Система

Некоторое время Адоф шёл вперёд. С кем-то здоровался, перекидывался парой фраз, но неустанно двигался к узкой колонне, которая поддерживала потолок у лестницы. Ему казалось, там есть место, где можно укрыться. Здесь же стоял столик, на котором уютно расположились блюда с канапе и бокалы с вином. Букет лилий, что он держал в руке, вот-вот готовился превратиться в веник, но Болчика это волновало мало. Теснота, духота и многолюдность давили на нервы ещё сильнее. Адоф чувствовал, что может не пережить данный Виктору час. Раздражение усиливалось, норовя превратиться в настоящую ярость. Встреча с Михаэлем неожиданным образом подействовала на него словно холодная вода. Адоф ощутил, как выныривает из ледяной проруби, чтобы глотнуть спасительного воздуха. Михаэль рассматривал канапе, состоящее из чего-то разноцветного, Болчик сам не мог понять из чего. Скорей всего, на шпажке были овощи, но, вполне вероятно, и что-то другое. — А ты что здесь делаешь? — вопросил он друга, когда тот попробовал блюдо. Щёки раздулись, как у хомяка, и Колош интенсивно начал перемалывать пищу зубами, вертя в пальцах шпажку. На голос Адофа он обернулся, глянул на друга, удивлённо вскинул брови, открыл рот, сделал вдох, чтобы ответить, но тут же подавился и закашлялся. Болчик стукнул его по спине, подхватил бокал с вином, зажав букет под мышкой. — Без меня Колачко отказывалась устраивать этот вечер, — ответил он, после того как прокашлялся. — И потом, не всё же тебе одному развлекаться. Знаешь ли, мне тоже нужно развеяться. Михаэль вроде как шутил, но в то же время был серьёзен. Болчик знал, что Колош не пришёл бы сюда только ради развлечений. Уточнять причину появления друга на вечеринке не стал, на самом деле это было неинтересно. К тому же, если Михаэль захочет, то сам расскажет, Колош держал язык за зубами только тогда, когда этого требовали ситуация или Система. — А ты что, решил тряхнуть сединой? — подхватив вторую шпажку, Михаэль закусил её зубами и содрал с тонкой пластмаски овощное ассорти. — Что-то в этом роде, — отозвался Болчик. Разговор с другом остудил пыл, Михаэль действовал расслабляющее. Адоф вдруг подумал, что надо было днём позвонить Колошу. — Знаешь, меня настораживает твой букет, который скоро превратится в веник. А ещё костюм, который, ну, извини, не совсем праздничный, он делает из тебя какого-то гробовщика из старых фильмов ужастиков. Ты где откопал этот страх божий? И взгляд затравленного зверя, это чудовище уже готово выпустить свои клыки. Боже, Адоф, ты решил позлиться? Давай, я хочу на это поглядеть. — Михаэль… — Адоф. — Кристел схватила его за локоть и притиснулась ближе к сыну, потому что народу, как оказалось, стало ещё больше. — О, Кристел, давно не виделись. Привет. Как делишки? Болчик вздохнул. Ушёл от одной проблемы, теперь настала очередь для другой. Если Колачко для матери как для быка красная тряпка, то Михаэль — как заклятый и кровный враг, потому что Кристел была убеждена в том, что именно Колош свернул мозг её сыну и научил любить мужчин. Чувствуя надвигающуюся опасность, Адоф вновь ощутил признаки раздражения. — Михаэль, — Кристал выдала очередную притворную улыбку, в которой было столько же холода, сколько холода было в голосе Адофа, когда он разговаривал с Виктором. — Ожидаемая встреча, но я всё-таки надеялась, что Бог меня сохранит от тебя. — Я, как ветер, везде, — актёрского таланта в Михаэле ноль, и когда он его проявляет, это выглядит так, будто он хочет… по-большому. — Штиль нам в помощь, — перекрестилась Кристел. — Ну, ты ведь знаешь, Колачко меня любит. — Два сапога пара, — скривилась Кристел и добавила: — Мне жаль вас, ибо более никто не испытывает к вам подобных чувств. — Не-ет, — протянул Михаэль, стараясь быть серьёзным и убедительным. Это получалось ещё хуже, чем прежде. Кристел сжала руку сына так, что Адоф почувствовал, как её ногти пробили толстый материал пиджака и впились в кожу. Михаэлю удалось её разозлить ещё сильнее, чем это сделала Колачко. — Адоф меня тоже любит. Ведь так, Адоф? Ну, скажи, что ты меня любишь… — Ублюдок, — зашипела Кристел, и Болчик вздохнул. — Гори в аду, ничтожная скотина… — Хватит, — остановил мать Адоф. Поставил бокал на столик и подтолкнул Кристел в толпу. Не глядя на Михаэля, он потонул в тесноте, заставляя Кристел двигаться вперёд. Несколько минут они продирались в столовую, к длинному столу, где каждый гость мог найти закуски и алкоголь на любой вкус. Гремела музыка, кто-то танцевал. Гости смеялись, разговаривали, делились впечатлениями, рассказывали местные сплетни, тут же сочиняя новые, обмывали кости другим, не упуская возможности пофлиртовать, поцеловаться и даже полапать друг друга. Всё было прилично и даже скучно, но в этой толпе, в которой из-за удушающей жары спина и лицо покрывались потом, Адоф чувствовал себя не в своей тарелке. Кто-то успел уже подняться на второй этаж. Колачко визжала в микрофон, перекрикивая музыку, она зачитывала программу вечера, а Болчик хотел домой, в родные стены, в тишину, спокойствие, на кровать, к прохладе и… к одиночеству. Постная и скучная жизнь ему так сильно нравилось, что ничего другого уже не хотелось. Оказавшись возле стола, Кристел, подхватив сына под руку, тут же повела в сторону, где стояла одинокая фигурка в розовом платье. Адоф сразу понял, что это Юли, сделал вдох-выдох и только сейчас осознал, что не снял пальто. Но даже если бы его на нём не было, здесь всё равно жарко! Юли Ластвуг была похожа на девочку, итог был очевиден: она сделала реабилитацию. Зачем? Зачем в столь молодом возрасте делать подобное? Если, конечно, ты не ранен и не на краю смерти. Но, насколько Адоф мог судить по рассказам Кристел, Юли ни в какие несчастные случаи не попадала и никакая пуля-дура её не задевала. Женщина просто посчитала себя старой, вот и обновила организм, став совсем девочкой, практически куколкой, от которой Адофу хотелось бежать как можно дальше. Большие синие глаза, длинные пушистые ресницы, полные губы, аккуратный носик и белоснежная кожа. Она что, ненастоящая? Нереальная? Да Болчик лучше ляжет в одну постель с… Рэйлом, чем станет с ней жить. Ни за какие коврижки. Хотя он и так шёл сюда, чтобы ей отказать. — О, Кристел, здравствуй, — сказала она тонким голоском и обнялась с матерью, три раза поцеловавшись в щёки. Адоф взвыл про себя волком и в который уже раз ощутил, как злость выползает из тёмных углов души, готовясь обрушиться на любого, кто посмеет его тронуть хотя бы словом или пальцем. — Юли, милая, знакомься, это мой сын, Адоф Болчик, тот самый, — улыбнулась Кристел, а Адоф, вспомнив о букете, протянул его Юли и заметил, как она вздрогнула, перестав дышать. — Приятно познакомиться, — голос был до ужаса холодным, Кристел глянула на сына и сама отшатнулась от него. Адоф излучал такую ярость, что она легко читалась на лице. Он лишь одним этим видом мог бы разогнать всех гостей за считанные секунды. — Я долго буду держать этот веник в руке? Или вас не устраивают лилии? — Нет… Я их люблю, — пробормотала Юли и схватила букет, задрожав сильнее. — Прекрати, — шикнула на Адофа Кристел, вновь хватая за руку. — Что именно? — не глядя на мать, спросил Болчик. — Юли, детка, не бери в голову. Он просто устал, — затараторила Кристел, пытаясь сгладить возникшую неловкость. — Я… Всё хорошо, Кристел. — Сколько вам лет? — не удержался Адоф и задал вопрос. Осознание того, что он поступает неправильно, ещё сильнее натянуло нервы. — Ты что! У женщин возраст не спрашивают… — Я помню, ты говорила двадцать четыре. Но мне всё же интересно, по какой причине вы сделали реабилитацию? — Адофу не нравятся женщины, — на левое плечо Болчика легла рука, и Колачко мурлыкающим тоном произнесла эту фразу, глядя на миловидную Юли. — А ещё Адофу не нравятся слишком молоденькие, выглядящие на пятнадцать лет девочки, — опираясь на правое плечо Болчика, проговорил Колош и сделал глоток вина. Что было дальше, Адоф не знал. Резко развернувшись, скинул с себя Михаэля и Колачко и быстро начал протискиваться к выходу. Это просто издевательство! Это насмешка! Такого от матери он не ожидал. Мало того что она не считается с его предпочтениями в постели, так ещё соизволила познакомить его с какой-то девчонкой, глупой и тупой, которая в двадцать четыре года сделала реабилитацию! Болчик чувствовал, как гнев застилает рассудок и глаза, он слышал лишь гул в ушах, видел размытые пятна, которыми являлись люди. Он рвался на воздух, к выходу, но никак не мог его достичь! Предчувствие того, что он сейчас на глазах у всех взорвётся тирадой гнева, заставило его ускориться. Распихивая людей, он чудом добрался до выхода, открыл дверь и вывалился наружу. Сбежав по ступеням, прошёл быстрым шагом до калитки, постоял там немного. Сделав несколько глотков стылого воздуха, Адоф вышел на дорогу и двинулся к стоянке. Он шёл по взявшемуся льдом растаявшему днём снегу, скользил, но целенаправленно спешил к машине. И только когда достиг чёрного автомобиля, замер, сделал три вдоха, но не удержался — пнул колесо. Зарычав, пнул его ещё раз, а потом нагнулся, зачерпнул колючего снега и умыл им лицо. Надо успокоиться. Успокоиться… — Отец, — тихо и осторожно позвал его Виктор, и Адоф глянул на стоявшего у открытой дверки сына. — Садись, — рыкнул Виктору Болчик и прыгнул в салон, хлопнув дверью сильнее, чем обычно. — Поехали, — приказал он Ригису, и тот сразу же вдавил педаль газа. По-хорошему, надо бы прогуляться, но Колачко жила в другой части города. Пешком от неё до дома больше часа, тратить столько много времени на дорогу Адоф не хотел, он желал оказаться в родных стенах, в любимой кровати. Но, сидя в салоне машины, неожиданно почувствовал себя лучше. Оттянув узел галстука, вдохнул через нос и расслабился, откинувшись на мягкую спинку. В машине тоже было жарко, и Адоф, чтобы проветрить мозги, немного опустил стекло. Холодный ветер ворвался внутрь, растрепал волосы, проник под пальто и рубашку, но Болчик даже не думал закрывать окно.

***

Болчик выглядел стильно. Коричневый костюм и чёрное пальто с длинным шарфом, уложенные волосы и безупречность, всё то, на что Рэйл смотрел постоянно, пока находился рядом с ним — и будет смотреть ещё месяца три, потому что отец позвонил и сказал, что выбрал новую квартиру, — всё это делало генерала невероятным. Болчик ничем не отличался от себя прежнего, вернее, от рабочего, но костюм каким-то образом менял его. И пусть Рэйл видел Болчика много раз в домашних одеждах и в спортивном костюме, сегодняшний генерал вдруг заставил Рэйла думать о нём чуть дольше обычного. Не о том, какой он удивительный, а о том, какой он… стильный. Идеальный. Лучший… Красивый. Долле накормила Рэйла чуть позже, однако ради тающего во рту запечённого мяса кролика, картофеля и салата из брокколи Рэйл готов был подождать ещё минут тридцать. И всё же, привыкший за эти дни ужинать в компании из трёх человек, Янок первый раз за последнее время ощутил пустоту. Как было прекрасно сегодня утром за завтраком, когда он почувствовал наполненность, уют и тепло, и как холодно и пусто оказалось вечером. За окном быстро спряталось солнце, дом наполнился тёплым искусственным светом. Но даже копошащаяся на кухне Долле не делала этот вечер особенным. Рэйлу показалось, что он вернулся в прошлое, когда жил один, а отец работал. — Так, печенье будет готово чуть позже, — сказала Долле, задвигая противень в духовой шкаф. — Ты чай сейчас будешь или потом, когда печенье испечётся? Оно быстро. — Позже.  Долле вкусно пекла, то печенье, что Рэйл покупал в кулинарии, не шло ни в какое сравнение. — Тогда иди в гостиную, — убирая со стола, проговорила она. — Муж затопил камин. Мужа Долле Рэйл видел только мельком, но оттого, что он приехал, Долле была несказанно счастлива. Глядя на её порозовевшие щёки и блестящие глаза, Рэйл думал, как же хорошо иметь близкого и родного человека. Он любил отца, отец любил его, но ощущение того, что Рэйл был один, не покидало. Их отношения такие же, как у всех, но иногда Яноку хотелось чего-то другого, большего. Немного… интимного. Бесплодие — это крест, ни одна женщина не захочет связать себя узами брака с тем, кто не сможет дать ей желаемое. И именно с этим ощущением Рэйл и жил последние девять лет. Страшный диагноз ударил по болевым точкам, и осознание того, что он всю свою жизнь проведёт в одиночестве и никто не вспомнит о нём, когда он умрёт, давило на грудь таким удушающим камнем, что порой становилось тяжело дышать. Его мир раскололся, умер, превратился в пепел, и мечты о счастье и любви Янок закопал глубоко в своей душе, понимая, что ничего нельзя исправить. Никто ему не поможет! Глядя на огонь в камине, который весело плясал, наполняя небольшую гостиную ещё большим теплом, Рэйл чувствовал ком горечи и понимал, что ещё секунда, и расплачется. Будучи одиноким, он острее чувствовал всю прелесть беспомощности. Когда в этом пустом, наполненном тишиной доме кто-то есть, эта беспомощность отступает, превращается в нечто нереальное, глупое, не столь значимое, но когда никого нет… Это дом Болчика, и если его нет, здесь одиноко. Пусто. — Вот чай, — вырвал его из задумчивости голос Долле, и Рэйл, поблагодарив женщину, захрустел песочным печеньем, чувствуя, как выпечка комом встаёт в горле. Нет, он ещё не смирился со своим крестом, не смог ещё принять тот факт, что никогда не сможет иметь детей. Почему он? Почему именно ему досталось такое несчастье? В обществе, где семья и продолжение рода имели очень большое значение, именно ему выпал лотерейный билет нести ответственность за грехи предков. Система этого не объясняет, потому что Система — это всего лишь марионетка. Да и Бог — это миф, который подпитывают страхом людей. Ад и Рай, грешник и святой — глупость. Нет ни того, ни другого, ни третьего, ни сорок пятого, есть только ты, человек, и твоя никчёмная, пустая жизнь! И у кого просить помощи, где найти лекарство, никто не скажет, потому что не знает. Потому что спасения нет! Рэйл долго сидел у камина, Долле, пожелав ему спокойной ночи, ушла к себе в комнату, а Рэйл смотрел на тлеющие угли и сходил с ума от мыслей. Ничто не спасало, душа будто разрывалась на куски. Впору схватить кинжал и воткнуть острое лезвие себе в сердце или перерезать вены. Но Янока останавливал страх смерти и желание жить, для него в этом мире было много интересного, и на данный момент даже осознание того, что не сможет иметь детей, не могло толкнуть его на то, чтобы сотворить с собой такое. «Надо подумать о чём-то другом, — твердил он себе каждые пять минут. — Подумать… о чём-то или о ком-то». И Рэйл, соскользнув с кресла, подкинул в камин лежавшие в ведре три последних полена. Немного расшевелив угли и подув на них, некоторое время смотрел на то, как искры ласкают дерево, как с неохотой впиваются в него, тлеют, разгораются и поглощают топливо. Забавно. Даже огонь живёт, искра рождает пламя, а Рэйл… «Я подумаю о Болчике», — вдруг сказал он самому себе, плюхнувшись задницей на тёплый с длинным ворсом ковёр. Болчик… Невероятный. Во-первых, сильный. То, как он смело и без тени сомнений полоснул саблей пришедшего убить Рэйла фанатика, заставляло восхищаться им сильнее и считать его невероятно сильным. А каким он был противником в спарринге! Ненавязчивый учитель: требовательный и отчаянный, строгий и спокойный. Он не поддавался, просто учил, показывал, рассказывал пластикой тела, стремительными атаками, шикарными блокировками, ударами, взмахами, поворотами… Рэйл бы назвал это — сочным, потому что первый раз встретил того, кто так великолепно владел саблей. Во-вторых, Болчик… умный. Да, пожалуй, ум был его визитной карточкой. Там, где Рэйлу понадобилась помощь современной программы, Болчик справился благодаря своим наблюдательности, усидчивости, внимательности и находчивости. Рэйл знал, насколько это сложно — выслеживать преступника через тоталку в ночное время, генерал это сделал легко, даже бровью не повёл. И это заставляло восхищаться им вновь. А как он не поверил Ирвилгу! Рэйл бы усомнился в причастности молодого человека к преступлению и, вполне вероятно, отпустил бы его. А Болчик и не собирался вестись на невинные глаза, слёзы и страх, что читался в каждой клеточке худого тельца убийцы. В этом был ум, находчивость и сила. Рэйлу до Болчика ещё далеко. А ещё в Болчике была некая преданность. Всего несколько дней назад этот человек казался Рэйлу сухим и железобетонным, холодным и безжизненным, жестоким. Но стоило увидеть, как он обнимал ткнувшегося ему в плечо Михаэля, и отношение, выстроенное за прошедшие дни разрушилось под давлением одного маленького факта. Факта, способного потеснить все остальные доводы и ткнуть в то, что изначальное мнение было ошибочным. Не сказать, что Рэйл проникся к Болчику симпатией… Просто где-то в глубине души ещё остались эти противные чувства, когда генерал пугал. Янок задумался, прислушиваясь к себе, а потом точно и уверенно подтвердил тот факт, что генерал восхищает и заставляет нервничать одновременно… Он остался с Колошем в больнице до утра, он был там, пока Буту не сделали операцию, затем доставил Михаэля домой и уже после этого отправился к себе. Об этом Рэйлу поведала Долле. И, сидя сейчас у камина, Рэйл ощущал, как в районе сердца разгорается странный огонь, вроде восхищения, но в тот же момент что-то ещё, до этого мгновения не похожее ни на что, испытываемое им ранее… Стойкость Болчика, его внутренний мир, желания, тепло и сочувствие — прилагательных неожиданно много, они с лёгкостью путают мысли и закручиваются в тугой узел в районе груди. Но вместе с этими ощущениями возникает тот самый страх, когда Болчик пугает, не потому что Рэйл видел его гнев, а потому что… Он не понимает. Откинувшись назад, Янок повалился на мягкий ковёр и стал смотреть в тёмный потолок, на висящую небольшую люстру. В гостиной стоял непривычный полумрак. Свет лился из холла, у дивана абажур, выполненный в коричневых тонах, прятал сразу три лампочки. Рэйлу нравился полумрак, он чувствовал себя уверенно, но обречённость всё равно витала в воздухе, и исходящее из камина тепло от уже практически догоревших поленьев делало вечер ещё более тоскливым и бесконечным. Ему захотелось, чтобы наступило завтра, прямо сейчас, с минуты на минуту. Вот он закрыл глаза, открыл — и вуаля, утро. На кухне звенит посудой Долле, генерал сидит уже за столом, привычно читает газету… «Это не моя жизнь, — Рэйл перекатился на бок, вглядываясь в маленькие язычки огня. — Это всё чужое, и через три месяца оно закончится. Но как быстро человек привыкает к хорошему. Добрая Долле, которая и приготовит, и помоет посуду; холодный и строгий генерал, в доме у которого чувствуешь себя спокойно, не боясь, что какой-нибудь фанатик подложит бомбу; добродушный, легкомысленный и вспыльчивый Виктор, с которым, оказывается, можно поговорить и провести вместе свободное время… Только не так, как тогда… Кстати, надо бы вернуть ему одежду…» Когда угли превратились в пепел, Рэйл закрыл заслонку, сделал себе горячего чая, взял три печенюшки и вернулся в гостиную. Почему-то сегодня ему хотелось побыть здесь, эта комната была больше его и в ней крылось нечто такое, что заставляло Янока чувствовать себя пусть не лучше, но уютнее. Она пахла Болчиком. Ничего лишнего в гостиной не было: небольшой камин, диван, два кресла, столик, торшер, высокая напольная полка, где стояли книги, лежали газеты и журналы, а также небольшой бар, в котором Рэйл обнаружил встроенный холодильник, а в нём четыре бутылки: две с вином, и ещё две — с коньяком и водкой. На полочке рядом с холодильником — стаканы и рюмки. Лишь на секунду Рэйл задумался о том, чтобы попробовать коньяк, но передумал. Брать без спроса — это плохо. Такому его отец не учил. Закрывая дверку, он обнаружил в небольшом кармане пачку сигарет и зажигалку. Когда-то Рэйл пробовал курить, но ему не понравилось. А Болчик иногда курил, не часто, но Яноку нравилось смотреть, как генерал затягивается дымом, а потом выпускает его, и тот плавно исчезает, растворяясь в воздухе. Запах сигарет смешивался с тонким ароматом парфюмерной воды Болчика, и Яноку казалось, что это самый обалденный запах в мире. Чушь и глупость, но Рэйл и правда так считал. В такие моменты он думал, что Болчик намного старше своих лет. В гостиной было большое окно — высокое и широкое, закрытое тяжёлой портьерой светло-коричневого цвета. Немного отодвинув её в сторону, Рэйл окинул местность взглядом. Окно выходило во двор, через него спокойно было видно крыльцо. Стоя у окна, Янок чувствовал, как через толстое стекло медленно, но ощутимо проникает холод. Сделав глоток остывшего чая, сразу же заметил подъехавшую к дому машину. Будто преступник, которого застали на месте преступления, Рэйл кинулся на кухню, на пути подхватывая пустую тарелочку из-под печенья. Сполоснув посуду, он оставил их на кухонном столе и вернулся в прихожую, но по лестнице подняться не успел. Дверь распахнулась и с мороза в тёплый особняк вошли сначала генерал, а затем Виктор. — Добрый вечер, — зачем-то поздоровался Рэйл, выпалив приветствие чуть громче обычного. Болчик, снимая пальто, глянул на него, Янок сглотнул, что-то в генерале было не так. Нечто опасное и тревожное. — Привет, — махнул Виктор рукой, но Рэйл заметил, что жест его был слегка сдержанным и не таким оживлённым. Да и после приветствия Виктор скосил взгляд на отца. Понимая, что надо бы скорее подняться в свою комнату, Рэйл уже шагнул на ступеньку, но Болчик его остановил. — Рэйл, ты когда-нибудь занимался фехтованием в ночное время? — Нет, — ответил он, повернувшись к генералу. Тот скинул обувь и прыгнул в тапочки. Следом за ним то же самое проделал Виктор. — Тогда через полчаса жду тебя здесь. И ты тоже, — сказал он сыну, чуть повернувшись к нему. Виктор, собиравшийся сделать шаг, так и замер в нелепой позе с нелепым выражением на лице. Болчик поджал губы, прищурился, и Виктор, сглотнув, поспешил ответить: — Конечно. Надежда на то, что Рэйл снова увидит Болчика во всей своей красе, оправдалась, но в этот раз Янок не чувствовал в его движениях свободы. Скованные, резкие, гневные, но всё такие же сильные и в какой-то момент настолько яростные, что он серьёзно испугался за свою жизнь. Однако такое поведение генерала продлилось недолго. Уже минут через пять он обрёл лёгкость, простоту, душевное спокойствие и плавность. Будто металл, он скользил из стороны в сторону, отражая удары и нисколько не уступая позиции. Рэйл первый раз вступал в бой с напарником и совсем не чувствовал разочарования: Виктор оказался настолько хорош, что Рэйл на несколько минут позволил ему воспользоваться преимуществом, бесстыдно спрятавшись за его атаками и защитой. — Вяло! — Через пятнадцать минут Болчик скомандовал перекур. — Такое ощущение, что я сражаюсь с куклами. Вы двигаетесь медленно и затравленно. Я пытаюсь быть серьёзным и не сдавать своих позиций, но мне приходится каждый раз поддаваться. Подобное мне не нравится. — Мы стараемся, — пыхтя, сообщил Виктор, а Рэйл вдруг понял, что все те разы, что он устраивал тренировки с генералом, тот показывал только половину своей силы. Если Рэйл встретится с подобным противником, он станет покойником за считанные секунды. — Не видно, — отрезал Болчик, правда, в голосе не было ни раздражения, ни гнева. Генерал, как всегда, спокоен и холоден. — Ладно, попробуйте у меня выбить саблю. — Да ты издеваешься! — простонал Виктор, несмотря на страх перед отцом, он всегда был открыт, и Рэйлу начинало это нравиться. — Для того, чтобы тебя обезоружить, нужна рота мутантов. — На самом деле я прошу малого. И не думай, тренировка только началась, — парировал спокойно Болчик. Взяв полотенце, он промокнул им лицо, затем вышел на позицию. — Вот чёрт, — буркнул Виктор. — Итак… — Погоди. Временное перемирие. Надо обсудить кое-какие нюансы, — и, обогнув отца, подбежал к Рэйлу. Схватив его за руку, отвёл в сторону и быстро заговорил: — Короче, надо атаковать вдвоём, тогда ещё какой-никакой шансик есть. У тебя слабая рука и ты совершенно открыт. Отец читает тебя, как газету. Поэтому сделаем ход конём. Произведём атаку вместе, а потом я возьму его на себя полностью, а ты уйдёшь в глухую защиту. Хочу, чтобы он клюнул на меня. И как только ты увидишь, что он меня зажимает, сразу же атакуй. Понял? — Как-то легко… — У тебя есть другой план? — вспылил Виктор. — Нет. — Тогда поехали. И кстати, хватит планировать, какой удар ты сделаешь дальше, просто бей. Тупо бей. Отключи мозг, почувствуй в голове ветер, представь, что ты балансируешь на нитке над обрывом. Тебя даже первоклашка сейчас победит. — Я просто… — Ну да, у него хреновое было настроение. На банкете ему явно подпортили нервы, злой был, как собака. Но теперь всё в ажуре. Не бойся, Болчик в гневе страшен, но ты же не преступник, — и Виктор хлопнул его по руке, хмыкнул и вернулся на свою позицию. Рэйл глубоко вдохнул… …и через несколько минут оказался обезоружен и с острым клинком у горла. Его сабля была зажата в левой руке генерала, и он спокойно тыкал ею в грудь сыну, говоря тем самым, что они проиграли. Однако Рэйл и этот поединок не забудет. Потому что в тот момент, когда в силу вступил план Виктора, Болчик будто превратился в танцора и волшебника. Такого генерала Янок ещё не видел.