Прекрасный цветок "Поднебесного сада": Орхидея

В течение нескольких следующих дней погода, будто проявляя солидарность, стоит пасмурная и дождливая, и лишь к концу недели снова появляется солнце. Первое время стыдливо прячась среди облаков, оно прогревает землю, щедро смоченную обильными осадками, но, постепенно распаляясь, светит все ярче и увереннее, так что совсем скоро Чимин не знает, куда деваться от разлитой в воздухе духоты. Сладкое дыхание лета тонкими отголосками доносится со стороны моря, вместе с пропитанным йодом освежающим бризом, который остужает вспревшую кожу. Чимин делает глубокий вдох и, прикрывая лицо пестрым зонтиком с изображенным на рисовой бумаге горным пейзажем, спешит в сторону небольшого храма, расположенного на холме, у кромки леса, где договорился встретиться с Тэхёном. Пропитанный духом кисэн до мозга костей, он избегает прямых солнечных лучей из-за страха обзавестись веснушками. Белая рубашка мосиджоксам из ткани рами приятно ласкает кожу, свободные серые брюки момпе не сковывают движение, и Чимин чувствует в теле небывалую легкость, хочется раскинуть руки и бежать — не важно куда, просто вбирать в себя упоительное ощущение свободы, свист ветра в ушах и слушать, как звонкий смех вольной птицей вырывается из груди, уносясь в небесную синь. Не обращая внимание на посторонний шум, юноша сосредоточенно пробирается вперед, тихо напевая отрывок из японского эпоса. Мелодия летит, накладываясь на гулкий стрекот цикад, и розовые лепестки в причудливом танце опускаются на землю. Зачарованный этой картиной, Чимин останавливается и, прикрыв веки, напрягает слух, как его когда-то учила наставница Хо — «только когда не смотришь, начинаешь по-настоящему видеть». Звуки опадающих цветков наполняют сознание, распадаясь на ноты. Один лепесток со звуком «фа» срывается с высокой ветви, другой со звуком «ре» — с низкой. А если оказаться на улице в погожий день, когда дует влажный ветер, то на заднем участке кёбана можно услышать, как отяжелевшие от росы цветы издают звуки «ля-до-ре-ми-соль» — грустную мелодию кэмёнчжо. Благодаря занятиям наставницы Хо Чимин научился чувствовать и оценивать звуки не ушами, а телом, которое словно превратилось в «музыкальную бочку». Он заранее может предугадать высоту звука, который готов выскочить из горла, его глубину, окраску и даже его тяжесть. Чимин резко распахивает глаза, на языке крутится мелодия. Когда она, словно свист, войдя в пищевод, пометавшись в животе, была готова, взрываясь, вырваться изо рта в виде песни, он ее глотает, глуша в зародыше. Настроение резко падает, и брови повторяют изящное падение кружащегося перед глазами нежного лепестка. Остаток пути он преодолевает намного быстрее, сконцентрировавшись на цели и не отвлекаясь по сторонам. «Поднебесный сад», как и другие кёбаны квартала «Ив и цветов», находится в предгорьях, немного в стороне от поселений. От них до ближайшей деревни всего минут пятнадцать пешего хода. Тропа, которой следует Чимин, огибая холм, уводит в скалистые горы, подальше от людей. У них с Тэхёном есть несколько часов, прежде чем с островерхих пиков начнет спускаться вечерний туман, серебристой змеей стелясь по траве. Кухарки разожгут жаровни, начнут готовить закуски для гостей, а им самим нужно будет вновь влезать в тяжелые наряды, напяливать парики, мило улыбаться и сочиться любезностью. Плотнее запахнув накидку, Чимин ускоряет шаг. Храм, куда он направляется, был покинут уже давно. Кажется, люди воздавали здесь молитвы и последний раз зажигали священные палочки с благовониями в период правления династии Корё. Его деревянная крыша частично сгнила, но каменные стены стойко сдерживают натиск времени, лишь уголки массивных плит скрошились, будто по ним прошлись грубым тесаком. Во внутреннем дворе бьет родник. Прозрачные струи ключевой воды с журчанием стекают в огромную чашу — при желании Чимин мог бы поместиться в ней целиком — и сбегают по желобу, давая начало ручью. Тэхёна он застает неподалеку сидящим на небольшом поросшем мхом камне. — Говорят, что время, подобно стреле, летит быстро, — с улыбкой произносит он, — оно замирает, когда выбираешься на природу, созерцаешь ее красоты и через них соприкасаешься с вечностью. Прошлое, настоящее и будущее сливаются воедино и перестают что-либо значить. — Но когда находишься в стенах кёбана, время движется в три раза быстрее, чем в мире обычных людей, где сутки делятся на три части: утро, день и вечер, — подхватывает Чимин, опускаясь рядышком и сцепляя руки в замок. — Мы же владеем только днем и ночью. День — это время для подготовки к ночи, он короткий, как проблеск солнца в пасмурный день, основное же время — ночь, в ней проходит вся жизнь того дня. — Знаешь, порой мне кажется, что существование вообще не имеет смысла и не поддается никакой логике, — в голосе Тэхёна звенят нотки скрытой печали. — Мне тоже. Кисэн рождается «наполненная» весельем, а я вот чувствую лишь одну усталость. — Она прижала тебя к стенке, да? — Если я не раздвину ноги перед тэгуном, может случиться что-то похуже наказания палками, — вздыхает Чимин, скользя невидящим взглядом по живописному пейзажу. — Так что да, меня прижали к стене, Тэ. — Если задуматься, то все не так плохо. Ты мог бы достаться кому-то вроде янбана Хван Хичоля или генерала Син. Они оба вздрагивают от омерзения и погружаются в молчание, задумавшись каждый о своем. — Ты тоже чувствовал это в свой первый раз? Чимину не нужно уточнять, что значит таинственное «это», Тэхён и так сразу понимает, что он имеет в виду, и просто кивает, срывая длинную травинку и бездумно вертя ее между пальцами. Они раньше не затрагивали эту тему: Тэхён предпочитал обходить ее стороной, а Чимин тактично избегал расспросов, чтобы не тревожить друга, оживляя неприятные воспоминания. — Я был так напуган, что не было сил даже выплакаться. К счастью, тот день остался в прошлом, как и мои страхи. Теперь я сам выбираю, с кем проводить ночь, и это единственное право, которое у меня есть. Чимин обнимает его за талию, привлекая к себе, ощущая, как в плечо упирается взъерошенная каштановая макушка. Болезненная нежность вперемешку с грустью, растекается в груди, впиваясь в кожу сотней невидимых игл. — Странный человек этот тэгун, — вдруг произносит Тэхён, — не верит в предсказателей, но полагается на судьбу. Чимин усмехается, зная болезненную тягу друга ко всему непознанному. Несмотря на возраст и род деятельности, он в определенных моментах продолжает напоминать ребёнка. Как малое дитя, Тэхён верит преданиям старины, повествующим о разных чудесах и волшебных существах, о магах и зачарованных предметах, коснувшись которых можно перенять наложенное на них проклятие. Чимину эта убеждённость кажется милой, и он в каком-то смысле даже поощряет данное пристрастие. К тому же держащие путь из дальних земель странники частенько рассказывают им о людях, владеющих древним магическим знанием, которое было почти забыто и стёрто со страниц истории, превратившись в сказки. Они скрывают свою сущность, бережно храня и передавая мудрость лишь горстке избранных, чтобы их искусство продолжало жить и не было утеряно навсегда. В такие моменты, когда голос рассказчика затихал, глаза Тэхёна светились восторгом, в них словно рождались звезды. Он походил на выходца из иного мира, вольного и дикого, чудесного и странного, прибежища *квисинов и прочих духов. Юноша и сам был как дух — игривый *емдже, пришедший из ниоткуда, но ставший вдруг очень важной частью жизни Чимина. Он уверен: лишив его этого, отняв дневные грезы, можно разрушить его суть, убить то, что делает Тэхёна… Тэхёном. Поэтому Чимин свято чтит хрупкую веру, ревностно оберегает от любого, кто посмеет бросить на неё хотя бы тень. Как-то раз он даже подрался с Чанелем, который дерзнул заявить, что это все чепуха, а Тэхёну пора повзрослеть, из-за чего тот в слезах убежал в рощу. Он и сейчас, подобно волчице, защищающей своих детёнышей, перегрызет глотку любому ради друга. — Но в речах тэгуна звучал голос разума, — мягко замечает Чимин, запуская руку в густые пряди каштановых волос и нежно их перебирая. Тэхён мурчит и, зажмурившись от удовольствия, жмётся ближе, вызывая на губах улыбку. — Он тебе понравился. Рука Чимин замирает, а тело каменеет. Тэхён открывает глаза и смотрит внимательным, проникающим сквозь оковы плоти взглядом. — Большей глупости я от тебя ещё не слышал, — фыркает тот, стараясь сохранять невозмутимость. — Ты знаешь, что я прав, поэтому злишься. — Я не… — Чимин осекается, глядя на иронично вздернутую бровь, и вздыхает, — с чего бы это? Ты же слышал его, он просто несносен. В моменте мне даже захотелось его ударить. — О чем и речь, — пожимает плечами Тэхён, — прежде ты так бурно на клиентов не реагировал. — Я и с королевским отпрыском раньше тоже дело не имел. — С красивым. — Что? — С очень красивым отпрыском, — усмехается Тэхён. — С нахальным, заносчивым, грубым, самоуверенным, бесстыдным, крайне раздражительным и абсолютно невозможным, — чеканит Чимин, попутно загибая пальцы, — мне продолжать? — Не утруждайся, все самое главное я уяснил, — Тэхён ехидно подмигивает, уворачиваясь от занесённой для подзатыльника ладони. Вскочив на ноги, они начинают кружить вокруг храма, ловко лавируя меж разбросанных по периметру глиняных столбиков и заливисто хохоча. Потом, обессилев, заваливаются на усыпанную листьями землю и переводят сбившееся дыхание. — Как думаешь, он придёт сегодня? — Чимин нервно перебирает складки на момпе, скользя взглядом по светло-голубой глади неба. — Уже соскучился? Тэхён ойкает от прилетевшего в левый бок тычка и недовольно хмурит брови. — Этот тэгун на тебя плохо влияет, — а потом, подумав, продолжает, — а ты хочешь этого? — Не знаю. И да, и нет. С одной стороны, я не хочу уступать воле хозяйки и раньше положенного оказаться в его постели. С другой стороны, меня впервые не оценили по достоинству, это задевает. — Я понимаю, ты привык купаться во всеобщем восхищении, но, как ты верно заметил, Мин Юнги — тэгун, его поведение отличается от манер янбанов, с которыми мы привыкли иметь дело. Но, — Тэхён забавно выставляет палец вверх, — от этого он не перестаёт быть мужчиной. — И что это значит? — Боже, ты не Орхидея, ты *Герань, — Тэхён издаёт тяжелый стон и закатывает глаза. — Не строй из себя глупца. Ты же заметил, как он на тебя смотрел. — Это должно меня утешить? — горько усмехается юноша, снова погрустнев. — Самая лучшая участь для кисэн — найти богатого покровителя, пока юность не отцвела. А если он будет молод и привлекателен, то считай, ты на седьмом небе, — отбросив ребячество, ровным тоном говорит Тэхён. — Не упускай возможность, Чимин-и, вполне вероятно, это твой единственный шанс обрести счастье. — Разве можно стать счастливым, променяв клетку со стальными прутьями на золотые? — Я уверен лишь в одном: у тебя с тэгуном есть эн. Об этом мне поведали магические камни. — Ты гадал на меня, Тэ? Шутишь? — Чимин округляет глаза, удивленный признанием друга. — Тебе известно, что я никогда не шучу касательно таких серьезных вещей. Эн — кармическая связь, прослеживающаяся в течение всей жизни, согласно которой каждый человек воспринимается как брусок глины, на чьей мягкой поверхности всегда остаются отпечатки пальцев того, кто до них дотрагивается. Чимин признает, что «прикосновения» Мин Юнги оставили в его душе самый заметный и глубокий след. Но поверить в то, что встреча с самонадеянным тэгуном является для него судьбоносной, юноша отказывается. Словно прочитав его мысли, Тэхён усмехается: — Не делай такое лицо, я же не утверждаю, что он твоя вторая половина. Но если господин Ким не соврал и тэгун действительно верит в предопределение, почувствовав эн, он не отпустит тебя. Чимин с тяжелым сердцем отворачивается, устремляя взгляд в бугристое подножие гор. В поле зрения попадает прилетевшая неизвестно откуда белоснежная цапля с черной ленточкой-косой на голове, которая, взмахивая крыльями, мягко приземляется на поле, усеянное цветами красных георгинов, издалека похожее на кроваво-алое озеро. Чимин наблюдает за ее грациозными движениями ног, как элегантно изгибается тонкая длинная шея, втайне завидуя этой величавой птице, широкому размаху ее крыльев, благодаря которым она может переместиться в любую точку земного шара. Человек, проживающий в огромном доме, окруженный множеством красивых и дорогих вещиц, может кичиться ими, выставляя на зависть и потеху другим. Но в тот момент, когда вдруг начинается пожар, ему приходится быстро выбрать лишь несколько самых важных предметов, которые представляют для него наибольшую ценность. После разговора с Сокджином и госпожой Ли, размышляя над словами, сказанными Тэхёном, Чимин понимает, что горит он сам, его собственная жизнь, и надо бы как можно скорее сориентироваться в этом хаосе из дыма и огня, найдя хоть что-то, что станет его смыслом после обряда *хвачхомори, когда он лишится последней вещи, которая ему пока еще принадлежит.

***

Пребывая в своих мыслях, Чимин рефлекторно, полагаясь на мышечную память, перебирает пальцами струны на каягыме и исподлобья поглядывает в зал. Вечер только начался, но в кёбане непривычно шумно и многолюдно. Одна группа более молодых мужчин развалилась в углу и как раз допивает второй кувшинчик соджу, отпуская сальные шуточки по поводу окружающих их кисэн. Изредка до его слуха доносятся звуки падающих на стол хватху с рисунками би, пхун и чхо, означающими дождь, ветер и траву, — резкий хлопок, возникающий, когда игроки бьют картой сверху вниз, перекрывая карту другого игрока, за которым следуют громкие выкрики «сата» или «пас». Другие, постарше и посолиднее, с удовольствием поедают заботливо приготовленные кухарками блюда: нежнейший *хобакчжон, воздушный *дальгальцим, жареного в соусе с острыми приправами угря, моллюсков чжэчхоб, которые, согласно народному поверью, обладают сильной энергией «инь» и полезны для усиления мужской силы. Еда и кисэн в кёбане занимают одинаковые места, потому что не только глаза и уши посетителей должны радоваться, но также их желудки. Один из гостей привлекает внимание Чимина, и он принимается апатично его разглядывать, напевая четвертую песнь из народного эпоса о несчастных возлюбленных *Чжикнё и Кёнву. Главный советник Чунг Йонсу — редкая птица в райских кущах «Поднебесного сада», чаще всего он наведывается в кёбан после ссор с супругой, о которой Чимину известно практически все. Глядя на министра, ему становится искренне жаль несчастную женщину за ниспосланную свыше незавидную участь, и он прикладывает неимоверные усилия, чтобы скрывать свое отвращение. Землистый цвет кожи, блеклые маленькие глазки, взирающие на мир из-под густых бровей, блестящие от масла губы делают его похожим на жабу. Он с трудом ворочает толстой шеей, опираясь подбородком о грудную клетку так, будто голова не в состоянии самостоятельно удерживаться на весу, и ей необходима хоть какая-то точка опоры. Сидящий рядом Чанель что-то восторженно щебечет, а министр, отрываясь от закусок, время от времени отвечает ему странными булькающими звуками. Это хрюканье означает, что следует подлить в чашу еще соджу. Он пьет его не менее мерзко, чем ест, вливая напиток в себя словно в раковину: на секунду рот жадно открывается, а потом с глухим лязгом захлопывается. Чимин отправляет сочувствующий взгляд Чанелю, который уже больше получаса пытается раскрепостить немногословного посетителя, но тот проявляет больший интерес к еде, нежели к разговорам и увеселениям. — Говорят, что один из ваших кисэн должен пройти обряд хвачхомори. Это правда? Вопрос, сорвавшийся с губ министра, колоколом отдается в голове Чимина, и пальцы, дрогнув, выдают фальшивую ноту. Голос у министра низкий и скрипучий, как просевшее колесо в телеге. Он режет слух, а сказанные слова — соль поверх незаживающей раны. — Все верно, господин. Наша Орхидея скоро станет полноценной кисэн, — сладко тянет Минхо, бросая выразительный взгляд на Чимина. Министр отвлекается от выставленных на столе яств и впервые смотрит на юношу, который допевает последние строки, после чего мелодия обрывается и в зале остаются лишь фоновые звуки. — Очень жаль. О чем именно он жалеет Чимин так и не узнает, но смутно чувствует, что спрашивать не стоит. — И что ты об этом думаешь? — Когда становишься кисэн, возникает чувство, будто переходишь реку, схватившись за гнилой канат, потому что ты не ведаешь, в какой момент он оборвется, но продолжаешь идти, стараясь удержать равновесие, — вежливо улыбаясь, отвечает Чимин, хотя внутри разгорается костер, и маленький бесенок убеждает взять каягым и хорошенько врезать по гадкой толстой роже. Он крепко, до хруста в костях, сжимает кулаки, пряча их в пышных складках чхимы. — А потом страх уходит, и его место занимает другое чувство. Возникает мысль: «Если мне необходимо перейти эту реку, то даже пусть я буду унесен ее водами, я все равно не оглянусь назад». Министр хмыкает, вновь переключая внимание на стол. За то время, что господин Чунг провел в кёбане, Чимин подметил любопытную деталь: министр никогда не смотрит людям в глаза, его взгляд мечется по стенам, полу, потолку, скользит по телу, но никогда не поднимается выше шеи. Когда же дело доходит до еды, то мужчина предельно сконцентрирован и долго изучает блюдо, словно в нем сокрыты все тайны мироздания. Прежде чем забросить что-нибудь в рот, он долго держит кусочки деревянными палочками, рассматривая их под разными углами. Чимин ощущает новую волну раздражения и делает глубокий вдох. — Мне он нравится, — будничным тоном говорит министр, ни к кому конкретно не обращаясь. — Возможно, в следующий раз мы сможем пообщаться наедине. Чимин едва сдерживается, чтобы не закричать. Он чувствует себя так, словно на огромной скорости падает в бездну. Темнота обволакивает его, становясь второй кожей, вытесняет все мысли, наполняя голову звенящей пустотой. И кто знает, что могло произойти дальше, но когда Чимин уже открыл рот, чтобы высказать свое мнение касательно озвученного предложения, деревянная дверь отъезжает в сторону, и из нее в зал вплывает госпожа Ли. Низко поклонившись гостям и обменявшись с ними парой тройкой фраз, она подходит к Чимину и, наклонившись, шепчет на ухо: — Прибыл тэгун. Он желает встретиться с тобой. Хозяйка выпрямляется и обводит взглядом присутствующих, сверкая ослепительной улыбкой. — Прощу прощения, достопочтимые господа, но мне придется украсть один из цветков. Его ароматом пожелали насладиться вдали от любопытных глаз. Чимин поднимается под одобрительный гул, стараясь держать достоинство — точнее, те малые крохи, которые от него остались. С разных сторон доносятся скабрезные шуточки и двусмысленные комментарии, из-за чего щеки против воли наливаются румянцем. Это не обычное смущение, а стыд — позор, которым его омывают. Но манеры на первом месте, поэтому Чимин, держа осанку и вздернув подбородок, со всей оставшейся гордостью и статью, следует за госпожой Ли: сначала в прихожую, потом по широкой лестнице на второй этаж, дальше в одну из богато украшенных комнат, которые служат местом для тайных свиданий. Чимин никогда в них не был, да и особого не горел желанием там побывать, но все когда-то бывает в первый раз. Доведя его до одной из дверей, где на рисовой бумаге был изображен дракон, парящий в небесах, хозяйка останавливается и, повернувшись, меряет юношу тяжелым взглядом.  — Помнишь мои слова? Короткий кивок. — Очень хорошо. Я надеюсь на тебя, Орхидея. Не обмани моих ожиданий. Запечатлев прохладный поцелуй на лбу Чимина, она уходит. Недолго думая, он покорно опускается на колени у тонкой перегородки, ударяет в маленький колокольчик и, дождавшись отрывистого «входи», отодвигает дверь.