной тому был чёртов русский. Когда-то давно, ещё в начале войны, Ветцель решил, что обязательно заведёт себе «личного славянина». Он будет пробовать на нём все те виды удовольствий, о которых приходилось лишь мечтать. Но никогда Фридрих не предполагал, что этот самый славянин займёт место в его сердце. С Беловым всё сразу пошло наперекосяк. Тот взгляд, полный твёрдости и готовности умереть, что Максим швырнул в него, как небо бросает лучи молний, покорил немца в самое сердце, но тогда он ещё этого не понял. Зато теперь, по прошествии некоторого срока, мужчина всё больше осознавал, что влюблён в Белова. Фридрих не был из числа тех, кто бегут от любви всегда и везде. Но любить русского — это слишком. Это больная любовь, которая, возможно, возникла из-за применения Максом его русской магии. Она есть у славян, как и у жидов — нацист прекрасно это знал. И это тёплое больное чувство, что зародилось в душе, мешало Ветцелю осуществить все те сексуальные изощрения, которые он планировал проделать с человеком, к которому будет относиться просто как к кукле для получения удовольствия. Как, спрашивается, ему теперь быть? Ветцель знал, что если об его чувствах прознает начальство, это подпортит ему репутацию. Русский — это не жид, конечно, отношение к таким связям мягче, но ведь это должен быть просто секс! Славянин обслуживает немецкого офицера — и всё. А любовь… Ну на кой чёрт она ему? Фридрих медленно отворил дверь в комнату Белова. Максим сидел на кровати, глядя в окно и о чём-то думая. Штерн не нашёл у русского никаких болезней, а не верить такому профессионалу у Ветцеля не было повода. — Будь ты проклят, — отчеканил немец стальным голосом. — Взаимно, — прищурившись, с нескрываемой ненавистью ответил Белов. Фридрих медленно прошёл в комнату. Склонив голову набок, он внимательно смотрел на своего пленника. В душе неожиданно мощно схлестнулось желание убить его и зацеловать. Его любовь была красной кровью на чёрном снегу. Рука нациста дрогнула — в какой-то момент он даже подумал достать револьвер и закончить то, что только что началось. Совсем юные, только что родившиеся чувства… — Ты — моя вещь. Запомни это. И жизнь этой девчонки зависит только от тебя, — чуть понизив голос, небрежно добавил Ветцель. Максим вздрогнул, понимая, что немец в курсе, что он уже знаком с Раисой. Видимо, выведал это у неё. — Ну что ты хочешь? Чтобы я ежедневно пересчитывал тебе кости? Или ты способен говорить нормально, как говорят люди? Ты ведь не совсем нормальный человек, я понимаю, — Ветцель сжал подбородок русского и слегка наклонился к нему, внимательно вглядываясь в его глаза. Голубой взор Фридриха был прохладен и льдист. Белов взглядом выразил всё то, что чувствовал. Почти всё. Та надежда, которую зажёг в его душе Астафьев, была тайной, скрытой ото всех. Немец накрыл губы Максима своими, прохладными и имеющими привкус мятной зубной пасты. Белов содрогнулся от отвращения, когда настырный горячий язык ворвался в его рот и принялся там хозяйничать. Фридрих целовал Максима довольно долго, пока у обоих не перехватило дыхание. Разорвав поцелуй, Ветцель рвано выдохнул и отпустил подбородок Белова, сразу же оставляя на его щеке звонкую оплеуху. Неожиданная ярость сковала душу. Как этот проклятый русский смеет зарождать в нём нежные и тёплые чувства?! — А сейчас я устрою для тебя водные процедуры. То лёд, то пекло. Думаю, тебе не понравится, хоть у тебя и здоровое сердце, в какой-то момент ты отключишься, а я буду смотреть и наслаждаться, — холодно произнёс Ветцель и слегка улыбнулся, а затем порывисто вышел из комнаты. И на душе почему-то стало не только волнительно, но и горько. Видеть страдания Белова ему будет приятно и неприятно одновременно. Ну что это за проклятие?