И Архонт воззвал к духам Тени, Добавив их силу к своей собственной, Рассеяв их по ветрам и всем уголкам земли. И с тяжелым сердцем Вернулся он в неприступный Минратос, Чтобы подготовить свой народ к грядущему року. Песнь Тишины 3:19
«Слава и хула Цертину Данарию! Слава Спасителю Империи! Хула узурпатору Вирантия!» «Слава и хула!» Цертин старался гордо держаться в седле и не выдавать волнения, но ощущал, что улыбка выходила нервной. Рука, воздетая в приветственном жесте, мелко дрожала. Ритм сердца сбивался, как он ни пытался держать его. — С тобой все хорошо? — спросил Ненеалей, ровняясь с ним. Как и было обещано, триумф они делили на двоих. — В окружении демонов было легче, — без тени шутки признался Цертин, окидывая взглядом ликующую толпу. От запаха цветов и немытых тел кружилась голова. Когда один из горожан бросил к копытам коня ветвь лавра, презрение подкатило к горлу. — Они хоть не стесняются показывать клыки и когти. Это отребье… — Граждане Империи, — напоминание Ненеалея прозвучало настойчиво. И без него было тошно. — Ты сражался за них. Цертин не удержал надменный смешок. — Ты видишь хоть одного альтус? Нет, Гай. Все они сейчас под сводами Сената, решают судьбу Адрианы, пока мы развлекаем триумфом помойных крыс и змеиные тени. — Большинству полководцев за всю жизнь не достается и этого. Особенно за битву на родной земле и убийство магов. Нас могли бы вести по этим улицам в цепях, Цертин, но всего лишь хулят по правилам триумфа. Цени ту милость, что нам оказал Магистерий. И наслаждайся своим успехом. — Я не ровня большинству и ценить подачки не собираюсь. Проехав под триумфальной аркой, Цертин развел руки в стороны и подставил покрытое ритуальной красной краской лицо солнцу. Его серый плащ с кроваво-красным подбоем трепал ветер. Фамильные доспехи отливали серебром, а перстень, снятый с руки отца, сверкал лириумом. Потомок трех архонтов, единственный наследник Домов Данарий и Фара, первый единоличный владыка Неромениана, командор и триумфатор к двадцати двум летам… Как Цертин мог быть сравним хоть с кем-то? Чьи еще таланты Империя могла бы оценить столь высоко и быстро? Действительно, ошеломительный успех. По телу пробежала легкая, почти незаметная судорога. На самом деле все объяснялось издевательски просто. Его использовали. Сначала в качестве ищейки и надзирателя, затем героя. Подобный фарс претил, но был необходим — потому что теперь право использовать перешло к нему. Цертин желал не триумфа, но его привилегий. В Тевинтере, где над рабами в ошейниках стояли рабы в тогах, только у триумфатора была свобода. Лишь триумфатор мог войти в здание Сената с мечом наголо и бросить вызов несправедливому суду. Спаситель Империи имел неприкосновенное право спасти ее главного предателя — Адриану. — Я торжествую! — прозвучало за спиной. Надрывно и неестественно. Его офицеры устали после долгих дней битвы и теперь с трудом придерживались церемониала. Они охраняли единственный по-настоящему достойный трофей своего полководца. В клетке, окруженный рунами, поглощавшими всю магию, за Цертином ехал труп Архитектора. Поверженный кровный враг не приносил никакой радости. Цертин без конца обдумывал слова Улия Сента и пытался найти подвох в том, как просто пал Гай Ранвий. Одна лишь мысль о том, что жрец может быть жив, пугала. От трупа хотелось избавиться как можно быстрее. Среди ликующих горожан он раз за разом подмечал девиц, похожих на ту, к которой стремилось все его естество. Она пробыла в его доме слишком краткий срок. Улыбнулась и обняла его лишь раз — задыхаясь в цепкой хватке лихорадки и шепча имя своего дяди. Когда наутро после гибели Архитектора жар спал, Цертин оставил возлюбленную и не навещал следующие два дня. К полудню третьего в Тенебрис прибыл отряд во главе с Ноксом. Магистерий приказал доставить Адриану Альвинию на суд в Минратос. Как в столице узнали, что она выжила, догадаться было легко: Змей не оставил бы их в покое. Он не позволил бы Адриане оправиться от совершенных ошибок и предстать перед судом достойно, как полагалось ей по крови. Лукан хотел унизить ее, уничтожить все, что Цертин с таким трудом спас. Подлая, предательская гадюка. Хоть в чем-то отец оказался прав. Конь чуть не оступился, пройдя на разрушенную площадь Дариния. От некогда величественной статуи остался лишь оплавленный подол мантии, ноги и надпись на пьедестале. «Истина в крови драконов» — мудрость, перенятая Архонтом от никогда не виденной им матери. Жрица Разикале и верховная королева Неромениана, Ливия знала цену своего происхождения и понимала, кому ее род был обязан всем. Кровь драконов, драгоценная и неприкасаемая, текла во всех потомках ее сына. Она объединила Великие Дома моря Нокен и породила Империю. Теперь же ложные пророки чуть не иссушили весь поток. Долгом Цертина было заставить их заплатить. Процессия сделала круг по площади и остановилась у ступеней Сената. Глубокая трещина рассекла мрамор почти ровно по центру. Заревели трубы, и площадь погрузилась в торжественную тишину. Цертина ожидали. Первой вперед вышла Имилия Азахарг в плотных траурных одеждах. Она не снимала их уже полгода — с тех пор, как в столицу пришли вести о гибели Верилия Альвиния. Откинув с лица вуаль, Имилия коснулась своего лба кончиками пальцев и склонила голову. — Родич… — ее глухой голос не выражал ничего. Глаза были похожи на два тусклых камня. А ведь еще не так давно… — Слава и хула. Ты спас Империю. Носи же это знание, как и венец, что тебе вручат магистры. Твое место среди них. Соболезную. Феликс Данарий был достойным человеком — и гордился бы тобой. — Благодарю, сестра, — не менее бесстрастно ответил Цертин. Имилия вызывала жалость своим увяданием. Не познав замужества, еще совсем юная, она стала вдовой. Он спешился и дождался, когда спешится Ненеалей. Под оглушительный вой труб они вместе поднялись за Имилией к оставшимся наверху сенаторам. В усыпанных драгоценными камнями парчовых мантиях, со слоями пудры на дряблых морщинистых лицах, на них глядели трое: Зейраман, Хараш и Вульпин. У каждого на лице отпечатались усталость, зависть к юности и страх. — Слава нашему спасителю! — надломленно воскликнул магистр Хараш. У старика давно были проблемы с дыханием. — Хула узурпатору Вирантия! Вы заставили Империю содрогнуться, юный Цертин. — Напротив, — усмехнулся Цертин, одергивая края плаща, — я ее уравновесил и помог не упасть в Тень. Виновны Сетий Амладарис и его сообщники. К слову, где они? Магистры растерянно переглянулись. — А вы не знаете? Никто не вернулся из Бариндура. Ни предатели, ни Архонт. Цертин сдержал нежеланную горечь. Он до последнего момента надеялся, что Декратию Игнису удалось спасти Империю ценой меньшей, чем собственная жизнь. Но даже великие погибали на войне. Тем ценнее казался окружающим его подвиг. Тем больше они готовы были простить и отдать. Среди встречавших не было младшего Эримонда — прямого наследника Вирантия и еще одного дальнего родственника как его, так и Адрианы. Это Цертин отметил с легким опозданием. Неужели и на захват города Магистерий был готов закрыть глаза? — В таком случае, мессеры, мне не вполне ясно, по чьей воле был созван Магистерий, — вмешался в разговор Ненеалей. Преданный Короне Кобры, он негодовал. — Магистр Альвиний созвал Магистерий, чтобы вершить суд над предательницей Адрианой Альвинией. Вам должно быть хорошо известно об этом, магистр Данарий, — Зейраман взволнованно посмотрел на Цертина, словно ища поддержки. — В конце концов, именно вы героически удерживали эту презренную распутницу в своей цитадели. В не столь отдаленном прошлом Цертин вызывал на дуэль магов вдвое опытнее себя за одно лишь скверное слово об избраннице. И все же в этот раз он сдержался. Как только опальную любовницу Архитектора Красоты не оскорбляли с момента его исчезновения. На фоне изобретательности сослуживцев Цертина «презренная распутница» магистра Зейрамана даже не претендовала на оригинальность. Достаточно мелкий повод, чтобы не тратить на дуэль драгоценные минуты. Вместо праведного гнева Цертин улыбнулся и склонил голову перед тремя магистрами. — Магистр Ненеалей и я благодарим вас за пояснение, мессеры. Не пора ли нам закончить с церемониями и присоединиться к слушанию в Сенате? Решение суда не будет полным и законным без наших голосов. По его отмашке рабы поднесли подарки магистрам и начали раздавать народу хлеб, привезенный из Неромениана. Голодающий город, временно лишенный поставок из-за смещения торговых путей, встретил скромные дары восторженными воплями. Тошнотворное зрелище. Цертин не стал смотреть, сразу преклонив колено перед Харашем. Старик принял из рук слуги тяжелый стальной венец, инкрустированный чистейшим лириумом, и, дрожа, возложил его на голову триумфатора. В момент, когда венец сдавил голову, виски прошибло энергией. Цертин чуть было не потерял сознание, но кровь драконов в его венах выдержала, откликнулась и запела. Он был достоин своей победы и того могущества, что она сулила. Достоин имени предков и титула магистра. — Пусть знает Империя — Цертин из Дома Данарий, кровь от крови Талсиана и Дариния, владыка Неромениана и завоеватель Вирантия, легат легиона Сомн-Арбо, отныне и впредь нарекается Защитником Государства! Да восславится его имя и деяния прошлые и грядущие! Да благословят Древние его и весь его род! Слава триумфатору! В абсолютной тишине площади Цертин замер, не решаясь встать. Сфокусировал взгляд на Ненеалии. Друг не получил ничего, его словно вовсе не замечали — но победа при Вирантии принадлежала Гаю. Это он желал славы и исполнения долга перед Империей. Позиция низшего, младшего, навечно обреченного второродством желать похвалы. Род Цертина же был одним из первых и уже не нуждался в подтверждении своего могущества, как драконы не нуждаются в дозволении извергать пламя. Уж лучше бы Гая венчали, надели на него оковы верности Империи, по праву принадлежавшей таким, как Цертин. Еще одно изумило: Хараш назвал Цертина легатом, не командором. И либо деменция окончательно захватила дряблый рассудок, либо победа возвысила Цертина над Сетием Инвидом — бывшим военачальником легиона Сомн-Арбо, его наставником и троюродным дядей. — Встань. Они ждут, — шепнул Ненеалей, указав головой на толпу за спиной Цертина. — Встань и будь их героем. Цертин поднялся с колен, морщась от боли во лбу и затылке. Медленно обернулся к толпе. Прислушался к первым осторожным восклицаниям. Вскоре те обернулись оглушающими аплодисментами, смехом, возгласами восхищения. Люди выкрикивали его имя и титул на полудюжине диалектов. Люди тянули к нему руки и ловили каждое движение, когда Цертин и сенаторы спустились по ступеням и направились к Великой Арене. Там он должен был принести жертву Андоралу, объявить начало игр в свою честь и наконец завершить триумф. Предупреждение Сента всплыло в памяти. Кровавые жертвы должно было прекратить. Цертин вновь болезненно зажмурился. Он может подарить своему Богу золото и лириум. Это не кровь, и Завеса останется цела. Он лично проконтролирует это. Но сейчас был важен Магистерий и его приговор. Приговор, что не будет вынесен, если Цертин сделает все правильно. Но что, если Зейраман, Хараш и Вульпин лишь отвлекали? Что, если Адриану уже осудили? Ненеалей крепко сжал его плечо и зашептал на ухо очевидное опасение: — Боюсь, что дело не в Адриане. Архонт мертв, Цертин. Магистерий наверняка уже решил, кто займет его место.***
Адриана, потерянная, маленькая и бледная, стояла за массивной черной трибуной. Опущенные плечи. Оголенные запястья в десятках шрамов; два длинных и глубоких были совсем еще свежими. Тонкие пальцы нервно гладили вышивку на черной ленте. Заплаканные полуприкрытые глаза. Красивые черты стали еще тоньше и изящнее за тот год, что он ее не видел. Не убийца, не слуга предателей и еретиков, но творение Богов. Чистое, светлое, измученное долгими скитаниями и допросами Дозорного Ночи. Каждый в этом зале мечтал оборвать ее жизнь. Обвинить в чужих грехах лишь потому, что Адриана единственная, кто угодил в расставленные силки живой. Не имея права подняться со своего места, Акций мог лишь наблюдать, как Адриана вздрагивала под тяжелым взглядом судей. Еще больше склоняла голову, словно уже знала, какую участь для нее уготовили. Весь зал шептался о том же. Кто-то даже был готов сделать ставку. Сам Акций не желал даже предполагать. Все обойдется. Он наивно верил в это. В условиях кризиса, обрушившегося на Империю, приговаривать к смертной казни последнюю из рода альтус было бы безумием. В худшем случае, если у суда хватит зыбких доказательств, Адриану ожидает ссылка в родовые земли. Вот только лицо и поза магистра Лукана были проникнуты необычным для него волнением. — Адриана Альвиния. Наследная владычица Кварина и Эмерия. Старший Строитель Мастерских Красоты. В присутствии представителей благородных Домов Империи… «Опасно, — подумал Акций. — Весьма опасно не упомянуть Богов на высоком суде над жрицей. За каждым вынесенным приговором и его исполнением неотступно надзирает Андорал. А случай Адрианы вовсе уникальный, поскольку Владыка Цепей покровительствует Дому Альвиниев. Следом стоило бы помянуть Уртемиэля как того, кому Адриана посвятила себя. А затем Разикале, чтобы тайны подсудимой открылись собранию, не исказившись…» — …ты обвиняешься и будешь осуждена за клятвопреступление, участие в заговоре против Агатового Трона, пособничество в расправе над второй когортой первой терции легиона Саар-То, братоубийство, практику запрещенных ритуалов покоренного Элвенана… В речи магистра Альвиния возникла пауза. Он не мог не понимать, что вокруг творилось подлинное лицемерие. Больше половины всех ритуальных практик Тевинтера зижделось на наследии элвен. Кровь, лириум и даже сочетания символов были взяты из эльфийской культуры. Тевинтер стоял на костях Элвенана, но предпочитал трусливо не обращать на это внимание. Падение Завесы обнажило их лица и души. Святые и безгрешные на словах магистры оказались трясущимися за свои шкуры святотатцами. Они спрятались в своих дворцах и оставили Империю погибать. Акций мог понять простую жажду выжить — но превращения жрецов в безмолвных жертвенных рабов стерпеть не мог. А ведь должен был стерпеть. Обязан магистру Альвинию. Иначе для Круга Строителей, для Адрианы и для самого Акция даже такой несправедливый мир закончится очень быстро. Но разве он уже не пошел на предательство, восстановив для Змея записи? И до того, разгромив треть особняков альтус в городе? И в самый первый раз, прислушавшись к сладким речам Гая Ранвия? Трижды предатель, убийца, грешник, запиравший в астрариумах звездный свет, в глазах судей Акций все равно оставался невиннее той, кто просто любила и была верна человеку и Богу. — …ты отрицаешь свою вину? Сенаторы — тощие коршуны и жирные трупные черви — уставились на Адриану. Ждали ответа. Она обернула черную ленту вокруг указательного пальца, затянула в петельку, перекрыв приток крови. Закусила губу и посмотрела на Акция в упор. Глаза — расплавленное серебро, что застынет цветами на платье статуи, звездное небо в безоблачную ночь, мягкая серая глина — спрашивали, почему он ее не защитил. Почему снова предал. Но мгновение — и наваждение стерлось одним уверенным словом. — Нет. Я не отрицаю… ничего, мессеры. Я виновна. Голос Адрианы дрожал, срывался в интонациях от высоких к совсем низким. Хрупкие плечи дрожали под тканью ночного платья и легкого платка. Она продолжала говорить, хоть взгляд теперь был направлен куда-то сквозь пространство. — Моим грехам нет ни оправдания, ни прощения. Теперь они известны всем вам. Величайший из них — доверие. Я последовала за теми, кому доверяла и кого считала правыми. Они показали мне иллюзию совершенства, но я не распознала ее. Как и Звездный Синод, я внимала ложным голосам, отвращала народ от служения Агатовому Трону, надеясь, что это приблизит нас к абсолюту божественной власти. Тем самым я предала Империю и приблизила ее самый темный час. Хуже может быть лишь то предательство, что я совершила по отношению к своему Богу и своей семье, — Адриана сокрушенно опустила голову и еще крепче затянула ленту. Серебряная вышивка врезалась в плоть. Лукан, стоявший перед пустующим троном Архонта, остался холоден. — Мой брат, командор Верилий Альвиний, пытался исполнить свой долг перед гражданами Тевинтера и уничтожить источник скверны. Я вонзила кинжал ему в шею, а потом стояла и смотрела, как скверна расправляется с его людьми. В Арлатане я… утратила веру и подчинилась воле ложных богов. Я должна была сгинуть там. Милостью Древних, или же их гневом, этого не произошло. Уповаю на вас, мессеры — предайте меня справедливому суду. Она плакала. Акций чувствовал ее слезы и боль как свои. По какой-то странной причине Адриана желала быть осужденной. Вот только чем была та скверна, о которой она говорила? Сенаторы загудели и завертелись на своих местах. Савилия Гнея Эртеция сокрушенно прошептала то ли молитву, то ли проклятье. Оценщик и Мастер подозрительно записывали что-то, не стесняясь пачкать пальцы углем. Что-то лепетал сидящий рядом Корифей. Кто-то испуганно жался к стенам, кто-то с деланым интересом потягивал вино из кубка, кто-то с омерзением плюнул в сторону подсудимой. И только Лукан Альвиний по-прежнему помнил, что вершится суд. — Ты раскаиваешься? Или по-прежнему полагаешь идеи Звездного Синода правыми? — Я… — Адриана тяжело вздохнула и лишь крепче затянула ленту, захватив и средний палец, когда в нее полетел кубок. Акций сразу узнал кинувшего. Им оказался Ливий Эримонд — член его Круга, бывший подчиненный самой Адрианы, наследный владыка Вирантия. — Не сожалеешь! Ты ни о чем не сожалеешь, шлюха! Моя семья погибла из-за тебя, но тебе плевать! Он вскочил со своего места, ловко вывернулся из хватки двух сенаторов, тщетно пытавшихся его остановить. В руке Эримонда возник сплетенный магией бич. Он хлестнул им Адриану по ногам, и она упала на пол. Кто-то кричал. Громко. Акций был уверен только в том, что голос не принадлежал Адриане. Кажется, Лукан позвал стражу и попытался сотворить вокруг племянницы защитный купол. Не успел. Эримонд притянул Адриану к себе за волосы, что-то злобно шипя. Она не сопротивлялась. Прикрыла глаза, покорно ожидая своей участи. Раздался лязг открывающихся дверей и быстрые, решительные шаги. А затем Эримонд упал — не человеком, но безвольным, ничего не соображающим куском плоти. Невысокий военный в посеребренных доспехах и серо-красном плаще Неромениана бесцеремонно переступил через него и подал Адриане руку. Шокированная и почти наверняка страдающая от ран, оставленных Эримондом, она не сразу осознала, чего от нее хотят. — Смотрите внимательно, мессеры, — велел сенаторам военный. Лириумный венец триумфатора светился на серебряных волосах. — Так это должно происходить. Дракон спас дракона, а ящерицы наблюдали. Никакого позорного суда и фальши. Только традиции, завещанные Древними. — Объяснитесь, магистр Данарий, — потребовал Лукан Альвиний. Акций присмотрелся к военному. Он слышал о Цертине из Дома Данарий. Единственный наследник древнего рода, происходящего от крови Талсиана Нероменианского и архонта Дариния. Большой любитель эльфов, с юности неравнодушный к Адриане. Теперь, когда отец отдал душу Богам, Цертин получил его влияние, наверняка немалое. И сразу же применил его, чтобы добиться триумфа. Это стоило запомнить. Осторожно подняв Адриану с мраморных плит, Данарий укрыл ее своим плащом и поручил мрачному офицеру, пришедшему с ним. Это был Гай из Дома Ненеалей. Удостоился овации и дара от Архонта три года назад за захват главаря эльфийской банды в чаще Арлатана и обнаружение сети древних канализаций. Акций лично вырезал фибулу, сейчас небрежно болтавшуюся на пыльном воротнике. — Полагаю, что не открою тайну мироздания, назвав настоящее сборище противозаконным, мессеры, — Данарий встал за трибуну, сцепив руки за спиной и гордо задрав подбородок. — Предлагаю взглянуть на ситуацию со стороны. Некоторые благородные мужи Империи собрались в отсутствие Архонта, не оповестив заранее всех членов Магистерия и не выказав почтения к триумфатору. Целью собрания является суд над той, кто по праву крови не должна познать суда иного, нежели суд Богов. — Адриана Альвиния преступила законы Древних, — подала голос Савилия Эртеция. — Магистр Данарий, то, что вы не были осведомлены о срочности процесса, прискорбно, однако это не дает вам права оправдывать преступницу. Данарий нехорошо улыбнулся. Акций почувствовал восторг, клокочущий в его груди, и заметил как пальцы обхватили рукоять меча. — Я имею право, моя монна Прорицательница. Из всех присутствующих в этом зале лишь я и магистр Альвиний имеем право держать ответ за деяния монны Адрианы, — он обошел трибуну, твердым шагом направившись к магистру Альвинию. Не приближаясь вплотную, обнажил меч и протянул его Змею. — Боги требуют крови, мессер. Возьмите мою — и пусть Древние помнят о залоге в час истинного суда. Акций вспомнил, что читал о древних традициях побережья моря Нокен. Старейшие рода, объединенные общим происхождением, связями с Гномьей Империей и сильным сновидческим даром, имели странные порядки, отличавшие их от остальной Империи. Они помнили те времена, когда драконы не скрывались от людей, а Тени можно было коснуться, не опасаясь, что та сожжет дотла или поглотит без остатка. Они построили Империю из праха эльфийских городов и связали себя кровью с Богами. Некоторые историки полагали, что смысл этой связи был более чем буквален — ритуал на крови между Древними и их первыми учениками. Восемь Великих Домов. В мире, где каждый стремился к совершенству, они не позволяли никому быть совершенней себя. Двое — Крайван и Фара — прервались в мужском колене. Адриана Альвиния и Цертин Данарий были их единственными наследниками. Магистр Альвиний принял меч и слегка оцарапал Данарию щеку. Несколько капель упали на мрамор к его ногам. Данарий улыбнулся и произнес: — Истина в крови драконов. Смертным не дано ее судить, не дано прервать ее течение. Знайте, что когда архонт Декратий вернется к нам, я умолчу о вашем преступлении против законов Древних. Данарий обернулся к сенаторам. Встретился взглядом с Акцием; тому стало дурно. Бледно-серые, почти белые глаза Данария смотрели злобно и торжествующе. Он усмехнулся, вложил меч в ножны и тем же твердым, решительным шагом отправился прочь. Никто не стал, не смел его останавливать.***
Адриану увезли в городское имение Данариев — старый особняк, один из первых в Минратосе. Записи о нем хранились в архивах Мастерских уже более семи сотен лет. Акцию удалось получить их только к закату. Еще около часа ушло на изучение планов. К счастью, в старых архитектурных традициях Неромениана и Бариндура, в которых строился изначальный Минратос, предусматривались обширные подвальные помещения, связанные между собой. Очевидно, архитекторы прошлого опасались народных бунтов и продумали безопасный путь из города. Сейчас даже сами хозяева домов мало вспоминали об этой их особенности. Проникнуть в особняк по этим катакомбам и вызволить Адриану казалось выполнимой задачей. Потом они должны исчезнуть. Отказаться от имен и регалий, забыть все, что видели и знали. Затеряться в необъятной Империи и прожить тихую жизнь, свободными от долга и грехов прошлого. Главное, что оба дышат. Остальное — детали, резьба, инкрустация. Создать новую жизнь не-Акция и не-Адрианы все еще было возможно. Ко входу в катакомбы Акций подошел за полчаса до полуночи. Лучшее время для побега — смена караула по стандарту Военной Академии начинается без пяти минут. Дальше у него будет около десяти минут, чтобы найти покои Адрианы и вместе с ней вернуться в подвал. Не дожидаясь, когда стрелка в механических гномьих часах сместится на новую минуту, Акций выдохнул и ступил в полутьму подземного коридора. Время в пути точно совпало с расчетами. Многовековой механизм двери, состоявший из крохотных зеркал, оказался даже слишком простым. На этом везение закончилось. Акция ждали. Лениво, без удивления взглянув на вторженца и отпрянув от стеллажа с винными бутылками, Цертин Данарий отсалютовал Акцию полупустым кубком. — Заблудились, мессер Архитектор? — с иронией спросил он. Кубок отправился на простой деревянный стол к тарелке с виноградом и сыром. Рядом лежал изогнутый кинжал. Таким обычно пользовались жрецы Андорала, когда ритуал требовал всей крови жертвы. — Могу просветить вас: винный погреб монны Эртеции находится в пяти поворотах к северу. Застигнутый врасплох, Акций решил не выдавать волнения. Отступать все равно было уже поздно: Данарий мог прикончить его одним ударом и сослаться на самозащиту. Никто бы ему не возразил. Акций осторожно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной. Казалось, что Данарий даже не моргает, прожигая его взглядом. Только кривая улыбка выдавала в нем не сурового палача, а праздного хозяина положения. Он заговорил вновь прежде, чем Акций сумел придумать ответ. — Должен сказать, вы совсем не похожи ни на отца, ни на старшего брата. Видите ли, Уриан и я обучались вместе в Военной Академии, а после служили в лесу Арлатан. Его гибель, — Данарий цокнул языком и забросил в рот черную как агат виноградину. — Столько крови. Особенно на его золотых волосах. Ваша матушка ведь была из Ранвиев, верно? — У нас были разные матери, мессер Данарий. Данарий картинно вскинул брови и отпил немного вина из кубка. Он знал об Акции — по сути, незнакомце — куда больше, чем показывал. Акций не знал о Цертине Данарии почти ничего. — Как увлекательно! Никогда не слышал о повторной женитьбе магистра Кокцея. И все же, как бы я ни желал выпытать у вас подробности, час поздний. Кому из Древних я обязан счастьем лицезреть Ваше Святейшество? Сказать правду или солгать? Акций не знал, что хуже. Этот человек — омерзительно серый, с совершенно ничего не выражающим взглядом белесых глаз и задорной улыбкой — совсем его запутал. Проклятье! Акций был верховным жрецом Уртемиэля! Ему подчинялись сотни душ. Тысячи ловили каждое его слово. А он иррационально боялся гордеца, похожего на могильного червя. Он гордо выпрямился и подошел к Данарию, отмечая, что тот намного ниже и уже в плечах. Магия крови оставила в серебряных волосах едва заметные седые пряди и заложила под глазами круги. Белок наглых глаз был красным от недостатка сна. Благородная кожа нуждалась в уходе. От Данария пахло дождем, сырой землей и вином. Казавшийся грозным противник на деле был… жалким. Эта мысль повеселила и придала сил. — Я прибыл за Адрианой, — уверенно выплюнул Акций в лишенное изящества лицо. — Вы позволите нам уйти, потому как она принадлежит Уртемиэлю, а не вам. Улыбка стала шире. — С вашей стороны наивно полагать, что монна Альвиния принадлежит хоть кому-то. Она не рабыня, Партениан. Она — дракон. Как и я. Как и… впрочем не столь важно. Вам как представителю благородного дома следовало бы помнить об этом. Однако… — Данарий брезгливо смахнул с плеча Акция невидимую пылинку и приподнялся на носках, чтобы прошептать ему на ухо: — Я не помню у вашего отца второго сына. Страх вернулся, накатив удушливой волной. Акций поспешил облокотиться о стол. Кубок с вином сам попался под руку. Одного обжигающего глотка оказалось достаточно, чтобы сбить наваждение. — Вас проводят, — раздалось откуда-то сбоку. Данарий направился к лестнице из подвала. — Удерживать Адриану я не намерен. Хотя сомневаюсь, что она согласиться уйти с вами. Доброй ночи. Коридоры особняка были полны стражи. Маги в сером охраняли каждый проход, стояли в затененных нишах и у витражных окон. Данарий ожидал нападения? Акций невольно отметил простор комнат, не заполненный почти ничем. Высоту потолков, погруженную во мрак. Малое количество источников света. Отсутствие резких запахов. Если в ярком имении Лукана Альвиния всегда пахло цветами, а магистр Ранвий наполнял свои чертоги южной хвоей и сладким эльфийским корнем, то здесь царствовал лишь аромат дождя и сырого камня. Молчаливый страж подвел его к окованным сильверитом дверям. Магия отозвалась на его прикосновение, с глухим стуком открывая проход в покои. В темноте печально играла арфа. Знакомая мелодия Мастерских, бережные касания пальцев на золоченых струнах, блики луны на бронзовых волосах — калейдоскоп милых сердцу образов почти лишил Акция самообладания. Он не стал делать резких движений. Зашел за порог — и не вздрогнул, когда двери затворились за спиной. — Адриана, — позвал осторожно, страшась не услышать ответа. Все еще такая беззащитная и крохотная, Адриана сидела за арфой у окна и подыгрывала дождю. Черная лента была повязана на раму инструмента. — Акций… — ее вздох потонул в музыке за мгновение до того, как та затихла. Адриана встала, пошатнулась и упала в его объятья. Холодная, легкая, как гипс. Грудь тяжело вздымалась, черные ресницы трепетали. Акций уложил ее на софу и коснулся ладонью пылающего лба. — Что Данарий с тобой сделал? — Ничего. Совсем ничего, — слишком поспешно и отчаянно для правды. Несчастная, запуганная, Адриана вцепилась в его руку. — Прошу тебя, Акций… — Я убью его. Уничтожу со всеми его головорезами. Тонкие пальцы сильнее сжались на предплечье. На ресницах блеснули слезы. — Нет… Нет… Только не ты. Я не смогу. Не снова! Обещай… Обещай мне. Акций вдруг осознал жестокий смысл ее лепета. Адриана уже потеряла любовника, брата и отца. Магистр Альвиний все равно что отказался от племянницы, отдав ее Данарию. Акций оставался последним дорогим ей человеком. Порывистый гнев и жажда расправы над противником могли стоить ему жизни. — Я обещаю. Тебя больше никто не тронет. Я заберу тебя отсюда, — говорил он, целуя запястья в шрамах, тыльные стороны ладоней. Успокаивал и ее, и себя. — Сегодня. Сейчас. Адриана лихорадочно покачала головой. — Так ты только разозлишь их. Змея. Цертина. Пока они верят, что я покорна и надежно заперта, у нас еще есть шанс. Выслушай меня, прошу, — голос становился слабее. Акций покорно склонился к ее устам. — Наши господа живы и здравствуют. Они принесли из Тени великий дар. Он спасет Империю. Вознесет ее выше Золотого Города. Гай понимал, что лишь ты способен осуществить задуманное. Столь юн, но изобретателен, честен и бесстрашен. Это всегда был ты. Акций опустился на пол, крепко прижав ее ладонь к своей груди. Верить словам Адрианы было тяжело — но как же хотелось. — Ты знала, что назначат меня? Они не ошиблись? Выходит, преуспели? Но Тень, Завеса… Я не понимаю! — Малая цена… за удел Богов. Моя жизнь значит еще меньше. Оставь меня, Акций. Здесь, в руках Цертина. Мы должны быть безмерно осторожны. Ты правильно сделал, что вернул Змею записи. Они запутают его. Вынудят медлить. За это время ты подготовишь наших союзников. — Почему мы должны продолжать исполнять приказы безумцев? — Иначе всему конец! Магистерий убьет нас, Акций. Каждого, кто слышал голоса Богов. Каждого, кто знает о гнили их мира. В словах Адрианы была тревожная истина. Положение жречества из шаткого стало опасным. Народ больше не верил ритуалам и словам. Все чаще слушал Магистерий и армию. Такие люди, как Цертин Данарий, могли лишить их последней зыбкой власти. Чтобы не быть убитыми, им придется убивать. Таков интерес Империи. Акций понял закономерность первым. Быть может, потому Гай Ранвий возвел в сан Архитектора младшего, самого незамутненного из своих учеников? Учитель, как всегда, оказался на шаг впереди. — Ты нужен им, Акций, — совсем слабо прошептала Адриана. Ее ладонь обмякла в его пальцах. — Ты нужен Богам, Тевинтеру, Синоду. И мне. Как никогда прежде. Спаси нас, lethallin. «Lethallin». На эльфийском, столь любимом Адрианой, это слово означало… Акций наклонился и нежно поцеловал в лоб. — Я даю тебе слово, что исполню волю Синода. Я восстановлю наши силы, воззову к старым союзам. Все, кто встал у нас на пути, падут. И тогда я освобожу тебя. Адриана едва заметно улыбнулась, а затем ее тело расслабилось. Она заснула. Акций оставлял ее с тяжелым сердцем, но был полон решимости однажды исполнить клятву. Лазурные блики в полуприкрытых глазах спящей влюбленный взор так и не заметил.***
«Сим приказом обозначаю свое повеление доставить останки мессера Оссиана Альвиния в Минратос не позднее шестого числа Нубулиса для оказания надлежащих почестей и последующего помещения праха в фамильном колумбарии». «Сим приказом обозначаю свое повеление доставить младшего отпрыска Дома Альвиний, Амеллия, в мое распоряжение не позднее десятого числа Нубулиса». «Сим приказом обозначаю свое повеление направить все движимое имущество Адрианы Альвинии в замок Тенебрис до конца Нубулиса. Об успешности транспортировки доложить в письменной форме не позднее пятых суток с момента прибытия в Неромениан. Перечень имущества прилагается к настоящему документу». Перо сломалось в пальцах, испортив подпись на документе. Лукан даже не удостоил оплошность вниманием. У него ужасно болела голова. Поганый дождь не помогал справляться с мигренями. Уж лучше бы его не было. Лукан окинул взглядом бумаги. Каждая из них воплощала скорбную рутину, к которой он еще недавно стремился вернуться и от которой сейчас хотел сбежать. Кого-то оплакать, кому-то дать шанс в жизни, кого-то отпустить. Вести о смерти Оссиана пришли с недельным опозданием. Когда сердце брата остановилось, Лукан еще был в Арлатане. Никто не мог назвать точную причину. Скорее всего, Оссиан просто понял, что ему незачем оставаться в живых. Они не были ни близки, ни хоть сколько-нибудь уважительны друг к другу. В детстве Лукан завидовал Оссиану. Мечтал быть старшим, наследником рода, любимчиком отца. Оссиан считал своим братским долгом насмехаться над ним, называть нежеланным и лишним. Повзрослев, Лукан начал презирать брата за его решения, его слабость и безответственность, недостойные древней крови. Он не одобрял фамильярности в отношении рабов, брак с лесной дикаркой и простого уклада, к которому тот стремился. Оссиан порой называл Лукана чудовищем. Достаточно часто, чтобы перестать это запоминать. В последние годы они почти не общались. Когда в ночь дебюта Адрианы Оссиан посмел заявиться на порог его дома, Лукан велел Ноксу вышвырнуть незваного гостя прочь. Бастарда Ранвия Оссиану передавали доверенные люди. По обыкновению, Лукан лишь отдал приказ. Перед отправкой в Арлатан Лукан ненадолго навестил Оссиана в гранатовых садах. Они чуть было не подрались. На просьбу брата спасти его дитя Лукан не ответил — ушел молча, забрав с собой Урцию в качестве проводника. Это была их последняя встреча, и даже она не несла тени братской любви. Но Оссиан подарил Лукану Адриану. Двенадцать лет счастья и горя в образе маленькой девочки. Потому Лукан почти скорбел. Видят Боги, он любил Адриану. Любил как родное дитя. Несмотря на все недомолвки и ссоры. Она была и остается для него самым дорогим человеком. И ее, такую родную и нужную, ему предстояло отпустить. Отсутствие компромисса, пути к желанному исходу читалось в глазах Цертина Данария и неуловимо скользило в движениях самой Адрианы, когда она покидала зал под руку с Ненеалеем . Чтобы не потерять ее навсегда, Лукан был обязан дать ей уйти. Последнее, что он желал делать в своей жизни. Последнее, что он бы выбрал. Несправедливая необходимость, интерес их Дома, интерес Империи. Адриана не могла вечно оставаться его маленькой девочкой. Пусть уж лучше она станет хозяйкой Неромениана, женой и матерью, подарит жизнь его внукам, чем погибнет. Но как же тяжело было отпускать ее сухими строками по гербовой бумаге. Однозначная, глубокая грусть с проблеском надежды. Куда сложнее были чувства Лукана к третьему племяннику. Или все же внуку? Амеллий не имел права носить родовое имя своей матери, равно как и отца. Но оставить мальчишку вовсе без имени было бы преступлением. Все же они были одной крови. Лукан держал Адриану за руку в томительные часы родов, хотя это должен был делать ее любовник. Ребенок родился здоровым, крепким и красивым. Родился Альвинием и чуть больше человеком, чем его мать. Вот что было важно. От всего Дома остались трое. Собственных потомков Лукан иметь не мог. Адриана должна была выйти замуж, а отдавать будущим детям Цертина Данария права на все земли и богатства Альвиниев было бы крайне опрометчиво. Неромениан и так захватил больше, чем когда-либо сумеет прожевать. Амеллий был единственной достойной альтернативой, хоть и возвращал Лукана к началу давно пройденного пути. Жестокой шуткой то ли Богов, то ли демонов, то ли проклятых эльфов, на его руках вновь был ребенок с сомнительным происхождением. Его вновь предстояло наставить и вырастить достойным титула магистра Империи. И вновь эта авантюра виделась крайне сомнительной. Отличия крылись в деталях. Во-первых, Лукан старел. Почти очевидная истина крылась в серебристых волосках и пока не слишком глубоких морщинах. То, что сорокалетний мужчина выносил шутя и даже успевая получать удовольствие от процесса, сейчас могло стать утомительной мукой. Во-вторых, Адриана была старше, когда попала под его крыло. Девочка уже переросла неугомонность раннего детства и была готова учиться. Амеллий был еще слишком мал и избалован мальчишеской вседозволенностью. Это тоже могло вызвать проблемы. В-третьих… рядом не было Декратия. При воспитании Адрианы он был для Лукана главной опорой. Именно он помог найти с девочкой точки соприкосновения, научил сдерживаться в моменты, когда проще наказать за провинность, чем разбираться в ее причинах. Без него было и до конца дней будет тяжело. Лукан сам не заметил, когда на глаза накатили слезы. Он устал сдерживать себя. Устал притворяться одной из статуй в скалах Эмерия. А ведь даже они имели право дать выход слезам. Сетий заполз на спинку его кресла, потерся плоской мордой о правую скулу. Прохладная черная чешуя заблестела от влаги. — Ничего, — прошептал Лукан. — Мы все переживем. Верно, старый друг? Хоть мы живы, и то хорошо. — Магистр Альвиний! — промокший до нитки, чем-то явно взбудораженный и испуганный, в кабинет ворвался Нокс. — Архонт! Архонта нашли! — Где? — только и смог выдавить из себя Лукан. Дальше он слушал. Земледельцы из деревушки в пяти лигах от руин Бариндура искали скотину, пропавшую в ночь разрыва Завесы. В своих поисках они забрели на пустошь, возникшую там, где прежде находилась восточная часть руин. Их находка оказалась куда более ценной. — Они сказали, что Архонт только и успел, что передать им посох и лиру. Затем потерял сознание, — закончил рассказ Нокс. — Доказательства? Вместо ответа защитник положил на стол знакомое, не имевшее аналога кольцо. «Перевозчик приведет тебя назад». Лукан поднялся из кресла, опираясь о стол ладонями. — Где он? Коридоры особняка и лабиринт садов пронеслись перед глазами сплошной дождливой мутью. Лукан бежал, не жалея ни сил, ни потерявшего трезвость разума, думая лишь о том, что Декратий по-настоящему еще может быть жив. У ворот стояла обычная деревянная повозка. Ничто не защищало ее от буйства стихии, колеса нещадно скрипели, а мулы выглядели больными и тощими. Стража расступилась, пропуская Лукана вперед. Между пропитавшихся влагой мешков и тюков сена, накрытый овчиной, лежал самый могущественный человек в мире. Архонт Декратий Игнис. — Это он! — Лукан даже не пытался скрывать волнение и восторг. В голове пульсировала одна мысль: жив, жив, жив. — Несите его в дом и организуйте этим людям лучший ночлег. Выполнять! Когда стража попыталась снять Декратия с повозки, он неожиданно открыл глаза и полуслепо потянулся к Лукану. — Завеса! — его голос дрожал, кожа пылала. — Сетий! Синод! Тьма! Лукан, я… Лукан крепко сжал его руку, пропустил успокаивающий импульс. — Ты справился, любимый. Все хорошо. — Нет. Нет! Вы не понимаете! Они во тьме! Во тьме! Мы должны закрыть Тропы! Не пропусти их в Империю! Не дай им пройти! Лукан усилил воздействие. На этот раз Декратий замолк, но его боль и чуждый животный ужас ощущались на кончиках пальцев. Это не удивляло. Судя по Корделии Иллесте, вряд ли то, что выползло из Тени, хоть отчасти походило на Сетия. Впрочем, об этом можно было подумать позже, когда Декратий придет в себя и сможет все рассказать. За эту недолгую ночь следовало отдать еще несколько приказов.