В отчаянии во тьме они сокрылись. Погребальные песни 8:28
Цертин подставил лицо солнцу и вдохнул полной грудью свежий морской воздух. Раскинул руки на прогретом золотом песке, зарылся в него ладонями и голыми ступнями, тоже согреваясь. Набираясь сил для похода в Ортланд. Когда еще он так выберется? Когда сможет позволить себе настоящий отдых с семьей? Он не слишком любил Эмерий. Странное место. Южное. Влияние дальних родичей Крайванов — варваров планасени — здесь было слишком велико. Оно проявлялось в простоватой архитектуре, любви к ярким краскам в одежде, убранстве и еде. И в особенности — излишней фамильярности местных сопорати к своим господам. Эмерийцы почитали Альвиниев за живых богов, но считали своим долгом этих самых богов облапать и посвятить во все свои проблемы. Адриану это забавляло, Цертина — раздражало. Однако было в Эмерии и некое провинциальное очарование. Все эти узкие улочки, навесы, растянутые между крышами, шумный, многолюдный порт и рынок, забитый всякими диковинками. А еще гранаты. Цертин как-то спросил жену, почему в каждом имении Альвиниев неизменно разбиты гранатовые сады. Адриана только отшутилась о том, что в каждом имении Данариев обязательно должен быть припрятан скелет дракона. А затем долго пела Цертину о гранатовых южных закатах и далеких ветрах. В Эмерии она становилась другой — легкой, почти беззаботной. Пусть за все годы брака они и посещали город лишь дважды. Это было ценно — видеть Адриану на своем месте, в окружении преданных ей людей. Цертин надеялся, что однажды она сможет так же полюбить холодный скалистый Неромениан. Но этой ночью он сдался и позволил супруге сплести сон. Цертин поднял голову с песка, чтобы посмотреть на семью. Адриана, Ливия и Лерноуд собирали ракушки на берегу. Дух Любопытства рассказывал о прошлом каждой, уходя в какие-то немыслимые глубины. До Цертина донеслась история какой-то ципреи, которую вылавливали и бросали обратно в море Эльгар’нан и Эмерий Крайван. Адриана кинула ее духу в нос. Феликс плел венки из водорослей. Получалось на удивление складно. На голове маленького Лукана уже красовался один. Закончив работу, Феликс подбежал к отцу и с гордостью протянул ему венок. — Посмотрим, что тут у тебя, — Цертин принял венок, осмотрел с притворным скепсисом и водрузил себе на голову. — Я похож на триумфатора? — Очень, — давясь от смеха, уверил Феликс. — Беги, сделай такой маме. Сын закивал и поспешил собирать водоросли. Цертин подумал, что так, должно быть, ощущается настоящий покой. Голова была пуста и легка, как ветер. Семья была рядом. Они ни в чем не нуждались. Им ничто не угрожало. Даже за пределами сна Империя была защищена от крупных потрясений. Значит, можно разобраться с Ортландом и Акцием, а потом поехать сюда уже наяву. Детям наверняка хочется увидеть это место вне Тени. — Мамочка? Мама, куда ты пропала? Чего-то плохого я чую начало. Щурясь от солнца, Цертин взглянул сначала на Ливию, оставшуюся одну в окружении ракушек, а затем на близлежащий утес, где рабы готовили обед. На самом краю утеса стоял Лукан Альвиний. Магистр почему-то был в дорожной одежде. Цертин растерянно помахал ему рукой. И внезапно проснулся. Адриана — чем-то взволнованная, напуганная — трясла его за плечо. — Милая, что такое? — сонно спросил Цертин и поежился: в покоях было очень холодно. — Что случилось? Который час? — Амеллий и Нокс ждут внизу. Что-то с дядей. Цертин помассировал веки и сел на постели. — Вряд ли что-то плохое. Я только что видел его в нашем сне, — он успокаивающе погладил Адриану по плечу. Жена дрожала. — Возвращайся к детям, пока они весь Эмерий не разгромили. Я разберусь. — Если это касается Лукана, то я пойду с тобой. — Хорошо, — с улыбкой согласился Цертин и поцеловал Адриану в щеку. — Как я уже сказал, там вряд ли что-то важное. Следующие несколько часов были кошмаром. Амеллий сообщил худшую из возможных новостей. Лукан Альвиний был убит. Поручив потерявшую сознание Адриану рабам и повелев вывести детей из снохождения, Цертин занялся делами. Для начала он написал Ненеалею. Приказал немедленно перекрыть все выезды из города, проверить особняк Лукана и катакомбы под ним. И вновь худшие опасения подтвердились: Гай Ранвий, Корделия Иллеста и заметки Звездного Синода о процессе подготовки вторжения в Золотой Город были похищены. Следующим решением было вызвать Дозорного Ночи. Жрец не явился, но его посланник обещал, что вскоре тайна гибели магистра Альвиния будет разгадана, и Цертин получит подробный отчет. Срочное заседание Магистерия началось в шестом часу утра. Когда последний сенатор сел на скамью, Цертин встал со ступеней, ведущих к пустующему трону Архонта, и прошел за трибуну. Все следили за ним, затаив дыхание, боясь вывести из себя неловким жестом или лишним словом. Кучка помойных ящериц. — Благодарю вас, мессеры и монны, за своевременное прибытие в стены Сената, — поприветствовал их Цертин. — Я собрал вас в столь ранний час, чтобы сообщить скорбную новость. Магистр Лукан Альвиний мертв. Магистерий потерял остатки напускного спокойствия. Гибель магистра, особенно такого влиятельного, как Альвиний, прошла по рядам огненным бичом. Только старая Амелия Павус, правая рука Лукана, сохраняла самообладание, велев ученику налить ей подогретого вина. Цертин отметил это и продолжил: — Убийца магистра еще не найден, но все выезды из Минратоса останутся под наблюдением перрепатэ и двух когорт легиона Сомн-Арбо до тех пор, пока этого не произойдет. — А что же Архонт? — спросил магистр Вайрен. — Неужели он никак не отреагировал? — Не спешите делать выводы. Труп едва остыл, — холодно солгал Цертин. Тело Лукана окоченело и раздулось от яда к тому моменту, как Амеллий вернулся домой. Образ магистра из сна не шел у Цертина из головы. Если на тот момент Лукан уже был мертв, то как мог явиться им во сне? — Архонту еще не сообщили. Но его неведение не продлится долго. За это время нам предстоит многое успеть. И я говорю не только о поиске убийцы. Видите ли, мессеры и монны, из особняка магистра пропало некоторое количество весьма ценных бумаг и два… артефакта не меньшей цены. Он запнулся на несколько мгновений, подбирая слова. Артефакты, да уж. Иначе два трупа, накаченных смертельной заразой, назвать было нельзя. Магистерий взорвался обсуждением того, что же могло произойти с магистром Альвинием. На десятой минуте начали сыпаться обвинения. Давние конкуренты показывали друг на друга пальцем. Идеологические противники стремились зацепиться за обиды, нанесенные Альвинием каждому из них. Кто-то вспоминал тираническую ресурсную политику. Кто-то напомнил почтенному собранию об отвергнутых магистром невестах и их влиятельных семьях. Кто-то обвинял Амеллия, с чем Цертин отчасти мог согласиться. Но когда кто-то упомянул Адриану, Цертин не выдержал, и спор быстро затих. Магистры просто перестали ощущать собственные языки. Цертин устало опустился на ступени и выдохнул, смотря на разгоряченных спором сенаторов. — Довольно дрязг, мессеры. Я не Архонт, чтобы иметь желание и обязанность выслушивать их. Причины гибели магистра Альвиния не должны занимать ваши умы. Вот, что важно: место Лукана в Магистерии займет заранее объявленный наследник — Амеллий Альвиний. Если я узнаю, что кто-то из вас доложил Архонту о гибели магистра без моего ведома, я буду крайне недоволен. На этом все. Можете быть свободны. Никто не стал противиться приказу. Скоро в так и не прогревшемся зале осталось лишь несколько человек. Амелия Павус пила теплое вино, наслаждаясь простором и бликами солнца на витражах. Ее было сложно заметить на задних рядах. Ее снедаемый любопытством ученик притаился в одной из боковых ниш. Цертин так и сидел на ступенях, думая о том, что же теперь делать с Архонтом. Магистерий вряд ли позволит Декратию Игнису жить и править. Гай подошел по первому хлопку ладони о начищенный до блеска мрамор. — Они послушают тебя, — Гай сжал плечо Цертина и улыбнулся. — Ты станешь достойным Архонтом. — Говоришь так, будто мертв не Альвиний, а Игнис, — Цертин дернул рукой, сбрасывая чужую ладонь. — Хотя, если честно, я был бы не против поменять их местами. Лукан бы выдержал новость о смерти старика. А вот за то, как он отреагирует, я ручаться не могу. — Как Адриана? — Держится. С детьми сложнее. Феликс подслушал мой разговор с Амеллием о трупе… — Цертин помассировал виски. — Будь так добр, Гай, принеси мне вина. — Не думаю, что тебе сегодня стоит выпивать. Много дел. И подумай о моих словах. Империи сейчас нужен сильный правитель, а не немощный труп. Цертин посмотрел на него со злобой и махнул рукой в сторону выхода. — Не опускайся до измены. У меня на сегодня запланировано еще несколько встреч, так что можешь быть свободен. Ненеалей кивнул и пошел к дверям, чеканя шаг. — Я верен тебе, ты знаешь? — спросил он уже за порогом. — Знаю. Но сейчас суть в ином. Двери закрылись за ним почти беззвучно, и Цертин жестом пригласил магистра Павус спуститься к нему. — Примите мои глубочайшие соболезнования, генерал, — она приложила руку к сердцу, выражая взаимную скорбь. — Все же магистр Альвиний был вашим тестем. Подобные потери тяжело переживаются в семье. — Мы не были ни близки, ни дружны — однако благодарю вас, магистр. — Не пытайтесь казаться человеком из стали и камня, Цертин, — мягко укорила его Павус. — Нутро у вас мягкое, иначе Адриана бы и года подле вас не выдержала. И вы не сможете меня убедить, будто не растопили сердце Лукана. Вы были семьей. И вам вовсе не обязательно переставать быть ею. — Предлагаете держать мумию в стенном шкафу? — горько пошутил Цертин. На него в самом деле навалилось многое, но отвергать предложение помощи было безрассудно. Тем более если Павус в самом деле могла помочь. Ее рука потянулась к сумке. Немного повозившись, она извлекла из нее плотно закрытую, расписанную рунами шкатулку. Павус уколола палец о крохотную иглу в замке, и тот отворился, являя Цертину небольшой золотой обруч в виде двух змей, пожирающих друг друга. — Это — мое последнее изобретение. Магистр Альвиний спонсировал его разработку, надеясь, что однажды оно послужит на благо Империи. Полагаю, с моей стороны будет справедливо вернуть долг, испытав его действие именно на Лукане. Цертин скептически посмотрел на украшение. Подобные когда-то носила Адриана, стремясь подчеркнуть свою принадлежность к Дому Альвиний. Змеи Кварина — так их прозвали еще до образования Империи. Лукан испытывал к ползучим тварям особую родственную любовь. Но Цертин не представлял, как змеи могли исправить его смерть. — И что же делает ваш артефакт? — В теории он возвращает умершего к жизни при помощи крови ближайшего родственника, — обыденно сказала Амелия Павус. — Если Адриана пожертвует достаточно своей крови… — Нет, — отрезал Цертин. — Но магистр Данарий… — Я вас услышал, магистр Павус. И я этого не допущу. Есть правила, которые нельзя нарушать. Звездный Синод попытался, и мы до сих пор устраняем последствия их попытки. В Тень нельзя войти физически, как нельзя пересечь Империю от моря Нокен до Остагара за мгновение. И уж точно никто и никогда не может — и не должен — воскрешать мертвых. Я бы принял от вас безделушку, способную обернуть время вспять, и таким образом просто не позволить Лукану погибнуть. Но это… — Цертин поморщился от отвращения. — Я готов предложить вам что угодно, лишь бы вы уничтожили эту дрянь. Чего вы хотите? Денег? Власти? Цертин отвернулся, и Амелия Павус коснулась его напряженной спины. — Я хочу помочь вам, Цертин. Лукан не должен был оставить нас сейчас. Он нужен Империи. Но если вы так боитесь тревожить мертвых, что готовы обречь свою жену на вечную скорбь, я назову цену своего предательства. Ваша дочь. Ливия станет женой моего сына Дория. Цертин обернулся к Павус, не веря собственным ушам. Эта женщина — матриарх второсортной провинциальной семейки — требовала от него запятнать свою кровь? — Да как ты вообще посмела предложить подобное?! — он достал из-за пояса кинжал и вытянул руку, острием касаясь чуть дряблой шеи. Павус даже не пошевелилась. — Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, старуха?! — Павусы войдут в список Домов моря Нокен. Если не Лукан, то я сама позабочусь, чтобы вы и Акций Партениан не разнесли Империю в своей ребяческой борьбе. Одно из двух, магистр Данарий. Решайте сейчас, пока тело не сожгли. Цертин втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы и задумался. Ливия была больна. При ее слабом здоровье она вряд ли сумеет выносить хотя бы одно дитя. Значит, кровь драконов не будет осквернена низкорожденными. Выдохнув, он обратился к робко ожидавшему ученику Павус: — Мальчишка, забери эту дрянь у своей хозяйки и увези так далеко, чтобы даже мои потомки ее не видели. Наши потомки — ведь так, магистр? Юнец приблизился и принял из рук магистра Павус шкатулку. — Я обещаю хранить его, — он крепко сжал шкатулку и вскрикнул, когда игла в замке кольнула и его. — Теперь твоя клятва скреплена кровью, юный Аммосин, — предупредила Павус. Цертину было даже немного жаль беднягу. Клятвы на крови всегда кончались плохо — даже спустя поколения. Оставшись один, Цертин все же решился подойти к трону. Прикоснулся кончиками пальцев к левому подлокотнику, провел вверх, пробежался по краю спинки, изучая каждую едва заметную трещину. Красивая клетка. Должно быть, для многих из тех, кто сегодня слушал его, она самая желанная на свете. Клетка, которую Лукан защищал до последнего вздоха, но так никогда и не занял. Цертин понимал, почему. Он встал за спинкой пустого трона и почувствовал себя самым могущественным человеком в мире. Все будут смотреть на трон и на того, кто на нем сидит. Только умнейшие решат заглянуть за плечо Архонта и увидеть там… Лукана Альвиния? Нет, Цертина Данария. — Примериваешься, братец? — голос Имилии вывел Цертина из раздумий. — Или думаешь, кого поставить за трон, когда он станет твоим? Впрочем, это вряд ли случится, если мы потеряем лириум. Имилия стояла посреди зала, хотя Цертин не видел ее на заседании. Ее черные одежды слегка колыхал гулявший по зданию ветер. — О чем речь? — Я надеялась обсудить это с Луканом, но… — она прикусила губу и посмотрела на пустующие скамьи. — Немного опоздала. Так что жду тебя и Адриану в Амбассадории сразу после церемоний. Ах, да, мои соболезнования. Надеюсь, ты готов нести весь груз его грехов.***
Лукан Альвиний лежал на алтаре из гранита воплощением неизведанности и жестокости воли Богов. Пламя жаровен освещало его безмятежное мраморное лицо и антрацитовые одежды в тонких серебряных цепочках. Камень и металл. Мертвые и глухие спутники усопших ему не подходили. Жрецы верно ошиблись. Поначалу Декратий думал позвать их. Приказать исправить оплошность, пока магистр Альвиний не увидел их просчет и не разгневался. А затем вспомнил. Но не признал. Подойти к алтарю было мукой. Свет в сумраке храма казался лишним, гнетущим; тени же, наоборот, дарили покой. Архонту было уютнее в них. Однако Лукан всегда отличался строптивым нравом — и ни за какие блага мира не подошел бы первым. Шаги отдавались в ушах пугающим гулом. Осознание, что ничто помимо них и дыхания одного человека не нарушает тишину, доводило Игниса до грани истерики. Вблизи друг выглядел живее. Тело справилось с ядом. Вернуло прекрасные черты: высокий лоб, острые скулы, благородный прямой нос. Губы, всегда бескровные и тонкие. Ничего не изменилось. — Лукан, — тихо позвал Декратий. Ответа не последовало. Тогда Архонт Империи Тевинтер, самый могущественный человек в мире, безвольно зарыдал, склоняясь над алтарем, целуя неподвижные веки и холодные губы, сминая черные одежды в серебряных цепях, в панике пытаясь отогреть ледяные руки. Никто не видел. Никто не слышал. — Ты обещал, — шептал он в безумии, разрывая поцелуи. — Ты обещал мне. Ты обещал. В те годы, наполненные запахом благовоний безграничные покои были для Декратия Игниса чем-то непривычным и даже пошлым. Блажью столичных магистров из высоких башен. И жизнь вне походных шатров и полей сражений казалась излишне суетной. Все эти собрания и пиры, пустая болтовня за пьянящими винами, лишнее внимание любимиц Уртемиэля. Ему, стремившемуся сюда всю свою жизнь, не находилось в Минратосе места. И в день своего триумфа Игнис завидовал Сетию Амладарису, сохранившему свободу военного. Вокруг без часу Архонта кружились рабы, облачая его в церемониальные одеяния, маскируя кремами и краской особо заметные шрамы. Декратий только морщился и нервничал. В дверь постучали. Игнис кивнул приказал одному из рабов посмотреть, кто смеет отвлекать его в столь важный день. Щуплый эльф шмыгнул за дверь и через пару секунд вернулся со шкатулкой, украшенной серебряными змеями. — От кого это? — Магистр, мой господин, — уклончиво ответил эльф. Поймав недовольный взгляд Декратия, он добавил: — Магистр со змеей на плечах. Не стал требовать аудиенции, просто велел передать подарок. Игнис провел ладонью над шкатулкой. Не зачарована. Оставался яд. — Открывай, — едва не выдав волнения, приказал он рабу. Тот быстро потянул крышку на себя, за одну из змеиных голов. Внутри оказалось кольцо и записка на светлой хорошей бумаге. Декратий вновь поднял глаза на эльфа. — Возьми их. Лизни кольцо. И не забудь о чернилах. Раб сглотнул, но послушно исполнил приказ. Минуты прошли быстро, но признаки отравления так и не проступили. Тогда Декратий принял письмо. Оно было написано витиеватым, до улыбки знакомым почерком Лукана Альвиния. Они не виделись с последней кампании на Юге, вознесшей Игниса выше созвездий. С первым письмом Альвиния, пришедшим на фронт из Минратоса, они обнаружили себя в начале чего-то более подобного симпатии. Ничего глубокого. Просто каждое письмо магистра помогало Игнису идти вперед. Просто Лукан, по его собственным словам, не мог заснуть без новостей о том, что друг одержал очередную победу. И вот теперь они оба живы, и оба в столице. Но письмо оказало на Декратия все тот же эффект. Само кольцо, простое и легкое, несло на себе успокаивающие чары. Уже ступая по агатовым плитам к Короне Кобры и печатке Перевозчика, Декратий вспоминал текст послания, как колыбельную или мантру. «Мой возлюбленный друг! В этот день, когда Древние избирают тебя, чтобы направлять и оберегать Империю, я смею лишь скромно поздравить тебя смертными словами и попросить не поддаваться сомнениям». Свет в зале чудился всеобъемлющим и прекрасным. Зал растворялся в нем. И Декратий ощущал себя его источником. Светилом Тевинтера. Слова Лукана дарили ему уверенность. «Ты там, где тебе должно быть. Где ты заслужил быть, показав силу и волю к вознесению. Прими этот скромный дар и позволь мне озаботиться твоим покоем». Среди тысяч лиц Игнис легко различил одно. Прекрасного магистра, на чьих плечах извивался живой питон. Лукан Альвиний улыбался ему белыми, бескровными губами. Декратий не мог не улыбнуться в ответ. «Ступай и властвуй, пока звезды сияют над нами. И я обещаю, что мир недремлющий, Завеса и сама Тень покорятся тебе. Я обещаю, что при твоей власти у Империи не станет зримых границ». Уже стоя перед алтарем из сверкающего агата и семью жрецами Звездного Синода, Декратий на мгновение оглянулся назад и поймал взгляд Альвиния. Особенный, неуловимо отличавшийся от остальных. «Я обещаю тебе годы величия и процветания, Декратий Игнис. Обещаю, что ты станешь самим Тевинтером. И обещаю, что я навеки буду подле тебя». Магистр Лукан Альвиний исполнил все обещания, изложенные в тексте того письма. Годами он дарил Игнису покой даже в эпицентре бури. Вместе они подчинили один мир от архипелага на Севере до безлюдных пустошей на Юге и пошли дальше, стирая границы. Другой же мир дарил им власть над снами, желаниями и волей каждой души в Империи. Их народ не знал нужды и почти утратил надобность в богах. Ему было достаточно Архонта Декратия Игниса. Полумрак храма скрывал слезы и забирал память о счастливых днях. Жаровни давно погасли, а Декратий все лежал на алтаре, сжимая Лукана в самых крепких объятиях. Магистр не солгал. Прямо сейчас Декратий был Тевинтером. И Тевинтер потерял единственное, что было им любимо. За спиной раздались шаги. Осторожные, тихие — так похожие на Лукана. Но нет, он был недвижим и холоден. Кроме Змея, так ходили только убийцы. Декратий умиротворенно выдохнул и положил голову на грудь Лукана. Шаги затихли. — Бейте смелее, — твердо велел Декратий. — Он никогда не умел меня ждать. Убийца молча вложил кинжал в ножны, опустился на колени перед алтарем и отбросил с головы капюшон. Декратий даже не удивился, увидев перед собой Архитектора Мастерских Красоты, магистра Акция Партениана. Лукан упоминал, что он готовит какой-то нелепый заговор. — Вставайте, мой Архонт, — Партениан решительно протянул ему руку. Когда Декратий не принял ее, пояснил: — Мало кто из Сената знает о вашем состоянии. Нельзя, чтобы они увидели вас таким. — Вы хотели убить меня, Партениан. Неужели вы откажете врагу и в этой милости? Акций перевел взгляд на Лукана. Усмехнулся. — Магистр Альвиний как-то сказал, что не видит во мне врага. Так что мы не враждуем. С другой стороны, Цертин Данарий может воспользоваться вашей немощью или смертью, чтобы надеть Корону Кобры на свою голову. Этого я не допущу. Так что поднимайтесь. Я помогу вам покинуть храм и добраться до покоев. А затем вернусь за вашей тростью. Декратий смотрел на Акция Партениана и не мог понять, как тот мыслит. Он с юного возраста ненавидел почти всех альтус, окружавших его. Открыто насмехался над противниками во время дебатов и даже не пытался честно обыгрывать интриги. Он был порывистым, мстительным и откровенно жалким. Однако сейчас, когда вся Империя жаждала впиться зубами в ослабшего Архонта, именно Партениан был готов помочь. Это можно было объяснить двояко. Вечная политическая тень могла попытаться разыграть роль единственного сторонника угасающего владыки. Но на это у Акция Партениана вряд ли хватило бы смелости и терпения. Значит, оставался второй вариант. И от него Декратия била дрожь. — Вас послал Сетий Амладарис? — Не по вашу душу.***
В пустоте бушевала буря. Бились яркие молнии отчаянья, барабанной дробью сердца грохотал гром, хлестал ливень из воспоминаний. Вот девочка в пустой комнате посреди самого красивого города в мире. Одна. Боится спать. Но к ней приходит дядя, и первое снохождение дается легко. Вот та же девочка горько плачет в необъятных чужих садах и раздирает изрисованные щечки ногтями. Девочке не хватает брата-близнеца, девочка не хочет терять непрочную связь со своим богом, не хочет носить тяжелые серьги, чтобы прятать кончики ушей. Дядя находит ее, молча обнимает и просит довериться ему. Нанесенное хной рабское клеймо Диртамена исчезает без следа, так и не успев возыметь над ней власть. Вот девушка — альтус из Дома Альвиний, кровь от крови драконов — играет на арфе в уютной гостиной. Ее единственный слушатель заплетает ей косы. Ловко, нежно перебирает пряди. Шепчет что-то о южных скалах и рассветах. И девушке хорошо, тепло и почти не страшно от того, что завтра она предстанет перед всем высшим светом. Ей найдут мужа из такой же достойной семьи, чтобы она продолжила род. «Только будь рядом», — тихо просит она. «Всегда, дитя». Вот молодая женщина рыдает на ковре в этой же гостиной, выслушивая упреки дяди. Уже даже не пытается оправдываться. Только смотрит с вызовом и заявляет, что сама знает, как поступать. Если он не хочет помочь ей, то она пойдет к отцу ребенка. Дядя пьет вино, кривится, ставит кубок на стол и садится рядом с женщиной на ковер. Они долго и очень тихо говорят о перспективах, о том, насколько поздно избавляться от плода. Затем дядя сухо говорит, что все исправит, и поцелуй в лоб все равно выходит нежным. Вот жрица Уртемиэля, тень Архитектора Мастерских Красоты надрывно смеется, когда дядя просит ее не уходить. Бросает ему в лицо едкие колкости про то, что он никогда не был ей нужен, и уходит. К своему господину и любовнику, к своему будущему богу и убийце. Это воспоминание особенно четкое. И именно оно вновь наполняет пустоту яркими красками всех возможных эмоций, бьет точно в цель. Адриана… Лерноуд… Они снова чувствовали. Склонились над телом Лукана. Внутри зарождался вопль. Лерноуд не помнил, когда они в последний раз так кричали. Когда в последний раз было настолько невыносимо ярко больно. Боль — главная краска в палитре. Главный тон в музыке. Скрип, скрежет. Он бы зажал уши, если бы не понимал, что тот звучит глубоко внутри головы. Адриана сорвалась первой. Сначала скупыми слезами, потом шепотом — попыткой позвать по имени, спросить что-то — затем сбившимся дыханием и горящим лицом. От рвущейся силы покалывало ладони. А затем Адриана закричала. Волны энергии вырвались и ударили во все, что их окружало. Пламя в жаровнях застыло рубинами, цветы у алтаря стали хризолитом и серебром. Только труп остался из плоти, и Лерноуду стало любопытно, почему. Контроля ему не дали, задвинули на периферию сознания. Адриану одолевало слишком много эмоций. Подавить бы их, сковать, снова притупить почти до состояния пустоты — но он так давно ждал подобного взрыва. Неужели зря? — Я могу это исправить, — вновь и вновь шептала Адриана, царапая ладонь об алтарь. Лерноуд понял, к чему она ведет, и силой мысли остановил кровь. «Это будет не он. Ты прекрасно знаешь, что это будет просто дух в оболочке». — Я должна все исправить! Это я, Лерноуд! Это все из-за меня! «Не смей себя винить. Ты знала, чем придется пожертвовать. Лукан понимал это не хуже тебя. Теперь, когда его нет, тебя больше ничего не сдерживает. Разберемся с Архонтом и Данарием. Вернем Синод на их законное место. Давай же, милая, мы шли к этому одиннадцать лет». — Не к этому! — слишком громко крикнула Адриана и замолкла, бездумно глядя на тело. Прикрыла глаза и улыбнулась. Лерноуд пытался прочитать ее мысли, но вновь наткнулся на бездну. Она была спокойна и пуста. — Устала. Пальцы проникли за воротник одеяния и вытащили цепочку с флаконом на ней. Лерноуд не успел перехватить контроль. — Адриана, — знакомый голос позвал ее, когда горлышко флакона уже почти коснулось губ. Несколько мгновений Лерноуд был даже благодарен Акцию Партениану. А потом мальчишка подошел ближе и открыл рот. — Любимая моя… — прошептал он и упал на колени, сжимая ладони Адрианы. Открытый флакон так и остался висеть на шее. — Родная. Ты уже увидела. Боги, я и не надеялся, что смогу поговорить с тобой, но ты здесь. Одна, без надзора. Значит, сработало. Адриана попыталась отнять ладони от его поцелуев, но Акций держал ее крепко. Тогда она придала лицу снисходительный, полный бережного волнения вид. — Акций, прошу тебя, поднимись с колен и говори тише. В этом храме много глаз. — Неважно, — заявил Акций, но просьбу исполнил. — Моя Адриана, все это уже так не важно. Я привел в Минратос наше спасение, и вот первые плоды. Поверженный Змей у твоих ног. Адриана не раздумывая хлестнула Акция по лицу. Затем еще раз и еще. Накинулась с кулаками. Он остановил ее, перехватил запястья и нелепо ткнулся губами в губы. — Пожалуйста, не злись. Да, вышло немного грубо, но так уж решил Корифей… — Акций не переставал оправдываться, прижимая ее к себе, вдыхая глубоко. Лерноуд чувствовал омерзение за двоих. — Гай отомщен. Твои цепи почти сброшены. Империя почти наша. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! — Адриана пропустила через Акция единственный болевой импульс, на который у нее хватило сил. Энтропия давалась ей слишком сложно даже спустя годы практики. Акций наконец отстранился. — Ты убил моего дядю, Акций! — Да, убил! Чужими руками — но это именно я освободил тебя и всю Империю от хватки этого чудовища! Я отомстил за каждого жреца, которого он пытал, унижал и убивал. Я отомстил за то время, что наши Боги потеряли, скрываясь от него! Все, как и предрекал Гай! Но в Бездну месть, честь и моральные уроки! В Бездну Лукана, хоть он и так уже там! В Бездну Архонта и Империю! Я беру то, что хотел! Я спасаю нас! Адриана покачала головой. — Глупый мальчик… Тебя обманули. Я надеюсь, что однажды тебе будет достаточно этих фантазий, — она позволила Лерноуду перехватить контроль над телом, закупорить флакон и увести себя к выходу из зала. Не оборачиваясь, они почувствовали на себе непонимающий взгляд Акция. — Прощай.***
Пламя коснулось погребального костра с нетерпением фанатичной любовницы. Все присутствующие хранили церемониальное молчание. Только Ливия шептала что-то, прижимаясь к отцу. Лерноуд очень хотел, но не мог расслышать ни слова. Разум Адрианы раскалывался от разных звуков. Самый громкий из них — звон рабских цепей — вещал о том, что им должно делать дальше. «Не утруждай себя плацдармом в горах Виммарк. Даже хорошо, что нам не пришлось отправляться туда, чтобы покончить со Змеем. Остался Архонт, но он слаб и не продержится долго. Твоя задача на следующие дни — подчинить нашей воле Цертина. Используй ту скверну, что у тебя осталась. Он примет из твоих рук любое питье или кушанье, так что проблем возникнуть не должно». — Милая, как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Цертин, когда Адриана сжала его руку. — Пока мы рядом… — она оборвала фразу на середине и положила голову Цертину на плечо. Свободной рукой Адриана обняла плачущего Феликса. Лерноуд не чувствовал сомнения, сожаления или скорби. Адриана решила за них обоих. Они не предадут. Не отравят семью. Адриана выбрала Цертина. «Не только Цертина, — поправила его Адриана. Ее голос звучал немного странно. Отдельные отголоски того мучительного скрежета никуда не исчезли. — Я выбрала Империю, Лерноуд. Такой, какая она есть. Мы же как-то жили без слома миропорядка, древних эльфийских божеств и черного яда из плоти Создателя. Почему бы не попытаться жить дальше?» «Потому что это скучно». Она ничего ему не ответила. Зато заговорили другие. Металлический звон — не подавляющий, но выверенный, упорядоченный. Тон Мастера Огня. «Вот так, Адриана. Хоть раз поступи правильно. Оставь нас во тьме». Его перебил бушующий шторм несочетаемых звуков. Из мерзкой какофонии раздался вопль Безумца Хаоса. «Нельзя! Наша! Лишний знак! Древнее семя в драконьей крови! Боги говорить! Боги не спать! Во тьму! За Море!» «Ты дала клятву, Адриана — напомнила Тишина. — Ты и сама знаешь, что поздно отступать. Не дай убийцам Лукана уйти безнаказанными. Он мог бы сейчас стоять подле тебя, если бы не те, кого ты защищаешь. Приходи ко мне. Я все тебе расскажу». «Не будь глупа. Спасайся». Лерноуд не смог распознать тон. Он был едва слышен; его перебивал нарастающий скрежет. Их бросило в жар, и Адриана, покачнувшись, оперлась о Цертина. — Уверена, что нам не стоит вернуться домой? — Цертин поцеловал ее в лоб и задержал губы дольше положенного. — Ты вся горишь. — Я в порядке. Просто… — скрежет… скрежет… скрежет… как будто чем-то острым водят по поверхности зеркала. — Слишком много переживаний за один день. У нас запланирован еще один визит, не так ли? Я выдержу это, а затем… Давай уедем в Эмерий на сезон. Я хочу показать детям гранатовые сады. Цертин кивнул. У него не было причин не соглашаться с ней. У костра действительно было жарко. И Лерноуд надеялся, что именно это стало причиной недомогания. Но этот скрежет… Он исчез так же быстро, как появился. Кто-то из жрецов пытался достучаться до них, но не смог? Эту тайну еще предстояло разгадать. А сейчас их ждали в Амбассадории. Цертин помог жене забраться в паланкин и обратился к Амеллию. — Позаботься о племянниках. Отвези их домой и оставайся у нас, пока Адриана и я не вернемся. — Цертин… Сквозь окошко Лерноуд видел, как Амеллий удерживает Цертина на месте и что-то ему шепчет. Цертин ушел, не ответив, и присоединился к ним в полумраке паланкина. — О чем вы говорили? — спросила Адриана, обнимая его. — Он просил прощения. Дальше ехали молча. В памяти невольно всплыла поездка в Магистерий одиннадцать лет назад. В тот день было жарко, и город таял в солнечном мареве. Сегодня дули холодные ветра. На улицах было спокойно, мимо проходили патрули легионеров Сомн-Арбо. Цертин крепко прижимал к себе Адриану под согревающей огненной сферой. И единственным звуком, который она слышала, было биение его сердца. Но Лерноуду было тревожнее, чем под прицелом гномьего арбалета в руках бунтовщиков. Он чувствовал, что с телом что-то не так. Мысли путались, вены горели, в горле пересохло. Странные ощущения усиливались по мере приближения к Амбассадории. Их встретили гномы во главе с заместителем Амбассадора — Вторым Послом Корданом Гареном. Он склонил голову и поприветствовал Цертина крепким рукопожатием. — Магистр Данарий, рад видеть. Хоть обстоятельства и не слишком приятны, да и ваше небо давит. Монна Данария, — он поцеловал Адриане руку. — Примите мои соболезнования. Магистр Альвиний был уникальным, очень умным человеком. В Орзаммаре его особенно уважали. Мой Дом надеется, что его наследники продолжат и укрепят те связи, что он создал. — Можете быть уверены, посол. — Отрадно слышать, — Гарен улыбнулся и отдал страже приказ открыть ворота. — Амбассадор уже ожидает вас внизу. Вопрос щепетильный, и нам бы хотелось как можно скорее его решить. — К чему такая спешка, мессер Гарен? — поинтересовался Цертин, ведя Адриану в мрачный провал чертогов Амбассадории. — Тем более что обычно Амбассадор Азахарг не жалует гостей. Лерноуд никогда еще не был в этом месте. Снаружи похожая на обычное приземистое здание с диковинными воротами, внутри Амбассадория была огромных размеров ямой, по стенкам которой в прочной горной породе были вырублены комнаты. На разные уровни работников доставлял крепкий подвесной подъемник. Сотни ламп горели тускло, даже близко не напоминая солнце. Впрочем, вряд ли гномам требовался яркий свет. Вернулся скрежет, и Лерноуд потерял нить разговора Цертина с Гареном. Он пытался понять источник звука. Тот определенно шел из головы Адрианы. Вот только кто из оскверненных мог оказаться столь неделикатен? Или все же… Лерноуд закопался глубже. Туда, где их общая память становилась его собственной, потому что в ту пору далекие предки Адрианы еще даже не существовали. Такой же тусклый свет, только у пламени отлив цвета тайны и всезнания. А вместо лязга гномьих механизмов он слышал скорбное карканье воронов и болезненные стоны. Красота билась в горячке уже который день. Никто не мог ей помочь. Только близкая подруга и единственный доверенный врач белой тенью крутилась у кровати с очередным бесполезным лекарством. — Гилан… Гилан, убери их. Не могу больше слушать! Не хочу! Пусть замолчат! — О чем она? — с обжигающим интересом спрашивал Лерноуд. Ему не было жаль Красоту. Он хотел знать, что будет дальше. Гилан’найн смотрела с укором. — С рабами было так же. Один из первых симптомов — присоединение к Песне. Как у Камня. Но я не до конца понимаю связь. Хочешь помочь, Любопытство? Тогда приведи Диртамена. Он нужен ей. Лерноуд вынырнул из воспоминания, когда они уже сидели в кабинете Имилии Азахарг, и сразу же сжал в руке флакон со скверной. Азахарг недоуменно вздернула бровь. — И все же я не совсем понимаю, Имилия, — Адриана звучала спокойно и уверенно. Похоже, она почти не ощущала жар. — Как мы можем потерять доступ к лириуму? — Красный образец не единичен, — начала объяснять Азахарг. — Половина последней партии пострадала подобным образом. Этот лириум оказывает пагубное влияние на шахтеров. У нас участились случаи буйства в бригадах. Несколько экспедиций исчезли на последних открытых разработках. Мы так и не установили, что именно с ними произошло. Просто крепкие мужчины, мастера своего дела, пропали без следа. «Их уже не найдут, милая, — Лерноуд понимал, что времени у них мало. Проклятый флакон. Проклятый Партениан с его признаниями! Проклятый лириум! Он не мог позволить им погибнуть. — А у нас еще есть шанс. Нам очень срочно нужно вернуться в лес и выпить так много смолы Llinthe, как только сможем». — Я предпочла бы обсудить этот вопрос непосредственно с Ассамблеей. Если речь зашла об основном ресурсе торгового договора между нашими государствами, это будет уместно. — Хочешь отправить посла еще ниже? В Кэл Шарок? — удивился Цертин. — Хоть это и звучит разумно, я не представляю, кто бы подошел на эту роль. Лерноуд почувствовал, как уголки губ Адрианы дергаются в улыбке. Скрежет заполонил собой все. А затем Лерноуда опрокинули в пустоту.