Сожалеть о любви

      Содомиты. Мазохисты. Богачи. Бедняки. Блудницы. Всякий тут чувствует себя на равных. Осуждения нет и только выпивка течет рекой. Голый, мокрые от похоти тела. Пошлые шутки и руки в непристойных местах. Ладошки измеряют размеры членов и грудей, проникают во влагалище. И только звон монет падающих на стол управляющего. Музыка и экзотические танцы. А еще, тут были фрукты. Всегда. Не гнилье, что лежит на лавках торговцев, а свежие, наливные, которые на вкус, подобно золотистому меду. Кушель любила яблоки. Недаром же оно было символ грехопадения и раздора. Она продается мужчинам и становится грешницей. Об их походах узнают жены и вот она становится причиной раздора. Чем не Ева? Чем не треклятая Эрида?       А теперь, спустя столько времени под этой крышей, задевает ли ее стремительное грехопадение? Блядство, как ни крути, не так уж и плохо. Она хотя бы не убийца. Иная работа? С ее тщедушным тельцем мешков не натаскаешься. Безродных девок в няньки не берут и считают, что складывать и вычитать они не умеют, а это важно в торговле. Кадетская школа? Кому нужны курсанты подыхающие от голода? Именно такой ее и нашел Йоган. Тогда ей было тринадцать, и она всерьез думала, что умрет там, среди крыс, отбросов и ручейков стекающей в канаву мочи. И это было не столь важно. Тогда она могла думать только о еде. Хлеб, мясо и этот странный привкус во рту. Были только мысли и полное бессилие. Тело просто валялось у ступеней, неконтролируемое, иссохшее. Очнулась она уже здесь. В обители грехопадения. Регина, младшая сестра Йогана, выходила ее, отпаивая травами и бульонами. Дэрил, старший брат, позволил остаться и дал работу. Она мыла полы и стирала перепачканные спермой простыни почти четыре года. А потом изъявила желание стать «мотыльком». Дэрил сам обучил ее «тонкостям любовного мастерства», слепив ту, чье имя было на устах мужчин.       Теперь ей двадцать и ее хочет трахнуть почти каждый мужчина и половина женщин. Добилась успеха, что уж. Кушель бы рассмеялась, да только было не до смеха. Девушка не могла оторвать взгляд от полупереваренного завтрака под ногами. Длинные пальцы тряслись, мысли метались, пытаясь припомнить, когда в последний раз у нее были регулы. И она знала, что уже давно и уже пора бы, но запись все же проверяет. Мелкий и кривоватый почерк, выводящий даты, по-настоящему зловещ и кто-то выкрикнул бы «поздравляю» и ему бы ответил «спасибо», да только мотыльки обзаведясь потомством, погибают.

***

      — Уж не знаю, поздравлять тебя или посочувствовать.       Голос Регины был низок. Таким бы только заливать про любовь клиенту в ухо или говорить о том, что он хочет услышать. Кушель же про любовь ничего не знала. Даже врать красиво не умела. Просто улыбалась, заглядывала в глаза, стоном отвечая на ласки. Мальком признавался ей в любви. Он и еще сотня таких же мужчин. У многих были жены и дети. И им они говорили о нежных чувствах. Возможно, что такое и испытывая. Ну, а она ничего не чувствовала. Ни-че-го. Только пустоту. Да, что-то там внутри у нее поселилось и это что-то уже живое и совсем ненужное. Или нужное?       Свою мать Кушель не помнила. Ни голоса, ни смеха, только полуразмытые черты. Да и те могли принадлежать кому-то другому. Зато отца помнила. И его безразличие. Она была для него чем-то живым. Кенни помнила. Тот, возможно, знал что такое любовь. Проявлял заботу, защищал. Ушел. А она стала мотыльком. Беременным, сука, мотыльком.       Девушка переплела пальцы между собой. Она знала что нужно сделать. Никто и не осудит. А ей будет уроком. Нельзя забывать о насущных проблемах, когда лгут о любви. Даже так красиво, как это делал Мальком.       — Мне готовить настойку или ты, — Регина смолкла, заглянула в глаза. — У тебя есть время подумать. Может быть ты…черт, -усмехнулась, — эта дрянь убьет его в любое время. Подумай, чтобы потом не жалеть.       Или сожалеть всю свою жизнь. Двоякая такая ситуация. На кону жизнь. Как ее так и чего-то живого.       Что она может дать ребенку? Мать блядь и жизнь в борделе? А когда на нее упадёт спрос, чем кормить ребенка? Как вообще в этом городе растить детей? Там, за стенами города, бегают тысячи голодных детей, чьи матери не решилась избавить их от голодных смертей и грязных улиц. Они погибают пачками, а кто выживает, дохнут в пастях титанов и трахаются со всякими главами чертовых гильдий. За деньги. Так что, положить этому конец не дав начала, даже благородно.       Кушель крупнее блохи никого не убила. А жизнь заставляет примерять человека разные роли. Кенни тоже не был убийцей, она не была проституткой. И кем же они стали?       — Готовь, -говорить тихо, силой сжимая переплетенные пальцы.       Пока еще совсем мал. Пока еще не привыкла. Пока не полюбила.