По облику Своему Я сотворил Перворожденных. Вам дана была власть Над всем сущим. По вашей воле Свершается все. Но вы ничего не делаете. Царство, что Я даровал вам, Бесформенно и изменчиво. Погребальные песни 5:3
Белый и черный. Темный и светлый. Мрамор и уголь. Гранит и мел. Духи и птицы. Страх и Обман. Два ворона перелетали с одного дерева на другое, удаляясь в чащу. Адриана старалась не выпускать их из виду. Питомцы обожествленного эльфийского чародея однажды жили с ним в городе Арлатан. И по некой странной причине не покинули его обитель даже когда он, связавший их клятвой, исчез без следа. Обреченные вечно кружить подле дома хозяина, они могли стать подходящими проводниками. Не то чтобы у нее был другой выбор, кроме как следовать за ними. Вороны много говорили. Теперь Адриана была готова слушать. — Владыка покинул нас в добром здравии и по своей воле. Он не спал, как другие. Он точно знал, что делать. — Он приказал беречь Llinthe любой ценой. Здесь. В этом лесу. Но когда Завеса упала, мы перестали слышать его голос. Было так страшно. — Мы не верили в то, что произошло. — Мы скрылись в ее корнях и нашли там жизнь — вашу жизнь. Из беды Llinthe стала спасением. Llinthe? На эльфийском это означало «красота». Но в пантеоне элвен не было божества, ответственного за красоту. Могли ли птицы говорить об Уртемиэле? «О, милая, — подал голос Лерноуд, — если бы. Мой тебе совет: уноси нашу тушку как можно дальше от этих пернатых гадов. Смотри, какая там пещера. Давай проверим, насколько она глубока. Или еще лучше — отправимся искать Грация Альса. Ты ведь так стремилась к нему». «Не слушай его. Мы заслуживаем этих знаний. Элвен существовали при единстве Тени и материального мира. И, если результаты исследований Ищущих были верны, именно слуги Диртамена сумеют пролить свет на загадку Города. Это важная информация, Адриана. Возможно ли, что именно ее упустил Синод в своих поспешных изысканиях?» «Замолчите оба, — раздраженно бросила Адриана. — Я пытаюсь слушать». — Llinthe проросла глубоко в Arlathan, стала частью леса. — За прошедшие тона яд и кровь ушли в землю, а по венам потекло лекарство. Но исцеленная и живая, она не смогла вырвать корни из земли. Осталась, чтобы жить. — Расти. — Пускать сок. — Лить слезы. Видеть все. Чувствовать боль леса и Народа. — Ждать. Вороны вывели Адриану на тенистую поляну. Здесь колыхались высокие травы и цвели чудные на вид лилии с золотыми сердцевинами. Идеально круглое, абсолютно черное водами озерцо сразу привлекло внимание. Жажда, мучившая ее последние несколько дней, казалась невыносимой. Адриана упала на берегу и потянулась, чтобы зачерпнуть воду ладонью, как вдруг всю руку свело судорогой, и Гай вновь заговорил с ней. «Нечто подобное было в Городе, — он звучал уверенно, но Адриана чувствовала глубоко потаенный страх и обиду. — Черная блестящая масса, отдаленно напоминающая жидкость. Смотри, она реагирует на твое стремление прикоснуться. Тянется в ответ. Этот тот же яд, что ты носишь в своем флаконе». «Так почему же ты испил?» Незнакомый голос. Красивый и очень холодный. Отдаленно знакомый, словно эхо, искаженное временем. Карканье воронов не дало Адриане даже задуматься над тем, где она могла его слышать. — Llinthe, мы сломали. — Похитили у Змея. — Привели. Они здесь. Маяк. Дух. Жрец. В одном. Вороны скрылись в ветвях огромной плакучей ивы, склонившей свою крону над озером. Адриана приблизилась, завороженно рассматривая темные листочки, отражавшие пасмурное небо над их головами. Невольно подумала, что теням неоткуда взяться на поляне, где, кроме трав, лилий, озера и этой ивы, не было ничего. Но не могла отвести глаз. Нечто в дереве — его спокойном шелесте, мерном покачивании ветвей, мириадах крохотных отражений — гипнотизировало ее. — Здравствуй, Энансалан, — вновь послышался странно знакомый шепот. Некто говорил на эльфийском. — Мое имя Ллинтэ. Я долго ждала тебя.***
Кровь Урции, неотъемлемая часть крови его девочки, струилась из сотен неглубоких порезов на земляной пол шатра. Духов леса Лукан уже не боялся — они вкусили достаточную плату за молчание и спокойствие. А вольноотпущенница брата должна была заговорить. — Я спрашиваю еще раз: что такое Золотой Город? — Лукан провел пальцем по ране на щеке, посылая болевой импульс. Не сильный, но достаточный, чтобы развязать язык. — На сей раз хорошо подумай, прежде чем повторить легенду про город богов-драконов. Урция рассмеялась сквозь стиснутые зубы. — Тебя так напугал призрак прошлого, Змей? Мне казалось, что ты крепче. — Ты, как и свойственно рабыне, слишком поверхностно воспринимаешь мое отношение к Сетию Амладарису. За годы дружбы мы подвергли друг друга самым разнообразным формам предательства, но между нами никогда не было лжи. Если мой заблудший друг сказал, что нечто желает вырваться из Города, и попросил не допустить этого — я склонен поверить ему. Лукан опустился на колени перед Урцией, приподнял ее голову за подбородок, заглядывая в глаза. Осторожно постучался в двери чужого разума. Не получив ответа, надавил на нее. Повторил вопрос, выделяя слова: — Что такое Золотой Город на самом деле? — Колыбель… — обессиленно прошептала Урция — и тюрьма. Пожалуйста, Лукан, не заставляй меня рассказывать тебе больше. Эти знания не для твоего народа. — Поздно. Кто взывал к Звездному Синоду из этой тюрьмы? — Не надо, — сопротивлялась Урция. Еще усилие, импульс, толчок. Разум, преисполненный страхом, воссоздал смутные очертания семи фигур. — Отвечай. Урция сохраняла молчание. Лукан поднялся с колен, обошел ее, встав за спиной, надавливая указательными пальцами на виски. Проникая глубже в сознание, к травмам, тайнам, забытыми стремлениям. Он лежал в саркофаге в корнях огромного дерева. Сетий часто писал в отчетах о своих экспедициях, что подобные находили закрытыми в эльфийских руинах. Ничто не позволяло открыть их или хотя бы заглянуть внутрь. Магия была бесполезна, физическое воздействие возвращалось с утроенной силой. Но ведущей теорией о функциях саркофагов было ложе утенеры — особой формы снохождения, когда тело оставалось нетленным столетиями, а дух блуждал в Тени, поглощая ее знания. Вот только это тело просыпалось, дрожа, пытаясь дышать через раз, страшась открыть глаза. Нечто извне побуждало его ласковым шелестом. Звучала эльфийская речь, потому Лукан сумел разобрать немногое. — Время пришло, дитя моей земли. Ты станешь почвой, и тот, кто засеет тебя, уже ступил в лес. Оссиан. Он знал, что проклятая рабыня все спланировала. Но зачем? Он должен был узнать. Перед Луканом раскинулись улицы горящего города и солдаты Империи, марширующие по ним. Стенания жителей на эльфийском, треск пламени и отрывистые приказы на казавшемся уродливым тевине смешивались в невозможный гомон, от которого было не скрыться. Он чувствовал, что бежит. Очень быстро, словно доспехи на нем и собственное тело не весили ничего. За ним следовали неожиданно высокие эльфы в таких же невесомых доспехах. Они должны были успеть добраться до храма. Эта мысль пронизывала воспоминания, билась в нем, словно птица в клетке — обогнать людей, не дать им разграбить храм. Сквозь прах и угли они бежали дальше. Руки по предплечье в крови тевинтерцев, привычная — ему или Урции? — форма едва держалась, а Завеса разрывалась вокруг. Город наводняли духи. Добродетели и грехи. Близость Тени придавала сил. Величественный, чернокаменный комплекс вырос перед ними и впустил в свою прохладу. Легионеры еще не добрались сюда, но жрецы испуганно жались у стен. — Я желаю говорить со Знающим, — приказала Урция. — Немедленно. — Что мы будем делать? — спросил один из ее солдат, принимая из рук жреца чашу с водой. — Нам не удержать храм. — Знаю. Жрецы вернулись, сопровождаемые алым духом. Он и Урция поклонились друг другу, приветствуя. В боку закололо. — Архивы храмовой библиотеки должны быть уничтожены. Все, кроме одного свитка — «О Ведущем солнце». Принеси его мне. Он необходим замыслу Владыки. И не вздумай перечить. Позволить захватчикам завладеть этими знаниями будет большим предательством. — Значит, таково ваше решение? — возмутился все тот же эльф, — Просто оставить храм на произвол захватчиков? Во имя Диртамена, это трусость! — Такова его воля. Наш Владыка предвидел этот час и оставил конкретные инструкции. Уничтожить библиотеку, упокоить жрецов и малым отрядом выдвинуться к Красоте. Не нам оспаривать свое предназначение. В конце концов именно оно вернет Владыку в мир. Лукан устремился глубже. К сути. К Городу. Вокруг него вновь вырос уже знакомый зал храма, вот только в этом воспоминании вместо жрецов у стен клубились тени, высоко над их головами летали два ворона и сова, а Урция полнилась горем. Она стояла за спиной мужчины в черно-фиолетовой мантии и слушала его спор с другим, похожим на него, словно тень. Только его одежды были зелеными, а в руках был путевой посох. Лукан не раз видел их обоих. На фресках, привезенных из земель цириан. На остатках ваз из Бресилиана в коллекции Гая Ранвия. На детских рисунках Адрианы. Тень и Отражение. Фалон’Дин и Диртамен. — Он убьет нас! Неужели ты не понимаешь?! Эльфийский бог Смерти крепко держал брата-близнеца за плечи, то и дело поглядывая на запертые двери. Ложный бог боялся. Лукана восхищала сама мысль об этом. — Нас невозможно убить, тебе ли не знать? — флегматично отвечал брату Диртамен. — Что, по-твоему, он сделал с Андруил и Гиланнайн? — Фалон’Дин нервно усмехнулся и облизал губы. — А куда исчезли Джун и Силейз? Давно ли получал известия от отца? Этот больной ублюдок запер их в Городе вместе с заразой. Он отправит туда и нас. Мы сгинем. Сгнием, как твоя несчастная Ллинтэ. Как элвен во время эпидемии. Ты просто позволишь этому случиться с нами? Я не готов сдаться. Отпустив брата и призвав сову на свое плечо, Фалон’Дин протянул ему руку. — Я соберу все войска, сосредоточенные в городе. Пока не поздно, Диртамен, присоединяйся ко мне. — Так будет только хуже, Тень. Урция прикрыла глаза, услышав, как громко хлопнули двери, закрывшись за Фалон’Дином, и как раздраженно выдохнул ее Владыка. Она страшилась его, и любила, и горевала вместе с ним. Это Лукан чувствовал особенно сильно. Как и то, что в присутствии Диртамена vallaslin на ее лице пылает. — Как же недальновиден, — прошептал эванурис, не тая улыбки. — За мной скоро придут, Дира. Когда Фен’Харел вторгнется в храм, ни один страж не должен ему мешать. Охраняй Ллинтэ, пока я не вернусь из Города Создателя. И обязательно прочти «О Ведущем солнце». Страх и Обман объяснят тебе детали, когда формальности будут соблюдены. Она не смела возразить. Пленение — лишь формальность. Часть замысла Владыки. Урция… Дира поклонилась и ушла, оставив бога ожидать своей участи. Живое, теплое пламя очага в центре шатра показалось неожиданно ярким. Потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к ощущению собственного веса и восприятия. И Лукан не был уверен, что до конца осознал увиденное. Урция безвольно сидела на месте, опустив голову, и едва слышно шептала. — Видения не лгали — ваши жрецы слышали голоса богов. Истинных богов. Они должны были стать их elgar'ghilan. Привести их в мир через свои тела. Эта часть замысла воплощается без изъянов благодаря юному Безумцу Хаоса. Но Llinthe задумала иное. Ее стремление использовать скверну, жажда мести и контроля — это идет против замысла моего Владыки. — Мы были правы, — с трудом выдавил из себя Лукан, разминая язык. Вскоре чувство немоты прошло. — Ваши боги — не более чем могущественные маги с неадекватной государственной политикой, которая привела к гражданской войне и вымиранию. А сколько пафоса. Он опустился в кресло и вновь вгляделся в глаза Урции. Убедившись, что магическое вмешательство при допросе больше не требовалось, Лукан немного расслабился. Заклинания в этом лесу действительно требовали больших затрат, чем обычно. — И кто же такая Llinthe? Древняя элвен, как ты? Некий дух? Еще одна «богиня»? Урция плакала. Она потеряла уже слишком много крови. С допросом пора было заканчивать. — Она один из трех даров Митал Гордости. Дух Недостижимой Красоты. Она и две ее сестры были поставлены evanuris наблюдать за предназначением Народа. Они же вывели для evanuris семерых особенных драконов. Llinthe и Диртамен вложили часть себя в Уртемиэля и Разикале. В них они единились до тех пор, пока Андруил не принесла скверну из бездны. Llinthe заразилась. Диртамену пришлось обратиться к самой Гилан'найн, чтобы спасти ей жизнь. Но под воздействием заразы жизнь изменила форму. Это ждет и Звездный Синод. Любое тело, достаточно сильное, чтобы выдержать скверну, меняется под ее воздействием. Llinthe, в некотором извращенном смысле, повезло. Тысячи лет мы охраняли то, чем она стала. Вороны Диртамена направляли нас на этом пути. Но когда пал Arlathan, Llinthe изменилась. Она пожелала испытать скверну на вас. Она приказала мне стать женой Оссиана и родить от него близнецов. А теперь забрала Энан. — Так почему ты просто не уничтожила ее, когда поняла, что дух стал демоном? Урция замолчала, долго смотрела на Лукана, точно пытаясь решить, стоит ли рассказывать ему нечто важное. — Llinthe — источник единственного лекарства.***
— Песня наконец пришла к радостному тону, — торжественно провозгласило дерево. — Завеса слаба, врата города, что был любим открыты. Страх и Обман не ошиблись в твоей матери. Ее дети достойны того, чтобы служить Диртамену. — Значит, она родила нас, чтобы мы стали рабами? — Адриана закашлялась от сухости в горле. — Тогда хорошо, что я всадила Верилию кинжал в шею. — Не держи обиды на мать, — мягко прошелестела Llinthe, обвивая ветвями талию, привлекая ближе. Адриана не могла сопротивляться. — Она лишь идет по пути своего предназначения, как и все мы. — Предназначения нет, — сказали она и Гай в унисон. Воля Ранвия поддерживала в обоих остатки разума, не позволяла окончательно поддаться гипнозу. — Только люди, мотивы, деяния, последствия. Математический расчет. Пряди плакучей ивы затрепетали на ветру. Дух смеялся. — Что есть предназначение, как не точный расчет людей и обстоятельств? Ты забавляешь меня, дитя. Полог ветвей сомкнулся вокруг Адрианы. В зеленоватом сумраке она увидела то, что можно было назвать стволом — странное, тошнотворное переплетение древесных волокон и плоти живого существа. Сухожилия, мышцы, вены, кожа. Усевшись на одном мерзко пульсирующем корне, Страх и Обман чистили друг другу перья. Подняв взгляд от птиц вверх по стволу, Адриана едва не закричала от ужаса. Прямо из дерева, там, где живая плоть преобладала над влажной корой, на нее взирала эльфийская женщина. Совершенные, изящные черты лица поросли черным мхом, волосы застыли наростами на дереве, но тускло сияющие золотые глаза смотрели живо и печально. Разомкнув тонкие губы, отвратительная красавица усилила хватку на ее талии и продолжила говорить: — Любой мотив прорастает из добродетелей или грехов. Ими легко манипулировать, стоит лишь понять концепцию. Вспомни Звездный Синод, дитя. Страх, гордыня и алчность Корифея вынудили его искать силы во внешних сферах. Любопытство, горе и желание подтолкнули Архитектора Красоты на его сторону. Вера и жажда истины направляли Прорицательницу Тайны. Зависть к тем, кто управлял Народом, воплощал собой Оценщик Рабства. Гневливый и столь влюбленный в образ изначального Хаоса Безумец был готов на все, чтобы воплотить свое желание. Как и старательный Мастер Огня. И Дозорный Ночи, что никому не открывал своих тайн. Они все пошли на обманчивый золотой свет тюрьмы, слушая голоса тех, кого никогда не видели. Потому что не могли не верить в то, что их направляют драконы. Как и ты не могла не возлюбить Архитектора, а после отказать возлюбленному в просьбе стать его маяком. Как Любопытство не мог не возжелать познания смертной жизни. Как твоя мать не могла не встретить твоего отца и зачать от него полукровных детей. Ведь все вы не более чем детали механизма, инструменты, служащие лишь одной цели — исправить ошибку старого Волка. Llinthe с трепетом и даже нежностью коснулась разодранной щеки Адрианы. На заскорузлых губах заиграла легкая улыбка. — Теперь ты понимаешь, мой маленький инструмент предназначения — твой путь всегда вел сюда. Твои желания, стремления, привязанности, вера — все было известно еще моему сердцу. И у тебя никогда не было выбора. Вот то знание, что было тебе обещано. Ветви разомкнули хватку, и Адриана рухнула на землю, корчась от боли, хватая ртом зловонный воздух и сжимая в кулаке сосуд с ядом. Она не слышала Гая, но впервые за очень долгое время ей было плевать на него. В голове колоколом звучала мысль: «Ложь, ложь, все ложь и манипуляции духов, леса, треклятой Красоты». А потом мысль пропала. Кто-то, верховный жрец или дух Любопытства, захватил контроль над телом, спас от боли. Адриана почувствовала, как поднимается, как, с трудом переставляя ноги, подходит к стволу ивы, как касается дрожащими пальцами грубой коры и мягкой плоти. Как собственный голос озвучивает чужие слова. — Мне жаль, дорогая. Хочу знать, почему мне жаль. В последнее время слишком много несвойственных мне чувств подавляют мою суть. — Ты ожидал иного от смертной жизни? Твоя связь с Тенью истончается, Любопытство. Если ты не позволишь предназначенному свершиться, то станешь смертным. Со всеми их достоинствами и недостатками. — А если я позволю, как ты излечишь зараженных? Не дождавшись ответа, Лерноуд резко отнял руку, отшатнулся от дерева. Адриана почувствовала, как он ухмыльнулся. «Уходим, милая. Не стоит слушать эту корягу. Граций Альс не станет ждать вечно». — По-прежнему раздаешь дурные советы, Любопытство? — окликнула их Llinthe. Ни один не отозвался.***
За время, проведенное в лесу, Адриана успела привыкнуть, что ночь здесь наступает быстро и внезапно. Тени выползают из-за деревьев, свет гаснет как по хлопку, изменяя чащу до неузнаваемости. Ночлег стоит подготавливать заранее. Найти хорошие камни, чтобы защитить пламя костра и подстилку леса друг от друга. Надеяться, что сил хватит, чтобы собрать и высушить хворост, держать ветер вокруг под контролем. Расставить ловушки на дичь, как в детстве учила мама. Магические не сработают — местные твари слишком хорошо их чувствуют. Да и маяк оставил ей не так много ресурса. Спальным местом безрадостно служит дорожный плащ и рука под головой. В эту ночь ей не спалось. За слабым куполом шел снег, заметая их следы, кричали вдалеке Страх и Обман. Мясо кролика, съеденного на ужин, застряло в зубах. Ужасные мысли вихрились в голове, вытесняя все хорошие воспоминания за последние шесть лет. То, насколько слепо она шла по дороге, проложенной безымянными голосами и видениями двоих человек, пугало ее. То, насколько чувства возобладали над здравым смыслом, превратили ее в убийцу и бездомную беглянку, пугало еще больше. Но прекрасные, лживые видения принадлежали и ей тоже. Ее совершенный, лишенный уродства мир. — Неужели эти картины могли существовать только в лжи элвен, Гай? — спросила она, не ожидая, что Архитектор ответит. Но его теплые руки накрыли ее. Хотя бы в поделенном на двоих воображении. — В Городе, пока мое тело боролось с отравой, я видел Уртемиэля. Не знаю, был ли это действительно он, но я вновь почувствовал близость к совершенству. Увидел то же, что и в день мессы. И все это можно было сотворить через скверну. Звучит безумно, я понимаю. Как и то, что я прошу тебя верить мне. Адриана вспомнила свой разговор с Луцием Фара. Оценщик Рабства был уверен, что скверну можно использовать во благо. Вырвать с корнем старый, прогнивший мир, чтобы возвести нечто новое. Слова Гая не противоречили этому. Лишь за это она была готова забыть о прошлом. — Ты поступал правильно, — она крепче сжала его ладонь. Ее тепло больше не вызывало трепет. — Как должно поступать жрецу. Я же отдалась своим чувствам к тебе, желаниям плоти, мечтам. И посмотри, насколько уязвимыми они сделали нас. В новом мире этому не бывать. В глазах Гая читалось непонимание. — Я освобожу тебя, мой лорд Архитектор. Тебя и прочих жрецов Звездного Синода, — пояснила Адриана. — Я расскажу вам, где искать Оценщика Рабства, а после вернусь в Минратос, собирать для вас сторонников и ресурсы. Не при Декратии Игнисе, но вы вернетесь в Империю и сотрете старый мир в прах. Обещай мне одно: когда все закончится, ты позволишь нашему сыну никогда не знать уродства и боли. — Как и всему миру, Адриана, — Гай грустно улыбнулся и обнял ее. Поцеловал в лоб, прежде чем она отстранилась. — Мне жаль, что с ним все так вышло. — Могло быть хуже. У костра послышалась возня. Лерноуд повернулся во сне, шепча что-то на незнакомом языке. — Интересно, что ему снится? — спросил Гай. — Сомневаюсь, что нечто хорошее. Ты тоже заметила — он знал того духа из дерева. — Порой мне кажется, что он знает о ситуации, в которой мы оказались, куда больше любого из живых. Просто не хочет говорить, — Адриана сильнее закуталась в плащ, чувствуя, как усталость берет свое. Пальцы Гая коснулись ее волос, но она не стала его отталкивать. Просто не было сил. — Странное место Арлатан: здесь даже духам снятся сны.***
Тень была светом. Дурманящим, слепящим, пламенеющим, прекрасным. Под ногами Любопытства рождались и умирали звезды. Сталкиваясь, переплетаясь энергиями, они рождали новые созвездия… системы… миры. Средь этих чарующих переплетений он увидел ее — Камень. Инструмент, положивший начало Песне Создателя. Сотворивший материю посреди пустоты. Наполнившую энергией пустые конструкты и задавшую вектор их изменения. Звучание закручивалось спиралью и тут же натягивалась до предела, становясь совершенно ровным. Подскакивало на отдельных тонах. Проходило сквозь зеркала. Наростало. Совершенно, чисто. Новый виток, новый тон, новый мир, новая жизнь. Все вопросы и все ответы в одной непрерывной Песне. Камень следовало созерцать просто для того, чтобы у бытия был смысл. А Владыки элвен заперли ее и начали менять Песню по своему усмотрению. Окружили Камень своими зеркалами, отражавшими все, но только не тех, кто стоял перед ними. Вгрызлись в плоть и выкачивали суть Песни из её сердца. Любопытство пытался понять, заглянуть в суть и проникнуть за ее пределы. Как могли духи, обретшие плоть, достичь такого могущества? Такого контроля? Как нашли Камень? Как подчинили? — Что вы исполняете? Свет рассмеялся ему в ответ. Воспылал еще ярче и обрел очертания. Тонкий стан в наряде цвета удушающего восхищения, кожа как полотно зеркала, и глаза… глаза Богини-Матери под поволокой всезнания и жажды. Красота — Llinthe — склонила голову в приветственном жесте. — Лучший мир, — ее голос звучал подобно самой Песне. — В том наше предназначение. Причина, по которой мы все еще здесь. Как и ты. Разве нет? Жажда изменения, новых открытий, витков на спирали. Тебе нравится наблюдать за нашим тоном. Любопытство обратил свой слух к сердцу Камня, где тона были проще, примитивнее, грубее, но их нельзя было предугадать. Сейчас он точно знал, какой аккорд будет следующим. Предсказуем тон элвен, в котором каждый мнил себя проводником хора и играл себе в угоду, повторяла одни и те же звучания. Это раздражало. — Мне нравилось однажды. Поначалу. Теперь мотив не тот. Все это банальное насилие, грызня за власть, экспансия Эльгар’нана, — он поймал на себе недовольный взгляд Красоты и поспешил сгладить мысль. — Которая, разумеется, закончится возвышением Элвенана над всем известным миром. Даже постоянство вашей формы — жалкое зрелище. — Ты знаешь правила, установленные задолго до нас, — Красота загадочно улыбнулась и подала руку. Ее прикосновение обожгло холодным огнем. — Всегда есть Песня и боги, что должны ее исполнять. Есть сферы, что никогда не должны соприкасаться, как Город и Бездна, и те, к коим мы невольно стремимся сквозь все зримые и незримые границы. Потому что нам должно желать несбыточного. Есть боги, духи и живой ресурс, необходимый для поддержания баланса. Народ. Жертвенная кровь и плоть. Так было до нас. Так будет после. У нас не было выбора. — Так уверена в вашей правоте… — Любопытство отвел взгляд, стараясь не замечать, как под кожей Красоты пульсируют образы прошлого. Города, добродетелей и грехов, первородного звучания Песни. И его творца. Далекий, почти что стертый из памяти фантом, который творение Митал уж точно не могло видеть своими глазами. Успокаивало лишь то, что видения предназначались не ему. Красота не подчинялась интриге, но поглощала в себя любой свет и радость, словно смола пестрых жуков. Да и не стала бы она так рисковать ради простой издевки. — И все же ты искала встречи со мной. Почему? Материя и пространство вокруг преобразились. Из светотени возникла галерея, зеркала стали арками, а звезды под ногами застыли искусной мозаикой. Но Песня все также звучала вокруг. Из пения птиц, шума водопадов и шелеста листвы. Красота отбивала ее каблуками и выдыхала ледяным воздухом, уводя Любопытство за собой. Ступив в сады, они присели на траву из тончайших кристаллов под сенью плакучей ивы. И небо над дворцом стало темным, подчиняясь воле Красоты. Ее платье расцвело сонными лилиями, и Любопытство почувствовал давящую печаль. За сверкающей иллюзией вокруг них скрывались последствия болезни. Бесцветная, мертвая, уродливая в своем постоянстве картина. Гнилые деревья, пожухлая трава, бездыханная земля. Любопытство не чувствовал ее крови, биения ее сердца, мерного дыхания спящих гигантов. Ледяная, такая же мертвая, как и все вокруг, ладонь Красоты вновь накрыла его. — Я позвала тебя, мой друг, потому что впервые за свое бытие задумалась — не упускаем ли мы чего-то в сути Песни? — Красота прислонилась спиной к иссохшему стволу ивы. Тот не ожил, не зазвучал ее тоном, но отозвался глухой тишиной. — Evanuris взяли этот мир из рук его Создателя. Мир их и наш по праву силы и крови. Сила управляет, кровь наследует, Народ служит. Все так просто, так правильно. Но эпидемия показала, насколько несовершенна эта система. Сила Андруил не спасла ее от болезни и безумия. Если бы не вмешательство матери, она бы оказалась среди тех несчастных, что сгнили заживо. Контроль над думами Народа недостаточен, раз хватило одного проявления слабости для появления ренегатов вроде Имшэля. Нужно упрочить связь с Камнем, и мы знаем, что скверна способна на это. Эксперименты Гиланнайн подтвердили это. Но прочие не видят и ничего не хотят слышать, даже когда говорит одна из них. Любопытство провел ладонью над каменной травой, убеждаясь в иллюзии и цокнул языком. Речи Красоты звучали как минимум опасно. И очень интересно. Ему подумалось, что если раззадорить это нечаянное сомнение, то из одного возгоревшегося зернышка, фальшивого тона в Песне, может вырасти нечто большее, опасное и доселе невиданное. Способное задать новое звучание, в котором не будет места скуке. — Выходит, три сестры не желают прекращать эпидемию? Даже после всех потерь? Ты сама сказала — Banalhan стал катастрофой, — в глубоких глазах цветом в ложь Города застыла обида и раздражение. Как он и ожидал, услышав о своих ошибках, гордая Красота начала терять самообладание. Еще насколько нот должны были довершить дело. Наставление и унижение. Неявный запрет. — Если ты позвала меня за знаниями о моих наблюдениях или дружеским советом, то мой ответ однозначен: верь в свою семью. Они бы не воцарились над Народом, если бы не обладали пониманием, недоступным тебе и твоим сестрам. Будет лучше, если яд останется ничьим. Прежде чем он успел продолжит, Красота призвала к молчанию. Лилии на платье покрылись шипами. Только бы не упустить ее сейчас. Направить противоречивые чувства в нужном направлении. — Разве я упоминала изоляцию? — она ядовито усмехнулась. Надавила подушечкой пальца на один из шипов, выпуская драгоценную кровь. Земля жадно поглотила крупные капли, но так и не вздохнула. — Мнения в совете разделились. На изоляции настаивают лишь мать и отец. Эльгар’нан жаждет получить новое оружие, которое можно было бы направить против титанов. Он уже готовит испытания на лириуме. Фалон’Дин поддерживает его. Диртамен настаивает на изучении источника заразы, но даже безумцу понятно, что никто не отправится в Бездну. Андруил еще слишком слаба. Джун и Силейз воздерживаются. Им просто нет дела теперь, когда скверна больше не опасна. Никто из них не видит того, что видим мы. — Что же именно? — Красоту и контроль, — Песня в голосе прозвучала громче, чем обычно. Не криком, но крайне высокой нотой. Облик Красоты вспыхнул пламенем, но тут же вернул себе устойчивость. — Прости меня. Усталость берет свое, но даже в собственном доме мне не побыть искренней. — Диртамена беспокоит твоя сохранность, — ненавязчиво проговорил Любопытство. — Это… привязанность, должно быть? — Или все тот же контроль? Несовершенный, как и все в нашей Песне. Ответь мне, милый друг, что есть Красота? — Боюсь, дорогая подруга, что у каждой пары глаз свое виденье. Для какого-нибудь ремесленника нет ничего прекраснее его инструмента. Философам милее всего их трактаты и светлые мысли. Воины из свиты Эльгар’нана считают красивыми кровавые рассветы после боя и полчища поверженных врагов на полях брани. Совет назвал тебя «прекраснейшей из Народа»… Красота печально улыбнулась его словам. — Вот только сами они стоят выше Народа. Спасибо, Любопытство, я поняла к чему ты клонишь. — К тому, что тебе никогда не получить ответа на терзающий душу вопрос: в чем же, в конце концов, твое предназначение? Если только все разумы мира неким образом не сольются в один и не подчинятся твоему виденью. Но это ведь невозможно, не так ли? Ловушка захлопнулась с шелестом платья и стуком каблуков. Красота ушла, не промолвив больше ни слова. Забыв даже попрощаться. Но в Песне зазвучал новый тревожный тон.***
Лукан покинул шатер с тяжелым сердцем и головной болью. Жестом отослал к Урции лекаря, прежде чем отдышаться. Судя по ее словам, времени на раздумья и моральные споры с самим собой не было. Запахнув плащ, Лукан направился к шатру магистра Ненеалея. В общем счете он потратил на Адриану одиннадцать лет, девять месяцев и двенадцать дней. Безмерно дорогостоящая блажь — отцовство — почти не принесла ему радости, доставила множество проблем и уничтожила перспективу однажды увидеть племянника на Агатовом троне. Но он любил Адриану. И готов был поклясться пред ликами Древних, что не перестанет любить свою дочь. Свою. Не важно, кто ее породил и сколько в ней крови элвен. Но выбирая между одной девицей и Империей, он не мог заставить себя принести еще одну жертву. Сейчас он должен быть в первую очередь гражданином, а уж потом отцом. Когда Граций Альс будет арестован, а контроль над Завесой вернется к Архонту, Лукан найдет Llinthe, заберет у нее Адриану и похоронит так, как не должно родителям хоронить своих детей. Гай Ненеалей не спал. Пытался воссоздать приблизительную карту местности, основываясь на воспоминаниях своих перрепатэ. Отряды возвращались в лагерь до сумерек, днем прочесывая лес. Безрезультатно. Теперь это не имело значения. — Магистр Альвиний, доброй ночи, — поприветствовал он Лукана, закрепляя плетение. — Позвольте узнать, в чем причина столь позднего визита. Неужели эльфийка рассказала что-то дельное? — Да. Скажите, Гай, вы располагаете картами старых маршрутов в город Арлатан? — Разумеется. Вот только я не понимаю, зачем они вам. Если ваша племянница бежала в этом направлении, то ее шансы внезапно оказаться в городе крайне малы. — Ваше задание изменилось, магистр. В Арлатане засел Граций Альс, нынешний Безумец Хаоса, вместе со своим Ближним Кругом. Они дестабилизируют Завесу, и их необходимо остановить. — Но ваша племянница… — Забудьте об Адриане! — Лукан прокашлялся, возвращая голосу спокойный тон. — Мы должны выступить, как только видимость будет это позволять. У вас есть еще несколько часов на отдых и сбор отряда. На этом все. Доброй ночи, магистр Ненеалей.