Инфекция

Гермиона вышла из зала с тяжелым сердцем. Она понимала, что поступает скверно, но в какой-то момент появилась потребность в причинении людям боли. Конечно, не хотелось, чтобы этими людьми оказались ее друзья, но они сами были виноваты и постоянно крутились около нее. Гриффиндорка четко понимала, что это не она, это - "инфекция". Так Грейнджер решила называть поселенца в себе. Девушка чувствовала, как кто-то путает ее мысли, решает за нее что делать, любит причинять боль, паразитирует в ее теле. Хотелось плакать, рыдать навзрыд, но даже сил на это не было, кто-то сдерживал слезы, кто-то, но не она. - Инфекция, значит ? Ну хочешь называй меня так, - раздался голос прямо в голове Грейнджер. - Что ты? Кто ты? - спросила Гермиона. -Я - инфекция, ты так меня назвала, забыла? - раздалось совсем рядом с гриффиндоркой. - Но что ты делаешь?- одними губами сказала Гермиона. Она стояла посреди пустого коридора совсем одна. И что-то говорила сама себе, это выглядело жутко, Грейнджер еще активно размахивала руками, слегка поворачиваясь то в одну сторону, то в другую. Малфой, который решил выйти из зала пораньше, чтобы беспрепятственно попасть в Выручай-комнату, сильно торопился и даже не сразу заметил девушку, потому что смотрел под ноги. А когда заметил, даже остановился, это было неожиданно. Но Гермиона не услышала его шагов и продолжала говорить с инфекцией, не сдерживаясь. Малфой хмыкнул и решил, что слегка разрядиться с помощью этой грязнокровки было бы неплохо. Он натянул на лицо маску для таких людей, как она. И статно, но достаточно бесшумно подходил к гриффиндорке. Когда до маглорожденной остался метр, Малфой неожиданно громко и едко сказал: - Что, Грейнджер, уже сошла с ума? - Гермиона обернулась, и ужас в ее глазах выдавал ее с головой. Осознание того, что Малфой все слышал или хотя бы просто видел, как она якобы разговаривает сама с собой, убивало. Его взгляд добивал, хотелось выть от беспомощности и собственной никчемности. Драко упивался ее реакцией, это было лучшее, что он делал с ней. Но он спешил уходить, поэтому добить ее было необходимо. - Знаешь почему люди начинают говорить сами с собой? - мягко, приторно - сладко, и от того еще противней, сказал Малфой. Грейджер застыла на месте и не могла вымолвить хотя бы слово, думала когда же все это кончится. - Потому что у таких, как тебя, грязнокровок, нет друзей, - жестко выплюнул он ей в лицо и медленно уходил. Чувствуя спиной все ее эмоции, он улыбался как ребенок, который только что съел сладкую вату. Глупо и наивно. Оцепеневшая, словно застывшая Гермиона вдруг ожила и почувствовала весь гнев, всю злость, как и раньше. - Да пошел ты, - ее безразличному, но настолько ненавистному тону мог бы позавидовать сам Малфой. Он не оборачивался, сделал вид, что не услышал, ему стало плевать на нее. Стало тоскливо. Вдруг ноги у Гермионы подкосились, навалилась грусть, а слезы сами собой полились из глаз. Ей столько времени не давали проплакаться, а сейчас такую возможность упускать было нельзя. Гриффиндорка отползла к стене и завыла, не беспокоясь ни о чем. Драко же, услышав ее всхлипы и плачь, обернулся. Это было идеально: подойти сейчас и сказать что угодно. Она уже плачет, а еще будет знать, что он видел ее слабость, что Драко будет использовать это. Но он не воспользовался, может потом Малфой ей это припомнит, но не сейчас. Драко понял, что он сам хочет плакать, рыдать, выть, скулить, как волк. Но он не может, уже давно не мог. Это противоречило всему. Ведь он мужчина, он Малфой, эмоции не для них. А эта сука может так спокойно плакать, не заботясь ни о чем. А ведь плач дарил такую легкость, спокойствие, эйфорию хоть не надолго. И Драко не может насладится даже этой малостью. - Все хватит, пора валить, - тихо сказал парень, понимая, что вот - вот может заплакать, глядя на грязнокровку. Он поспешно удалился.