Система

Прибыв в театр, Адоф отправил Виктора узнать, где располагается студия. Виктор вернулся быстро. Пока Болчик бродил по холлу, изучая фотографии труппы театра, сын успел узнать, где на данный момент находятся дети и их руководители. Недовольный охранник провёл их на третий этаж. В большом репетиционном зале Адоф нашёл всех, кто ему был нужен. Более не обращая на высокомерного охранника внимания, Болчик извинился и, когда ему позволили войти, без стеснения переступил порог. Почему-то некстати в этот момент вспомнился Полтачи в сопровождении молодого адъютанта. Наверное, потому, что это единственный человек, при встрече с которым Адоф чувствовал себя неуютно. Почему и как — он не мог сказать. Они практически не общались, и даже факт того, что оба хорошо знали Михаэля, не делал их друзьями — всего лишь знакомыми, заочно знающими друг друга. В принципе, Болчика это не расстраивало, но ощущение странной неприязни к Полтачи существовало. К чему сейчас он вспомнил о генерале, сам не мог понять. Может, потому, что охранник, работающий тут сторожевой псиной, считал себя выше Болчика и смотрел на него так же, как Полтачи? Низит Гвазари, руководитель детской студии «Звезда», как и положено приме, была слишком красива, слишком молодо выглядящая и амбициозная. Но, несмотря на это, Низит в общении была учтива и тактична, чего не скажешь про её компаньона. Лидек Шоуз был до ужаса грубым, нервным и до отвращения высокомерным. В нём так и сквозило: «Я актёр! Я звезда!», и Адофу всё время хотелось спросить: «Ну и что?» Ничего нового о Фиалит ни Лидек, ни Низит ему не поведали, правда, оба честно признались, что не любили девушку и что даже будучи ребёнком она уже была капризной и наглой. Про Джейка в основном рассказывала Низит — ведущей актрисе, как-никак, было уже пятьдесят, и она знала Китербила намного лучше молодого Шоуза. — Мы пришли в театр вместе, — говорила она, кутаясь в вязанную шаль. — Джейк ставил спектакль по Горькому, и надо сказать, что тогда постановка была неким взрывом, он привнёс в работу нечто новое. Театр взбудоражило, встрепенуло, как и его зрителя. Ведь «На дне» — забытая эпоха, то, что было до Катастрофы. Он сделал из классики трагедию нашего мира. Это был фурор, который насиловал души и сердца зрителя не один сезон. Тогда главрежем был Крипик, отвратительный человек. После премьеры он собирался снять нашумевший спектакль с репертуара, а на Джейка уже писал кляузу, когда директор попросил его уйти из театра навсегда. Всё произошло быстро, и я не совсем поняла, как всё случилось, но Крипик уехал даже из Республики, а его место занял Джейк. — Где Крипик, вы не знаете? — Нет. Был слух, что он подался на север. — В Арктику? — Да. В то время там как раз построили Город Тысяч, Спасительную Обитель, он поехал туда якобы поднимать и развивать театральное искусство. Но точно я не знаю… Лидек, займись детьми, — Низит нервно посмотрела на молодого коллегу, и тот, недовольно что-то буркнув, поднялся со стула и направился к разбушевавшейся малышне. — Что было потом? — Ну, главрежем Джейк проработал недолго. Примерно в то время он встретил Алину. Позже они поженились, и Джейк передал пост главрежа Олбиру Ривешко. Он перестал ставить спектакли, отдался театру в целом, стал руководителем. С Джейком нам не страшны были никакие неурядицы. Он был находкой для театра. — Его многие любили? — Его любили все, — Низит улыбнулась очаровательной улыбкой, говорящей о том, что Болчик глупец, раз не знает подобного. — Если и были у него завистники, то они были безобидны. Джейка можно не любить, но не уважать нельзя. — Расскажите об Алине. Низит вздохнула и замялась. Болчик видел, что она хотела бы про неё много чего сказать и точно не хорошего, но что-то её останавливало. Может, то, что о других она не говорила плохо, а может, потому, что нельзя. Театр — другой мир, а Алина занимала в театре важное место. — Джейк любил её, — начала Низит, потом замолчала и продолжила некоторое время спустя, — и она его. Я с ней особо не общалась, бутафорский цех и кабинеты художников в другом крыле. Не моё дело здороваться за ручки с бутафорами. Однако, когда ей дали спектакль, не без участия Джейка, я ощутила её… как бы это сказать... В общем, я поняла, что это не милая и добрая девочка. Она хотела быть элитой, вот и получила желаемое. Короче, через некоторое время я заметила, что они стали отдаляться друг от друга. Можно скрыть что-то, но вскоре это становится очевидным. Как стала взрослеть дочь, так и они стали вести себя, как чужие. Джейк никогда ничего не рассказывал, но по нему было видно, что жизнь медленно превращается в ад. Только воспитание не позволяло ему развестись с ней…. Знаете, — вдруг, что-то вспомнив, Низит заглянула ему в глаза, — я очень люблю наблюдать за людьми, это помогает в работе. В поисках образа и характера… Так вот, Джейк и Алина стали для меня неким хобби, особенно она. Тогда Ривешко решил ставить «Голодные и злые», это пьеса молодого и современного драматурга. Олбир дал мне роль замужней женщины, элиты, которая ценила лишь деньги и тем самым отравляла многим жизнь, в том числе и своему мужу. Не знаю почему, но я посчитала, что Алина станет прототипом моей Жанны. Это было лет тринадцать назад… Да, тринадцать, сыну моему одиннадцать, я ушла через год в декрет… Но именно тогда я заметила этот всплеск… Разрыв. В тот момент они резко отдалились друг от друга, а Джейк как-то неожиданно постарел. В его глазах угасли радость и задор, с которым он всегда приходил в театр. — Тогда она ещё не была главным художником? — Нет. Но она была художником «Голодных и злых». А после них, буквально через несколько лет, заняла пост главного. — А что стало с прежним художником? — Он ушёл на пенсию. Как там обстояли дела, я не знаю. Но кто-то мне сказал, что он умер около года или что-то около того назад. Знаете, с ним и с Джейком очень хорошо общались наш директор и Ривешко. — Господин Ривешко ещё жив? — Нет, — в этот момент Болчик увидел в Низит простого человека. — Три года назад он умер. Это был талантливый человек. Как и Джейк… Но Олбир проработал с нами недолго. В её голосе Адоф услышал неподдельную грусть и заметил, как чёрные глаза примы театра наполнились влагой. — Благодарю вас за информацию, — закончил беседу Болчик, поднимаясь и принимая протянутую ладонь. Пришлось оставить на тыльной её стороне лёгкий поцелуй. — Если вдруг вы вспомните ещё что-нибудь, позвоните мне. — Конечно. Найдите убийцу Джейка, он не заслужил такой смерти. — А что касается банкета… — Я ушла сразу же после премьеры, — вскинув подбородок, ответила Низит. — И об этом с вами я не хочу говорить. К смерти Джейка и его дочери это точно не относится. — Конечно, — сказал Адоф и, ещё раз поблагодарив Низит за общение, вышел из репетиционного зала в сопровождении Виктора. Разговор получился интересным, и сейчас стоило бы поговорить с директором, но ещё вчера вечером Болчик решил отправиться к отцу Джейка и свои планы менять не собирался. Но прежде нужно было заехать за Рэйлом, отвезти его в штаб, дать задание Виктору, оставить распоряжение Лиде и позвонить Михаэлю. Рэйл порадовал — он получил пятёрку. Болчик почувствовал, как по груди растекается тепло. Странное чувство гордости, которое он, по идее, должен испытывать к сыну, позволило задуматься над правильностью своих поступков за последние дни. Значит, не зря он предложил Яноку работу. Иметь под рукой умного парня куда лучше, чем глупого сына, который навряд ли порадует его так, как Рэйл Янок. С другой стороны, с чего вдруг он чувствует подобное к малознакомому мальчишке? И это казалось каким-то неправильным, даже опасным. Вернувшись в штаб, Адоф первым делом попросил Лиду заварить ему чай. После распорядился достать досье Ривешко и бывшего главного художника театра, попутно озадачил Виктора, чтобы тот позвонил директору театра и договорился с ним встретиться после обеда. Войдя в кабинет, Болчик быстро скинул пальто и фуражку, повесил на крючок шарф и присел за стол. Рэйл занял свой стул за столом, который скоро станет его личным, так как Виктор изъявил желание вернуться в школу, чему Адоф, конечно же, был рад. Некоторое время Болчик смотрел на Янока, чувствуя всё те же странные, скомканные и порой пугающие эмоции. На долю секунды Адофу показалось, что Рэйл является неким ключиком или же главным героем этого нелёгкого дела. Затем, отмахнувшись от тревожных мыслей, Болчик встал, подошёл к двери и прикрыл её. Впрочем, исключать Рэйла из списка участников этого запутанного происшествия пока что не стоило. Кто знает, какую роль он может занять в этом расследовании. Вернувшись к столу, Болчик вновь присел на стул. Сняв трубку с аппарата, набрал номер Колоша и некоторое время вслушивался в противные гудки. Когда на том конце провода ответили, Адоф поздоровался и сразу же перешёл к делу. — Я видел с Полтачи нового адъютанта. Он решил увеличить штат? — Понятия не имею. В прошлый раз он приезжал один, — отозвался Михаэль, поблагодарив кого-то за принесённые документы. Видно, в кабинете Колош был не один. — Для меня он странная личность. — Ты для него тоже, — хохотнул Михаэль. — Вы об этом говорили? — Нет. Мы говорим всегда о родителях, и мне это не нравится. Он их друг, а не мой, поэтому каждый раз я пытаюсь быть учтивым, но с каждым его приходом мне всё труднее сдерживать себя. Ты знаешь, он неплохой человек, Юрий хорошо относится к мутантам, но рядом с ним мне неуютно. С чего вдруг такие вопросы? — Интересно. — Интересно?! — Адоф подумал, что ему в ухо прилетел камень, таким громким был Колош. — Ты меня с каждым днём удивляешь всё больше и больше! Адоф, мне кажется, ты заболел. — А мне кажется, что мне надо дать отдохнуть. — Ты злишься? — после короткой паузы вкрадчивым голосом вопросил Михаэль. — Нет, — ответил Адоф и положил трубку. Постучав в дверь, без приглашения вошла Лида. Не успела она поставить на стол кружку с ароматным малиновым чаем, как зазвонил телефон. — Забыл тебе сказать, — протараторил Михаэль, будто боясь, что Болчик повесит трубку. Кивнув в знак благодарности за горячий напиток, Адоф проследил за тем, как Лида прошла к двери, всё так же аппетитно виляя бёдрами, затянутыми в чёрную юбку, обождал, пока за ней закроется створка, а потом спросил: — Ну и что ты забыл? — До Вогейла дошла жалоба врачей, и он, брызгая слюной, запретил пока что допрашивать Алину Китербил. До тех пор, пока дамочка не поправится. — Такими темпами она может поправляться до второго пришествия, — буркнул Адоф, откидываясь на спинку стула. — Против этого решения, Адоф, я идти не советую. Алина Китербил сейчас на лечении, а значит, находится под защитой врачей. У нас есть закон, который запрещает допрашивать подозреваемого, если он является пациентом. Мы этот закон игнорировать не можем. — Ясно, — ответил Болчик. — Ладно, работай. Вечером расскажешь, как и что. Вогейл, конечно, мечет молнии, мол, медленно работаем, но я понимаю, что дело сложное. — Оно не сложное, просто слегка запутанное, — будто уйдя в свои мысли, отозвался Болчик. — Ну да, конечно, — согласился с ним Михаэль, Адоф уловил в его голосе сарказм. Он вовсе не хотел сказать, что для него нет ничего сложного, просто оно и правда было лёгким. Адоф его практически раскрыл, нужно было только найти доказательства. — Всего хорошего, — сказал он и положил трубку. Некоторое время Адоф смотрел на дверь, размышляя, а потом вспомнил о чае. Через пять минут Лида принесла нужные документы, следом за ней вошёл Виктор, доложив, что с директором он переговорил и тот будет ждать генерала Болчика в театре в четыре часа вечера сего дня. Попросил не опаздывать, потому что на пять у него назначена встреча. Адоф кивнул, глянул на часы и поднялся с места. Рэйла и Виктора он взял с собой, правда, оставил их в машине. Втягивать в расследование Янока нельзя, но Адоф считал, что Рэйл, как адъютант, должен быть при нём постоянно. Что касается Виктора, то, вполне возможно, во время разговора у Болчика появится какое-нибудь распоряжение. Поскольку до обеда было ещё время, Адоф решил по пути домой заглянуть в одно место. Переступив порог двухэтажного особняка, который как снаружи, так и внутри ничем особым не отличался от коттеджа Болчика, Адоф столкнулся со стоявшим в широкой прихожей хозяином дома. Господин Джок Китербил, отец убитого Джейка Китербила, оказался седовласым мужчиной, опиравшимся на трость. Он был глубоким стариком с печальными и красными от слёз глазами. Слуга, открывший дверь, тут же испарился, и Болчик, поздоровавшись с хозяином, быстро скинул пальто, повесил на крючок фуражку и последовал за Китербилом в гостиную, где в камине плясал весёлый огонь. — Наверное, вы не ожидали увидеть старика, — прохрипел Джок, присаживаясь в кресло и указывая рукой на диванчик. Адоф удобно устроился на мягком сиденье. В гостиной было жарко, Болчик почувствовал, что спина вспотела между лопаток. — Уже тридцать лет я не делаю реабилитацию. Шесть месяцев назад мне исполнилось сто восемнадцать. И я подумал, что пора бы и честь знать. Вы знаете, почему существует закон, в котором говорится, что лучшая семья — это та, в которой одно дитя? — Предполагаю. — Реабилитация появилась ещё до Катастрофы. Представьте, если люди будут рожать по пять детей, и вместе с тем уменьшится смертность. Что будет с планетой? — Катастрофа наглядно дала понять, что с ней может быть. Китербил хрюкнул, выдавив из себя смешок. — Я знаю вашего деда, генерал Болчик, вы до ужаса на него похожи. В отличие от меня, он помнит Катастрофу. — Есть вероятность, что Катастрофа произошла благодаря людям, которые желали господства, а в итоге получили разрушенный мир. Я вот о чём: чтобы разрушить, надо суметь построить. Да и не всегда руины могут дать тебе такую возможность. — Я же говорю — вы чертовски похожи, — снова хрюкнул Джок, а Болчик поджал губы. Не любил он, когда его сравнивали с дедом. Да и деда он особо не любил, правда, уважал. — Прошу меня простить, — кашлянул Китербил. В гостиную вошёл слуга, неся на большом подносе белоснежные чашки с дымящимся чаем, сахарницу, кувшинчик с молоком и блюдечко с печеньем. — Было ужасно некрасиво с моей стороны заводить подобный разговор. Болчик кивнул, говоря о том, что он принимает извинения старика. Чая не хотелось, он выпил кружку на работе, а здесь для горячего напитка было слишком жарко. Адоф не привык к таким температурам. На улице ветер, погода снова меняется — оттепель отступила, мороз покрепчал. Выходить потным под пронизывающие порывы не хотелось. Однако не принять угощение было бы некрасиво с его стороны. Тихонько выдохнув, Адоф всё же потянулся за чашкой. Китербил скрюченными пальцами взялся за белоснежную тонкую ручку, поднёс кружку к губам и сделал маленький глоток. — Я знал, что вы придёте, — Джок посмотрел на Болчика. Адоф ещё раз отметил в красных глазах удушающую скорбь и глубокую печаль вовсе не старика, а отца, потерявшего сына. — Вчера мне сказали, что дело передали Колошу, и я сразу подумал о том, что он назначит вас расследовать это дело. Потому что вы лучший. — Не стоит мне делать комплименты, господин Китербил, — сухо отозвался Адоф. — А я лишь передаю то, что слышал о вас, и то, что сам знаю, — сказал старик и вздохнул. — Я лишился двух самых близких и дорогих мне людей. Нельзя сказать, что я был сильно привязан к Фиалит, в какой-то момент наши отношения резко испортились, да и она особо ко мне не тянулась. А вот потеря… Джейка, — голос Китербила дрогнул, — для меня настоящий удар. Китербил судорожно вдохнул воздух, и Адоф напрягся. Хозяин дома стар, от боли и скорби его может хватить удар. — Родители не должны хоронить детей, — продолжил Джок, сделав ещё один глоток. — Семьдесят лет назад мы с Элли стали родителями. Нам было уже достаточно много, мы никак не могли забеременеть. Но после очередной реабилитации у нас получилось. Как мы были счастливы… — Китербил снова замолчал, видно, понимая, что эти воспоминания Болчику не нужны. Это его память, душевное равновесие. — Джейк был чересчур добрым, порядочным и спокойным человеком. Он не любил ругаться и во всём искал компромисс. Потому его и любили в театре. Интриги и сплетни он убивал на корню, — голос Китербила стал более деловым, но всё равно изредка в нём прорезались отчаяние и боль. — Когда мы заговорили о внуке, он попросил у нас прощения и сказал, что одарит нас им только тогда, когда встретит женщину своей мечты. Мы не настаивали, но в какой-то момент смирились с его желанием. Он… Если бы мы настаивали, он бы ушёл от нас, а мы его так сильно любили… Скупая, похожая на каплю росы слеза скатилась по морщинистой щеке, и Китербил быстро дрожащей рукой смахнул её, втянув воздух через нос и сделав несколько глотков тёплого чая. Последний глоток заставил его немного поперхнуться. — Простите, — сказал он. — Это вы меня извините, — Адоф вернул чашку с нетронутым напитком на поднос и, оперевшись руками о колени, осторожно поинтересовался: — Господин Китербил, у Джейка были враги вне театра? — Нет. Что вы. Он словно мышка — никого не трогал, ни с кем в конфронтации не вступал. Некоторые называли его святым человеком. В нём присутствовали твёрдость, упрямство и сила воли. Если бы не это, он бы не занимал пост главрежа, а потом и худрука. — А… Отношения с дочерью вы как можете описать? Простите, что спрашиваю. — Ничего, я понимаю, — Китербил поставил чашку на столешницу и на мгновение задумался. — Плохими. Алина очень сильно её разбаловала: бантики, платьишки, заколки — и всё самое лучшее. Постоянно называла её принцессой. Что бы Фиалит не сделала, она всякий раз хвалила её, не ругала. Мы с Элли пытались хотя бы немного влиять на её воспитание, но всё было тщетно. Было даже время, когда Алина не разрешала нам приходить к ним в дом и видеться с внучкой. А когда разрешила… Это уже была капризная девочка, которая никого не слушала. Однажды, после смерти Элли, когда они пришли проведать меня, Фиалит заявила, что ненавидит Джейка. Для меня это был удар, а для него ничего нового. Так мне показалось. Ещё раньше я начал замечать, что Джейк изменился. Его глаза утратили яркость и свет. — Когда это случилось? — Точно не скажу… — Лет тринадцать назад? — Элли была ещё жива… Может, да, а может, нет. Но сын изменился. Стал ещё больше скрытным. Он и так ничего не рассказывал, а потом и вовсе закрылся. Алина для него была радостью, когда они поженились, он светился, он был безумно счастлив. И мы радовались за них… — А вы знали, что у Алины это второй брак? — Как… второй? Болчик удивился, откинулся на спинку дивана, задумчиво глядя на старика. Китербил не врал, он действительно был обескуражен, и, если честно, Адоф думал, что тот в курсе. А теперь получается, он озвучил не такую уж и приятную новость. Она могла бы стать новым ударом. Болчик почувствовал себя паршиво — не хватало ещё, чтобы из-за него пострадал хороший и порядочный человек. — А… ребёнок? У неё был ребёнок? — Был, — всё же ответил Адоф. Чего уже скрывать, коль сказал «А» — говори «Б». — И есть до сих пор. Она отказалась от него, по закону Системы. Но с ним всё хорошо, поэтому я хочу, чтобы вы не думали об этом… — Вы пытаетесь меня обезопасить, — с горечью хмыкнул Китербил, и Адоф вынужден был кивнуть. — Не стоит, генерал, если мне суждено сдохнуть, то уж не от подобной новости. Но я хотел бы с ним встретиться… — Я передам ему вашу просьбу. Значит, Джейк не делился с вами своими неурядицами? — Нет. Как-то я спросил его, что случилось? Он мне ничего не ответил, кроме обычного: «Папа, не переживай. Я всё улажу». — А вы знали, что он собирался уйти из театра и развестись с Алиной? — Да. Он со мной поделился этим, вот буквально на прошлой неделе. Он считал, что поступает неправильно, но сказал, что для них это будет лучше, чем то, что есть сейчас. Больше он мне ничего не сказал. Болчик поблагодарил Китербила и попросил позвонить, если он вдруг вспомнит что-то ещё. Выйдя из дома, он медленно пересёк дорожку, отделявшую особняк от калитки. На душе было скверно. Чем больше он втягивался в это дело, тем больше чувствовал отвращение к Фиалит и возрастающее уважение к Джейку. Беседа с Китербилом-старшим заставила ощутить те же боль и горечь, что испытывал старик, они жёсткой удавкой затянулись на шее, заставив задохнуться. Сев в машину, Адоф ослабил узел галстука и до самого дома смотрел в окно, ни на что не обращая внимания. Люди всегда умирали и будут умирать, но когда уходили хорошие, даже не зная их, становилось не по себе. Жаль и старика, он так сильно хотел внука, а получил принцессу, которая возненавидела и отца, и деда. За что? Почему порой к одним жизнь благосклонна, а к другим жестока? Когда автомобиль остановился возле калитки, Адоф вышел на морозный воздух. Некоторое время стоял не двигаясь, подставляясь под ледяной ветер, глядя в спину идущего к дому Рэйла. Почему его бросили, а потом не признали? И почему он должен нести эту тяжесть на своих плечах? О чём он думает, оставаясь в одиночестве? Насколько ему больно и как он сражается с этой болью? И ведь живёт дальше — брошенный, без права на продление рода. — Генерал, — позвал его Ригис, и Болчик посмотрел на водителя. — Всё хорошо? — Да, конечно. Жду тебя через час. — Приятного аппетита. — И тебе того же, — буркнул Болчик и двинулся следом за Яноком. Ригис хлопнул дверкой, машина медленно покатила прочь, к тому дому, где Ригиса ждала жена и приготовленный ею обед. Адофу, Виктору и Рэйлу обед приготовила Долле. Болчик хотел наполнить желудок пищей и хотя бы в чём-то почувствовать удовлетворение за минувшие полдня, сейчас казавшиеся ему каторгой. На крыльце он остановился и ещё с минуту постоял на холоде, отпуская грустные мысли и отстраняясь от боли, которую забрал у Джока Китербила. Нужно двигаться дальше: искать, рыть, доказывать, толкать, принимать решения. И тогда с его плеч упадёт этот груз, а Джейк Китербил сможет спокойно отправиться в свой дальнейший путь. Выдохнув, Адоф вошёл в дом, окунаясь в тепло и уют родной обители.