Система

— Это бред. — Дело не двигается с мёртвой точки, потому что мы никак не можем найти причину убийства. За что? Кем? Почему? Джуди — будто аномальная зона, вроде есть место преступления и оружие преступления и вроде ничего этого нет. — Но это… Нелепо. — Согласен. Но преступник думал иначе. Я уверен, тоталка ничего хорошего не скажет. Подземелье увито многочисленными трубами и проводами, в нём находится огромное количество персонала подвала и у каждого есть своя зона. Это место выбрано неслучайно. Заманить туда меня каким-нибудь другим способом просто невозможно, кроме как совершить убийство и оставить след элитария. — А если поискать того, кто украл кинжал Латаша? — Думаю, нет резона. Михаэль спрятал лицо в ладонях, на мгновение задержал дыхание. Потом взъерошил редко когда аккуратно уложенные светлые волосы. В этот момент он выглядел моложе и по-хулигански. — Я не могу об этом сказать Вогейлу. Он будет волосы на жопе рвать, если я ему доложу такую чушь. — Другого предположения у меня нет. Колош встал, сделал пару шагов в сторону, вернулся к стулу, обошёл стол и замер у окна, разглядывая внутренний двор штаба. Из здания выбежала группа спецназовцев, запрыгнула в крытый брезентом кузов большой машины. — Делом новостройки занимается внутренняя разведка, — Михаэль посмотрел на макушку Болчика, который решил воспользоваться паузой и вернуться к делу. — Они будут копать много и сильно, однако с докладом о Джуди я пока повременю. Ты продолжай искать. Хотя, с другой стороны, пусть это выглядит и бредом, но… я привык доверять твоим домыслам, даже если они из ряда вон выходящие. — Это нормальное предположение, — буркнул Болчик, вглядываясь в следующую фотографию. С фотографии на него смотрела женщина. Но мало ли, может, за маской скрывалась представительница прекрасного пола? — Для меня — нет. Убить человека только для того, чтобы совершить нечто подобное, это надо быть полнейшим безумцем. — Сумасшедших хватало всегда и везде, — Адоф отложил фотографию и чуть повернулся к Михаэлю, глянув на него снизу вверх. — А Вогейл хоть пусть ест со своей задницы волосы, но, скорей всего, другой гипотезы у меня не будет. — Я ему так и скажу, — скорчил постную мину Колош и вернулся к стулу. Только не сел, а встал за спинкой, опершись на неё руками. — Значит, получается, эти два дела связаны. И преступник один. Ищи, Адоф, пока у нас не забрали дельце Джуди. — Если убийца кто-то из генералов, нам его всё равно придётся отдать. — А если нет? А если кто-то из элитариев, а мы до этого не докопаемся? Это простой народ верит в чистоту Системы и великих мира сего, а мы знаем, какими нехорошими дядями и тётями они могут быть. Огласка — пока что лучший удар по самолюбию элиты. Адоф ничего не ответил, но, откинувшись на спинку стула, продолжал смотреть на Колоша. — Ладно, я потопал. Если что — звони, пиши и говори. Махнув рукой, Михаэль был таков, оставив после себя странные ощущения. Некоторое время Болчик вглядывался в фотоснимки, лежащие перед ним, а потом попросил Лиду принести чай. Потягивая горячий напиток мелкими глотками, Адоф ощущал сонное состояние и вновь, в миллионный раз за сегодня, обращался к воспоминаниям. Он устал с ними бороться, поэтому, когда они вновь нахлынули, откинулся на спинку стула, прикрыл глаза и окунулся в Рэйла. Горячий и красивый, юный и пылкий, гибкий и страстный. Янок представился плетью, хлестающей Адофа по всему телу, проникающей даже к жизненно важным органам. Как ни странно, Адоф терпел и наслаждался этим, понимая, что никуда уже от воспоминаний не денется. Со временем они сотрутся, но не исчезнут. Правда, от мысли, что они притупятся, стало не по себе, но это ощущение было настолько хилым, что он отмахнулся от него. Приоткрыв воспалённые от недосыпа глаза, Болчик глянул на часы. Несмотря на желание провалиться в сладостные неги царства Морфея, Адоф вынужден был отказаться от мечты. Допив чай, он вздохнул, на этот раз ласково и нежно отстранился от пылкого и горячего Рэйла, вернувшись к делам. Ещё минут тридцать он работал над фотографиями, просматривая их по второму кругу, затем выписал на лист имена всех тех, кого здесь не хватало. Перед уходом он передал Лиде эту бумажку, и она тут же предоставила ему вторую папку. — Здесь ещё восемнадцать человек, — сказала она, и Болчик, сунув документы под мышку, направился к выходу. У порога остановился и попросил Лиду позвонить ему домой и сказать Долле, что ужинать он будет позже.

***

Чистые Пруды — резиденция правителей Верн-Республики — располагалась в самом центре города. Невысокое, но идеально чистое здание встретило его звенящей тишиной. Пройдя неширокий холл, Болчик ступил в приоткрытые створки двери и оказался в длинном коридоре, через несколько метров плавно уходящем за поворот. Мрачный, но такой же чистый и тихий, он вёл его вглубь здания, переходя в лестницу. Спуститься или подняться можно было и на лифте, который располагался рядом с лестничным пролётом. Коробка опустила его на три этажа ниже, в ту часть здания, которую называли минусом. Она располагалась под днищем платформы, являя собой ничем не приметный квадрат с редкими окнами, из которых можно было увидеть поверхность планеты. Новый коридор встретил его до отвращения сверкающей чистотой. Она резала глаза, а тишина давила на нервы. За всю дорогу Болчик не встретил ни одного человека. Да и неудивительно — система охраны здесь была электронной, созданной ещё до Катастрофы. Такого ни у кого не было, поэтому Чистые Пруды, а вернее, те, кто здесь проживал, гордились этим творением. Зачем платить зарплаты ненужным охранникам и стражам, когда лучше довериться компьютерной защите, за которой приглядывают человек десять, не больше. Экономия во всём, но с другой стороны — практичность. Лишние стражи — это пафос и напыщенность, а обитатели Чистых Пудов любят прятаться и не блистать своими ликами на плакатах и в агитационных заголовках. Их частную жизнь охраняет горячо любимая ими Система. Правда, каждый глава всё же имеет личную охрану. На всякий случай. Коридор вывел Адофа в небольшое круглое помещение. Невысокий потолок, гладкие стены без окон. Однако по окружности стояли маленькие фонтанчики, изображающие разных докатастрофных животных. Каменные статуи плескались чистой и прозрачной водой, наполняя комнату жизнью и звуком. В центре зала причудливый паркет был уложен в несколько рисунков, они изображали флаг и герб Верн-Республики, и, насколько Адоф помнил, по этим напольным картинкам ходить строго воспрещалось. Первого человека он встретил в этом зале. Лишь на мгновение заинтересовавшись гербом и флагом, он отчетливо услышал звук шагов. Каблуки стучали по паркету и в тишине, нарушаемой лишь плеском воды, разносились далеко за пределы комнаты. Имитируя солнце, за пределами окружности она расщеплялась на несколько коридоров-лучей, уводя в темноту. Женщина вышла на свет, как призрак из темноты. Дошла до красивого каменного тигра, остановилась. Приподняв острый подбородок ещё выше, надменным тоном осведомилась:  — Генерал Адоф Болчик? Людей, что вершили здесь судьбы всех граждан Республики, называли главами Президиума. Адоф точно знал, сколько человек входило в это сообщество, знал их имена. Быть секретарём одного из них означало быть человеком, который не просто получает много денег и считается элитой, а стоит в одном шаге от управления Республикой. По крайней мере, так думали все секретари, помощники и замы глав. Так думала и женщина, стоявшая перед ним. Адоф их ненавидел. Люди, которые перебирали бумажки, подавали напитки, мыли полы и стирали, в общем, занимались всем тем, что делали гувернантки и экономки, а также дворецкие, но занимали пост под названием «личный секретарь главы Президиума», вызывали у Болчика жуткое презрение. Не потому, что были слугами, а потому, что считали себя выше остальных. — Вы ждали кого-то другого? — холодный тон Адофа разлетелся по комнате будто гром среди ясного неба. Он смотрел в глаза женщине, хотя из-за разделявшего расстояния видел их плохо. Зато по худому, без капельки макияжа лицу читал отчётливо. Поджатые тонкие губы дрогнули, женщина слегка растеряла свою значимость. И чтобы не ударить лицом в грязь, сказала первое, что пришло ей в голову: — Глава ждёт генерала Болчика. — Ждёт. И вы считаете, что система безопасности пропустила бы кого-то другого? Недовольство Адофа вбивалось каждым словом в тело секретаря, как стальные кинжалы смерти. — Следуйте за мной, — уже не так напыщенно произнесла дама, но при этом всё равно походила на шипящую змею. Она резко развернулась и пошла прочь, держась так, будто была насаженная на кол: спина ровная, шаг отточенный, руки прижаты к бокам. Весь её вид говорил, что она здесь хозяйка. Пафоса много, а что на деле? Обойдя герб и флаг Верн-Республики по окружности, Адоф спокойно ступил в коридор и направился следом за женщиной. Шли недолго, но за это время сменили три коридора. Когда они вышли в другую комнату, залитую светом, Болчик бросил взгляд в окно и отметил, что на дворе темно. Здесь он встретил других людей, таких же чопорных и надменных, как сопровождавшая его дама. Не обращая ни на кого внимания, он вошёл в открывшиеся двери и, не оборачиваясь, прошёл к стоявшим полукругом дивану и трём креслам. Комната оказалась просторной, хотя большую часть стен занимали стеллажи с книгами. За высоким панорамным окном в сгустившихся сумерках проглядывали облака, и можно было бы увидеть поверхность планеты, если бы не глубокий вечер. Адоф снял пальто, аккуратно сложил его и повесил на спинку одного из кресел, на него положил фуражку. Присев на другое, закинул ногу на ногу и уставился на сидящего в инвалидном кресле старика. — Слушаю, — холодный тон Адофа заставил старика чуть растянуть губы в улыбке и наконец зашевелиться. — Поужинаешь со мной? — спросил тот, указывая на внутреннюю дверь в комнате. — Нет. Спасибо. Что за срочность? — Бог мой, Адоф, — старик издал смешок, похожий на скрип несмазанной телеги. — Ты — мой внук, неужели ты думаешь, что для того, чтобы увидеть тебя, мне нужна причина? — Я не думаю, я в этом уверен, — сказал Болчик, продолжая смотреть на главу Президиума Алена Болчика, третьего члена правления Верн-Республикой. — Ты неисправим. Ты похож на своего отца. Иногда я задаюсь вопросом, мои ли вы дети. Но, — поспешил старик, думая, что Адоф его прервёт, — глядя на ваши успехи, я понимал, где прячутся мои гены. Твоя бабушка была спокойной, простой и не стремилась к чему-то большему, что уже имела. У неё был сын, это её и радовало. Адоф ничего не ответил. Лишь легко покивал головой, давая понять, что он слушает, но неплохо было бы и поторопиться с важным разговором. — Что, даже чай не будешь? — приподнял брови Ален. Болчик снова ничего не ответил, лишь слегка нахмурился, проявив толику недовольства. Выражать свои эмоции он мог только в присутствии деда. Хотя тоже не всегда. И когда он прятался за маской ледяного равнодушия, Алена Болчика это немного напрягало и даже злило. — Сколько лет мы с тобой не виделись? — Ален сменил тон и перестал быть дружелюбным. Хотя стариком он так и остался. Направив рычажок на подлокотнике вперёд, а потом в сторону, он проехал до стола. — Память меня уже подводит, но Вера сказала, что около десяти лет. Тогда я и Виктора видел в последний раз. Наверное, стал уже совсем большим и взрослым. Никогда бы не подумал, что доживу до того времени, когда стакан воды мне будет приносить секретарь, а не родные дети, внуки или же правнуки. — Мне не стыдно, — ответил на укор Болчик, и Ален повернулся к нему, установив на один подлокотник два стакана с янтарной жидкостью. Придерживая их рукой, он второй управлял креслом. Выпивку, предложенную дедом, Адоф взял. — Я сам виноват, — задумался на мгновение Ален и глянул на внука. — Ещё Рима говорила, что за желание быть властью я заплачу дорогую цену. Но ты прав, жалеть и сожалеть не о чем. Что есть, то есть. Ален пригубил коньяк, то же самое сделал и Адоф. Алкоголь обжёг полость рта и провалился в желудок, опаляя гортань и внутренности. Болчик сдержался, чтобы не поморщиться, но украдкой выдохнул горячие пары. Ален крякнул и отъехал чуть в сторону, развернувшись к внуку лицом. — Я стар. Десять лет назад я решил не проходить реабилитацию. Мне уже… сто шестьдесят восемь лет. Если я сделаю сейчас реабилитацию, то проживу ещё лет двенадцать. По крайней мере, до следующей операции точно, — старик хмыкнул. — Но я не хочу уже жить. Я видел Катастрофу, её последствия и ужасы, я участвовал в создании нового мира, я делал ужасные вещи и старался во благо человечества. Я пережил жену и сына. Увидел внука и правнука. Настало время уходить. Но из правительства меня никто не отпустит, я должен делать свою работу до конца. Поэтому я решил умереть. Люди должны жить столько, сколько отмерено им судьбой. Сто шестьдесят восемь — это слишком много. Мне так кажется. Поэтому я проживу ещё лет пять-семь и отдам Богу душу. Адоф никогда не любил деда. Когда-то давно, когда был ещё маленьким, делал попытки, а затем быстро оставил их, отмахнувшись, будто от надоедливой мухи. Этот человек как был, так и остался для него чужим. Пока был жив отец, они раз пять в год посещали Чистые Пруды, и Адоф следил за этим чужим для него дядей через призму детского восприятия. Встречи заканчивались порой не успев начаться и никогда не длились дольше часа. Отец рассказывал сыну истории про деда, но Адоф не чувствовал к этому человеку ничего, кроме того, что этот дядя ему чужой. Когда отец умер, мать урезала эти встречи, как потом оказалось, сам Ален не желал видеть сноху и внука. И вот, пребывая на смертном одре, дед вдруг вспоминает о том, что у него есть внук, и переворачивает действительность таким образом, что это Адоф виновен в том, что не приходил к нему. Жалости Адоф не испытывал. Сидя в этой комнате, он чувствовал себя неуютно и желал только одного: поскорее сбежать из этих душных и тесных стен. — Я хочу, чтобы ты занял моё место в правлении, — после паузы изрёк Ален, когда понял, что Адоф не собираете отвечать и успокаивать его больную одинокую душу. — Нет, — уверенно ответил Болчик. Ален поджал тонкие старческие губы — признак недовольства и отчаяния. — Ты должен… — Нет, — оборвал его Адоф, оставаясь таким же твёрдым в своих убеждениях. Ален повёл головой в сторону, вдохнул через нос, отвёл взгляд к окну, а потом снова посмотрел на внука. — Жизнь не даётся дважды, — заговорил он, начиная откуда-то издалека. Но Адоф знал, что и эта речь приведёт к главной теме их встречи. — Но продлить жизнь — это величайший соблазн. Мне всегда казалось, что будущее спрятано от всеобщих глаз, и это великий соблазн заглянуть туда хотя бы краем глаза. Но будущее — это то, что рано или поздно становится настоящим, ну а после — прошлым. И мы сами всё это творим. Однажды человечество возжелало полной власти, и это желание привело к Катастрофе. Я желал заглянуть за завесу будущего, но там не оказалось ничего нового или же удивительного. Всё как всегда. Однако именно благодаря прожитым годам я понял, что вершить будущее должно молодое поколение. И если лет двадцать назад мне было страшно довериться вам, нашим внукам и правнукам, то теперь я смело могу отдать бразды правления в твои руки. Наше время давно уже прошло. Хотя со мной соглашаются немногие. Ален вновь посмотрел на внука взглядом, в котором говорилось, что он твёрд и намерений своих менять не собирается. Но и у Адофа была своя позиция, идти на поводу у деда он даже и не думал. Ледяной взгляд, спокойствие на лице. Он был так же упрям, как его отец. Власть генерала Болчика не прельщала, ему нравилась та жизнь, которой он жил сейчас. И слова Алена пролетали мимо ушей, казались бессмысленными, тратящими его драгоценное время. В этот момент он вспомнил о Рэйле и безумно сильно захотел домой. К Яноку. Узнать, как его здоровье, увидеть его, поужинать с ним в тишине и в той столовой, которая за годы должна была уже надоесть, но так и не приелась. А появление Рэйла разнообразило этот быт. И Адоф резко захотел в него углубиться, только сейчас осознав, насколько это разнообразие стало важным и дорогим. — Значит, твоё слово — нет, — подытожил глава Болчик, и Адоф, даже не удосужившись кивнуть, поднялся с кресла. — Погоди, сядь, — не терпящим возражения тоном попросил дед. Вернув стакан с выпивкой на стол, Адоф опустился в кресло. От Алена не ускользнул отказ от недопитого коньяка, но он молча проглотил оскорбление. Старик понимал, что был не в том положении, чтобы диктовать условия. Даже то, что он находился дома, а Адоф был всего лишь его гостем, говорило ему об обратном. И Адоф это видел. Он легко читал деда по мимике лица и по тому взгляду, что отражался в потускневших глазах. — Я предполагал, что ты откажешься, — захрипел старик, и теперь Адоф увидел в нём древнего жителя планеты, а вовсе не главу. — Но мне нужен преемник. Без него мне не дадут спокойно умереть, — хмыкнул он. — Я подумывал и о Викторе, но когда вы десять лет назад пришли ко мне в гости, я понял, что Вик не тот, кто сможет усидеть на троне. Он не правитель. — И слава Богу. — Адоф, это нужно для дальнейшего развития планеты. Для удержания мира, для идеалов и жизни, — захрипел яростно старик, выказывая страсть и алчную веру в будущее. — Когда-то этот городок называли Верой, ему дали такое имя мы. Потому что он один из первых, кто собрал остатки выживших под своим куполом. Потом он разросся и превратился в Республику. А далее поменял имя, потому что прошлое не должно тянуть назад, оно должно учить. — Избавь меня от своих проповедей, — Адоф почувствовав горечь во рту и захотел пить. Но попросить стакан воды было сродни тому, если бы он опустился на колени. — Своё мнение я оставлю при себе, будь добр и ты сделай так же. Ален вздохнул и сжал зубы, вытянув губы трубочкой. Затем покачал головой, соглашаясь с мнением внука. — Потеря Джорина стала для меня сильной утратой. Он был кровинкой от Римы, и я готов был отдать ему всё, что имел сам, но и он отказался от светлого будущего… Будто не зная, что сказать дальше, Ален замолчал, а потом всё же выдал, и Адоф ощутил волну негодования к человеку, сидевшему в инвалидном кресле напротив. — Шестнадцать лет назад я стал отцом второй раз. У меня появился второй сын. У тебя есть дядя. Ален замолчал, встретившись с ледяной ненавистью, которую источал Адоф. — Система не запрещает иметь вторых детей, — выдавил Болчик. Он безумно сильно любил отца, впрочем, ничего не имел против дяди. Но не сейчас, когда перед ним дряхлое прошлое, всё равно цепляющееся за жизнь. — Не запрещает. Да, есть ряд поправок, которых жители Верн-Республики должны придерживаться, — сказал Ален и торопливо добавил: — К тому же на тот момент Джорин был уже мёртв. Я имел полное право народить на свет младенца. — Имел, — эхом отозвался Адоф. Ощущение того, что он начинает терять терпение, удавкой затянулось на шее. Если он взорвётся в присутствии деда, то кто знает, чем закончится этот взрыв. Своё бешенство Болчик всегда не любил и боялся его. Состояние аффекта уничтожало все здравые мысли в его голове, затеняя рассудок паутиной агонии. — Да. Также мы внесли кое-какие поправки в основной закон о рождаемости, — вновь заторопился Ален, видя состояние внука. — Единым голосованием было утверждено, что после смерти первого ребёнка, даже если у того остался ребёнок или же внук, человек имеет право народить второго без последствий. Проще говоря — они имеют право продолжать жить той жизнью, какой жили. Адоф ухмыльнулся, и Михаэль отдал бы одну ночь с Бутом, чтобы это увидеть. Но он не увидел и никогда не увидит, потому что это подарок деду на прощание, от которого по спине Алена пронеслась стая мурашек, заставив старческую кожу сжаться ещё сильнее. — Какое расточительство с вашей стороны, господин глава Президиума, — прохрипел Адоф. — Вы разрешаете жить мне и моему сыну так, как посчитали для себя нужным? Насколько мне известно, раньше такого дозволения не было. — Прекрати! Я сделал это для вас с Виктором. Твоему сыну не придётся идти в спецназ и до конца дней там служить, а ты остался при своей должности! — выкрикнул Ален, его нервы сдали. Адоф же вскочил с кресла, заскрипел зубами, понимая, что контролировать гнев уже не в силах. Но какими-то невероятными усилиями справился с ним за секунду, вернувшись к первичному состоянию: дикое спокойствие, ледяной взгляд и уверенность в том, что делает. Одёрнув китель и поправив саблю, он шагнул к инвалидному креслу, окинул старика полным презрения взглядом и хотел уже что-то сказать, но в этот самый момент в двери постучали. — Всё хорошо! — крикнул, успокоившись, Ален и вновь вернулся к внуку. Адоф знал, в комнате не только прослушка, но и видеокамеры. А значит, личная охрана главы Болчика начеку. Как только Адоф направился к деду, они решили отреагировать. Им предназначалась эта фраза, которая заставила охрану остаться за дверями, но в любой момент они могут ворваться внутрь. — Я хочу, чтобы ты взял его под опеку, — старик стал холодным и требовательным, каким и следовало быть главе Республики. — Возьми его на воспитание. Я хочу, чтобы мальчишка посмотрел на мир, существующий за Чистыми Прудами. Сам, без чьей-либо помощи. Чтобы он решил, что правильно, а что нет, и вернулся со своим мнением. Я хочу, чтобы он был из народа. — Он воспитан тобой. Он уже не из народа… — Адоф, это ради Республики и будущего! Мы создали этот мир и отдавать его в руки глупцам не хотим. Все наши мысли о вас, о тех, кто здесь остаётся! Нас восемь, и все мы постепенно уйдём. Я буду первым. В течение шести лет правительство должно измениться. Но об этом кроме нас никто не должен знать. Я хочу, чтобы ты довёл воспитание этого мальчишки до совершенства. Вере нужны такие, как ты. Но коль ты отказываешься, тогда эта ноша ложится на его плечи. — Ты это решил уже давно, — Адоф отошёл от деда, взял пальто и фуражку. — Тогда, когда решил произвести на свет этого ребёнка. Мой ответ не изменился. Нет. А ты можешь со своим господством катиться ко всем чертям! Развернувшись, Адоф уверенно пошёл к выходу, больше не собираясь оглядываться или вести светские беседы. Выйдя в просторный холл, он надел фуражку, затем пальто и не останавливаясь направился дальше, отмахнувшись от женщины, которая решительно направилась следом за ним, чтобы проводить гостя. Отметив напоследок трёх мутантов-охранников, Адоф отключился от того, что только что произошло, решив подумать об этом потом, когда вернётся домой, когда поужинает, выспится и когда пройдёт достаточно времени, чтобы это не злило и не лишало его спокойствия.