***
На следующее утро мальчик проснулся от теплого пряного запаха корицы, тыквы и сливочного масла. Учуяв приятный запах, он открыл глаза: на тумбе у кровати стояла отполированная до блеска тарелка, какие сервировали в главном зале по праздникам, с большим куском тыквенного пирога. Гарри огляделся вокруг. Вещи, которые он повесил на стул перед сном, были заботливо сложены, как он подумал, руками эльфа, столкнувшегося с ним накануне. После приятного завтрака в своей комнатке, мальчик оделся и побрел на улицу. В совятне раздавалось лишь тихое уханье сонных птиц и хруст мышиных косточек под ногами гостя. Ослепляющие солнечные лучи не грели, и мальчик втянул шею, спрятав уши в серо-зеленый шарф, отчего сам стал похож на взъерошенного совенка. Гарри хотел бы написать что-нибудь Чарли или Керли, поздравить их с наступающим Рождеством, но передать сове имя адресата не мог, поэтому просто почесал самую маленькую совушку за спрятанным в перьях ухом, на что та игриво прикусила его за палец. Он подошел к окну без стекол. Сверху все казалось таким маленьким и спокойным. Только ветер изредка завывал, врываясь сквозняком и перекатывая косточки по каменному полу. Ему захотелось прервать эту тишину, сопротивляться ей. Порывы ветра прекратились и теперь стало совсем тихо, время будто остановилось и сам он застыл в янтарных, обжигающих холодом лучах зимнего солнца. Мальчик вдохнул всей грудью и попытался закричать. Но вместо оглушающего крика по его щекам потекли слезы. Раздалось едва слышимое шипение, у которого не было шанса даже остаться эхом под высокой крышей совятни. Гарри почувствовал нестерпимое покалывание на кончиках пальцев и, помедлив, спрятал в карманы. Совы мирно ухали вокруг, но Гарри уже покинул их и бегом направился обратно в маленькую комнату в подземелье. Рухнув на кровать прямо в одежде, он зарылся лицом в подушку. Он ещё не знал это чувство, прожигающее его изнутри. Яростное бессилие сложно узнать, когда ты мал и безмолвен. И ещё сложнее сопротивляться, когда остаешься один.***
Ежедневный урок должен был начаться полчаса назад, но мальчишка так и не пришел. Поэтому шаги профессора зелий, направляющегося к комнате мальчика, звучали более угрожающе, чем обычно. Северус постучал в дверь дважды, прежде чем распахнуть дверь и увидеть мальчишку, укутанного в мантию, и свернувшегося в позе эмбриона. Нахмуренные брови Северуса едва дрогнули, заметив влажный след на подушке и припухшие глаза ребенка. Мужчина замер на пороге, не решаясь обнаружить себя. Эта картина была слишком интимна, слишком болезненна. Болезненный укол нежности. Это было слишком похоже… Профессор обжегся воспоминанием о мальчишке, таком же одиноком, таком же черноволосом, прятавшим чувства в тихих каморках подземелий. Плавно, бесшумно он пересек комнатку в пару шагов и указал палочкой на подушку, от чего влажный след тут же испарился, а после — на небольшие следы сажи на простыне. Когда Северус бесшумно закрыл за собой дверь, то ещё немного помедлил прежде, чем вернуться в свой кабинет. Ему подумалось, что урок можно перенести на завтра. Звенящая тишина подземелья рассыпалась под мягким удаляющимся шуршанием мантии.