Прекрасный цветок "Поднебесного сада": Орхидея

Чимин просыпается от звука гонга и слышит шевеление в соседних комнатах: кисэны потихоньку встают, начинают собираться, выполняя привычные утренние ритуалы, но сам он подниматься не спешит, продолжая апатично лежать на боку, вновь оживляя в памяти картины минувшей ночи. Грудь сдавливает неприятное, сосущее чувство, и собственное поведение рассматривается как верх безрассудства. Таких, как он, наказывали и за менее «страшные» проступки. И если Чимин не будет держать под контролем свои эмоции, то может лишиться всего в течение короткого взмаха ресниц. Мало того, что хозяйка задаст ему хорошую трепку за то, что отвадил самого перспективного клиента, так еще есть вероятность, что *ходжаны нагрянут с минуты на минуту, скрутят его под белы рученьки и уведут. Куда уведут, он не знает, а фантазировать на эту тему особого желания нет. Чимин морщится, кляня себя на разный лад, и больно прикусывает нижнюю губу. Он ощущает, как нечто липкое и скользкое стягивает внутренности, вызывая острый приступ тошноты. Раздается второй удар гонга. Чимин не реагирует, уставившись невидимым взглядом в пространство перед собой, и мысленно покачивается на тихом шелестении бамбука, доносящегося через открытое окно. Ему не хочется есть, но больше всего не хочется видеть лица других кисэн, которые наверно уже вовсю обсуждают его провал. Он желал бы вечно так лежать, пока кости не истлеют, и от него не останется кучка пепла. Покои прошивают густые пучки переливающегося солнечного света, который скользит по стенам, золотыми лужицами растекается по полу, наполняя помещение яркими красками нового дня. Юноша борется с подступающими слезами, вдыхая полной грудью душистый запах цветущей сакуры и замечает пару принесенных ветром нежно-розовых лепестков, застывших на полу. Почувствовав рядом пустоту, он оборачивается и видит помятое нижнее одеяло, выглядывающее из-под наполовину скатанного верхнего. Тэхён ушел. Одиночество наваливается, подобно грузным мешкам с мукой, которые перетаскивают из телеги работники маленьких лавчонок под недовольную ругань торговцев. Чимин начинает тихо плакать, подтянув ноги к груди и прижав подушку к лицу, чтобы никто не слышал сквозившее в его голосе отчаяние. Кисэн режет остро, как нож, жалит, как пчела, свободно летает, как бумажный змей без веревки. Так почему же он чувствует себя сорванным прежде положенного срока цветком, безжалостно втоптанным в землю равнодушной ступней? — Чимин-и? — раздается одновременно со щелчком отъезжающей в сторону двери. Юноша быстро смахивает остатки слез с ресниц и рукавом спальной рубашки вытирает мокрые разводы на щеках. Повернувшись, он упирается взглядом в Сокджина, который смотрит на него с сочувствующей улыбкой на полных губах. Не говоря ни слова, он подходит ближе, садится на футон и манит Чимина к себе лёгким взмахом руки. Тот послушно подползает, располагая голову на чужих коленях, и, всхлипнув, вздыхает, когда теплая ладонь ложится на макушку и принимается ласково ее поглаживать. — Я был ужасен вчера, да? Сокджин мягко его стукает и хмурит брови. — Не говори ерунды. Ты просто перенервничал. В последнее время на тебя оказывают большое давление, вот ты и решился на маленький бунт. — Хозяйке вряд ли понравится такое объяснение, — горько усмехается Чимин. — Она не сделает ничего из того, что может тебе навредить, — отвечает Сокджин, щипая его за кончик носа, — за это можешь не волноваться. Ты ее главная ценность. Госпожа Ли — деловой человек и не станет бить по собственному кошельку. — Весь последний месяц я только и слышу: «Тебе пора обзавестись покровителем», «Твоя весна не вечна, выбери того, кто захочет ее приобрести, пока она не отцвела», «Ты не *конджу, спустись на землю» и все в подобном роде, — жалуется Чимин, высвобождая напряжение последних недель. — Я устал, хён. У меня нет ничего своего, даже собственное тело мне не принадлежит. — Такова незавидная участь всех кисэн. Ты ведь знал, что рано или поздно этот момент наступит. Мы не становимся кисэнами, чтобы наслаждаться жизнью, мы становимся ими, потому что у нас нет другого выбора. — Но я не хочу… — Чимин-и, наши желания не имеют значения, — в голосе Сокджина звенят нотки грусти. — Вспомни Тюльпана. Он тоже долгое время не мог примириться с миром, в который его, не спросив, толкнули, но теперь он вполне доволен. Его покровитель — хороший человек и очень добр к нему. — Но что если, — Чимин резко садится и заглядывает в глаза цвета ореховой скорлупы, — что если я не хочу доброты? — Почему? — удивляется Сокджин, пристально всматриваясь в ответ. — Доброе отношение приятно всем. Если, конечно, ты не желаешь чего-то большего, о чем даже не смеешь спросить. Он попал в точку, и Чимин пристыжено отводит взгляд, ничего не говоря. Ему удается не давать волю слезам в присутствии посторонних, но изредка одна или две капельки все же просачиваются, как смола сквозь кору дерева. — Скажи мне, чего ты хочешь? — Чего-нибудь другого, — туманно изрекает юноша, пожимая плечами. — Тебе уже восемнадцать лет, Чимин-и. Ты больше не дитя и должен понимать, что жизнь не похожа на ежевечерние увеселения. Иногда она не более чем борьба, начиная с момента рождения, бесконечный поединок изо дня в день. Чимин наверно никогда не устанет поражаться мудрости Сокджина. Несмотря на молодое, почти детское лицо, он кажется намного старше своих лет. Словно в этом гибком, подтянутом теле живет многое повидавший на своем веку старец. Поэтому с ним всегда интересно разговаривать, и если Чимину необходим совет, то не возникает вопроса, к кому за ним обратиться. — Но это несправедливо. — Да, а еще жестоко, — согласно кивает он, — но никто не в силах изменить своей судьбы, переписать предначертанное свыше. — Неужели ты ни о чем не мечтаешь? — пораженно спрашивает Чимин. Он впервые переживает подобные минуты откровения с Сокджином и страстно стремится извлечь из них максимум информации. Собеседник хмыкает, в глазах плещется печаль, которую юноша ощущает всей своей душой, и на сердце от этого становится очень тоскливо. «Такие хорошие люди, как Джин-хён, не должны страдать, — думает он, — они заслуживают от жизни только всего самого лучшего». — Мечты, Чимин-и, как искусно выполненные шпильки. Они подходят юности, когда же лицо покрывается морщинами, даже одно украшение в волосах выглядит глупо и неуместно. — А ты… — Чимин запинается и краснеет, неуверенный в том, стоит ли вторгаться в чужую личную жизнь, но подмеченная прошлым вечером картина вспыхивает в памяти и не желает исчезать, поэтому он собирается с духом и на одном дыхании выдает, — тебе нравится господин Ким? Сокджин теряется и рефлекторно скрещивает руки на груди, будто защищаясь. — Сын Председателя — хороший человек. Я рад, что он является моим постоянным клиентом, — осторожно отвечает он. — Я не об этом. Ты испытываешь к нему, ну знаешь, чувства? — Наши отношения с господином Кимом построены на обоюдной выгоде: они удобны ему и прибыльны для меня. Если в подобный союз примешивается страсть, то ничем хорошим это не закончится. — Ты лукавишь, — понижая голос, произносит Чимин. — Я наблюдал за вами вчера, и ты вел себя с ним не так, как с другими клиентами. — Хочешь совет, Орхидея? Чимин вздрагивает. Сокджин в очень редких случаях обращался к нему по имени, которым его нарекла хозяйка кёбана. Это значит, что он дошел до места, куда ему вход запрещен. — Если желаешь сохранить свой успех и душевное равновесие, ты и только ты должен контролировать отношения с мужчиной, не позволяй ему брать над собой верх. Тэгун — твой шанс в жизни. Да, у него тяжелый характер, но также очень много денег, и он не боится их тратить на то, что приносит ему удовольствие. Не удивлюсь, если он ожидает от тебя больше, чем в свое время сын Председателя ожидал от меня. А теперь приведи себя в порядок и приходи в кёбан. Госпожа Ли хочет тебя видеть. Чимин открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но каменная непреклонность на прекрасном, почти совершенном овальном лице Сокджина не позволяет ему это сделать. Поэтому он молча смотрит, как тот поднимается на ноги и поспешно скрывается за дверью.

***

Чимин топчется на пороге, по крохам собирая все имеющееся в запасе мужество перед встречей с хозяйкой. Он не имеет ни малейшего понятия, что уготовил ему этот день, но кожа неприятно зудит от нервозности, сковавшей каждый мускул изнуренного недолгим сном тела. Когда напряжение достигает апогея, и юноша готов взорваться от обилия и силы нахлынувших чувств, он дает знать о своем присутствии и, получив разрешение войти, дёргает деревянную панель, резко шагая внутрь. В кабинете хозяйки Чимин бывал, как и все остальные кисэн, довольно часто — здесь он получал советы и наставления, выслушивал редкие укоры и более частые слова похвалы. В этой комнате больше всего чувствуется подавляющая энергетика ее владелицы: еле заметный аромат лаванды от вышитых подушечек, статуя кошки с поднятой лапкой в углу, многочисленные книги в плотных кожаных переплетах, изящная чернильница и свитки на низеньком столике в углу — все дышит аурой госпожи Ли. Отвесив низкий поклон, Чимин замирает натянутой струной и едва заметно дрожит. Потом, посчитав это за малодушие, берёт себя в руки и с вызовом задирает подбородок. Женщина смотрит на него со снисходительной усмешкой, хотя ее глаза продолжают оставаться серьезными. Он подбирается, заставляя голос звучать ровно и уверенно, после чего говорит: — Вы хотели меня видеть, госпожа. — Хотела. А теперь смотрю и даже не знаю, что тебе сказать, — вкрадчивая доброжелательность ее тона пугает. Чимин теряется. Он был готов к яркой вспышке гнева, к возможной пощечине, которая алым цветком расцвела бы на левой щеке, к вполне заслуженной брани, но хозяйка пребывает в подозрительно хорошем расположении духа. И это по идее должно его успокаивать, но юноша лишь сильнее стискивает челюсти, настраиваясь на самое худшее. — Выпьешь со мной чай? — госпожа Ли жестом приглашает его присесть напротив. Чимин не горит желанием принимать участие в чаепитии, но хватается за эту возможность с отчаянием человека, медленно увязающего в трясине. Быть может, после приятной беседы, если он будет достаточно покладист и послушен, она сжалится над ним? Как хозяйка вообще собирается поступить? Какое наказание за оплошность приготовили для него? Снедаемый вопросами юноша присаживается на темно-зеленую подушку и с опаской наблюдает, как женщина достает вторую чашку и аккуратно берется за округлый кувшин, придерживая кончиками пальцев маленькую крышечку. Китайский фарфор, белый и тонкий, как лист бумаги, таинственно мерцает, из узкого горлышка начинает литься бледно-желтая жидкость. — Си-Ху Лун-Цзин, — поясняет она, разливая чай, — мой любимый сорт. Попробуй. Чимин делает осторожный глоток, смакуя легкую маслянистую консистенцию, и ощущает, как рот заполняет медово-ореховый вкус, оседающий на языке мягкой цветочной сладостью. Его глаза в удивлении распахиваются. — В переводе с китайского это значит «Колодец дракона с озера Си-Ху», — улыбается хозяйка, забавляясь реакцией Чимина. — О нем упоминается в знаменитой *«Жо инь». Ты помнишь текст? Юноша задумывается, тщательно перебирая сотни заученных строк, пока не отыскивает нужную. — «На Западном озере есть чай под названием «Колодец Дракона». Там пики Южных гор встречают туманные зори, и летят водопады в тёмные ущелья, и камни растут…». Госпожа Ли выглядит довольной, и Чимин начинает думать, что у него есть шанс выбраться отсюда «живым». — Один из плюсов мира, — говорит она, отпивая из своей чаши, — нам становятся доступны диковинные товары, благотворно влияющие не только на тело, но и на душу. От незатейливого разговора о политике, они плавно переходят к вчерашнему происшествию. Сейчас, когда воспоминания чуть поблекли, все случившееся кажется Чимину сном — нелепым и смущающим, но одновременно пугающе реалистичным. — Ты очень меня огорчил своим поведением, Орхидея. А ведь я предупреждала: прикуси свой острый язычок и будь милым. Неужели это так сложно? Ты работал и с более тяжелыми клиентами, при этом ни разу не возникло проблем. Что же случилось? — Я не знаю, госпожа. Возможно, я перенервничал, — сбивчиво отвечает он, опуская взгляд. — Брось! Оставь эти сказки для кого-то другого, я не настолько глупа. — Но я, правда, не знаю, что на меня нашло. Я не хотел ему грубить, это получилось само собой. — Тебе повезло, что тэгун к тебе благоволит, в противном случае ты бы получил наказание палкой. Чимин округляет глаза, мысленно воздавая похвалу всем известным духам и божествам. Телесные наказания в кёбане применяются только за действительно серьезные проступки. Кисэн не секут прутьями, чтобы не портить кожу, вместо этого практикуются удары бамбуковыми палками по пяткам. Чимин лишь раз прочувствовал на себе всю суровость этого воспитательного метода, когда в одиннадцать лет подрался с одним из воспитанников. Три удара, а он до сих пор помнит, как нестерпимо больно это было. Количество нанесенных ударов определяется из расчета тяжести совершенного деяния. В свете недавних событий, Чимин неделю не смог бы нормально передвигаться, уже не говоря о том, чтобы танцевать. — Хотя это послужило бы тебе хорошим уроком. Я тебя слишком разбаловала, и ты забыл своё место, мальчик. Но, — черты лица хозяйки смягчаются, — тэгун лично распорядился, чтобы твоя провинность была прощена. — Он заступился за меня? — недоверчиво переспрашивает Чимин. — Более того, он заплатил в два раза больше за проведённый в стенах кёбана вечер. — Но почему? Госпожа Ли качает головой, издав неопределённый смешок — Возможно, твоя дерзость пришлась ему по вкусу, или он по-своему желает разобраться с тобой. — Что вы хотите этим сказать? — Чимин нервно сглатывает, ощущая сухость во рту. — Только то, что если, вернувшись, он пожелает провести с тобой время наедине, лучше тебе согласиться, потому что я больше не проявлю подобной благосклонности. — Выходит, я теперь вообще ничего не решаю? — Не в этот раз, мой нежный цветок. Я не намерена упускать такой крупный улов из-за твоей гордыни. Чимин надевает на лицо привычную маску отстраненности и послушания, молча кивая в знак согласия. — Ответь, почему ты так упрямишься? Тэгун молод, красив, думаю, и любовник из него хороший. Остальные мои дети тебе завидуют. Отчего же ты воротишь свой прелестный носик? — Разве это уже имеет значение? Я выполню ваше пожелание, буду ласков и приветлив. А когда дело дойдёт до постели, обслужу тэгуна по высшему уровню. Вам не о чем переживать, госпожа. Я больше не доставлю вам неприятностей. Его слова прозвучали так отчетливо в тихой комнате, как будто кто-то ударил в колокол.