Crimson fate

Хельга утерла кровь с лица; не ее собственную, разумеется, а одного глупого мальчишки, который посмел дразнить ее бледной немочью. Лопнувшие кровеносные сосуды в носу — наименьшая кара, которую он заслужил за свои резкие слова. Надо сказать, его ужас, когда на ее теле засветились узоры, когда алая кровь брызнула в разные стороны — это было абсолютно восхитительно, такого юной Стилл еще не приходилось ни видеть, не испытывать. И ей понравилось: ощущение власти над человеком, его безграничный страх, готовность преклоняться перед сверхъестественной силой, наказавшей его. Она, конечно, не уверена, что ребенку должны приходить в голову такие мысли, что это правильно — но, черт побери, это слишком классно, чтобы сожалеть. Роберт — кажется, зовут его так — держался руками за лицо, и между его пальцами течет ярко-алая жидкость. Забавно наблюдать, как темнеет и обвисает его мокнущий рукав, как он потихоньку бледнеет, становясь немного похожим на ту, кого посмел оскорбить еще несколько минут назад. Другие дети — в основном его дружки, которых тоже не особенно жалко — стояли вокруг широким полукругом и молча наблюдали за экзекуцией их приятеля. Экзекуция — слово, которое Стилл выучила на днях. Роскошное: емкое, звучное, устрашающее. Маленькая сирена любила слова, похожие на ее имя. Они как будто отражали ее суть. Суть Хельги Стилл — сирены, будущей героини и превосходного стрелка, не боящегося бросить вызов любому препятствию. Что ей отомстить какому-то жалкому ребенку, который никогда не сможет добиться того же, что и она? — Ты хочешь повторить то, что сказал? — вкрадчиво поинтересовалась Хельга, задумчиво поглаживая покрытое рисунками предплечье. Что-то внутри отзывалось на это. — Дрянь! — неожиданно тонко завизжал Роберт, топая ногами и брызгая кровавой слюной. Ну что за прелесть! — Ты сука, поняла?! Бледная сука! Стилл всегда была развита не по годам. Не то это было побочным эффектом врожденных способностей, не то результатом ее странного увлечения способами нанесения травм различными способами и на различных расстояниях, но факты есть факты: она знала, что сломанные кости — это больно; и что сломанная шейка бедра может привести к вечной хромоте — тоже. Возможно, не в тех же словах и выражениях, но уж точно — разрыв кое-чего в теле может знатно навредить. А как это сделать? Легко; на это, пожалуй, ей и дана сила. Чтобы мстить обидчикам. Сломать кость или разорвать внутренний орган ненамного сложнее, чем трюк, который она провернула с носом. Кстати о носах… Почему бы не испортить ему лицо окончательно? — Будешь знать, гаденыш! — почти так же тонко крикнула сирена, вытягивая вперед трясущуюся руку. Скрюченные пальцы судорожно дрожали, а татуировки то ярко вспыхивали, то угасали, пока Стилл пыталась совладать с рвущейся наружу силой и направить ее в довольно узкое русло: дети кинулись врассыпную, справедливо опасаясь чего-то непонятного и, несомненно, ужасного. Самого же Роберта буквально парализовало: он замер, широко раскрыв рот, даже не пятился, еле дышал. Едва ли он на самом деле понял, что с ним должно было произойти — скорее, ужасался на инстинктивном уровне. На тыльной стороне ладони пробежало несколько похожих на молнии разрядов: Хельге удалось сконцентрировать большую часть своих сил именно на том, на чем ей хотелось. Еще немного — и форма носа этого мальчишки изменится навсегда. — Хельга! Стилл с досадой обернулась: мать. Добрая, с мягкими руками и совершенно наивными глазами, дочь пошла характером точно не в нее. И внешностью, по правде говоря, тоже — в чертах матушки гораздо больше жизни, чем в ее собственных. Она, наверное, пошла в отца. Сирена его не знала, но была уверена, что полюбила бы его. Он дал ей это емкое имя. Иногда она воображала, что на самом деле он не исчез, когда дочь была маленьким орущим комочком; что он остался, растил ее по их общим правилам и научил держать в руках оружие. Мама же не знала, с какой стороны у винтовки дуло. Ну разве можно быть… такой? Она неохотно опустила руку, зло взглянула на Роберта и пошла к матери. За ее спиной раздались смешки и перешептывания; теперь ей придется снова завоевывать авторитет в этой компании. — Хельга, мы же разговаривали об этом, — с укоризной проговорила женщина, кладя руку на плечо дочери. — Разве ты забыла, что девочке не пристало так себя вести? — Сила сама рвется из меня, — сирена закусила губу, сдерживая злые слезы. — Хельга! Я не хочу даже слышать… — возмутилась мать. — Отец не стал бы мне мешать! — выпалила девочка. — Он бы меня понял! Я не хочу быть как ты, сидеть дома и бояться всего на свете! — Хельга, твой отец сбежал потому, что испугался тебя! Она впервые на памяти беловолосой вышла из себя — и явно сразу же об этом пожалела. — Послушай, подростковый возраст — это сложно, — ласково проговорила она, заглядывая в глаза дочери. — Но ты должна стараться быть доброй и терпеливой, чтобы… — А я не хочу такой быть, — раздельно проговорила Стилл. Она вывернулась из-под ладони матери и быстрым шагом пошла в их маленький бедный дом, на заднем дворе которого были свалены пустые картонные коробки. Завтра — завтра она все-таки сломает нос этому гаду Роберту, запугает остальных его дружком и раз и навсегда докажет всем, что ее место не с той девчачьей компанией, которые играют в дочки-матери и прятки. Ее место с бойцами: теми, кто берет дело в свои руки и перестраивает мир по своему образцу. А вовсе не с теми, кто слепо пользуется плодами работы других. Не зря же ей была дана при рождении сила. И мать все врет про отца. Он бы не испугался дочери: он бы остался, чтобы выучить из нее хорошего бойца, безжалостного и решительного, не дал бы жене влиять на Хельгу… Взял бы воспитание в свои руки. Они бы потом вместе улетели куда-нибудь, чтобы там испытать свои навыки и способности, а вечерами сидели бы у костра и жарили бы мясо каких-нибудь местных тварей на ужин. Он точно был бы хорошим отцом… И то, что его сейчас рядом нет, только неудачное стечение обстоятельств, в котором нет его вины. Точно. Стилл была уверена в этом. Ее идеальный отец, в конце концов, мог оставаться таким хотя бы в ее мечтах, раз уж настоящего, скорее всего, давным-давно не было в живых. Ведь, возможно, она его убила, когда еще не могла совладать со своей силой. Это ведь… так несложно — убить человека одной силой воли.