Овеянные славой, стояли Семеро В божественном зале, не обращая внимания На разложение в тенях, отбрасываемых ими, На порчу и разрушение в следах, оставленные ими. Песнь Тишины 3:1
Чернота в небе вливалась в лазурь, лазурь становилась серыми тучами, а тучи вновь уходили в черноту. И под ней все было красным. Кони ржали, втаптывая в демонический прах новые трупы. Цертин уже потерял им счет. Он пропитался отчаянием, завистью, гневом и желанием. Особенно жгло желание — разбить еще одну декурию тварей, вкусить их проклятую кровь словно дорогое вино, отвоевать еще кусок неба над родным Нероменианом. А после… после можно было бы отправиться в Бариндур. Помочь Архонту расправиться с предателями. Лично обагрить меч ядом из вен падшего Архитектора, мерзавца Гая Ранвия. По возвращении в Тенебрис Цертин бы подарил этот меч Адриане. Образ невесты ударил наотмашь. Адриана — хрупкая, маленькая, невинная. Нет. Кровь не для ее глаз, рук и губ. Больше нет. В силах Цертина было не позволять никому запятнать ее. В первую очередь — себе. Гай Ранвий не заслуживал даже уничижительных почестей. Отныне его удел — просто не существовать. Исчезнуть в искристо-зеленом прахе, подобно демонам. Цертин его больше не ненавидел. Хотел погубить, но не из злобы, а по соображениям чести. Гай Ранвий предал Империю и Архонта, сговорившись с прочими предателями. Долг Цертина как командора Неромениана, верного военачальника своего государства — покарать его. Гай Ранвий отнял и воспользовался женщиной, предназначенной Цертину в жены. Тем самым жрец нанес ему личное оскорбление. Еще один повод отомстить. Без жара — тот постепенно утихал — но с холодом древних прибрежных скал Тенебриса. Демон Гнева заинтересованно наклонил каплевидную голову и постарался перетечь как можно дальше от Цертина. Твари не нравился ход его мыслей. Бесчувственная, могучая волна. Лишенный прежнего жара порыв ледяного ветра. Цертин сметал полчища демонов на своем пути. Не поддавался им, словно больше не чувствовал ничего… кроме стремления к цели. Еще один черный камень разлетелся на осколки, обнажая дрожащий изумрудный шрам Завесы. Перрепатэ перехватили нити его энергии, затянули. На большее они не были способны. — К условному закату уже будем в Вирантии, — ободряюще сказал Ненеалей, поравнявшись с ним. Цертин ответил кивком. От Неромениана до Вирантия тянулся след из черных камней и разрывов в Завесе. Попытки понять, что от нее осталось, лишь больше запутывали. Само существование разрывов означало, что цельное полотно все еще держится. Далекий силуэт Города в зеленых небесах и изменчивое, ядовитое пространство вокруг них заставляло сомневаться в этом. Что же произошло на самом деле? Почему они до сих пор живы, если вместо привычного мира давно буйствует физическая Тень? Каждая отбитая атака возвращала все на свои места. После прошлой битвы солдаты радостно загоготали, когда на них обрушился обычный приморский дождь и одуряюще пахнуло сыростью. Они не могли надышаться. Цертин не мог заставить себя снять шлем и вдохнуть. Сейчас он недоверчиво косился на предзенитное солнце над золотыми шпилями Города Богов. Они добрались, когда золотой свет уже потонул в темноте. Издали Вирантий выглядел почти обыденно. Разве что тишина резко контрастировала с тем, как должен звучать большой приморский город. Вирантий, город Думата и колыбель Дариния, был построен во времена, когда великие рода еще не основали Империю. Каждый, в ком текла сновидческая кровь, мечтал погубить своего соседа. Потому столицы родов окружали высокие стены. Неромениан, Кварин, Карастес и, конечно же, Вирантий, возводились так, чтобы выдерживать длительные осады и подавлять всякую возможность штурма. Цертин надеялся, что предосторожность предков спасла горожан от демонов. Он помнил свою радость в миг, когда обнаружил родной город почти невредимым. Но Неромениан не молчал, а Вирантий лишился даже дуновения ветра. — Затаились. Может, и хорошо? — обратился к Ненеалею один из перрепатэ. Друг скривился. — Бестолочь. Знаешь, сколько в Вирантии магов?! Одних только Домов альтус три. А лаэтан, жрецы, прочая одухотворенная закуска для демонов… — он покачал головой и красноречиво посмотрел на Цертина. — Дело дрянь. Не советовал бы тебе лезть, да разве ты послушаешь? — Ты прав, — улыбнулся Цертин. — Не послушаю. Тит! На зов немедленно прибежал старший офицер. — Слушаю командора. — Снесите ворота. Энергии, отнятой у демонов, должно быть достаточно для этого. За щитом, сотворенным перрепатэ, было спокойно. Никто не смел возразить приказу. Впервые за столетия существования Империи один из родов альтус вторгался на территорию других. Впервые позволял себе открыто штурмовать город. Цертин выторговывал у собственной совести право на этот шаг, пока маги готовили заряды. Все отданные им приказы были необходимы для спасения жизней. Он действовал в интересах Империи и ее граждан. Архонт поймет это. Адриана поймет и оценит. Отец… Цертин надеялся, что не застанет старика живым. Взрыв прогремел глухо, словно из-за толщи воды. Монументальные ворота Вирантия разлетелись в щепки и металлическую стружку. По отмашке Цертина перрепатэ должны были убрать щит, первая линия ринуться в открывшийся проход. Однако вместо гнетущей тишины они услышали предсмертный вой демона Гордыни. Туша твари рухнула вперед, преградив путь, и не думала обращаться в прах. Когда магический осадок окончательно осел на землю, Цертин смог разглядеть, что на голове демона кто-то сидит. Фигура, неуместно тонкая на фоне поверженной добычи. — Какого дрейка? — выругался Ненеалей. Вздернул ладонь, явно намереваясь отдать приказ перрепатэ. — Пусть уберут барьер. — Данарий, ты в своем уме?! Цертин пропустил грубость мимо ушей, присматриваясь к незнакомцу. Тот встал. Времени на спор с Ненеалеем не было. — Я командую операцией. Исполняй приказ. Клацнув зубами от злости, Ненеалей все же исполнил распоряжение. Приказав солдатам держать строй, Цертин направил коня к стенам города. Вирантий дымился, дрожал, тлел в редких зеленоватых вспышках завесного огня. Им же горел демон Гордыни. Отчетливый росчерк от удара кнутом остался на лиловом хитине грудного панциря. Рядом, устало покачиваясь, стоял магистр Улий Сент — вернее, то, что от него осталось. Существо было высоким, совершенно черным. В редких кусках его искаженного тела угадывался древний фамильный доспех. По нему — и по спокойному нраву исследователя — Цертин и узнал бывшего Мастера Огня. — Юный Цертин, — магистр закашлялся в поклоне и прикрыл рот куском собственной мантии. — Вы очень зря явились сюда сегодня. Эта победа стоит куда меньше, чем вы готовы за нее заплатить. Цертин удержался от едких комментариев. Предатель желал беседовать с ним так, словно ничего не произошло, и Империя не рухнула в Тень по милости его и его соучастников. Подобная блажь могла иметь забавный и даже полезный исход. Однако Цертин все же отправил Ненеалею предупреждающий импульс. — Магистр Сент, — поприветствовал он, спешиваясь, но не снимая шлема. Сент все равно мог видеть сквозь него, раз признал во всаднике Цертина. — Буду честен с вами, я не ожидал встречи. Впрочем, это не помешает мне ни провести переговоры, ни заключить вас под стражу. Магистр разочарованно опустил голову. — Я здесь не для того, чтобы противостоять вам. Вы совершаете благородное, достойное дело. И не мне лишать вас права осудить решения Синода. Ведь мы действительно виновны перед Империей. Но позвольте предупредить вас, юноша, — он резко шагнул вперед, побудив Цертина обнажить меч. Казалось, что этого Сент и добивался. — Вы очень правильно боитесь. — Я вас не боюсь. — Не меня, но яда, что течет по моим венам. Это оружие. Весьма опасное и притягательное. Выслушайте мое предупреждение, Цертин: не дайте Архонту или же магистру Альвинию подумать, что они смогут им управлять. Это не так. Империя должна остановить войны и жертвоприношения. Больше ни капли крови не должно пролиться во имена богов. Древних или каких бы ни было еще. Я знаю, насколько безумно звучат мои слова, но прислушайтесь к ним. Безумие — верная характеристика. Цертин не без скорби отметил, как изменился прежде собранный и холодный Улий Сент. Его бредовые речи лишь смутно напоминали Цертину о чем-то из реального мира. Словно Сент пытался запутать его. — Почему я должен верить словам предателя? Вопрос заметно удивил Сента. — Потому что вы были в лесу Арлатан. Именно вы забрали оттуда маяк и тем самым нарушили план Диртамена. Эванурис не смогли просчитать вас, юноша. Поэтому я прошу вашей помощи. Не дайте нам совершить ужасное. Не выпускайте нас из темноты. Как только мы уйдем, Завеса начнет восстанавливаться. Не мешайте ей. Войны, жертвоприношения, механизмы Акция Партениана — избавьтесь от всего этого. Найдите драконов и укрепите гробницы, пока мы не потеряли контроль над собой. У вас не так много времени. Даже год промедления станет фатальным. Запомните главное: нам шептали не наши боги. Если кто-то из жрецов вновь услышит зов — пресекайте, не думая дважды. Сент вдруг замер. Прислушался. Тяжело вздохнул и поморщился, как будто от боли. — Я не могу беседовать с вами дольше. Оставьте солдат зачищать город, а сами поспешите в Тенебрис. Нельзя, чтобы Корифей и Архитектор забрали маяк. Цертин вытянул руку с мечом, острием чуть касаясь груди Сента, и громко позвал Ненеалея. Тот не заставил себя ждать и приказал перрепатэ окружить магистра. — Вы отправитесь с нами в столицу, — твердо сказал Цертин, не сводя глаз с Сента. Морда чудовища вновь приняла сочувствующий вид. — Вы так ничего и не поняли. Сноп ярких искр ударил в маску, прожег слой обсидиана, чуть опалил подкладку, чудом не задев лицо. Цертин сорвал маску с лица, погнув державшую ее раму шлема. Протяжно закричал — больше от злобы и стыда, чем от боли. Пройдет. Все пройдет. А вот бывшему Мастеру Огня еще предстоит ответить за непослушание. — Схватить… — приказ, должный прозвучать громко, вырвался едва слышным хрипом. Цертин несколько раз моргнул, прочистил горло, но перед глазами и в глотке по-прежнему бились огненные искры. Заклинание немного ослабло лишь когда кто-то из перрепатэ воздействовал на него. В невнятном пылающем мареве Цертин сумел различить силуэт Ненеалея. — Тварь ушла, — виновато сообщил он. — Но сейчас нужно занять город. Если там еще остались демоны… — Это я оставляю тебе. У тебя будут мои войска и лучшие командиры, — все еще нетвердо стоя на ногах, Цертин оседлал коня. Больно ударился бедром о луку седла. Не важно. Если предатель не солгал, настоящий враг ждал его в родных стенах. — Но я обязан вернуться в Тенебрис. Ненеалей схватил коня под уздцы. Цертина тряхнуло. — Что? Данарий, ты едва глаз не лишился. Тебе необходимо… — Мне необходимо, чтобы ты исполнял мои указания, Гай. Завеса крепнет с каждой одержанной победой. Я чувствую это. Уверен, что и ты тоже. Настоящая угроза кроется не в демонах, а в тех, кто выпустил их. Сетий Амладарис и Гай Ранвий — лидеры Синода. И они сейчас в моем доме. Нервно дернув уголком рта, Ненеалей крепче сжал поводья. — Это тебе сказал один из предателей? Не боишься, что едешь в ловушку? — Я ничего не боюсь, — гневно выплюнул Цертин. Его раздражали чужие сомнения и трусость. Он защищал Империю от демонов, освобождал города, своими руками восстанавливал Завесу. Осталось защитить лишь один рубеж. Одно, но самое ценное сокровище. Архонт предупреждал, что именно за ним… за ней явятся предатели. Цертин выслушал, но все равно поступил по-своему. Последствия терзали воображение, но он сдерживал себя. — И ни о чем ни сожалею. Я просто должен быть там. Так что разделим триумф на двоих. Ответом ему был тяжелый вдох и сокрушенный шаг назад. Ненеалей не стал более его удерживать. Пошел к солдатам и перрепатэ. Ему предстоял решительный штурм — и, возможно, тяжелая битва. Цертина же ожидала липкая тишина замка Тенебрис. На исполосованном чернотой небе виднелся рассвет.***
«Боги! Древние, почему вы оставили нас?!» «В чем наша вина?» «Октавия! Люди… люди, кто-нибудь видел мою дочь? Октавия!» «Магистр Альвиний, помогите!» Лукан изо всех сил старался не обращать внимание на стенания тысяч голосов. Минратос пылал. Минратос тонул. Минратос падал в Бездну и почти взлетал к сиянию Золотого Города. Минратос устал. Вместе с ним устал и Магистерий. Отдавать распоряжения напуганным до смерти аристократам было нелегко, но с этим он пока справлялся. Не такими уж сложными были его отрывистые указания. Изолировать рабов, лириум и артефакты. Обеспечить работу основных административных структур. Предоставить треть личной стражи для охраны городских дорог. Уговорить жрецов не проводить кровавые ритуалы в надежде умилостивить Богов было уже сложнее. Тем более что не все из Верховных присутствовали на заседаниях Сената. Лукан так и не смог поговорить с Архитектором Красоты. Именно Акций Пертениан был главной проблемой Лукана. Мальчишка объявил себя защитником Империи и ушел в город со всей немалой мощью храмовой стражи Мастерских Красоты. По слухам, к нему активно примыкали сопорати и рабы, сбежавшие с невольничьих рынков. Одним Богам известно, куда эта новоявленная армия могла направиться и какой хаос учинить. Акций становился опасным. Его необходимо было остановить. Так Лукан и оказался посреди изменчивых улиц столицы в сопровождении нескольких перрепатэ. — Магис-с-стр… — елозя по брусчатке неестественно продолговатым, словно змеиным, телом, к нему подползла тварь. Черный хитин защищал ее «шею» и «грудь», но ниже, на «хвосте» зияли раны. Кровь была темной, совсем как у Корделии Иллесты. Она то стекала по светлому камню, то вновь тянулась к разорванным краям. Тварь была омерзительной. Странной на грани восприятия. Но лицо — почти человеческое, преисполненное смертного страдания — вводило в куда больший ужас. Перрепатэ закрыл собой Лукана и обнажил зачарованный клинок. Прогнувшись в спине так, чтобы лезвие не касалось ее, тварь зашипела от боли. Черные глаза по-прежнему смотрели на Лукана. Даже сквозь убийцу магов. — Прикаж-жи. Лучш-ш-ше. Так будет лучш-ше. С-с-смерть. Цепи. Огонь. Все лучш-ш-ше, чем этот кош-ш-шмар, — на руке, изогнутой парой лишних суставов, сверкнул рабский браслет. — Молю. — Постарайтесь пролить как можно меньше крови, — Лукан устало потер переносицу и отвернулся. О том, что подобные изменения происходили с каждым третьим эльфом, он думать не хотел. Они не всегда принимали змеиную форму. Лукан видел их обращение в зеркальные статуи. Лично отразил атаку чего-то, больше напоминавшего зверя, нежели кроткого раба. Бывшие военнопленные из лесов Арлатан и Бресилиан вовсе теряли плоть в завесном пламени, оставляя по себе лишь отпечаток разума. После всего увиденного Лукан начал замечать, что постепенно устает от эльфов и неожиданных открытий. Проблема, естественная и простая, требующая столь же простого решения — вот что занимало его мысли. Что же до эльфийской исключительности… ее Лукан предпочел бы оставить историкам и палачам. Они преодолели площадь Дариния. Памятник владыке Неромениана был свален на землю и разбит раскаленным камнем, упавшим с небес. Нечто яростно рвалось из него наружу, и Лукан решил не дожидаться его освобождения. Что еще могло накинуться на них, как не демоны? Память услужливо поставила перед глазами образы бдящих элвен по ту сторону сотен элувианов. Лукан посмотрел вверх. Местами сквозь пустоту Тени он мог увидеть алое рассветное небо, облака и меркнущие звезды. Стоило моргнуть — и желанная картина сменялась живым кошмаром. Виной тому были кровь и магия, бездумно льющиеся по приказу мальчишки Партениана. Именно в час катастрофы разница между знатью и чернью стала особенно заметна. Сопорати и рабы, получившие свободу, грабили и убивали магов. Врывались в дома, стремясь отнять весь лириум. Их не заботило, что Магистерий сам запретил применять магию до тех пор, пока Завеса не окрепнет, а любое кровопролитие лишь замедляет этот процесс. Они не думали, потому что им не полагалось думать. Акций направлял их, превращал их в бешеную свору, потому что боялся за свою шкуру. Он знал, что вернувшись из Бариндура, Декратий вскоре лишит жрецов власти и отправит их под суд. Ведь Тевинтер больше не нуждался в них. Решение Партениана было, как всегда, эффективным и радикальным — просто прикончить всех потенциальных судей. Неподалеку от резиденции Амелии Павус Лукан и обнаружил Архитектора Красоты. Восседая на пегом жеребце, окруженный храмовой стражей, он наблюдал за тем, как утренние рабы выносят ворота особняка. Все они были в крови и грязи — даже те, в чьих одеждах угадывалась символика Мастерских Красоты. На Акции не было и пятнышка. Близко Лукана не подпустили, но и нападать не стали. Стража закрыла жреца живым щитом. — Одно слово, магистр Альвиний — и мы их сметем, — мрачно прошептал ему командир перрепатэ. — Опомнитесь, — покачал головой Лукан. — Их почти вчетверо больше, чем вас. Он сам вышел вперед, чуть ли не под самые острия мечей. Громко позвал Верховного жреца Уртемиэля. Акций не ответил, но с заметным беспокойством развернул коня и подъехал ближе. В дымке Тени их с Луканом взгляды пересеклись. В расплавленном олове не было страха — только решимость довершить начатое любой ценой. Однако Лукан ей не верил. — Вы зря покинули стены Сената, магистр Альвиний. Впрочем, это делает вам честь как человеку храбрости и долга. Вы разочаровали бы меня куда больше, оставшись дожидаться своей участи там, — Акций надменно усмехнулся, — как мои соратники по Звездному Синоду. Я всегда полагал вас достойным человеком. — А я всегда полагал вас человеком рациональным, магистр Партениан, — честно признался Лукан. Были времена, когда этот юноша вызывал у него лишь уважение и веру в новое поколение. Теперь их сменили непонимание и презрение. — Что же вы делаете? — Выживаю. По-вашему, это не достаточно рациональное действие? Я не питаю иллюзий, магистр Альвиний. Архонт либо велит казнить меня, либо сошлет в Ортланд. Третьего мне не дано, если только я сам не возьму желаемое. — А чего вы желаете? — Лукан почувствовал, что Партениан готов к диалогу. Не потерян, и то хорошо. Если задать правильные вопросы и дать на них хотя бы отчасти подходящие ответы, можно избежать продолжения резни. Акций безрадостно рассмеялся. — У вас был шанс дать мне то, чего я хотел. Я был верен Империи. Но вы видели во мне лишь ставленника предателя. Вы без конца сравнивали меня с Гаем Ранвием, ожидая его ошибок и привязанностей, — Лукан не без стыда вспомнил, как искал свидетельства причастности Партениана к сговору Звездного Синода. Как потешался над увлечением нового Архитектора Адрианой. Как был готов обвинить его в сокрытии фактов о бариндурском ритуале. Неужели мальчишка заметил? — Я не был вам врагом, Лукан… — Вы и сейчас мне не враг. Мы — граждане Империи и ее верные слуги. Мы равны в своем служении ее интересам и своей любви к ней. Мы совершили ошибки, это правда. Вашей ошибкой была верность учителю и его тайнам. Вы скрыли от Сената замысел Гая Ранвия — и невольно стали архитектором катастрофы. Я стремился найти виновных среди живых. Тем самым я оттолкнул вас и потерял Адриану. Вина неискупима. Нам предстоит жить и умереть с ней. Но Империя не должна погибать с нами. Прошу вас, Акций, остановитесь. Жрец молча смотрел на Лукана. Оценивал, размышлял. Попытаться сейчас залезть в его мысли и выудить оттуда ответ было бы рискованно. Потому Лукан ничего не предпринимал. Старательно думал о том, что небо постепенно светлеет — а значит, у Декратия получается одолевать магию Синода. Обеспечить ему еще немного времени. Подарить хотя бы час без кровопролития — и, возможно, они сумеют вместе встретить следующий закат. С оглушающим лязгом за спиной Акция рухнули ворота особняка. Жрец вновь усмехнулся и направился к своим головорезам. — Простите, магистр Альвиний. Но, как уже было сказано, я не питаю иллюзий. Лучше быть живым предателем, чем мертвым мучеником. — А как насчет бытия живым героем? Партениан остановил коня и глянул на Лукана через плечо. — Что вы имеете ввиду? — Поговорим наедине. Уверен, магистр Павус нас примет.***
За Завесой не было ни лун, ни звезд. Ничего из того неба, что было знакомо Адриане с детства. И все же она находила его по-своему красивым. Совершенство свободы мысли на расстоянии вытянутой руки. Даже мечтать о том, чтобы коснуться его, было бы преступлением и опасной глупостью. Мечты отныне могли воплощаться без лишних стараний — хватило бы воли. Ей было любопытно, как элвен выживали и творили в таком мире без ограничений. Они должны были установить четкие правила, чтобы все вокруг них не стало неконтролируемым калейдоскопом хаотичных видений. Но Лерноуд, увлеченный осмотром их нового дома, не спешил делиться деталями. «Не все могли творить» — таков был наиболее исчерпывающий ответ. Дух терзал ее вопросами изнутри, побуждал к познанию — и сам же мешал это делать. Но Адриане это даже нравилось. Она вновь чувствовала себя живой. А подобные абстрактные обсуждения помогали коротать ночь ожидания. Хотя бы один из них должен был явиться к ней. Остаток света от маяка все блуждал в сердце; не пек, едва грел. Однако Фара полагал, что этого будет достаточно. Потому Адриана покорно ожидала, сидя на обитой серым бархатом софе и глядя на звезды сквозь крохотное окно. Песня почти что не звучала. Отголосками пробивалась сквозь зачарованные стены Тенебриса. Два тона казались громче прочих. И один из них пугал Адриану до дрожи — наравне с мертвым блеском в глазах Верилия. Развалившись в кресле тряпичной куклой, брат смотрел на нее с укором. «Чего ты ждешь, глупая? Никто не придет. Ты выполнила свою роль бумажного фонарика в эпицентре бури. Теперь все. Наслаждайся плодами своей верности — мертвым мной и разрушенным миром». Как же она хотела, чтобы он просто замолчал. Даже не исчез. Его вид начинал становиться привычным. А угадывать чужие (свои?) мысли было забавно. Она пыталась найти иное развлечение, но в покоях мало что представляло интерес. Две комнаты. Голые серые стены. Мебель в темных тонах. Серебряная посуда с так и не съеденным обедом. Свечи из хорошего воска, источавшие сладкий аромат приморских цветов, дарили немного теплого света. Больше ничего. Цертин забрал даже ее посох. Ладони мерзли. Адриана без конца поправляла плотные кожаные перчатки, подбитые мехом — подачку Гая Ненеалея. — Не бойся, милая, — Лерноуд обнял ее со спины. — Почему ты боишься? Хочешь, я расскажу тебе о десятке ситуаций, куда более безвыходных, чем наша? Знаешь, что нынешние духи-покровители авваров делали с пленными в период экспансии Эльгар’нана? Это было незабываемое зрелище! Гаккон Зимодых, их предводитель, любил использовать наличие у элвен плоти и велел своим воинам медленно замораживать всю жидкость в их телах. Неторопливость в этом процессе была важнее всего. Они начинали со стоп и… — Какая мерзость, — Адриана поморщилась и сжалась в его объятиях. — Не притворяйся, что тебе не интересно. Так вот, стопы… В спальне что-то упало. Глухой стук о плиты привлек внимание Лерноуда прежде, чем Адриана сумела его осознать. Он перехватил контроль над телом, провернул в ладони кинжал Верилия, и прошел в зеленый полумрак. Все казалось нисколько не изменившимся, спокойным, пока глаза не начали привыкать к темноте. Лишь выдержка Лерноуда смогла подавить крик ужаса, застрявший в их общем горле. У окна стояли две тени. Очень высокие, источающие опасность, они… звучали. Сквозь пелену чужой воли Адриана ощущала их тона. Могла назвать инструменты. — Адриана… — знакомый голос заставил ее вздрогнуть. Искаженный, чудовищный… перед ней стоял Гай Ранвий. Зеленый огонь Завесы отбрасывал на его лицо странные блики, или же оно действительно так изменилось? Словно деформированная глина, вся его левая половина сползла вниз. Заплывший глаз вряд ли видел. Вены болезненно воспалились и заметно пульсировали, пропуская скверну. Гай слегка покачивался из стороны в сторону, не в состоянии удерживать равновесие. Без долгих сомнений Адриана подбежала к нему. Помогла добраться до софы и лечь. — Не касайся меня… Пожалуйста… Не надо, — Гай молил ее, даже пытался оттолкнуть, но был слишком слаб и содрогался от боли при каждом движении. — Ты отравишься… Они убьют тебя… — Тише. Все хорошо, — Адриана потянулась к его ладони, прижатой к правому боку. Черная кровь просачивалась сквозь пальцы. Гай тут же заерзал, чуть не свалившись на пол. Пришлось использовать успокаивающие чары. — Позволь мне посмотреть. Я не причиню вреда. Только осмотрю рану. Она отвела его руку, но когда попыталась разрезать ножом ткань мантии, Гай взвыл. Лазурная вспышка ярко осветила покои. — Лерноуд, в чем дело? Что я делаю не так? Дух обошел софу, присел с другой стороны и бесцеремонно проник пальцами в рану. Адриана не стала ему мешать. При всей нелюбви Лерноуда к Гаю он не стал бы вредить, не выведав все, что его интересовало. — Рана ну очень интересная! И глубокая. Дай угадаю — нанесена тем жутким шипом на древке посоха Архонта. Милая, посмотри, почти что сквозная! Адриана недовольно вздохнула. — Лерноуд, пожалуйста. Я не думаю, что у нас много времени, — она сконцентрировалась, чтобы оценить состояние Гая. Светлые искры пробежали от колец к кончикам пальцев, застыли над подрагивающим от боли телом. Адриана встала и подошла к столу. Как могла накалила кинжал над свечой, остудила водой из кувшина, закатала рукав и наспех расшнуровала наруч. — Я смогу остановить кровотечение, но мне надо знать, что не так с плотью. — Ткань мантии срослась с телом. Теперь они — одно целое, — Лерноуд нахмурился. Заранее знал ответ, но все равно спросил. — А что ты собралась делать? — То, что обязана, — бросила в ответ Адриана. Склонившись над Архитектором, она крепче перехватила кинжал. Улыбнулась ему так искренне и спокойно, как только могла. — Гай, потерпи немного. Сейчас станет легче. Порез по линии застарелого шрама ощущался слабо. Боли почти не было. Кровь побежала тонкими струйками, устремилась к цели. Заживить, удержать, дать чуть больше времени. Обоим было понятно, что Гай не покинет Тенебрис живым. Не в этом теле. Но в силах Адрианы было дать им обсудить план отхода и дальнейших действий. Сейчас, когда хотя бы один из членов Звездного Синода сумел избежать ловушки, расставленной на них в Бариндуре. Рана Гая, нанесенная зачарованным и почти наверняка отправленным лезвием, затягивалась медленно. В то же время Адриана теряла все больше крови и уже едва могла стоять. Гай сам остановил ее. Велел Лерноуду перетянуть запястье чистой тканью. Не без труда сел. — Ты выиграла нам около получаса, — он коснулся краев раны. Что радовало, кровотечение удалось сдержать. — Так что будем говорить исключительно по делу. Llinthe и ее птицы все еще в Арлатане? — Я не знаю. Я не видела их с тех пор, как вошла в храм Диртамена. Но воспоминания расплывчаты и… — Забудь. Это не столь важно. Если Архонт и Лукан закроют прорыв в Завесе, Llinthe перестанет быть угрозой, — боль во взгляде Гая отступила. Ее место заняло восхищение, нетерпеливое желание поделиться открытием — столь привычное и родное. — Элвен солгала. Я видел его, Адриана. Видел Владыку Уртемиэля. В Городе… Гай закашлялся. Адриана потянулась к его груди, чтобы убрать боль, но он вновь отпрянул. — Ты еще будешь нужна здесь. Мы должны найти его оболочку. Я знаю, откуда нам начать поиски. Адриана с горечью покачала головой. — Сейчас нам обоим будет разумнее переждать. Не волнуйся, план уже подготовлен. Магистр Фара спрячет тебя в Эмерии. Вы дождётесь, пока Лукан не передаст мне контроль над городом. За это время, я установлю контакт с нашими людьми в Магистерии, — в глазах Гая читалось непонимание. Даже он не мог знать всего — особенно учитывая, что до недавнего времени между ним и его союзниками была Завеса. — Влияние Звездного Синода не исчезло без следа, мой господин. Мы начнем ваше возвращение, как только Архонт подумает, что все закончилось и утратит бдительность. Мы все исправим. Я все исправлю. Гай замер, словно обдумывая или вспоминая нечто важное. Побег из Города дался ему нелегко. Адриана не стала его торопить, выждала немного, прежде чем вновь заговорить. — Время на исходе, Гай. Тебе необходимо новое тело, чтобы покинуть крепость. Я уже озаботилась тем, чтобы один из моих охранников оказался заражен. Я позову его. — Подожди! — крикнул Гай слишком громко, чтобы услышала только она и Лерноуд. Встал, шатаясь. Недолго продержался на ногах — упал с глухим вскриком. Адриана тут же подбежала к нему, подложила под голову подушку и взялась за кинжал. Арфы на границе сознания зазвучали вновь. — Не нужно. Не рань себя снова. Довольно. План определенно неплох. Я верю, что ты преуспеешь. Но не так. Гай обхватил лезвие когтями, стараясь не задеть ладонь Адрианы. Она не сопротивлялась. Обернулась к Лерноуду. Дух так и замер у двери там, где еще недавно они стояли вместе. — Ты знаешь, что делать. Лерноуд кивнул и вышел, оставив их втроем. Тень на балконе по-прежнему была неподвижна. Лезвие упиралось ровно в сердце. Адриана слышала его биение, как переливы арф, как красивую предрассветную песню. Она затихала. — Все, что было… и чего не было, — голос Гая слабел. Откуда-то Адриана знала, что он не умирает — просто уходит назад, за Завесу. И точно понимала, чего он хочет от нее. Черная ритуальная лента скользнула по ладони и обернулась вокруг запястья. Голос и воля Уртемиэля должены последовать за ней — от одного жреца к другому. — Прости меня. — Не извиняйся. Мы все исправим, — кинжал начал входить в плоть. Получалось с трудом — ему мешал доспех. Адриана надавила. Слез не было. Сколько раз она делала так же? Убивала из милосердия. Одним точным ударом. Гай сам ее научил. — Просто не в этот раз. Струны арфы взвизгнули и сорвались. Ложь Гая Ранвия… Музыка… их чудовищная Песня… ушла. — Когда он проснется и если будет помнить меня… — сердце Адрианы пропустило удар. Лента, холодная и тяжелая, царапала запястье вышивкой влюбленных драконов. — Не говорите ему о том, что я сделала. Тень шагнула к ней, высокая и безразличная. Тень нового бога. Осторожно провела рукой по лицу Гая. — Отдай его Лукану. Пусти Архонта по ложному следу. Никто не должен знать, что мы задумали, Адриана. Желание возразить оборвалось так и не оформившись. Адриана склонила голову перед тенью. Невольно отметила, что она звучала тишиной, и как та была прекрасна. — Я понимаю, Корифей. Тени, огни, сожаления — все исчезло, словно сон. За ее спиной распахнулась дверь, едва слышные шаги прозвучали ударами оков. Слишком поздно для спасителя в покои ворвался взволнованный Цертин Данарий. Его окровавленные доспехи и взгляд бешеного зверя не вызвали даже улыбки. Глазами затаившегося Лерноуда, Адриана могла видеть себя со стороны. Жрица над телом чудовища. Прекрасный мотив для фрески. Ей следовало попробовать изобразить когда-нибудь потом. Данарий опасливо подошел, положил руку ей на плечо. Его ледяное прикосновение она ощутила даже сквозь кромку сна. Странно: оно совсем не было похоже на то, что вырвало ее из хватки эванурис. — Это существо не навредило тебе? — Нет, — Лерноуд и она разделили улыбку на двоих. — Все хорошо. Теперь все точно будет хорошо.***
Восстановленная Завеса не спешила пропускать сновидцев назад в Тень. Даже наоборот: казалось, что она уплотняется. Проходя сквозь нее во сне, Лукан горел. Каждая мышца в его теле была напряжена до предела. Но заставить себя не спать было выше его возможностей. Все тревожные дни скорби по племянникам, путешествий по Арлатану, попыток сдержать прорыв, нахлынули на него неукротимой волной. Он был доволен хотя бы тем, что успел набрать воздух — увидеть небо целым, отдать приказ ослабить защитные барьеры и начать поиски Архонта. Попытки достучаться до Декратия лишили последних сил, но он так и не ответил. Лукан заснул, спрятав в подушке скупые слезы. Долгое время во сне не было ничего, кроме жара и боли. Только чернота. Лукан продолжал концентрироваться. Представлять, где и с кем хотел бы оказаться в эту минуту. Первой в сознании проступила фреска, неизменно изображавшая падение Арлатана. Лукану это показалось ироничным. Как только он начал ощущать свое тело, то встал напротив нее. Отметил про себя несколько неточностей, допущенных мастером во имя эпического эффекта. Вокруг возникали трибуна, колонны, скамьи, трон. Каменные плиты пола, начищенные рабами до блеска. Мягкие подушки нейтральных цветов. Кувшины с прохладной водой. Запах пота, дорогих духов и благовоний. На одном из верхних рядов сдержанно чихнули, всхлипнули и тут же попытались скрыть свое присутствие, упав между скамей. Адриана порой делала так в детстве, дожидаясь его с заседаний. Прячась в тенях, проникала на задние ряды, но не могла вынести запах и начинала чихать. Слишком любопытная, слишком неусидчивая, слишком… Лукана пугало, насколько ему не хватает этого «слишком». — Поднимайся, — приказал он мягко и тихо, чтобы не спугнуть ее. Адриана — нечто среднее между тем, какой он желал ее помнить, и телом, увезенным в Неромениан, — встала, потирая ушибленную руку и виновато закусывая нижнюю губу. Молча старалась отвести взгляд, пока Лукан не протянул к ней ладони, чтобы помочь спуститься. Тогда она нервно закачала головой и наконец заговорила: — Вы знаете, как я не люблю это место, дядя. И все равно выбираете его. В своей капризности Адриана все еще напоминала ему ребенка, потакать которому было забавно — но лишь пока каприз имел меру. — Сегодня поговорим здесь, — Лукан сел на скамью в самом низу. Похлопал ладонью по месту рядом с собой. Адриана так и осталась на два ряда выше. — Ну же, девочка. Разговор предстоит серьезный и далеко не самый простой. Избавь нас от лишней траты времени. Недолго потоптавшись, она все же спустилась к нему и сердито плюхнулась рядом. Лукан взял слово первым. — Вижу, у Цертина получилось. Как ты себя чувствуешь? Адриана злобно глянула на него. В ее серых глазах стояли слезы. Лукану захотелось обнять ее, хоть как-то успокоить, но племянница с отвращением оттолкнула его руку. — Вы не сказали мне, — наконец решилась Адриана. — Вы скрыли от меня последствия высвобождения маяка. А ведь Звездный Синод, за исключением Луция Фара и Корделии Иллесты, сумел вырваться, выступил против Архонта и почти победил. Если бы я не отвлекла их… Вы вновь использовали меня. Руны равновесия отозвались внутренней вибрации, позеленив его мантию. Лукан неосознанно терял самообладание, и должен был сдержаться сейчас, чтобы не потерять последние крупицы ее доверия. Бледная, растрепанная. заплаканная — Адриана казалась такой беззащитной. Он не посмел бы ее ранить. — Я не стану обсуждать с тобой Бариндур. По крайней мере, не сейчас, — он притянул ее к себе. Поцеловал в висок один раз. А затем еще, и еще. — Вне сна у тебя тоже жар? — Хватит, — Адриана предприняла попытку высвободиться. В ответ Лукан сжал ее чуть сильнее. Ясно дал понять, что все равно не отпустит. — Я уже не ребенок, дядя. Лукана ее слова лишь позабавили. — Интересно. Кто же ты? Просвети меня, милая. Потому что я вижу лишь наивного, доверчивого, запутавшегося ребенка, который стал инструментом в чужой игре. Неожиданно вместо длинной тирады о том, будто она прекрасно понимала, что делает, и добровольно разрушила свою жизнь, Адриана истерично захохотала. Она уже не сдерживала слезы: те лились из распахнутых глаз без остановки. — Инструмент. Как забавно, дядя, что вы использовали это слово… — она вскочила с места, задыхаясь от смеха и слез. Спустилась вниз по ступеням. Лукан последовал за ней, готовясь подхватить в любой момент. — Человек, воспитавший меня своим инструментом, обвиняет меня в том, что я… Все, что я делала… Вся кровь на моих руках… Все эти рабы… Беспорядки… Эонар… Вер… Я до сих пор не могу отмыться от нее. Посмотрите… Посмотрите, в какое чудовище вы меня превратили! А я просто хотела… совершенства. Лукан замер, выслушивая ее. Стараясь не провоцировать лишний раз, он просто смотрел, как паника поглощает Адриану. Он подозревал, что ситуация в Эонаре предстанет несколько сложнее для очевидца. Но и вообразить не мог, что это Адриана оборвала жизнь брата. Своей вины Лукан не чувствовал и не видел. Зато тень, отброшенную на его семью Звездным Синодом, он мог поймать почти так же, как Адриану. — Ты была совершенством. Всем, о чем я мог только мечтать. В чем Империя могла нуждаться, — Адриана утерла слезы и сфокусировала на нем взгляд. Недоверчивый, холодный взгляд обозленного зверька. — Я не увез бы тебя из Кварина, если бы не видел, чем ты могла стать. Ты могла бы понять и защитить интересы Империи, если бы просто захотела. Однако ты предпочла показное уродство Ранвия. — Я сделала очень много, чтобы избавить нас всех от уродства. Я саботировала работу ваших рудников. Я сделала из себя маяк. Я спасла Оценщика. Я прошла путь от Эонара до Арлатана и умерла, чтобы Архитектор жил. А потом я убила его! Я всадила нож в сердце любимому мужчине и смотрела, как он умирает. В этом интерес Тевинтера? Лукан ничего ей не ответил. Он предполагал, что в тяжелый час мятежники не будут едины. Гордость и честь не позволили бы Сетию не принять бой. Но Архитектор сбежал и нанес визит Адриане. — Почему вы молчите, дядюшка? — ее взгляд преисполнился детского удивления. — Я только что призналась, что задумывала предать вас. Предать и уничтожить Империю. Где крики? Где обвинения, что я стала жалким паразитом? — Что ты хочешь услышать от меня? Слова отвержения? Проклятия? — Лукан помассировал уставшие веки. Тень ощущалась до странности реалистичной. Мигрени, в последнее время беспокоившие его все чаще, терзали в полную силу. — Знаешь, сколько раз мне советовали отказаться от тебя, сослать в отдаленную провинцию и забыть, словно страшный сон? Точно так же, как я поступил с Оссианом. Ты, может быть, и его дочь, но весь Минратос видит тебя иначе. Ты хоть понимаешь, на что мне пришлось пойти, чтобы создать мое маленькое совершенство из ничего? Из отродья идиота и рабыни? Я дал тебе не меньше, чем Уртемиэль или любой из Древних. Магистерий полагает, что подобные жертвы излишни. Я мог бы избрать наследника смешанной крови. Какой-нибудь дальний родственник вполне подошел бы. Но никто не знает, что ты нечто большее, чем просто блажь, Адриана. Ты — моя дочь. И останешься ею, будь ты хоть четырежды паразитом и предателем. Потому что только ты способна понять то, что я хочу оставить после себя. Мы все, что есть друг у друга. Не Сетий Амладарис. Не Архонт. Не Гай Ранвий. Не Верилий. Только я и ты. Дикий хохот племянницы стих. Уголки губ опустились и подрагивали. Адриана несколько раз моргнула, но глаза вновь и вновь наполнялись слезами. Лукан напрягся, думая, что она сейчас вовсе покинет сон. Но Адриана кинулась к нему, крепко обняла, уткнувшись носом в воротник мантии. Осторожного прикосновения к ее голове хватило, чтобы понять — она не притворялась. Скорбь, раскаяние, почти забытая на ощупь ее любовь. Как он мог не поддаться? Не обнять ее так же отчаянно и крепко? Если Адриана переживет суд, он больше никому не позволит обидеть ее. — Ты мне все расскажешь, Адриана, — прошептал Лукан ей на ухо. Будто кто-то мог услышать их в изолированном сне. Адриана чуть заметно кивнула. — О планах Синода. О том, где они могли затаиться. О том, что тебе положено делать дальше. Расскажешь и… продолжишь действовать точно по их плану.