Прекрасный цветок "Поднебесного сада": Орхидея

Юнги просыпается от ноющей боли в висках, будто за ночь в голове успел обосноваться маленький барабанщик, отбивающий палочками монотонную дробь. Издав мученический стон, он медленно поднимается, с великой осторожностью опуская ноги на пол, и с минуту смотрит перед собой, ни на чем конкретно не фокусируясь. Шевеление за спиной выводит его из ступора. Юнги вскидывается и, повернувшись вполоборота, растерянно разглядывает мирно покоящуюся в ворохе смятых одеял девушку. Как он мог забыть, что накануне, направляясь спать, прихватил с собой не только кувшин с соджу, но и кое-кого еще? — Ваше высочество… Голос густой и вибрирующий, похожий на кошачье мурчание. Юнги апатично следит за тем, как маленькая ладонь опускается на его грудь и лениво ползет вниз, слегка царапая кожу острыми ноготками. — Еще слишком рано, возвращайтесь в постель. Рука перебирается на обнаженное бедро, дразнящими прикосновениями призывая возобновить страстные ласки прошлой ночи. Юнги лишь усмехается, демонстрируя полнейшее безразличие к этим заигрываниям в то время, как в груди постепенно зреет раздражение. — Пошла прочь. Звонкий шлепок по круглой ягодице как руководство к действию. Девушка прячет недовольство за маской благожелательной любезности, послушно выскальзывая из кровати, и, подхватив разбросанные по полу вещи, исчезает за арочным входом. Юнги расслабляется, только когда слышит глухой стук смыкающихся панелей. Однако радость его длится не долго. — Мне казалось, пора беспечной юности осталась позади. — А мне казалось, я вышел из того возраста, когда впору делать замечания по поводу неподобающего образа жизни. — В твоем случае это непозволительная роскошь. Надеюсь, ты не заставишь меня долго ждать? Усмехнувшись, Юнги поднимается на ноги и, накинув на нагое тело длинный шелковый халат, направляется на зов мягкого, но пропитанного нетерпением голоса. — Полагаю, нет смысла интересоваться причиной визита. — Разве матери нужен повод, чтобы увидеть своего сына? Юнги неопределенно хмыкает и устремляет уставший взгляд прямо перед собой, встречаясь глазами с императрицей-консорт, которая невозмутимо взирает на него через всю комнату. Вчерашний день прошел в напряжении и во взаимных упреках, порожденных вестью о его скором отъезде. Он снова и снова отстаивал необходимость своего участия в предстоящей военной компании против цусимских пиратов, и если мать благосклонно отнеслась к его дипломатической поездке в южные провинции, то выраженному желанию попробовать себя в морском сражении решительно противилась. — Нет, но ты явно не доброго утра пришла мне пожелать, поэтому в очередной раз повторяю: это решенный вопрос и дальнейшему обсуждению не подлежит. Видят боги, он гоняет эту фразу по кругу, снова и снова, но его упорно не желают слышать. Предчувствуя новую волну препирательств, Юнги в расстроенных чувствах отворачивается и, ухватившись взглядом за край мраморного стола с расстеленной картой Чосона, спешит к нему. — Если бы ты только… — Я выслушал все существующие доводы, однако свои планы менять все равно не намерен. Юнги давит раздражение от того, что его до сих пор считают желторотым юнцом, и впивается пальцами в округлые бока стола, демонстративно не глядя на мать. На какое-то время покои охватывает мрачная тишина. Юнги слышит отголоски собственного пульса, чей нервный стук отдаётся в висках. Или это даёт о себе знать утреннее похмелье? Чужое присутствие гнетёт. Негласное состязание в у кого быстрее закончится терпение. Юнги никогда не был силён в этой игре по причине беспокойного нрава, поэтому сдаётся довольно быстро, отчего злится ещё больше. — Ты меня отвлекаешь. Не поднимая головы, Юнги пристальнее всматривается в карту, где поверх вычерченного рельефа местности разбросаны миниатюрные фигурки солдат и стилизованных кораблей, от которых в разные стороны, будто лучи, расходятся вырезанные из бумаги стрелки, показывающие направление движения флотилии и сухопутных войск. — Думаю, ты в состоянии уделить немного времени своей матери. Юнги выпрямляется, чертыхнувшись сквозь зубы, и воинственно щурится. Руки сами собой ползут вверх, скрещиваясь на груди: он готов обороняться. — Не надо на меня так смотреть, — голос женщины звучит снисходительно, но с теплом. — Нет ничего постыдного в стремлении родителя уберечь свое дитя. Прошлая твоя вылазка закончилась не очень хорошо. — Возможно, но позор на голову тому, кто, выйдя из младенчества, продолжает прятаться за женскую юбку и бежит от испытаний. Она давит мимолетную улыбку, однако Юнги успевает уловить перемену в ее настроении и облегченно выдыхает. В свои сорок девять лет Ли Сохё все еще умудряется выглядеть на удивление молодо. Лишь несколько едва заметных морщинок в уголках оливково-карих глаз намекают на истинный возраст. Ее округлое нетипично белое лицо, пусть и лишенное той свежести, что присуща юности, до сих пор продолжает поражать благородством черт, источая ауру спокойной властности. «Луноликая» — так именуют супругу вана придворные, захлебываясь лестью и слепя заискивающими улыбками. Впрочем, в этом Юнги был с ними солидарен. — И то было плохо организованное покушение. Я отделался парой царапин. Прошу, не спорь. Лучше скажи, как отец? Юнги вспоминает пустующее место во главе стола — вызывающе неуютное, вселяющее тревогу. — Лучше. Он уже самостоятельно передвигается по покоям и даже совершил днём короткую прогулку. Но она отняла у него все силы, поэтому он не вышел к ужину. Есть большая доля вероятности, что известие о свадьбе поспособствовало выздоровлению его величества. Женщина усмехается, приспуская маску чинной отстраненности. Ее тон да и весь облик пропитан горькой иронией. — Считается, что это слово имеет магическую власть над женским сердцем, но иные мужчины приходят в не меньшее оживление. Юнги хмыкает, попутно размышляя, что чувствовал Мин Суонг, когда брал в жены его мать. Послы и губернаторы, уездные чиновники и влиятельные янбаны — все сходились во мнении, что вану очень повезло быть женатым на такой удивительной женщине и можно смело распускать придворный гарем, но отец, в делах политических довольно прозорливый человек, превращался в слепца во всем, что касалось материй более тонких. Тем не менее, каждый раз, глядя в материнское лицо, озаренное улыбкой, Юнги не мог уместить в голове мысль, что можно хотеть нечто большее. — О да, я так счастлив, что тянет удавиться. Императрица глядит на сына так, что сторонний наблюдатель мог бы подумать, что она удивлена услышанным, но Юнги лишь смеется, заключая ее руки в плен своих ладоней. — Не бери в голову. Ты же знаешь, я не люблю праздники: они довольно утомительны. — И ты уверен, что это единственная причина твоей подавленности в последние дни? — У тебя есть подозрения на мой счет? — Юнги, — женщина отбрасывает учтивость, являя его взору истинные чувства: безграничную любовь, смешанную с тревогой за судьбу сына, — я задам тебе всего один вопрос и очень надеюсь получить честный ответ. Скажи: мне стоит беспокоиться о том, что происходит? Он мгновенно отстраняется, будто обжегшись, и снова хмурит брови, кипя от едва сдерживаемого гнева. — Не знаю, что успел наплести тебе Джихун, но могу заверить, что нет никаких поводов для волнения. Я отдаю отчет своим действиям и не намерен ставить под удар наше семейство. У вас уже есть мое согласие, что еще вы от меня ждете? — Явно не того, что мой сын будет сорить деньгами. Наконец, карты вскрыты. Больше нет нужды ходить вокруг да около, вежливо расшаркиваясь в попытке коснуться наболевшей темы. Юнги чувствует отвращение — такое сильное, что хочется исторгнуть из себя все моменты унижений, которыми он давился, переступая через собственную гордость и желания, из любви к своей семье. Для них он ни что иное, как разменная монета. Фигура на шахматной доске, которую можно двигать из стороны в сторону, вертеть под разными углами, но непременно довести до нужной клетки. — Просто представь, что скажет будущий тесть, если узнает о твоем последнем приобретении? А невеста? — Это их не касается. Они в любом случае получат то, что хотят: родство с императорской династией. Женщина удовлетворенно кивает, но волнение покинуло ее не до конца. Это видно по пролегшей на лбу тонкой морщинке и опущенным уголкам губ. — Будь осторожен, Юнги. Не только в словах, но и в поступках. — Знаю. Я, черт возьми, так часто это слышу, что порой хочется спрыгнуть с ближайшей башни. Все только и делают, что твердят: «Ты должен это и не должен то». Но никто так и не удосужился спросить, чего хочу я. Разве это справедливо? — О какой справедливости ты говоришь? Для таких, как мы, существует лишь понятие долга. Она тоже понемногу начинает выходить из себя. Юнги это понимает по алым пятнам, проступившим на щеках, несмотря на несколько слоёв белил. — А что чувствовала ты, когда выходила замуж за отца? Он тебе хоть немного нравился? Спустя столько лет, ты не жалеешь о принятом решении? Императрица тяжело вздыхает. По её лицу видно, насколько неприятен ей этот разговор, но ответ Юнги все же получает. — Это был не мой выбор, и тебе это известно. Я не смогла его полюбить, но вместо этого научилась с ним уживаться. В награду боги послали мне чудесных детей. А значит все было не зря. Она улыбается. Взгляд при этом становится каким-то остекленевшим, неживым. — Но ты… — Юнги решает рискнуть. — Ты когда-нибудь любила? — Мой мальчик, мы владеем несметными богатствами, ходим в шелках и вкушаем изысканную пищу, однако любовь была и остаётся непозволительней роскошью. С этими словами императрица покидает покои, на прощание огладив его щеку прохладной ладонью. Юнги отстраненно вспоминает руки Чимина, их согревающую теплоту, и на душе становится вдвойне тяжелее. Он впадает в состояние легкой прострации и бездумно таранит взглядом стену, полностью теряя счет времени, пока не слышит несколько глухих ударов по дереву. — Войдите. Из-за приоткрывшейся панели появляется один из его телохранителей, Минхёк. Вежливо поклонившись, он вручает ему сложенный в несколько раз лист бумаги, скрепленный восковым вензелем, и отступает назад, опустив правую руку на эфес вложенного в ножны меча. Предчувствуя недоброе, Юнги ломает печать и быстро пробегает глазами по в спешке выведенным символам, чувствуя, как где-то глубоко внутри зреет нечто темное и грозное. — Позови Юнхёна и Чонгука. Пусть немедленно отправляются в конюшню и седлают лошадей.