Затем в самом центре небес Он воззвал к жизни Город с золотыми башнями, Улицами, мощенными музыкой, И стягами, что реяли без ветра. Там обитал Он и ждал, Какие чудеса Сотворят Его дети. Погребальные песни 5:2
«Разбить, создать, разрушить еще раз, Пока не станет тех речей и глаз, Что в глупости осудят верный путь. Разбить, создать и вновь в ничто вернуть». От тяжелого сна, пропитанного тягучей черной смолой и струнной музыкой, Адриану пробудил шепот. Он звучал со стороны елового бурелома, слабо, едва слышно. Если бы в лесу щебетали птицы, она не заметила бы его. Вокруг было тихо и очень светло. Так естественно, словно Завеса в Арлатане обрела плотность и целостность. Снег искрился под лучами весеннего солнца, все еще холодного, но уже обретшего привычную дерзость. Костер давно догорел, а угли покрылись инеем. Адриана не могла позволить себе обмануться и промедлить. Здесь снег легко мог стать ртутью, а солнечные лучи зажечься смертоносным пламенем. Шепот же мог быть как подсказкой Грация Альса, так и новой ловушкой Обмана. — Но насколько же соблазнительной ловушкой, — протянул Лерноуд, вставая с пня, вчера вечером служившего разделочным столом. Ни на древесине, ни на духе не было и пятнышка кроличьей крови. — Представь, сколько времени займет поиск иного пути в город. А тут такой шанс. — Почему я тебя вижу? Я все еще сплю? — с сомнением спросила Адриана. — Или ситуация схожа с той, что была в Минратосе? — Здесь лучше, чем в Минратосе! И чем дальше в лес, тем ощутимее эффект, — он лучезарно улыбнулся, подходя к ней с протянутой рукой. — Ну же. Я ждал этого почти год. Адриана ехидно усмехнулась в ответ, подала ему ладонь, ожидая, что пальцы пройдут сквозь призрачную плоть, но этого не произошло. Она коснулась синеватой, холодной, словно лириум, кожи. Лерноуд сжал ее пальцы и со звонким морозным хохотом притянул к себе. — Арлатан, моя милая — это место, где все еще правят духи вроде меня и Llinthe! Этот лес невозможно просто так отрезать от Тени, — он закружил Адриану, удаляясь от снежной поляны в непроходимый бурелом. В движении детали вокруг теряли очертания, и Адриана решила смотреть только на него. — Они навечно скованы в единое целое. Эта связь старше Тевинтера, старше вашего вида и даже мира, каким вы его знаете. Арлатан стал нашей столицей, когда Город Создателя пришлось закрыть. Все, что мы знали. Все, что составляло нашу суть. Все это стало Арлатаном! Гордость мог расщепить материю до ее изначального состояния, но сделать это место таким же скучным и недосягаемым, как остальной мир, оказалось старому Волку не по зубам! И как же я рад, что теперь могу поделиться этим с тобой! Когда Лерноуд наконец остановился, бурелом остался далеко позади, а Адриану выворачивало наизнанку. Собственная блевотина казалась раскаленной, среди желчи и почти переваренного мяса виднелись сгустки крови. В груди нестерпимо пекло. Лерноуд бережно отвел за спину ее растрепавшуюся косу, придержал за плечи, не давая упасть вниз с обрыва. Его касания спасали от наполняющего тело жара. Стоило прекратиться рвоте, она прижалась к ледяной ладони виском и позволила увести себя подальше от края. — Маяк, — с трудом выдавила из себя Адриана. — Пожалуйста, скажи, что мы уже близко. — Не просто близко. Мы пришли. — Помоги мне встать. Каждый шаг по камням отдавался болью в мышцах и желанием перестать чувствовать вовсе. Уже привычно отдать слабое, плавящееся изнутри тело во власть Лерноуда. Не быть. Но Любопытство впервые за время их союза выступил против этого. — Да уж, — он цокнул языком, поудобнее перехватывая Адриану за талию. — Вот потом и трать время на семейные разборки и пустую беготню по лесу. Надо было сразу тащить тебя к Красоте и вправлять мозги. С другой стороны, в таком случае я бы не узнал об Амеллии и деталях твоих отношений с Архитектором… Нет, твои страдания определенно стоили того! Адриана не вслушивалась в его речи. От картины, раскинувшейся перед ее глазами, перехватывало дыхание, в ушах воскресала струнная музыка. Перед ней был шаблон. Почти идеальная основа, каркас образа мира. Арлатан был не просто местом — пространством, наполненным материей — но еще и временем, и светом, и звуком. Десятками и сотнями сопряженных, перетекавших друг в друга отражений и теней, подобий, неуловимо различных в своем сходстве. «Озера» неба возникали посреди беспорядочно разросшихся садов, в небе же зависли островки земной тверди. Реки стекали по ним с гор в белокаменные акведуки. Когда-то архитектура воспользовалась особенностями физики, не ограничивая себя в сложности форм, конструкций и цветов. Арлатан тянулся вверх и падал вниз, галереи дворцов закручивались подобно спиральным лестницам, стены кристаллических башен пропускали свет, оставаясь при этом непрозрачными. Здания переливались всеми окружающими оттенками, отражали их подобно тому, как это делала листва Llinthe. Только одного цвета не было — самого важного цвета. Его словно искусственно изъяли из палитры, лишив город завершенности, части собственной сути. Несмотря на живую пестроту, почти идеальная основа казалась совершенно мертвой. Статичной. — Теперь ты понимаешь, что натворил Волк? — дрожь и нехороший лазурный блеск в глазах Лерноуда привлекли ее внимание. Корни деревьев под его ногами начали формировать ступени, и дух направился по ним вниз. — Он украл его у нас. Жестоко и лицемерно отнял у нас наш мир, оставив Тевинтеру участь падальщиков. Вы не захватили Арлатан. Его уже не было, когда вы пришли обгладывать старые кости. Адриана позволила увлечь себя в долину. Неожиданная искренность Лерноуда впечатлила ее, и перспектива провести последние часы в Арлатане, узнавая хоть какую-то часть правды, была не из худших. — В жизнеописании Архонта Таласиана и фресках на стенах Магистерия нет ничего подобного, — прошептала она, ступив на тускло сияющие плиты городских улиц. Боль отступила, сменившись новыми, ни на что не похожими ощущениями. Адриана чувствовала пульсацию магии в каждом дюйме пространства. Слышала содрогающий Завесу рев Хаоса. Могла различить по цветам все чувства, переполнявшие Лерноуда и ее саму. Вот только дать им названия было слишком сложно. Новая палитра превосходила старую во всем. — Неужто историкам было приказано исказить правду? — Или они увидели то, что хотели показать Стражи храмов? — пламенеющая лазурь Лерноуда исчезла под темной поволокой печали. Неужели он так сильно любил Арлатан? — Гордый, желанный трофей, необходимый Империи. Источник угрозы для ее северных рубежей. Слабеющего гиганта, чье сердце идеально подошло бы для достижения интересов правящего Архонта. Твоя мать и ей подобные решили, что проще не биться с врагом, а позволить ему быть одураченным. Низко, подло, недостойно элвен прошлого, да и не все Стражи согласились с планом — но тем не менее действенно. В результате большинство трусов спаслось в uthenera. На имперские мечи оказались насажены самые стойкие и верные. Так типично и скучно. Адриана сглотнула горькую слюну. Идея естественного отбора по трусости и шкурному интересу не нова. Самоотверженные и храбрые редко выживают. Но ей было неприятно осознавать свое происхождение от тех, кто сбежал, предав свой долг. Перед ложными богами и их городом, но все же… А Урция еще смела говорить ей о предназначении! — Это лишь мои догадки, милая. Я не стоял за плечом Диртамена, когда он отдавал приказы твоей матери. Я не знаю, какова ее роль во всем, что происходило и происходит. Лишь знаю, что случаи бегства были. — Мы здесь не за моим прошлым, — спокойно сказала Адриана. — Граций ждет нас где-то в городе. Я думаю, что он в одном из храмов. Покажешь мне их? Лерноуд улыбнулся. — Конечно. Внутри город не казался столь необычным, как снаружи. Да, он был выстроен в несколько ярусов, и верхние, пострадав больше нижних, висели в воздухе кристаллическими осколками. Да, мертвые элувианы смотрели на нее из-за каждого поворота. Но улицы — обычные, поросшие зеленью — были проложены в единой горизонтальной плоскости, не уходя в небо под невообразимым углом. Птицы, кружившие над руинами, не выкрикивали ее имя. А из буйно цветущих розовых кустов не выглядывали лица древних дев. За это Адриана была особенно благодарна Арлатану. Лерноуд вел ее по широким аллеям, чарующим галереям общественных зданий и мрачным, заполненным мусором переулкам. Он не замолкал ни на минуту, рассказывая о том Арлатане, который помнил и которым дорожил. Рассказ был интересным, маяк почти не пек, и Адриана потеряла ход времени, когда вновь услышала странный голос, пробудивший ее в лесу этим утром. «К началу все, что сделал я не так. И Песнь моя — палач, любовь, маяк. Судьба миров лежит в одной струне. Пускай играет… только бы не мне». Лерноуд его явно не слышал. Он выглядел увлеченным своей ролью экскурсовода. Но Песня… Очередное упоминание о ней, теперь интересовало Адриану куда больше триумфа Фалон’Дина и Диртамена над чем-то, что дух таинственно нарек «чешуйчатыми». — Лерноуд, ты же помнишь, как Луций Фара, а затем и Красота, упоминали некую Песню как инструмент контроля над волей или предназначением? Как ты думаешь, может ли она быть как-то связана с Арлатаном? — Это неудобные факты, милая, — ответил он с легкой улыбкой. — И не будем об этом. Арлатан опасен и без Песни, уверяю тебя. Вторжение Империи сделало его… нестабильным. Следы имперского вторжения проявили себя далеко не сразу. По ощущениям Адрианы, прогулка тянулась уже несколько часов, когда неосторожный шаг чуть было не похоронил ее в огромном кратере. Лерноуд вовремя ухватил ее за руку. — Здесь было нечто, подобное вашему Форуму. Здесь элвен собирались, чтобы решать самые простые, торговые или житейские, вопросы. Отсюда город делился на кварталы по сферам evanuris, — пояснил он, осторожно отходя от края. — Главный удар магов Таласиана пришелся по нему. — Чтобы отрезать кварталы друг от друга и перекрыть единственный путь к главным вратам из города, — кивнула Адриана. — Это было в жизнеописании Архонта. И не только в нем. Тактика вторжения подробно описывается во всех десяти источниках о войне с Элвенаном. Описания почти полностью повторяют друг друга. Отсюда войска отправились в четырех направлениях — храмам Эльгар’нана, Андруил, Фалон’Дина и к некому Зверинцу. В храмах находились наиболее боеспособные Стражи. Но вот назначение Зверинца так и осталось тайной. Не просветишь? — Это место находилось в квартале, посвященном… Гилан’найн, — Лерноуд глубоко вздохнул, словно резко стал нуждаться в воздухе, вытянулся струной, сцепив ладони за спиной. Он явно нервничал и смущался от одного звучания имени Матери Тварей. — Вновь неудобные факты, Любопытство? — Нет-нет, что ты, — он растянул свои бледные губы в неестественно широкой улыбке и заговорил очень быстро. — А даже если бы и так, то это не имеет значения, ведь Таласиан и его маги крови погрузили эти кварталы глубоко под землю. Альс чисто физически не смог бы попасть туда. Значит, на выбор остаются храмы Джуна, Силейз, Митал и Диртамена. Ну и Гордости, конечно. Как же мы без него? — Ты в порядке? — обеспокоенно спросила Адриана. Обычно уверенный и язвительный дух был сам на себя не похож. Прямо как в роковой день в Эонаре. — Нет, — честно признался Лерноуд. Улыбка исчезла с его лица, а на щеках заиграл легкий оттенок… облегчения? — Как вы, смертные, справляетесь с таким количеством эмоций? Стыд, ревность, обида, возбуждение, голод, печаль… Я разрываюсь от них, Адриана. Я был создан желать лишь одного — познания. А теперь я скучаю по ним. С Гилан мне никогда не было скучно, как и с Диртаменом… и с Llinthe. Я просто хотел показать им новое возможное направление. Разбавить ту смолу, в которой они завязли. Адриана обняла его за плечи. — Это было давно, разве нет? Силовые потоки под их ногами странно завибрировали, и на мгновение кратер наполнился мягким голубым светом. Свет побежал по его краям, пульсируя, разрастаясь, вытягиваясь по воздуху нитями энергии и переплетаясь в землю, камни, здания, фигуры давно сгинувших жителей Арлатана. Адриана не могла заставить себя поверить в то, что видела. Любой из верховных жрецов отдал бы все, лишь бы сейчас стоять на ее месте, наблюдая как совершенно мертвый город вновь начинает дышать. Ожившая память тех, кто однажды ходил по этим улицам, неким образом пробудилась от долгого сна. Среди бесконечного множества голосов она различила тот один, что заставил ее вздрогнуть — прекраснейший, но ледяной и лишенный жалости, голос плакучей ивы. — Мир’ринан, стой! Я приказываю тебе остановиться! Llinthe… Нет, это не могла быть она. Элвен, невероятно похожая на нее, в лучшем случае. С другой стороны, и Llinthe однажды была чем-то большим, чем дерево. Скорее всего, даже имела ноги. Так или иначе, она быстро шла прочь от… еще двух своих двойников. И одна из них кричала ей вслед, норовя догнать и ухватить за тонкое запястье. В пяти шагах от Адрианы ей это удалось. — Я не собираюсь в который раз объяснять тебе простые правила поведения при дворе, сестра. Неужели ты не в состоянии понять, что мы должны быть выше желаний? Когда они встали рядом, разница все же обнаружилась: та, что шла впереди, гневно расталкивая горожан, была почти на голову ниже той, что преследовала. Первая немного сутулилась, сжимала ладони в кулаки и морщила нос, словно обиженный ребенок. Вторая держалась с большей грацией, а жестокая ухмылка и не терпящий пререкания тон выдавали в ней хозяйку Страха и Обмана. — Выше?! Неужели в одном ряду с убийцами?! — зло выплюнула первая. — Они приказали нам приговорить их к смерти, Ллинтэ! Наших Избранных! Даже если тебе трижды плевать на Зибенкек, это не значит, что я уступлю им Имшэля! Никогда! Llinthe крепче сжала запястье сестры, но та, похоже, не почувствовала боли. — Не будь ребенком. Никто не говорил о смерти, — в отличие от крикливой Mir'rinan, она предпочитала говорить знакомым Адриане шелестящим шепотом. Странно, но никто из элвен не смотрел на сестер. — И тебе прекрасно известно, что это невозможно. Речь идет о развоплощении за их грехи. Только и всего. Радуйся, что мы научили их существовать без постоянной формы. — Никогда тебе не прощу, — не унималась Mir'rinan. Но голос ее стих. — Если позволишь ему сгинуть, я буду презирать тебя вечно. — Обещаю сохранить его знания о болезни и ее источнике. То есть единственное, за что это отребье стоит ценить. А теперь вспомни, чем ты отличаешься от него, выпрями спину и прекрати затягивать процесс. Llinthe отпустила руку Mir'rinan. На белой коже остались заметные следы. Развернувшись, она махнула третьему двойнику, давая понять, что ее помощь не нужна. — Но ведь это мы приказали… Резкий поворот на каблуках, быстрый рывок в удушающие объятия. Пальцы едва заметно сжались на горле. Адриана с трудом расслышала шепот Llinthe. — Запоминай мои слова, сестра. Мы ничего им не приказывали. Они оставили Народ в час нужды. Сбежали, надеясь спастись от болезни вне своих тел. Они ничего не искали. Они ничего не нашли. Все, что будет открыто совету о болезни с этого дня — наша и только наша заслуга. Разумеется, если мы вовсе решимся продолжать. Не порть игру. Llinthe отпустила ее с поцелуем в лоб и нежной улыбкой, а последовавший за этим новый всплеск энергии вернул перед глаза Адрианы пустой кратер и мертвый Арлатан.***
— Так кем же они все-таки были? — спросила Адриана, следуя за Лерноудом по призрачным улицам, сама не вполне понимая, о ком спрашивала. Эванурисы, бесспорно, интересовали ее — но и «сестры» тоже. Были ли они настоящими кровными родственниками? Или же связь обозначала разделенные на троих привилегии, особый социальный и политический статус? Напряжение между Llinthe — Красотой — и Mir'rinan — Голосом — раздражало Завесу одной лишь остаточной энергией. Искажало само время, стремясь зацепиться, остаться, не исчезнуть вопреки всем известным законам. Адриана боялась подумать о том, насколько разрушительна была их связь до того, как Тень и реальный мир оказались разделены. На этот раз дух заговорил вполне охотно. — Когда Арлатан только строился, Справедливость, которую ты знаешь как «Mythal», — он произнес имя с отчетливым эльфийским акцентом, — упрашивала одного могущественного духа воплотиться и жить в городе вместе с ней. Но тот был настолько гордым и упрямым, что постоянно отказывал ей, обосновывая отказ нежеланием знать ограничения плоти и однажды пресытиться ей. Гордец полагал, что воплотившись, он утратит едва обретенную способность к созиданию. А его мысли станут пленниками тела. Справедливость утверждала, что это не так. Спорили они долго — за это время элвен успели отстроить половину намеченных кварталов. В конце концов Справедливость решила, что единственный способ убедить друга воплотиться — это показать ему, что и имея плоть, можно творить. Она попросила его придумать три вещи, которые он хотел бы получить от нее за один день и одну ночь среди Народа. Он сказал ей, что желает сохранить то, что уже имеет, но обрести красоту и ее голос. Весь день Справедливость показывала Гордости то, что построили элвен. Его это не восхищало, а только раздражало. Ему не нравилось постоянство его обличия, он не хотел общаться со своими братьями и сестрами, также воплотившимися, чтобы вести элвен. Под конец дня он признался Справедливости, что теперь точно уверен в своей правоте. Она же пообещала отпустить его с рассветом. Но ночью сама пришла к нему в покои. Новый импульс пробежал под подошвами Адрианы и дальше по дороге. Город вокруг преобразился, помолодел. Собрались из каменной крошки изящные аркатуры, зацвели лилии в вазонах, разлились искусственные водопады, восстановились и наполнились шепотками широкие террасы причудливых особняков. Звонкий детский смех раздавался из колоннады, отделявшей храм от площади. Красивый молодой элвен выскочил из-за статуи богини Митал и подхватил на руки маленькую девочку, целуя ее в щечки. Она вновь рассмеялась. Поравнявшись с духом, Адриана заметила, что он печально улыбается, а его лириумные глаза вновь влажны от слез. С этой неожиданной чувствительностью определенно стоило что-то сделать. — «Сохранение», «Красота» и «Мой Голос» — они назвали так своих дочерей. Искаженные отражения собственной сути, облаченные в рожденную Справедливостью плоть. Явана была Отражением Соласа. Ллинтэ — Митал. Ринан — их Тенью. — Тень и Отражение... — задумчиво прошептала Адриана. — Как Фалон'Дин и Диртамен? Как я и Верилий? Что это вообще значит? Лерноуд подал ей руки, помогая перебраться через упавшую колонну. Что-то беспокойно мерцало внутри неё. — В самом начале evanuris не были правителями целого мира, милая. Они не могли позволять себе ошибки или завышать ожидания. Доверчивость, вольнодумство, перфекционизм, верность, вспыльчивость, ревность, зависть... любопытство, — он подмигнул ей, — все это должно было исчезнуть из них. В попытке решить эту проблему они научились отделять от себя все слишком хорошее или плохое. Так появились Отражения — недостижимые идеалы, от начала лишённые несовершенства, и Тени — все самое постыдное, нежеланное. То, что приближало evanuris к демонам. Фалон'Дин и Диртамен — уникальный случай. Они не помнили, кто был раньше. Со временем у evanuris появлялись новые недостатки и новые моральные ориентиры. Все ненужное оставляло их. В определённый момент они перестали контролировать этот процесс. Я так и не понял, почему. Что же до сестер, то у них не было иного выбора, кроме как жить среди элвен. Гордость остался, чтобы быть с ними. Со временем его любовь к девочкам проросла и стала любовью к Народу. А три сестры — недостающее звено между новыми творцами и их стадом — были назначены evanuris следить за тем, чтобы каждый элвен оставался покорен своему предназначению. Такая вот история. Адриана кивала, пытаясь уложить информацию в своей голове, сопоставить с известными Империи фактами. Картина получалась вроде бы логичной, но что-то в ней фальшивило. Вера в то, что лидеры элвен некогда были духами, а Ужасный Волк и Митал имели детей, давалась ей с трудом. Как и восприятие воплощенных идей полноценными личностями. Для нее «сестры» мало чем отличались от привычных Добродетелей. Даже имена их словно не были именами — больше походили на характеристики. — Ты очень много знаешь об этих событиях, Лерноуд. Но тебя нет во временных искажениях. — Ты вправе мне не верить, милая, — беззлобно сказал он. — Я всего лишь маленький, не в меру любопытный дух, друживший с одним обожествленным книжным червем и его женой. Это, к слову, она сейчас пытается выдрать своему любимому папочке его черные космы. Они подошли ближе. Теперь evanuris и одна из близняшек, чуть подросшая, сидели на мраморной скамье. Llinthe, сочувственно закусив нижнюю губу, не слишком аккуратно выбирала из волос отца репейник. Тот старался не показывать своего недовольства и мужественно терпел манипуляции. — Тебе действительно следует доверить это слугам, — evanuris говорил очень спокойно и нежно, но настойчиво. — В конце концов, я мог бы просто заставить цветы исчезнуть. — Вырастут снова, — Llinthe уверенно схватилась за очередную прядь и дернула репей вниз. — В этот раз Силейз очень на тебя сердится. — О, волчонок, если бы она сердилась по-настоящему… Фигуры отца и дочери застыли, а затем время в колоннаде ускорилось. За несколько мгновений через нее прошли сотни тысяч элвен, пронеслись дожди и снега, высохли воды достаточные, чтобы наполнить несколько океанов. И вновь Ужасный Волк и одна из его дочерей стояли в сумерках. Адриана сразу поняла, что это не Llinthe. Одежды женщины были вызывающе откровенны для таинственной и изящной Красоты. Физически она казалась куда крепче Mir'rinan. Ее стойка — волевая и твердая, не допускавшая близости в разговоре — создавала ощущение крайней опасности. Старшая из сестер напоминала дикого зверя. — Надеюсь теперь ты доволен, Солас, — голос звучал раскатами грома и дрожью земли. — Из-за твоей ошибки она стала его вещью, очередным украденным артефактом на полке в Вир’Диртаре. — Ты драматизируешь, Явана, — evanuris оставался невозмутимым. — Диртамену нужна была жена, а мне — знание о планах Эльгар’нана. Обмен был равноценным. Сильные пальцы гневливо сжали посох с черепом драконьего детеныша на навершии. Элвен выдохнула и подступила ближе к отцу. — Ну и что же он задумал? — Новую войну. В груди вновь разлился жар маяка. Адриана закричала, тут же поймав любопытный взгляд голубых глаз давно сгинувшего элвен. Он смотрел на нее без капли сочувствия, зато с хорошо знакомой самой Адриане жалостью. Так смотрят на подбитую птицу, на милое животное со сломанной лапкой, на ягненка за несколько мгновений до того, как тот будет заколот и отправлен на кухню. Она даже не почувствовала, как Лерноуд пронес ее через колоннаду и по ступеням храма в спасительную неизвестность. Взгляд Ужасного Волка мерещился ей в каждом дюйме огромного, ярко освещенного зала. В бликах лириума на золоте пола и литых кессонов потолка. В росписи колонн, исполненных в форме древесных стволов. В мраморе акантов и незамысловатых фресок, изображавших стоящие в воде деревья. В лазури до сих пор не истлевших стягов. Сквозь боль и сбившееся дыхание Адриана подметила, что несмотря на тяжесть материалов, убранство выглядело воздушным, почти невесомым и выдержанным в математически точной мере. Этого порой так не хватало кичливым имперским постройкам. Храм не пустовал. На постаментах замерли живыми статуями семифутовые стражи. Меж колонн появлялись и исчезали силуэты жрецов в белом, зажигавших новые магические огни. Гулко открылись врата храма. Стражи напряглись, положив ладони на рукояти мечей. — Отставить, — рокочущий голос Yavana заставил Адриану выпрямиться и осмотреться в поисках его хозяйки. Она сошла по ступеням, облаченная во все то же тряпье, что и в прошлом видении. Только на этот раз элвен была босиком. Она подошла, на миг задрав голову к потолку, очевидно в поисках воронов. — Выглядишь как всегда ужасно, дорогая, — язвительно прошептала Llinthe, сбрасывая на руки служанок тяжелый черный плащ. — Ты не задумывалась над тем, чтобы навечно остаться в зверином обличии? — Разве лишь для того, чтобы тебя позлить. Быть может, обернись я вороном… — Yavana стояла спиной к Адриане, и та не могла видеть ее лица, но элвен точно склонила голову и неожиданно замолчала. Llinthe в ответ нервно дернула уголками губ. — Тебе не идет это пузо. Сестры обнялись. Старшая долго не размыкала крепкой хватки, а Llinthe едва поглаживала по спине. Жестокая, отстраненная, как зеркальное полотно. — Зачем ты просила о встрече? — спросила Yavana, нехотя отстраняясь. — Подождем Ринан, — отрезала Llinthe. — Надеюсь, что она не развеяла мое послание. — Ты очень сильно ранила ее. — Только глупцы помнят обиды спустя тысячу лет. Тем более столь незначительные. И не будем об этом, — Страх сел Llinthe на плечо и потерся головой о ее щеку. На лишенном эмоций лице промелькнуло нечто похожее на нежность. — Я не хочу раздражаться. Раздались хлопки огромных крыльев, встрепенулся белый ворон, и на отполированный до зеркальной чистоты золотой пол села иссиня-черная птица размером с медведя. Она поклонилась Yavana, и, окутанная лазурным туманом, распласталась на полу, позволив телу меняться. Перестроился простой птичий скелет, сложилось в черненые доспехи блестящее оперение — и на месте твари появилась Mir'rinan. — В следующий раз, когда тебе захочется поболтать, будь так добра притащить свою гордыню в мой дворец, — пренебрежительно бросила она Llinthe. — Я не горю желанием находиться в этих залах. — Твоим конфликтам с матерью однажды должен настать конец, — Llinthe выдохнула, протягивая сестре руку. — Как и застарелой обиде за заботу и любовь. У меня есть предложение от которого тяжело отказаться. У нас появился шанс заполучить инструмент и применить его на Народе. — Как? — разом спросили две другие сестры. Mir'rinan недоверчиво прибавила: — Разве мать не заперла его еще тысячу лет назад? — Верно. Но нашей дорогой Гилан’найн удалось сохранить опытный образец в одной из своих глубинных лабораторий и стабилизировать его. Если нам удастся подобрать подходящий носитель, инструмент даст нам контроль над разумом любого элвен. Надобность в несовершенных метках исчезнет. — Ты уже представила план совету? — Mir'rinan с опаской покосилась на стражу. — Что они сказали? Llinthe покачала головой, и три образа замерцали, исказились пугающими видениями. Прекрасные девы вытянулись, сгибаясь под потолком, покрылись древесной корой и чешуей драконов. Их руки стали шипастыми ветвями, а из спин выросли крылья. — Совету будет представлен наглядный результат. Я не стану беспокоить их меньшим. Об опыте знают двое — Диртамен и Гилан’найн. Вам должно быть достаточно их осведомленности. Это все лишь формальность. Неудача мало вероятна, перспективы впечатляют, — широкая улыбка Llinthe треснула стеклом на щеках, изо рта потекла черная смола. — Что может пойти не так? Адриана в ужасе взбежала по ступеням, закрыв глаза ладонями, лишь бы больше не видеть ужасов. Но услышала — музыку, плач, соколиный клекот, спор величественных голосов. Это ведь могли быть жрецы Круга Непредсказуемых? Нет. Речь была эльфийской. Оттолкнув руку Лерноуда, Адриана поплелась на звук, едва переставляя ноги, но все еще надеясь, что призраки помогут ей найти правильный путь. Комната, ожидавшая ее в конце пути, оказалась залом суда. Девять тронов стояли на высокой площадке и были защищены барьером. Занимавшие их элвен жарко спорили между собой, то и дело бросая гневные взгляды вниз. Две сестры стояли тихо. Лишь кандалы на их запястьях и цепи у ног, касаясь золотого пола, издавали неприятный лязг. — Они невиновны! — Ужасный Волк пытался оправдать дочерей. По теням на его лице и покрасневшим глазам Адриана догадалась о преступлении. — Они не сделали ничего дурного! — Как же низко ты ценишь свою дочь, Солас, — поднялся со своего ониксового трона элвен в темных, словно траурных одеждах. Обман остался сидеть на золотой жерди по его левую руку. Со смесью ужаса и восторга Адриана поняла, что это был владыка ее матери, Бог Знаний Диртамен. Худой и совсем еще юный — впрочем, о возрасте древних элвен никогда нельзя было сказать точно. При каждом его вздохе сквозь облегающую черно-фиолетовую ткань проступали ребра. Бледная кожа отдавала синевой, едва заметной на ее дистанции, но вблизи должной бы походить на рвущийся из Лерноуда лириумный дух. Темные волосы были подстрижены до плеч и собраны на висках. Тонкие руки сложены за идеально прямой спиной. Диртамен не носил никаких атрибутов власти, даже простого венца, подобного тому, что украшал голову его брата-близнеца, но стоял царственно. Он смотрел на сестер свысока. Почему-то Адриане показалось, что бог усмехнулся, прежде чем продолжить. Но она просто не могла этого разглядеть. — Должно быть, в заботе о чужих детях ты забыл о количестве своих. Ллинтэ… та, кто даже в час смерти звала отца, а не мужа, сейчас не с нами по вине Мир’ринан и Яваны. И ты готов закрыть на это глаза? Простить им грех убийства? — Нет, Диртамен, — Ужасный Волк оставался спокоен. — Ведь убийства не было. Ллинтэ умерла от болезни. — Которую они выпустили из изолированного хранилища, — женщина на троне из камня всех цветов зари опустила голову и тяжело выдохнула. — Мы все понимаем, что это произошло, и точно знаем, какое наказание должно последовать. Вопрос лишь в вашей цели. Я смотрю на вас, дочери Гордости и Справедливости, и вижу гордыню, алчность и зависть. Мне жаль вас даже больше, чем мою несчастную ученицу. Даже Пустота не искупит ваших грехов. Мужчина, сидевший справа, потянулся и взял ее белую ладонь в свою — смуглую и огромную. Джун успокаивал Силейз. — Что-то не сходится, — лукаво сказала чернокосая охотница, поглаживая ястреба когтями перчатки. — В самом начале заседания факты были таковы: две девицы Соласа осквернили своих рабов, и те издохли за пару дней, почти не успев распространить заразу по городу. Ллинтэ мучилась от болезни целый лунный цикл. Что логично — она все же не из числа этого отребья. Что не логично, так это то, что невинная красавица, наша поддержка и опора в общении с Народом, никогда не смевшая воспротивиться воле совета, заболела. Скучный обещал быть вечер, но что-то не сходится… и процесс становится любопытным. — Хватит, Андруил! — возмутилась Силейз. — Ты не посмеешь бросать тень на имя моей ученицы! — Твоя ученица была не меньшей алчной дрянью, чем ее сестры, — Андруил развела руками, закинула одну на плечо соседки, восседавшей на необычном троне. Его материал казался Адриане живым. — Разве что смазливая мордашка давала ей больше привилегий при дворе Диртамена. Я верно говорю, умник? Диртамен опустился на свое место, сжав ладони в кулаки. Повернулся к до сих пор молчавшему близнецу. Фалон’Дин сидел, закинув левую ногу на подлокотник из дымчатого опала, и беззаботно поигрывал своим путевым посохом. — Ллинтэ отныне не может быть осуждена, Андруил, — медленно протянул он. Где-то под потолком ухнула сова. — Что лишь приумножает вину Мир’ринан и Яваны. — В Бездну! Ее, девчонок и вас обоих! — вдруг сорвалась Андруил. — Вы что, вовсе не понимаете, какую угрозу они вновь призвали на наши головы? За что страдали мои земли, мои души… я сама?! Элвен, единственная из всего собрания носившая проклятый белый цвет, удержала Андруил на ее костяном троне. Ветвистые рога галлы, словно вживленные в лоб Гилан’найн тускло засияли успокаивающим светом. Mir'rinan дрогнула и подошла ближе к барьеру. Еvanuris сразу же оставили спор, обратив к ней взоры. — Мы лишь хотели… Мы пытались… — голос элвен дрожал, она испуганно смотрела то на отца, то на прекрасную королеву в столь же мрачном трауре, что и Диртамен. Мать, потерявшую одно свое дитя и судящую двух оставшихся. Митал. Не в силах выдержать ее взгляда, Mir'rinan замолкла и отступила. — Мы виноваты. — Ваша вина еще может быть опровергнута, — настойчиво сказал Ужасный Волк, поднимаясь с базальтового трона. Встал лицом к собратьям. — Мои дочери действительно высвободили скверну из Города. Но они желали лишь блага Народу. Это была их единственная цель, и зная Ллинтэ, она точно понимала, на что шла. Его прервал резкий взмах руки. Золотой солнечный диск спинки центрального трона отражал весь свет, исходивший от рисунков на стенах зала. Тем он создавал впечатление, будто занимавший его сияет ярче звезд в астрариумах Акция. Адриана рассматривала сидящего, щурясь и утирая слезы. Он взял себе лицо Фен'Харела, но в остальном отличался. Огненно-рыжие волосы были собраны под венец, чешуйчатый доспех облегал скульптурную фигуру, небрежно накинутая поверх доспеха алая мантия была вышита золотой нитью. На поясе был закреплен меч, хотя прочие evanuris оружия не носили. — Твоим дочерям, милый брат, — процедил Эльгар’нан, — от рождения дарована величайшая милость. Они вольны говорить за себя, защищать себя и свои права наравне с нами. Пусть же Мир’ринан выскажется. Я хочу ее слышать. — Мы знали, что предательство Недозволенных оскорбило вас. Мы стремились искоренить всякую возможность инакомыслия Народа. Дядя, — Mir'rinan опустилась на колени. В гулкой тишине зала Адриане послышался скрежет волчьих когтей о базальт. — В своем поиске мы открыли истину. То, что все полагали отравой, оказалось инструментом предназначения. Источник силы прежнего Творца — в Бездне. Мы лишь пытались научиться управлять им. Для этого инструмент нужно поглотить — и тем, кто хочет контролировать Камень, и тем, кто будет повиноваться. Мы должны были представить вам результаты, но Ллинтэ взяла на себя слишком много. А я не смогла ее остановить. Объятый светом и жаром, Эльгар’нан сошел вниз и коснулся лица Mir'rinan, очевидно стремясь обратить ее взгляд на себя. Элвен повиновалась. — Благие намерения… и такой ужасный исход. Вы ослушались нашей воли, обокрали свою мать, убили Красоту. Вы виновны перед нами, — его голос, пугающе холодный, бесчувственный, разлетелся по залу осколками льда. Мягкий свет стен погас, на миг погрузив пространство в темноту, но лишь затем, чтобы сам Бог Войны возгорелся ярчайшим пламенем. На тронах более не сидели прекрасные Владыки Народа. Да и сами троны словно растворились в пустоте, лежавшей там, куда не доходили языки пламени. Нечто рыскало на границе света и тени. Огромное, крохотное, скользкое, иссушенное, неестественное, живое и гниющее. Мерцало. Смотрело десятками глаз: красных, лазурных, мертвенно белых… Адриана боялась. За давно умершую элвен. За жрецов Звездного Синода в Городе таких богов. За оставшегося позади Лерноуда. За дядю, заплутавшего на лесных тропах. Совершенно мелочно боялась за себя. Понимала, что наказание за вторжение будет жестоким. И вдруг она вновь услышала ледяной голос Эльгар’нана. — Но как же я могу обречь на Бездну такое совершенство? Плоть и дух моего брата… и моей жены. Мой приговор милосерден, — очертания бело-золотого зала вновь проступили из пустоты. Восьмеро владык замерли на тронах в ожидании. Девятый взошел к ним, занял свое место и, взяв супругу за руку, огласил: — Митал лично дарует вам утенеру. До тех пор, пока мы вновь не пожелаем видеть вас, вы будете во власти Моря Снов. — Этого не будет, — прорычал Ужасный Волк. — Эльгар’нан, я не позволю тебе! — Наказание за предательство, кражу и убийство — утенера?! Ты издеваешься над нами?! — вскочила на ноги Андруил. — Если ты не в состоянии сбросить девчонок в Ничто, я сама это сделаю! — Только тронь их души, Охотница — убью. Обманчивая дремота Фалон’Дина исчезла без следа. Посох стал косой жнеца. Черный ворон взлетел с жерди и сцепился с совой. Диртамен удержал близнеца за рукав. — Все вы должны принять мою волю! — закипая от гнева, выкрикнул Эльгар’нан. — Иного решения нет и не будет! — Гордец! — выплюнула Силейз. — Нам противно и горестно видеть последствия твоих решений. Ты был тем, кто запретил Митал избавляться от скверны. Посмотри, к чему это привело! — Мы устали от этой напасти, брат, — вторил супруге Джун. Непритязательный известняк его трона сливался с переливами всех красок мира в кварце трона Силейз. Только сейчас стало понятно, что двое, по сути, делят один престол. — Докажи, что ты все еще достоин быть первым среди нас — покончи с грешницами. — Довольно! — Тьма и Скорбь поднялись с морской волны, застывшей в пространстве и времени. Митал украдкой взглянула на дочерей, а затем… ее золотые глаза заставили маяк внутри Адрианы сжать сердце в раскаленных тисках. — Я запрещаю тебе смотреть на это. Это мои дочери. Мой суд. Поди прочь! «Не нам. Устали. Больше не хотим. Божественность для нас давно лишь дым. Война и мир, веков густой поток Для нас пройдут всего в один глоток». Слабый голос вывел Адриану из иллюзии сияющего зала, обнажая оскверненные ее предками руины, провел по разбитым мраморным ступеням, по темному, поросшему плющом атриуму мимо трех чудовищных фигур, затем — к вратам храма. Лерноуда нигде не было.