Прекрасный цветок "Поднебесного сада": Орхидея

Чимин стоит неподвижно, вытянувшись по струнке, и только белизна суставов сложенных, будто в молитве, рук выдает его внутреннее напряжение. Взгляд опущен в пол — так гораздо безопаснее. Он с преувеличенным интересом разглядывает плотно сдвинутые, покрытые глянцем доски, которые раз в неделю служанки натирают до блеска воском свечи и сухой тряпкой. Тонкие линии текстуры подчеркивают высокое качество и красоту дерева, а круглый деревянный столб, солидно подпирающий потолок, кажется, пропитан печалью и тяжелыми вздохами живущих и работающих здесь кисэн. Чимин задумывается, как лучше выразить словами цвет потемневшего от старости пола: он вроде темный, и в то же время светлый, похож на скользящие по стенам кёбана вечерние тени, и одновременно пропитан сочной яркостью предзакатного марева — тем удивительным оттенком горчично-красного, который начинает медленно расползаться по кромке горизонта вслед уходящему солнцу. Он пытается ухватиться за этот образ, наполнить им сознание, чтобы не чувствовать давящей со всех сторон гнетущей тишины, которая воцарилась сразу же после еще более неловкой, чем в прошлый раз, церемонии приветствия. Всю неделю Чимина сопровождало тихое перешептывание и брошенные украдкой взгляды. Рожденные под покровом ночи сплетни и разнообразные домыслы растворялись с первым криком петухов, но с приближением сумерек на их место приходили новые. «Поднебесный сад» больше не напоминал благоухающий цветник — скорее потревоженный осиный улей, чьи обитатели, взволнованно жужжа, путешествовали по сотам, разнося последние новости, главной из которых стал грядущий обряд вступления во взрослую жизнь. Чимин до сих пор не понимает, с чего все решили, что тэгун вознамерится соблюсти все сопутствующие этому событию ритуалы, так как, по его скромным наблюдениям, тот не производит впечатление особо терпеливого человека. Тем более, где это видано, чтобы носитель королевской крови, церемонился с тем, кто стоит чуть ли не у подножия социальной лестницы. Такие люди просто берут то, что им причитается, не задавая лишних вопросов, так что до хвачхомори дело вряд ли дойдет. Вполне возможно, все разрешится сегодня. В этот самый момент. — Отужинаешь со мной? Для Чимина, уже приготовившегося к тому, что его прямо сейчас сгребут в охапку и повалят на спину, озвученное предложение оказывается шокирующе неожиданным. Смутившись, он инстинктивно вскидывает голову и смотрит в лучащееся безмятежным спокойствием лицо. — Отужинать? — Если хочешь, — с улыбкой отвечает Мин Юнги, ощупывая его нечитаемым взглядом. Роскошный шелковый ханбок мерцает в мягкой полутьме, а расшитый серебристыми нитками нежно-бирюзовый чогори подчеркивает черноту волос, усиливая глубину карих глаз. Кожа выглядит гораздо бледнее, словно из тела выкачали всю кровь. Это добавляет его внешности какую-то трогательную хрупкость, сглаживая проступающую в чертах суровость. — С удовольствием, господин! Да, это… это чудесная идея. Наверно облегчение на лице и в голосе Чимина слишком заметно. Тэгун поджимает губы, а затем начинает смеяться, так искренне и заразительно, что на сердце против воли теплеет. — Ты очарователен, Орхидея. Решил, что я наброшусь на тебя в то же мгновение, как ты переступишь порог этой комнаты? Пойманный с поличным юноша вспыхивает, и этот признак смущения невозможно скрыть, даже вновь опустив голову. — Невысокого ты обо мне мнения, как я погляжу. Что ж, присаживайся. Чимин смотрит на большие квадратные подушки, лежащие вокруг покрытого искусной резьбой столика, который идеально вписывается в интерьер помещения, дышащего уютом, даже романтикой, но приглашением воспользоваться не спешит, размышляя, насколько близко к тэгуну он сам намерен расположиться. Расчет строится на том, что подушек много, и, следовательно, он может занять ту, которая позволит избежать чрезмерно близкого соседства к мужчине, при этом не задевая его самолюбия. Либо Чимин слишком много времени потратил на анализ ситуации, либо Мин Юнги опять каким-то образом смог подглядеть его мысли, но преимущество уплывает из рук после легкого похлопывания широкой ладони по месту, которое определенно выходит за рамки его зоны комфорта. Не испытывая особого энтузиазма, он послушно размещается рядом с тэгуном, меланхолично рассматривая сервированные на продолговатом блюде морепродукты, а также легкую закуску в виде фруктов и орехов. Смущает отсутствие аппетита, но перекусить все же придется — не столько из вежливости, сколько для того, чтобы оттянуть нежелательный момент. Мужчина придвигается ближе, и в ноздри ударяет тонкий запах мускуса и сандалового дерева, настолько приятный, что Чимин прикрывает веки, делая глубокий вдох. Тело прошибает электрический импульс, и это действует отрезвляюще, напоминая, что Мин Юнги ничем не отличается от других посетителей кёбана, что пришел он не ради его красивых глаз или заумных речей, а по зову плоти. — О чем задумался? — с интересом спрашивает тэгун, отправляя в рот аппетитный кусочек маринованной рыбы. — О том, что хочу я разделять с вами трапезу или нет, никакого значения это не имеет, — отвечает Чимин, тут же жалея о сказанном. Он хорошо уяснил: недовольный Мин Юнги — недовольная хозяйка, а последнее чревато не самыми радужными последствиями, но все равно продолжает допускать ошибку за ошибкой. — Пожалуй, — вполне миролюбиво соглашается тот. — Но спрашивая, будешь ли ты ужинать со мной, я отдавал долг вежливости, и, по-моему, это пошло на пользу. — Что если бы я отказался? — Тогда мне пришлось бы проявить настойчивость. — Я понял вас, господин, — Чимин старается не показывать своего разочарования и натянуто улыбается. Что и требовалось доказать. — Понял, но неправильно, — фыркает Мин Юнги, поднося палочки с едой к его рту и осторожно скармливая юноше розовое мясо краба. — Я могу настоять как сын вана, и тогда никто не осмелится мне возразить. Но я также могу просто попросить как обычный мужчина и надеяться, что мне дадут согласие. Чимин удивленно хлопает ресницами, сраженный подобным заявлением. — Вы намекаете на то, что у меня есть выбор? Это в каком-то смысле забавно, так как до сих пор мне внушали прямо противоположное. — Я этого не утверждаю, просто говорю, что в некоторых вещах он все-таки возможен. Ему ужасно хочется спросить, может ли он в таком случае отказаться спать с ним, но решает не рисковать. На самом деле, Чимин почти уверен в отрицательном ответе и попросту не желает лишний раз расстраиваться, услышав лаконичное и сухое «нет». Тем более что пока поводов для волнения не поступает: они просто ужинают, ведя непринужденную беседу. Если бы он не знал, где и с кем находится, то мог бы подумать, что мужчина испытывает не меньшую неловкость. Но знает и отчетливо это понимает, а потому старается смотреть не на тэгуна, а на представленные яства, благо они заслуживают внимания. Спустя какое-то время Чимин ловит на себе пристальный взгляд, игнорировать который с каждой секундой становится все сложнее. Сдаваясь, он склоняет голову на бок и вопросительно приподнимает брови. — Не могу перестать гадать, как выглядят твои волосы. Они такие же шелковистые, как кожа? — тэгун протягивает руку, очерчивая подушечками пальцев плавную линию скул. — Позволь мне проверить это. Чимин снова нервничает, взвешивая все за и против. Ответить отказом? Но ведь он требует совсем немного. Не излишним ли будет проявлять упрямство? Хотя представать перед ним с примятой париком шевелюрой тоже не хочется. Отчего-то юноше важно, чтобы мужчина и дальше продолжал считать его красивым, а в свете этих событий соглашаться явно не стоит. — Хорошо. Чимин не успевает удивиться тому, как быстро и легко слетает с губ это слово, потому что лицо Мин Юнги вдруг оказывается слишком близко, выбивая из легких остатки кислорода. Чужие пальцы начинают ловко вынимать заколки, удерживающие парик на положенном месте, а затем, аккуратно приподняв, снимают его с головы и с большой осторожностью, чтобы не повредить прическу, помещают на соседнюю подушку. Чимин прикрывает веки, когда прохладная ладонь принимается скользить по макушке, почти невесомо касаясь висков, и вызволенные на свободу волосы падают на плечи, щекоча шею. Длится это не более мгновения и вместе с тем неимоверно долго. По спине и бедрам гуляют мурашки, и он от удовольствия приоткрывает рот, издавая тихий стон облегчения. — Как тебя зовут? По-настоящему? — шелестящий голос тэгуна раздается у самого уха, обдавая теплым дыханием. Юноша открывает глаза, увязая в топком, как трясина, взгляде. — Чимин. — Чимин, — повторяет мужчина, словно пробуя имя на вкус. — Мне нравится. Звучит лучше, чем дурацкое прозвище. Он улыбается, подцепляя смолянистую прядь, и принимается накручивать плененный локон на указательный палец, перебирая каждый волосок. Размеренные движения буквально гипнотизируют, и Чимин неосознанно сокращает расстояние, придвигаясь вплотную. — Я был прав… гладкие, как шелк. Он позволяет себе расслабиться, но только до тех пор, пока слова хозяйки, отпечатанные в мозгу каленым железом, не всплывают в мыслях, возвращая на бренную землю. Данное обещание тяжелым грузом оседает в желудке, как и угроза скорой расправы в случае его невыполнения. Поэтому, собрав в кулак храбрость и затолкав гордость поглубже, Чимин опускает ладони на широкую грудь тэгуна и медленно ведет ими вниз, чувствуя как мышцы под руками каменеют. — Что ты делаешь? — Мин Юнги внимательно наблюдает за его действиями, и улыбка тухнет по мере того, как губы сжимаются в тонкую ниточку. — А на что это похоже, господин? — кокетливо интересуется юноша, хотя внутри все дрожит и вопит от ужаса. — На неумелую попытку соблазнения. — Такую уж неумелую? Боюсь, ваше тело не согласно с данным утверждением. — Почему? — сказано это было слишком спокойно, так, будто Чимин подливает ему в чашу соджу, а не рыщет пальцами в складках панджи. — Потому что мне так хочется. — Я спросил почему. Тэгун перехватывает его руки, с силой сжимая запястья, словно вознамерился раздробить кости. — Мне больно! — хнычет Чимин, пытаясь высвободиться, но давление лишь увеличивается, а на коже расползаются алые пятна, которые к утру трансформируются в темно-фиолетовые отметины. «Если клиент зол, никогда не пытайтесь спорить с ним, — звучит в голове голос наставницы Чанг. — Подчинитесь, покажите, что принимаете его таким. Сила кисэн в умении проявлять гибкость и покорность». — Чимин, я задал вопрос. Он с вызовом заглядывает в колкий лед глаз и, не пытаясь больше сдерживаться, с ненавистью выплевывает унизительное признание: — Госпожа сказала, если я не буду покладистым, то меня накажут. Жестоко. Поэтому не нужно строить из себя благородного мужа, делайте то, зачем пришли и оставьте меня в покое! В следующий момент стальная хватка разжимается, и Чимин, резко отпрянув, прячет лицо за широкими рукавами бардового чогори, чувствуя себя до невозможности грязным, как оскверненный варварским вторжением храм. В уголках глаз собирается влага, и вскоре из них начинают литься потоки слез, словно ливень *чжанма сквозь продырявленную крышу, в которой до этого, казалось, не было и щели для дождя. Он дергается, когда его подхватывают на руки и, крепко обняв, принимаются раскачивать из стороны в сторону, убаюкивая, будто ребенка. Чимин не сопротивляется, лишь жмется теснее, принимая молчаливую поддержку и позволяя успокаивающе поглаживать поясницу. Постепенно плач превращается в тихие и редкие всхлипы. Он полулежит, водрузив голову на твердое, как валун, плечо и бездумно смотрит перед собой. Мысли улетают, точно тополиный пух, бесформенный, аморфный и невесомый. Огонек внутри напольного фонаря тщетно старается развеять поселившийся в комнате сумрак. На душе Чимина так же мрачно и пасмурно. Осознание того, что он снова все испортил, затапливает разум, окуная в пучину еще большего отчаяния. — Теперь хозяйка точно меня убьет. — Не драматизируй, — мгновенно отзывается тэгун, пряча слабую улыбку в растрепанных волосах на затылке юноши. — Я этого не допущу. — Тэхён прав, вы и правда странный, господин, — выдыхает Чимин, морща нос, когда запаха мужчины из-за непредвиденной близости становится слишком много, он забивает ноздри, не давая сосредоточиться. — Я думал, вы злитесь на меня и захотите преподать урок. — Я никогда не наношу поражение противнику во время борьбы за что-то. Моя цель не физическая расправа, а чувство уверенности, ибо сомневающийся мозг не может сконцентрироваться на победе. Два человека равны, — Мин Юнги делает паузу, отстраняясь, чтобы установить зрительный контакт, — абсолютно равны, только когда у них одинаковое количество уверенности. В тебе это есть, и я не стремлюсь достичь превосходства, сломив твою волю. — Но разве вы не вожделеете меня? Чимину не понятна его позиция, с ним никогда раньше так не обращались, и как реагировать в подобных обстоятельствах, неизвестно. — Я этого не отрицаю. Но если бы мне были нужны услуги шлюхи, я бы самым недвусмысленным образом дал об этом знать. И уж тем более мне не нужна твоя покорность, — хрипло отзывается тэгун, по-хозяйски размещая ладонь на скрытом под черной чхимой бедре. — Ты не должен бояться моих прикосновений, Чимин. Я не причиню тебе никакого вреда, обещаю. — Разве я могу вам верить? Юноша, затаив дыхание, следит за безжизненной рукой, чья белизна резко контрастирует с темной материей, и безуспешно пытается расслабиться. Страха он не испытывает, скорее настороженность и готовность дать отпор, если потребуется. — Разве я предоставил хоть малейший повод опасаться меня? Верное замечание, но его это не успокаивает, наоборот, мышцы сами собой напрягаются, будто готовясь к неожиданному прыжку. Несколько секунд он обдумывает ответ, но на ум приходит лишь единственный — правдивый: — Нет. — Тогда что тебя смущает? «Все!» — тянет выкрикнуть Чимину, но вслух он говорит другое: — Еще ни один мужчина не касался меня таким образом. — Мне это известно. Именно твоя невинность — причина того, что мы сейчас в одежде и просто разговариваем, — произносит тэгун с загадочной ухмылкой, в глазах его тоже мелькают веселые искорки. — Вам не нужна шлюха, но и одними речами вы ограничиваться не намерены, — Чимин выходит из себя, порядком раздраженный столь быстрой сменой эмоций: хочется плакать и смеяться, забиться в угол и разбить первое, что попадется под руку. — Чего же вам тогда от меня надобно? Тэгун откидывается на подушках, прижимается спиной к стене, позволяя ему выскользнуть из объятий, и обезоруживающе улыбается, наблюдая, как тот отсаживается подальше и пугливо замирает. — Чтобы ты по собственному желанию пришёл ко мне. — Что если я этого не хочу? Чимин был готов оскорбиться выражению откровенного недоверия, озарившее словно вырезанное из куска цельного мрамора лицо, если бы Мин Юнги не выглядел при этом так забавно. — Почему вы считаете, что я лгу? — Потому что, хоть ты и обучался соблазнять мужчин чуть ли не с рождения, я прожил дольше и имею не только теоретические познания в этом деле, поэтому также способен распознать, испытывают ли ко мне интерес. Ты определенно испытываешь. — Наличие интереса не является свидетельством желания раздвинуть ноги по первому щелчку пальцев, — упрямо заявляет Чимин, не собираясь мириться со сквозившей в словах тэгуна правотой. — Тут я с тобой согласен, одним движением пальцев здесь не обойдёшься. — У вас, оказывается, и стыда нет, — притворно возмущается он, хотя по губам уже ползет робкая улыбка. — На твоё счастье. — Не вижу взаимосвязи. — А ты дай мне шанс её продемонстрировать. Чимин смеряет его взглядом, делая вид, что всерьез задумался над этим предложением. Тэгун общается с ним совсем не так, как раньше. Такт и терпение чувствуются не только в самой речи, но и во всем облике. Юноша осознает, что должен быть благодарен ему за проявленную снисходительность, и уже собирается сказать это вслух, когда его порыв разбивается о следующую реплику, произнесенную тоном, не терпящим возражений. — Я стану твоим покровителем. Чимин скрипит зубами, сражаясь с соблазном ударить высокородного господина так, чтобы выбить из него всю спесь. К счастью, здравый смысл берет верх, и отвечает он преувеличенно вежливо, сочась ядовитой приторностью: — Сначала вы говорите про свободную волю, а теперь… Не усматриваете противоречие в своих словах, ваше высочество? Чимин намеренно употребил данное обращение, которое подчеркивает более низкое социальное положение говорящего. Впрочем, он бы с превеликим удовольствием назвал его каким-нибудь обидным прозвищем из десятка, перенятых от Тэхёна. — Позволь мне закончить, — закатывая глаза, говорит тэгун. — Это, прежде всего, благотворно скажется на тебе: ты получишь защиту от посягательств со стороны других клиентов кёбана, а твоя хозяйка, наконец, успокоится и не продаст первому, кто решится выложить довольно внушительную сумму за удовольствие провести с тобой ночь. Да, я узнавал цену, не надо так на меня смотреть. — Значит, — подозрительно косясь на него, спрашивает Чимин, — вы не покупали дополнительных услуг на сегодняшний вечер? — О боги, ты оглох? Я же сказал, что не собираюсь брать тебя силой. Ни один из нас удовольствия от этого не получит. Сначала ты должен ко мне привыкнуть. Во всех смыслах. И я этого добьюсь. — Вы настолько самонадеянны, и мне от этого еще больше хочется доказать обратное, лишив вас этой непрошибаемой убежденности, что весь мир лежит у ваших ног. Правая бровь, изогнувшись, удивленно ползет вверх. — Любопытно, но неразумно, — усмехается тэгун, добавляя после довольно продолжительной паузы, — весь мир мне не нужен. И ты не будешь упрямиться вечно, поэтому рано или поздно непременно ответишь на мои чувства, причем без какого-либо принуждения. Мин Юнги дотрагивается ладонью до щеки юноши, предупреждая намерение отрицательно покачать головой. — Так будет, Чимин, запомни мои слова. А до тех пор я могу делать с тобой много чего другого. Жизнь изобилует наслаждениями, и, как тебе известно, далеко не все из них сводятся к банальному обладанию телом в привычном смысле. — С чего вы решили, что я это позволю? Конечно, Чимин в курсе, что близость между мужчинами отличается от классического акта любви. Из многочисленных рассказов кисэн он сделал четкий вывод: это может быть как очень приятно, так и крайне болезненно, если партнёр всецело сконцентрирован на собственных ощущениях. Наставница Чанг также говорила, что чем больше времени уходит на предварительные ласки, тем меньше шансов столкнуться с неприятными последствиями. У большинства ребят первый опыт оказался тяжелым. Видя, как на следующее утро они, едва ворочая ногами и морщась от каждого движения, плетутся в свои покои, юноша в ужасе отворачивался. Не трудно предложить, что стремления испытать все «прелести» взрослой жизни на себе, у него не было. Хвала небесам, что одним из неоспоримых достоинств госпожи Ли является то, что она не позволяет обижать своих подопечных. Стоило хотя бы один раз ударить «ее дитя», и доступ в кёбан для этого человека был закрыт навсегда. Но при всём том не во власти хозяйки заставить посетителя проявлять терпение и быть нежным любовником, поэтому случалось всякое. Впрочем, гости попадаются разношерстные. К примеру, Чимин знает, что один из клиентов Тэхёна предпочитает находиться снизу, что полностью устраивает друга, который каждый раз впадает в совершенно особенный кураж, когда видит его в зале. Поглядывая на тэгуна, Чимин не может перестать гадать, каково это оказаться с ним в одной постели. Позволив воображению переложить собранные урывками, будто части мозаики, образы на их собственные фигуры, он бесконтрольно краснеет, чувствуя себя так же комфортно, как слон, пытающийся порхать, как бабочка. Одновременно с этим накатывает новая волна раздражения из-за того, с какой легкостью Мин Юнги добился его капитуляции. Но мысль эта напоминает и о том, что сын вана вполне мог не принимать в расчет удобство Чимина, даже проявить по отношению к нему жестокость, и в таком случае хозяйка вряд ли бы заступилась за него, однако ничего из этого не произошло. Беспокойство рассеивается, вытесненное обаянием тэгуна и благодарностью за оказанное понимание, но длится это недолго. — Позволишь, — самодовольно отвечает мужчина, поправляя полы ханбока, — ты на многое согласишься и о многом будешь просить… В следующую нашу встречу я хочу увидеть, как ты танцуешь. Парик можешь не надевать, просто повяжи волосы лентой. Теперь можешь идти. Глаза Чимина гневно вспыхивают. Полуприказ больно бьет по самолюбию, как и неожиданная «просьба» удалиться. Прикусив язык, чтобы с него не соскочила какая-нибудь колкость, он демонстративно медленно поднимается на ноги и, отвесив учтивый поклон, молча направляется к двери, кипя от негодования. На пороге его останавливает окрик тэгуна. — Чимин! Голос прозвучал резко, в нем была какая-то сила, заставившая Чимина растерянно обернуться. — У тебя есть время все хорошенько обдумать. Избавься от мысли, что со мной надо бороться. Пойми, как только ты начнешь сопротивляться, я вынужден буду принять вызов и ответить на него. Юноша решительно вскидывает голову и перехватывает чужой взгляд, стараясь выглядеть оскорбленным и смелым. Но его губы заметно дрожат, выдавая волнение, и приходится прикусить нижнюю, чтобы произнести ответ ровным, бесстрастным тоном. — Вы сегодня без охраны? Настоятельно советую больше так опрометчиво не поступать. Я вполне мог спрятать в одежде кинжал и, когда вы потеряли бы бдительность, перерезать вам горло. Тэгун лишь усмехается, будто Чимин поведал ему крайне забавную шутку. — Не соблазняй меня мыслью тебя обыскивать, иначе за последствия я не ручаюсь. К твоему сведению, я отправил их в соседнюю комнату, чтобы не мелькали на этаже. — Ничего не изменилось, да? — произносит он со вздохом. — Я так не думаю, но и переубеждать тебя не стану. В любом случае я вернусь, тогда мы и посмотрим, что произойдет. Еще несколько мгновений Чимин сохраняет неподвижность, блуждая взглядом по лицу мужчины, выискивая в его чертах ответы на невысказанные вопросы. Только нервное покусывание губ выдает происходившую в нем борьбу. Так ни к чему не придя, он снова почтительно кланяется и, дежурно попрощавшись, покидает покои. Первое, что ощущает юноша, оказавшись в просторном коридоре, — как и в прошлый раз, чувство избавления от опасности, словно над головой стремительно пронеслось лезвие топора, срезав пару волосинок. На место былым страхам и переживаниям приходит странное умиротворение, приятной легкостью отдающееся в каждой клеточке тела. Впервые за долгое время он ощущает подобное оживление, с интересом ожидая наступление нового дня.