Орлёнок, Орлёнок, взлети выше солнца...

Александр Валевский не верил своим глазам. Он не мог им верить... Вновь и вновь перечитывая строки послания, подписаного рукой Камараты, он невольно задерживал дыхание, не в состоянии распознать в тех словах реальность... Однако, было это послание злой насмешкой или же удивительным велением судьбы, поляк предпринял все необходимые меры для того, чтобы тайно исчезнуть из своего дома и, избежав всяких нежелательных встреч, предстать на пороге дома, адрес которого был указан в письме Элизы. Дальше же все происходило, словно в тумане: открытая дверь, вопросы лакея, ожидание в холле... Казалось, прошла целая вечность, пока на лестнице не послышался быстрый, энергичный стук каблуков. Валевский обернулся и, столкнувшись лицом к лицу с вышедшим ему навстречу человеком, замер, как будто в страшном оцепенении... Ему показалось, словно перед ним стоял настоящий призрак, сошедший с портретов или возродившийся из легенд... Но, когда он подошёл ближе и, не говоря ни слова, обнял, Александр различил в нем жизненное тепло. - В... Вы...- ещё не полностью отошедши от шока, проговорил Валевский, завороженно глядя в блестящие очи Наполеона Шарля. А потом, сообразив, с большим достоинством поклонился.- Ваше Величество... - Вы потрясены или растроганы?- тоном, что заставлял волей-неволей бледнеть, спросил Бонапарт, с интересом ребёнка рассматривая гостя.- Впрочем, не имеет значения. Чуть подумав, он добавил: - Вы, надеюсь, были осторожны? Любая оплошность грозит Вам, мне и многим моим добрым друзьям огромной опасностью, как понимаете. - Исключительно... - Bon!- одобрительно, но сухо оборвал Шарль Наполеон, буквально на глазах переменившись в лице, ставшем непроницательно-строгим.- А теперь я задам Вам вопрос, ради которого Вы прибыли сюда, Александр. Он резко развернулся на каблуках, взяв со стола наполненный вином фужер. - Итак... Какие же помыслы натолкнули Вас отказаться отбыть со мною завтра в Париж?

***

- Народ не намерен более терпеть подобных издевательств, подобного угнетения! - Народ, Персиньи, будет терпеть столько, сколько того потребуют время, судьба и, конечно, император! Месье де Морни, внебрачный сын мадам Гортензии Бонапарт, заговорщик и бонапартист известный буржуазным кругам во Франции более под именем водевилиста Сен-Реми, ухмыльнулся жалящей улыбкой, заставив щеки своего собеседника вспыхнуть то ли от гнева, то ли от досады, то ли от стыда. - Да-да, Вы, безусловно, правы... Но, согласитесь, Флери действительно медлит. - На его месте, любой здравомыслящий человек медлил бы. В конце концов, речь идёт о предприятии, не менее рискованном, чем Сто дней! К тому же, мы ещё не знаем нрава нашего Орлёнка... Обладает он лишь перьями, или же прячет когти, которые покажет после своего воцарения? Нет... Нам нужно знать наверняка! - Он - сын нашего императора, и этого довольно знать! Де Морни вновь язвительно усмехнулся, на этот раз обнажая острые, белые зубы. - Вы наивны, Персиньи, и верны призракам прошлого... А надо, ведь, смотреть правде в глаза. Не думайте, я не собираюсь Вам ничего объяснять. Скажу только, что зря Вы пытаетесь рассмотреть Наполеона Великого в Наполеоне Малом - такие люди появляются на Землю лишь раз.