Хоть были могучи и победоносны, Лорды-маги Тевинтера оставались людьми, Обречёнными умереть. Погребальные Песни 8:1
— В высокой башне вьется нить. Виток один. Другой. Десятый. Сестра должна пойти на брата. И друга друг придет убить. — Ливия… — Цертин поморщился и положил перо. Сурово взглянул на дочь, игравшую у его стола. Ливия даже не подняла глаз от золотых фигурок членов семьи и героев прошлого. Только переставила местами его и Архонта. — В высокой башне грез моих Для каждого найдется место. Улыбкой нежной, тонким жестом Расставлю в комнатах пустых… — Ливия, милая, посмотри на меня, — Цертин повысил голос, придал ему жесткости. Он не умел общаться с дочерью; обычно ею занимались Архонт и Адриана. И одним Богам известно, как у них хватало терпения. — Я пытаюсь работать. Будь так добра немного помолчать. Вновь не дождавшись ответа, Цертин вернулся к бумагам. Усыпальница в Ортланде и беспокоившие Императора Ишала Анодата волнения на северо-западной границе требовали его внимания. Император полагал, что в Мердейне опять назревает восстание. Местная голытьба якобы видела демонов, вылезавших прямо из-под земли. Цертин слабо верил в подобные байки. А вот возможность, что мятежные по духу орты могут похватать подручные инструменты и пойти в атаку на имперских ставленников, представлялась вполне реальной. Сопорати и рабам стоило только дать повод и показать убедительный фокус. Архитектор очень хорошо этому обучился. Искусство лжи и заискивания перед бессильными мира сего далось ему ничуть не хуже музыки, живописи или скульптуры. Он виртуозно сочетал отчаянье с нуждой и верой, умел распалить ненависть или любовь в чужих сердцах. Но при этом Акций даже в двадцать семь лет, облеченный какой-никакой властью, оставался глупым мальчишкой из богами забытого Ортланда. Противостоять ему как достойному противнику было бы пустой тратой ресурсов. Вовсе отмахнуться, как от назойливой мошкары — недальновидностью. Архитектор оставался верховным жрецом и вился вокруг первых лиц Империи. Он по-прежнему имел голос в Магистерии, по-прежнему руководил возведением каждого здания на территории Тевинтера и глубоко под ним. Знание, что с ним не говорит Уртемиэль, делало Архитектора только опаснее в глазах Цертина — что могло прийти в голову, слишком больную, чтобы не отличить голос бога от своего собственного? На Архитектора должна была рано или поздно найтись управа. Продолжая вчитываться в отчет из Мердейна, Цертин отчетливо понимал — поздно. Лучших доказательств того, что Акций незаконно занимает свой пост и порочит благородное имя Партенианов, найти не получалось. Времени больше не было. Косвенные доказательства давней теории, предоставленные потенциальным врагом — лучше, чем вовсе никаких. — Фигуры мрамора и глины. И золота, черней, чем ночь. Отца и мать, дядьев и дочь. Черты почти вообразимы. Рука в черной перчатке осторожно потрепала серебряные волосы Ливии. Цертин поднял глаза от бумаг, чтобы встретиться взглядом с темнотой за прорезями маски. — Милейшая у вас дочурка, генерал, — бесстрастно сказал жрец Лусакана. Поклонился, касаясь полами мантии золотых фигурок на полу. Обычно впечатлительная Ливия, казалось, не обращала на гостя никакого внимания. — Дозорный Ночи передает свое восхищение и маленький подарок. Извиняется, что не сумел присутствовать на празднике вашей супруги. — Ложь не стоит даже попытки, — Цертин откинулся в кресле и поманил рукой виночерпия. — Я знаю, что Дозорный был на празднике и все видел. Хотя бы одной парой глаз. Жрец коротко хмыкнул. Цертину подумалось, что служителей Бога Ночи, должно быть, лишают части души или мозга, способной отвечать за переживания. За годы знакомства он так и не сумел застать Дозорного Ночи хотя бы в состоянии печали по утраченному могуществу. — Прошу, генерал, — жрец положил на стол плотную связку бумаг. — Все, что вы хотели узнать об Акции Партениане. Дозорный Ночи советует вам немного выждать, прежде чем заканчивать игру. Цертин притянул стопку к себе, коснулся пальцами витиеватой подписи на венчавшем ее письме и благодарно улыбнулся. Стоявший у стены раб понял безмолвный приказ и тут же передал жрецу массивную, но не слишком приметную шкатулку. — Передай Дозорному, что его поздравления приняты и оценены. Теперь оставь нас. Жрец ушел так же бесшумно, как и появился. Еще раз задел одеяниями фигурки Ливии, но те едва шелохнулись. Девочка наконец замолкла, замерев на ковре, пальцами вычесывая из волос прикосновение жреца. Не занимать себя ее проблемами казалось лучшим решением. Отпив немного вина из кубка, Цертин погрузился в чтение. «От Витайи Партениан старшему жрецу Гаю Ранвию. Дорогой брат, Пишу тебе из пустынного Вейсхаупта в смутной надежде, что ты прочтешь. Флегия игнорирует любые мои попытки связаться с ней. Впрочем, как и отец, и матушка. Знаю, что никто из вас не одобряет мой выбор. Но пойми: это было необходимо для спасения моей души. Кокцей отпустил меня. Уриан не вспомнит даже моего лица. А я смогу быть счастлива, лишь уверившись, что мой позор не падет на них тенью обвинений. Слишком многое стоит на кону, Гай. Потому я должна уйти. Кокцей хочет оставить мальчика при себе. Полагает, что он не виноват в распутстве матери. Но тебе голоса Богов всегда открывали истинную, ужасающую суть вещей. Ты должен понимать, какая судьба ожидает Акция. Он ведь совсем не похож на Кокцея. Не тевинтерец, но орт. Это заметят. И тогда моя жертва окажется пустой. Я прошу тебя о помощи, Гай. В последний раз, как старшая сестра смеет просить младшего брата, и как отчаявшаяся грешница смеет просить жреца. Сбереги моего Акция. Забери его из Вейсхаупта, пока неуклюжее притворство моего супруга не сгубило Дом Партениан. А когда придет время — расскажи Акцию обо всем. Пусть стыдится, молится и творит. Быть может, однажды Древние его услышат. Прощай». Цертин аккуратно отложил письмо и заглушил смешок еще одним глотком вина. Встал, обошел стол и взял на руки Ливию. Дочь пахла далекими нероменианскими травами, недавно прошедшей грозой и — совсем немного — Адрианой. Она сейчас тоже была далеко. Дальше, чем Тенебрис и подземные гробницы Древних. Дальше, чем Акций… кто бы мог подумать — безродный. Сын какого-то горняка или торгаша. Или даже раба. Когда Адриана вернется с юга, Цертин все ей расскажет. Позабавит приятной байкой. На тот момент остатки компромата уже будут просмотрены, беспорядки в Мердейне подавлены, и очередной Архитектор Красоты перестанет быть угрозой Империи. А пока можно побаловать себя и Ливию чем-нибудь сладким.***
В горах Виммарк было солнечно и душно. Пустынно, как и почти везде в Эмерии. Лукан смотрел на горы, покрытые оранжевым песком, с вершины крепости. Тюрьмы для предателей Империи, в которую они зайдут добровольно — и уже никогда не покинут. Был ли иной выход? Должно быть, когда-то давно. Если бы он не отбыл в Эмерий в семьсот девяносто девятом году. Если бы Декратий решил быть откровенным с Сетием. Если бы вместо погони за бессмертием и божественной силой Сетий пришел к Лукану, он бы… Лукан горько усмехнулся, понимая, что ничего бы не изменилось. Он не нашел бы подходящих слов, чтобы остановить Сетия. Теперь время переговоров подошло к концу. Адриана связалась с Оценщиком Рабства, как только их корабль прибыл в порт Эмерия. Лукан не присутствовал на встрече, но племянница сообщила ему планы Звездного Синода. Они выждут до того момента, пока Агатовый Трон не опустеет, а затем нанесут удар по Глубинным Тропам. Лишат Тевинтер лириума. Образец, принесенный Имилией Азахарг на праздник, был предупреждением. Так лириум реагировал на скверну. Это же ожидало кровеносную и дыхательную системы каждого мага, что его примет. И Звездный Синод получит армию безвольных, зависимых рабов. Лукан прикрыл глаза и оперся на посох. Почувствовал легкое дуновение ветра — на побережье начиналась гроза. Хорошо. Эмерий замечателен в дождь. Сквозь крики надсмотрщиков, с лестницы, ведущей на нижние этажи, послышались шаги и недовольный голос Адрианы. — Вы все перепутали, мастер Парталан. В инструкциях я ясно указывала — не ограничить, а вовсе исключить возможность выхода из крепости во время действия печатей. За ней по пятам следовал крепкий, смуглый мужчина с бородой, заплетенной на гномий манер — с множеством колец и косичек. Он был выше Адрианы почти на три головы — и казался крайне забавным в своем смущении и ужасе перед ней. — Монна Данария, но ведь это предполагает, что любой, кто окажется в крепости даже по случайности, не сумеет ее покинуть. Не говоря уже о заклинателях, которые установят печати. — Заклинатели избавят нас от отягощающей необходимости выводить их наружу, — Адриана развернулась к нему на последних ступенях, и наконец смогла посмотреть на Парталана сверху вниз. — Что же касается случайных визитеров, то от них должны уберечь внешние укрепления и система магических лестниц. Откалибруйте ее к концу года. А теперь покажите главный механизм. Лукан отошел от края площадки и последовал за ними. Вся вершина крепости была изборождена неглубокими каналами. Они тянулись к чашам, расположенным на четырех выступах, и к центру, где образовывали круглое углубление. — Кровь главного хранителя будет стекать сюда, открывать и запечатывать путь в шахту. Что находится на дне, я вам уже показал. Адриана коротко кивнула и отвернулась. — Отлично. Хоть что-то вы сделали правильно. Теперь можете нас оставить. Парталан поклонился и поспешил к лестнице. Лукан сдержанно улыбнулся и обнял Адриану за плечи со спины. Ее теплая ладонь поверх его — вечно продрогшей в последнее время — едва не обожгла. — Не будь с ними столь строга, милая. Они стараются. — По-моему, они стараются недостаточно, — раздраженно прошипела Адриана. — Столько ошибок. Акций прислал мне бестолочей, не способных исполнять простейшие указания. Надо было самой взяться за проект. — Но ты больше не жрица из Круга Строителей, — напомнил Лукан. Адриана напрягла плечи и развернулась. — Нет, не жрица, — она сжала губы. В уголках проступили легкие морщинки. — Я госпожа Неромениана, Кварина и Вирантия. А еще я… Адриана замолчала, отстранилась и пошла к краю. Скрестила руки на груди и поежилась, смотря куда-то вдаль. — Они будут заперты здесь тысячелетиями, — Лукан вздохнул и вновь положил руку ей на плечо. Погладил горячую кожу куртки. — Мы станем прахом. Твои дети, твои внуки и многие поколения после них. А Звездный Синод будет в безопасности. В том числе и от самих себя. Это не только ради Империи, девочка, но и ради них. — Ты скучаешь по Сетию Амладарису? — Очень, — признался Лукан — ей и самому себе. Сколько можно было увиливать и торговаться с совестью? Сетий был его лучшим другом, важным союзником и точкой опоры наравне с Декратием. Они начали возвышение втроем и дошли до вершины. А потом Сетию захотелось пробить головой небесный свод. Глядя на Адриану, Лукан понимал, что она чувствовала нечто похожее. Тоже гадала, как могла бы все изменить. Как ей следовало поступать в юности. Куда идти и с кем быть. Много думала о том, какой бы стала, если бы что-то пошло иначе. Ему очень хотелось услышать это от нее — но стоило ли бередить эти раны? — А ты скучаешь по Гаю Ранвию? Лицо Адрианы не изменилось. Все такое же красивое, немного напряженное, сосредоточенное на незнакомой Лукану внутренней борьбе. Таким оно было уже десять лет. — Я скучаю по ощущению… не знаю… неведомого? Возвышенного? Оно пьянило. Но вновь упасть в него я бы не хотела — хватило бы глотка. По самому Гаю я больше скорблю, чем скучаю. Он был особенным человеком. — Как и все они, змейка. Наверное, в том и кроется проблема особенных людей — они недолговечны и отравляют все вокруг себя. — Это того стоит? Лукан усмехнулся и уткнулся носом ей в макушку. — Спрашивай не меня. Я более чем ординарен. Адриана рассмеялась в ответ. Хотелось убрать все звуки: лязг, стук и свист инструментов, голоса, завывание ветра в скалах, шелест песка. Оставить только этот смех. В последние годы они слишком редко бывали наедине. Дела закружили обоих, и Лукан успел забыть, какой Адриана бывает без вечного надзора со стороны. Теплой, задумчивой, немного вздорной и до боли в сердце родной. Она прижалась к нему и наконец перестала мелко подрагивать. — Я хотела сказать… А еще я твое дитя, — сердце пропустило удар и забилось чаще. — Выходит, тоже более чем ординарна? — Выходит, что так. Разве плохо? Адриана пожала плечами и вынырнула из объятий. — Цертину нравится. — Вот как? Что ж, тогда тебя официально можно поздравить с тем, что ты сера, как скалы вокруг замка Тенебрис. Адриана вновь залилась смехом и направилась к лестнице. — Ты все же позволишь изваять свой бюст или нет? — она обернулась, убеждаясь, что Лукан следует за ней. Он шел неотрывно, шаг в шаг. — Хоть в этом году. Хотя бы до своей смерти. — А вы меня уже хороните, монна Данария? Не дождетесь. Пока хоть из одного вашего наглого отпрыска не вырастет достойного альтус, я отказываюсь умирать. — Ловлю вас на слове, магистр Альвиний.***
Цертин принимал позднего гостя, не скрывая нетерпения. Вечерний Минратос сиял магическими огнями, но их свет почти не доходил до кабинета — слишком высоко. Башни магистров не нуждались в огне и аркане, чтобы воплощать величие. Кровь драконов была лучшим светочем. — Что вы знаете о драконьей крови, мессер? — Цертин даже не обернулся к вошедшему. Провернул в руке фамильный кинжал. Поймал в отражении лезвия смущенное лицо Архитектора. Крепче перехватил рукоять, чувствуя, как собственное ликование и чужой страх затекают в искусную резьбу, наполняют оружие силой — и без сожалений рассек ладонь. Повинуясь воле и магии, кровь устремилась вверх, завихрилась под самым потолком, отливая лириумом и пламенем из глубин Тени. Акций ошеломленно застыл на месте. Как и было положено смертному, узревшему нечто вышнее, он полностью отдался созерцанию. Впрочем, и сам Цертин был втайне поражен одной мыслью. Еще несколько лет назад даже Архонт не посмел бы ультимативно вызвать к себе одного из верховных жрецов, не опасаясь последствий. Сейчас это казалось даже естественным для его ожидаемого преемника. — Любуйтесь, — велел Цертин. — Вряд ли вы когда-то видели ее. А ведь Партенианы — ближайшие родственники Инвидов среди младших Домов. Неужели вы никогда не обдирали коленки в детстве? Не разбивали нос? Не творили ритуалы на собственной крови? Никогда не задавали отцу вопрос, почему ваша кровь отличается? Ваш отец никогда не рассказывал вам о цене, уплаченной предками за один взгляд в Тень? — Я… — Акций не без труда оторвался от зрелища. Цертин уже стоял к нему лицом и победно улыбался. — Я не совсем понимаю, на что вы намекаете, мессер Данарий. — Неужели? — Цертин хмыкнул и притворился, что готов убрать кинжал за пояс. Сделал несколько шагов в сторону Архитектора. Последний шаг перешел в резкий выпад, и Цертин ухватил тонкое запястье. — Не сопротивляйтесь. Засучите рукав. Лицо Архитектора исказила гримаса гнева. Он попытался вырваться, но Цертин удерживал хватку. — Как вы смеете?! Я Архитектор Мастерских Красоты! Сколько бы битв вы ни выиграли, вы не встанете выше Богов! Цертин издевательски улыбнулся и поцарапал тыльную сторону узкой, белой ладони — слишком нежной для сопорати. Отпустил. Подошел к столу и наполнил два кубка. — Мне это и не нужно. Бытие богов, знаете ли, сильно переоценено. Вы либо спите, либо носитесь по миру безумным призраком прошлого, — Цертин протянул Архитектору кубок. Тот прикрыл царапину рукавом и взглянул загнанным зверьком. Это забавляло, но некоторые планы на вечер представлялись куда приятнее. — Полно вам, Акций. Сколько лет мы пытаемся то отравить друг друга, то зарезать под шумок? Вам не кажется, что для разнообразия нам иногда не помешает просто поговорить? — Вы желаете разговора? — рациональное предложение оскорбило Архитектора еще больше. Цертин предпочел сесть. — После всего, что вы у меня отняли? — А что я у вас отнял? Вы не владели ничем за пределом того, что вам дал Гай Ранвий. Как ни странно, ваш дядя, а не любовник. Хотя кого в наш век останавливают подобные тонкости?.. Присаживайтесь. Цертин указал на кресло напротив себя и пригубил вино. Молча наблюдал за тем, как Архитектор осторожно приближается и опускается в кресло, как дрожат его плечи при взгляде на золотые фигурки Ливии, как он берет кубок и делает первый недоверчивый глоток, все еще боясь отравы. Или того, что хорошее вино слишком быстро развяжет язык? Чуть погодя Архитектор все же откинулся на мягкую спинку кресла и вновь посмотрел наверх. Танец крови все еще его завораживал. — Не боитесь ослабить Завесу? — буднично спросил он, словно интересовался погодой. — Я полностью контролирую процесс, — заверил его Цертин. — Вас отвлекает? — Вовсе нет, — завороженно протянул Акций, но все же оставил потолок в покое. Цертин благодарно улыбнулся. — В таком случае я скажу, что хотел, выслушаю ваши соображения, а затем мы расстанемся. В каком качестве — решим по ходу беседы. Разговор начался издалека. С Амелии Павус и беспорядков на улицах Минратоса осенью восемьсот первого года. — Что вами двигало? — без нажима спросил Цертин. Акций поморщился и опрокинул в себя вино. Ему было стыдно. Цертин почувствовал его стыд — горячий и тягучий, как воск — на кончиках пальцев. — Страх. Я боялся за свою жизнь и за жизни тех, кто мне дорог. Я ведь уже тогда понимал, что появится кто-то вроде вас — враг всех истинно верующих. Враг жестокий и беспринципный, упивающийся своей властью над жизнями. Цертин изумленно изогнул бровь. — По-вашему, я такой? Разве я жесток по отношению к вам или к кому-то еще из жрецов? Я мог бы вырезать вас за одну ночь и даже не устать, — вино вновь полилось в кубки. Цертин наслаждался игрой преломленного света в темно-красном потоке. Вино напоминало кровь. — Вернулся бы домой, отмылся от крови и пошел к жене в постель. Но я оставил вас жить. Акций молча смотрел на него почти минуту. Даже не прикоснулся к вину. Цертин подумал, что если сейчас жрец накинется на него, это будет не самый быстрый поединок. Несмотря на жизнь в храме, Архитектор был довольно крепок телом и явно привычен к труду. Он изящен и тонок, но вовсе не слаб. — Вы странный человек, Данарий, — наконец прошептал Акций, наклонившись над столом. В свете светильника можно было лучше рассмотреть присущие Ранвиям точеные черты и по-варварски вздернутый нос. Глубокие оловянные глаза. Рыжину волос — не Инвидов, но полудиких ортов. И что только Адриана находила в этом уродстве, когда была юна? Сам же Акций, похоже, полагал себя неотразимым, иначе не льнул бы так к столешнице. — Если бы я понимал, чего вы хотите… — Я не хочу вас убивать, — Цертин постарался, чтобы признание не прозвучало резко. Чтобы Архитектор не испугался. Но тот все-таки поежился. — Только разбить ту скорлупу, в которую вас поместил Ранвий. Разоблачить ложь вокруг вашего происхождения, позволив духу несчастного рогоносца Кокцея упокоиться с миром. Дать вам шанс начать все заново — но уже не в Минратосе. И уж точно не в качестве верховного жреца. Я пригласил вас сегодня, потому что вы слишком симпатичны мне, чтобы уничтожать вашу жизнь. С вами было весело враждовать, но это слишком далеко зашло. Особенно теперь, когда я понимаю, что вами манипулируют точно так же, как когда-то манипулировали моей Адрианой. Губы Акция задрожали. Он выскочил из кресла. — Вы ничего не знаете. Ни про меня, ни про Адриану. — Я живу с Адрианой уже десять лет. У нас трое детей, — Цертин помассировал виски и еще раз подлил себе вина. — Вы действительно полагаете, что кратковременное юношеское увлечение могло дать вам больше информации? Довольно изображать оскорбленную невинность, мессер. Вам уже не семнадцать, а мне не двадцать два. Сядьте. Разговор только начался. — Я услышал достаточно! — с вызовом воскликнул Акций. — Вы… — Я — человек, способный провалить вашу жизнь в глубины кошмара, сжечь все храмы, каждого послушника в них — и все равно остаться героем. Садитесь, Акций, налейте себе вина и выслушайте меня. Цертин разложил на столе документы, принесенные Наблюдателем. В них оказалось больше, куда больше ценной информации, чем в одном письме Витайи Партениан. Письмо говорило о прошлом. Большинство документов — о настоящем и грядущем. — Куда вы свозите металлы? В последние месяцы Змей больше времени проводит с Архонтом, а Павус вас не контролирует — но кое-кто все равно заметил. Вас застали на границе, с караванами через Несс. Аммосины не требовали капитального ремонта храма или укрепления цепей драконицы. Круг Строителей не выполняет никаких работ на южных рубежах. Так куда же уходят металлы? Акций опустил глаза. Цертин счел это хорошим знаком и подкинул еще один свиток. — Медикаменты. Канаварис, эмбриум, бинты, спирт. Решили доставить довольствие легиону Саар-То? Но нет же! Все, от легата до последнего солдата, состоят на государственном обеспечении и не жалуются! — Генерал… — Верно. Генерал, — выдохнул Цертин и осушил кубок. — И как генерал я вижу, что вы задумали. Добавьте к лекарствам и металлам ткани, рабов, лириум и деньги… и вы получите первый этап логистической подготовки к войне. С кем собрались воевать, мессер Архитектор? Со всем уродством и безвкусицей в мире? Не отвечайте. Я и так знаю. На стол легло еще несколько свитков, а сверху — маленький синий кристалл. — Не подскажете, кто из предателей ответит нам, если мне удастся его зажечь? Нужна лишь капля вашей крови. Думаю, что это будет Гай Ранвий. Акций больше не был ни смущен, ни напуган. В его взгляде застыла уверенность. Он смотрел холодно и вызывающе дерзко. — Опять же — вы ничего не понимаете. Вам не понять, что такое настоящая верность, потому что вы верны идее, а не личности. Архонт на троне сменится, и вы преклоните колени перед тем, кто будет после Декратия Игниса. Империя забудет Древних, и вы лично поставите нового идола. Адриана сгинет четвертыми родами, и вы женитесь. У меня же один господин, одна вера и одна любовь. И это не спящий дракон. Цертин понимающе кивнул и, перегнувшись через стол, ударил Акция ладонью наотмашь. — Очнитесь, Акций! Ваш господин ничего не ценит и ничем не дорожит. Вы отдадите ему душу и даже жизнь, но получите лишь пустоту. — А что получите вы от своей Империи? Их прервал стук в дверь — робкий, нерешительный. Осмелился беспокоить раб. — Входи, — устало приказал Цертин, опускаясь в кресло. Вино в кувшине закончилось. Смуглая тень проскользнула в кабинет, звеня колокольчиками в длинных волосах. Не раб — женщин рядом с собой Цертин не держал — рабыня из личной прислуги Адрианы. — Госпожа велела сообщить о своем возвращении. Она ждет вас в садах. — Скажи ей, что я скоро приду, — Цертин сохранял улыбку на лице до тех пор, пока за рабыней не закрылась дверь. Стоило им вновь остаться наедине, он без тени расположения обратился к Акцию. — Вас проводят к винному погребу и откроют проход в катакомбы. Полагаю, вы не забыли путь домой. Возвращайтесь в свою башню, мессер Архитектор. Подумайте, кому вы служите и чего желаете на самом деле. А когда наконец повзрослеете, я буду ждать вас здесь. Акций встал, поклонился и молча направился к двери, так и не взглянув на золотые фигурки, которые вновь поменяли расположение. Цертин был благодарен его ненаблюдательности. Она помогала забыть, что все это время в кабинете они были втроем. — Что думаешь, милая? — У ивы корни золотеют. И змеи с птицами поют. Лисиц не слушай — лисы врут. Лекарство в корешках созреет.***
Вода стекала в чашу капля за каплей. Голубой… голубой… синий. Лириум, который им больше не принадлежал. Глазурь на стенах кабинета. Глаза Гая. Одиннадцать лет назад Акций изготовил глаза статуе предшественника из крупнейших на весь север сапфиров. Они даже близко не передали магическую синеву оригинала. «Вы меня вдохновляете, юный Акций. Продолжайте творить». «Вашей ошибкой была верность учителю и его тайнам». Вода затекла в ушные раковины. Никак иначе объяснить этот шум было нельзя. Просто вода и кровь, пульсирующая где-то в висках. Кровь дурная, неправильная… «Как полагаете, юноша, существует ли в нашем больном мире хоть что-то правильное?» «Я не помню у вашего отца второго сына». Вода могла бы смыть грязь. Позор предательства, ложь взглядов, слов, касаний, отречение от клятв верности и любви. Вот только вода уходила в черную землю Бариндура уже десять лет, а Акций оставался слишком глупым, чтобы предать по-настоящему. «Акций, вот вы где! Могу я попросить вас прогуляться со мной? Нам есть что обсудить». «Гай понимал, что лишь ты способен осуществить задуманное. Столь юн, но изобретателен, честен и бесстрашен. Это всегда был ты». Акций всегда понимал, что ему не отмыться, но продолжал пачкаться. Ради Архитектора, ради Адрианы, ради Строителей и самого себя. Он верил, что поступает правильно. Ныне доказательство его правоты лежали на столе, рядом с чашей для умывания. Записка на хорошей бумаге без опознавательных знаков какого-либо Дома или Круга. Единственное слово выведено рукой, обрекавшей сотни на гибель в стенах Великой Арены. Послание принесли на закате, когда предгрозовая духота стискивала горло и давила на затылок. В тот час Акций пил мяту на балконе своей башни и думал. Он начинал понимать печаль Гая, его разочарование в Тевинтере. На то, чтобы удостоиться прозрения, Адриане потребовалось пять лет. Ему — пятнадцать. Но в тот момент, когда двери кабинета отворились, и молчаливый гонец передал волю Оценщика, Акций видел… уродство. Может, прав был Лукан Альвиний, однажды назвав стремление к совершенству болезнью творцов? Акций определенно был болен. «Ваш господин ничего не ценит и ничем не дорожит. Вы отдадите ему душу и даже жизнь, но получите лишь пустоту». Акций посмотрел на бумагу, прежде чем утопить ее в сапфировой воде. «Пора». Действительно, пришла пора. Акций вытер лицо, распустил ленту на волосах. Выглянул в окно — косой ливень скрыл собой невыносимое уродство Минратоса. За плечами Акция, в креслах, чьи спинки и подлокотники были выполнены в виде переплетенных драконов, сидели еще трое жрецов. У каждого была своя задача. Эртеция обязалась предоставить чертежи защитных механизмов города и обезвредить их по первому сигналу. Зиновий — Оценщик Рабства — должен был организовать бегство рабов с невольничьих рынков, чтобы отвлечь Данария и введенные накануне в столицу дополнительные когорты. Мастер предоставлял оружие и не позволял вмешаться тем, кто не поддержал свершение справедливости — Корифею и Дозорному. На Акция же возлагалась величайшая миссия — открыть ворота истинному спасителю Империи. Любопытно, как Гай представлял себе этот момент? Как его представляла себе Адриана? Она будет счастлива и благодарна, проснувшись свободной завтра, и на следующий день, и во всю ожидающую их обещанную вечность. Она будет целовать его губы и руки, называть своим спасителем и героем. В новом мире, где не будет места несовершенству, они наконец станут равны. Не станет Домов моря Нокен. Не станет драконьей крови и долга перед Империей. И кто тогда спросит, законно ли дитя благородной монны альтус и простого торговца специями? Дождевые капли стекали по древней кладке башни на мраморный подоконник. Серые… серые… красные. Скоро улицы ненавистного, гнилого Минратоса вновь окропятся кровью. Но сейчас Акций вспоминал лишь взгляд Оценщика в их единственную встречу. Алые всполохи где-то в глубине зрачков. Такие же алые, как кусок лириума, брошенный Имилией Азахарг к ногам Данария и Адрианы. Красный лириум пел прекраснейшие песни. Как шум воды и крови в ушах. «Вы отдадите ему душу и даже жизнь, но получите…» — Знаете, мессеры и монна, я уже давно размышляю о неизбежности нашего выбора, — Акций прошел к союзникам и занял свое место. Кресло напротив пустовало. Ненадолго. Его творение уже спешило по подземным коридорам к воротам. — Предай мы наших господ одиннадцать зим назад — и, возможно, сейчас о нас не осталось бы даже памяти. Поддержи мы их начинания не таясь — закончили бы как Безумец Хаоса. Нет. Я уверен и знаю, что вы со мной согласитесь: сохранение большинства тайн оставалось необходимым до некоторых пор. Сегодня мы перестанем таиться. Мы возьмем то, что по праву наше, и принесем Богам самое ценное подношение — кровь неверных и слепых. Предателей и убийц, посмевших вести Империю в пропасть. Чего бы нам это ни стоило. — Патетично, Партениан, — махнула рукой Прорицательница Тайны. — Патетично и ложно. Никто из нас не сидит здесь ради высшей цели и удела мучеников. Мы мало чем готовы пожертвовать. Но мы желаем обрести. Власть, утраченное богатство, вечность или все тайны мира. У каждого своя цель, но все мы алчны и низки. Акций ничего не ответил. Замер, вслушиваясь в тяжелую солдатскую поступь. Обернулся на звук открывающейся двери… и с трудом подавил вздох восхищения и облегчения. Он боялся увидеть Цертина Данария, ликующего и вооруженного до белоснежных зубов. Однако, каким бы умным и хитрым ни желал казаться владыка серых скал Неромениана, он не мог предугадать всего. Данарий находился дома, за своими картами Глубинных Троп — или в постели с Адрианой. Прижимал ее к холодным, скользящим простыням. Овладевал грубо, не щадя благословленное Богами тело. К полуночи он ответит за это — как и его отродья. Звездный Синод сожжет их в завесном огне. — Акций из Дома Партениан, — голос, приветствовавший его из тьмы коридора, мало чем отличался от воспоминаний Акция о нем. Все та же сталь, повелительная мощь и сила, потрясшая устои мира. За этим голосом следовали легионы Империи, ему внимали смертные, духи и сами Боги. Он был тишиной и совершенным звуком. И имя голосу было… — Корифей. Акций склонил голову в приветствии, нисколько не выдав дрожи. Внешный облик того, кто когда-то назывался Сетием Амладарисом, был… по меньшей мере экстравагантен. Но если бы того требовала божественность, Акций и сам не избрал бы иного. — Вы пришли один? — спросила Эртеция, стараясь вжаться в спинку кресла, пока Корифей проходил мимо, чтобы занять свое. — Ваша госпожа все еще в заточении в стенах особняка Змея. Как и Архитектор. Но вам не стоит беспокоиться, монна Эртеция. Их освобождение — одна из ключевых задач на эту ночь. Наравне с получением записей о проведенном нами ритуале и маршрутов на Глубинных Тропах. Корифей продолжил объяснять детали своего плана. Эртеция кратко кивала в ответ на указания. Обозначала на расстеленной по полу карте расположение защитных сигилов на улицах верхнего города. Рассказывала о ловушках, которыми Змей мог и должен был окружить ларцы со свитками, чтобы даже Ищущие не сумели их отследить. Главной задачей Оценщика оставалось отвлечение. — Небольшого бунта в нижних кварталах будет вполне достаточно, — Корифей присел и провел когтем по карте, обозначив две параллельные друг другу улицы. — Пустите рабов здесь и здесь. Если генерала Данария хорошо обучили в Академии, он перекроет пути отхода и ударит на пересечении улиц. Подавление волнений займет у него около получаса. Этого времени нам более чем хватит. Я навещу магистра Альвиния. Заберу Прорицательницу Тайны, Архитектора Красоты и записи. Картами Глубинных Троп предоставляю заняться вам, магистр Партениан. В конце концов, планы здания Амбассадории хранятся в Мастерских Красоты. Акций промолчал, стараясь не показать изумления. Что все это значит? Корифей вовсе не упоминал захват города и казнь неверных. Только кражу под покровом ночи, тайны и вездесущей тишины. Словно они какие-то крысы, а не благороднейшие и вернейшие из живущих! — Зря вы так, юноша, — Корифей выдал нечто, отдаленно похожее на саркастическую улыбку Сетия Амладариса. Искаженные жилы на его лице мерзко дрогнули. Акций с ужасом осознал, что Корифей мог читать его мысли. — То, что вы столь порывисто оценили как кражу, на деле называется стратегией. Для того, чтобы спланировать и нанести удар, мы должны понять, насколько противник осведомлен о наших преимуществах и слабостях. И, если повезет, узнать, какие позиции он забыл или просто не успел укрепить. Чутье подсказывает мне, что слабостью Декратия Игниса и Домов имени старой серой лужицы остается зыбкий союз с гномами. Однако атаковать, полагаясь на одно лишь чутье — признак слабоумия. Потому мы обязаны проверить. «Вы отдадите ему душу и даже жизнь, но…» Акций ударил кулаком по подлокотнику. — Этого недостаточно! Вы десять лет прятались по канавам от гнева Архонта, но мы находились в его эпицентре! Нас лишили всего, даже свободы. Нашу честь попрали, понизив до болванчиков в рясах. Мы требуем от вас обещанного отмщения! Корифей фыркнул и в один рывок оказался рядом. Схватил Акция за шею поверх плотного высокого воротника и поднял на уровень своих глаз. Акций не издал ни звука, только посмотрел с вызовом. Он не боялся бывшего Императора легионов. Некоторые люди оказались в сто крат страшнее. — Я знаю, чего ты на самом деле требуешь, мальчишка. И меня это забавляет. Думаешь, Империю можно захватить за одну ночь, просто перерезав глотки неприятелям? — Глаза Корифея горели красным, у подола мантии заклубились сползшие со стен тени. Он продолжал улыбаться шально и широко. Человеческие мышцы уже не выдержали бы такого натяжения. — Архитектор точно думал не головой, набирая вас, некомпетентных кукол, в свой Круг. Что ты, что змейка Лукана — сплошное разочарование. Данарий перережет всех и каждого, если вы нападете скопом. Он умеет сражаться с варварами и эльфами, умеет подавлять восстания и мыслить на шаг вперед. И ему будет все равно, что в вас течет тевинтерская кровь. Вы — точно такой же противник, враг Империи, которой он присягал. В открытом бою вам не победить. Значит, придется идти в обход. Распространять наше учение и дар. Найти Древних прежде, чем их закуют в цепи, подобно драконице Несса. Он кинул Акция назад в кресло и провел когтистой пятерней по уставшему лицу. Что-то в движениях оставалось неуловимо человеческим. Но Корифей был больше чем смертным. Он был богом, символом веры и вознесения. Он был прав. — Мы… мы не подведем вас, Корифей, — прохрипел Акций, преклоняя колено. Однажды он сумеет выказать свою верность Гаю Ранвию. Не открывая глаз от пристального сапфирового взгляда, коснется губами тонкой ладони. Примет дар и тоже вознесется. И Адриана, свободная и прекрасная, будет рядом. Время — такой пустяк. «Вы отдадите ему душу и даже жизнь…» Акций кивнул, точно зная, что его мысли слышат. Отдаст.***
Лукан наслаждался тишиной. После дней, проведенных на стройке и в пути, любые шумы ощущались смазанно, но не переставали раздражать. Окрики надсмотрщиков, монотонные песни рабов, звон инструментов, удары волн о борт корабля… Лукан устал. Единственные звуки, которые все еще хотелось слышать — это смех Адрианы и шипение змей в стенах. Когда они расставались в порту, Адриана обещала навестить Лукана утром — исключительно затем, чтобы обсудить финальные этапы плана. Лукан благосклонно позволил ей удержать маску равнодушия. Он был горд. Степенная зрелость стоила беспокойной юности. А тот осторожно тлеющий огонек тепла и признательности, что он замечал в глазах девочки теперь — всего неуемного пожара ненависти, распаленного Гаем Ранвием. Адриана любила его. Пусть и разучилась говорить об этом вслух, как и сам Лукан. Змеи поприветствовали его еще в садах. Десола — смертоносная черная эфа с характером двухлетнего ребенка — преградила путь в особняк и попросилась на руки. Лукан поднял ее, внимательно посмотрел в глаза, заметил, как сильно Десола волнуется. — Что такое, девочка? Кто-то опять напроказничал? Десола крепко обернулась вокруг его ладони. Лукан нежно почесал гладкие чешуйки. Наверняка, ее разволновала очередная выходка Амеллия. Мальчишка был слишком активным и не умел долго сидеть на одном месте, чем и вносил хаос в привычный распорядок. Змеям же претили изменения. Раздумывая над тем, что с Амеллием стоит поговорить, пока Адриана будет рядом, Лукан вошел в ночное безмолвие особняка. Рабы ожидали приказов, стоя у стен. Нокс что-то шепотом выпытывал у одного из них. Завидев Лукана, страж подошел и поклонился. — Магистр Альвиний. Рад, что вы вернулись так скоро. — Я тоже, — устало выдохнул Лукан. — Амеллий уже спит? Нокс помрачнел. — Никак нет. Мессер Амеллий отправился на ночную прогулку чуть больше двух часов назад. Велел за ним не следить и не искать его до рассвета. Лукан обреченно прикрыл воспаленные глаза. С Адрианой таких проблем, кажется, никогда не было. — Найди его, Нокс. Если понадобится, притащи за шиворот. То, что он больше не в Академии, не значит, что можно забыть о субординации и режиме. — Будет исполнено, магистр Альвиний, — Нокс развернулся на пятках и направился к выходу. Уже у дверей снова посмотрел на Лукана: — Оружие брать? Лукан помассировал переносицу. — Я надеюсь на его благоразумие. Но прихвати кинжал. Стоило пружинистым шагам Нокса затихнуть вдали, Десола вновь задрожала в руке. Это показалось Лукану очень странным. Змеи хорошо чувствовали колебания Завесы даже перед самыми малыми бедствиями. Утром следовало написать в Круг Ищущих, чтобы они проверили защитные механизмы особняка. Сейчас Лукан был слишком устал и голоден. — Принесите в триклиний немного креветок, латука и свежих овощей, — обратился Лукан к рабам с кухни, терпеливо ожидавшим новых приказов. — На завтрак подайте лепешки с медом, фруктовый салат и гранатовый сок с розмарином. Накройте на меня, Амеллия и Адриану. Рабы отбыли исполнять приказ, а Лукан отправился в триклиний. Зал пустовал. Даже воду из бассейна уже спустили. Но на каждой колонне, в каждой нише, у каждого входа и выхода были змеи. Лукан нервно улыбнулся Десоле. — У нас совещание? Змеи зашипели в ответ. Нервно, испуганно, переплетаясь между собой. Некоторые поползли за спину Лукана, очевидно стремясь перекрыть последний проход в триклиний. Лукан обернулся на неожиданный протяжный стон и знакомые голоса. — Мы стали много больше человека…. Горели, шли, творили… из праха города… город…. Город… Бариндур… — Да, госпожа моя. Вы все верно помните. Мы вознеслись в Город из Бариндура. Две высокие, тощие фигуры выплыли из восточного коридора. Одна, изученная до мельчайших деталей, много раз разобранная до последнего сосуда и вновь сшитая в подобие жизни, опиралась на другую. Лукан узнал бы этот профиль в полутьме, даже если бы прошло еще одиннадцать лет. — Сетий, — окликнул он друга. Фигуры застыли на месте. — Нет… Нет… Нет… Мы просим. Мы просим. Нет… Сетий мягко отстранил Прорицательницу от себя. Сбросил с плеча еще одну ношу. — Подождите немного. Это не займет больше пары минут. Сетий… Силуэт Сетия, безмерно вытянувшийся, сплетенный воедино с тканью и металлом собственной мантии, пошел к нему, и Лукан окружил себя парализующим куполом. Ни одно отравленное касание не должно было отвлечь его страхом. — Но ты все равно меня боишься, — констатировал Сетий, сохраняя дистанцию в четыре шага. — Я наконец стал достаточно грозным для тебя, Змей? — Нет. Я просто слишком скучал, чтобы позволить тебе все испортить. Не обязательно было заявляться в мой дом вором, старый друг. — Не обязательно было во всем потакать Декратию, — Сетий был по-настоящему зол. А еще опечален — и измотан не меньше самого Лукана. — Мы могли пойти по этой дороге хотя бы вдвоем. Лукан улыбнулся ему и жестом пригласил присесть. — Что ж, друг мой. У нас есть вся ночь. Поговорим о человеческих ошибках и божественном одиночестве. На слишком короткое мгновение Сетий улыбнулся в ответ, а потом снова стал серьезен и протянул руку. — Если ты в самом деле веришь в мои добрые намерения, если не желаешь вражды и стремишься сохранить нашу дружбу — то мы поговорим в другом месте и только после того, как ты примешь мой дар. Я пытался объяснить Декратию, от чего защищаю Империю. Он не послушал меня. Если ты готов выслушать, тогда я прошу тебя, друг мой… брат мой, посмотри моими глазами. — Это какой-то театр, Сетий. Если ты видишь угрозу, так назови ее прямо и давай решим, как ее устранить, не прибегая к отраве. Я был в лесу Арлатан. Я знаю, откуда появилась скверна, и чего владыки Элвенана пытаются добиться с ее помощью теперь. Неужели ты думаешь, что на этого врага подействует его же оружие? Я изучал Прорицательницу Тайны и могу утверждать, что это не так. Послушай, — Лукан сделал шаг вперед, Сетий попятился, — я понимаю, что скверна дает тебе некоторые способности, превышающие силу любого мага. Но она дурманит твой разум. Я на пути к изготовлению лекарства. Если ты дашь мне немного времени и позволишь оградить Звездный Синод внутри специальной крепости… — У Империи нет этого времени! Наши Боги — это эхо, Лукан. Хор Тишины. Нас обманывали, столетиями вынуждая ослаблять Завесу. Человеческий разум слаб, не структурирован, не един в своей воле и долге. Ему нужен контроль. Разве я не лучше, не достойнее этой роли, чем тираны-эванурис? — теперь наступал он. Мановением когтистой руки защитный купол оказался развеян, и Лукан лишь испуганно отошел назад. — Я спасу нас всех. Спасу Тевинтер и приведу его к величию. Ты всегда понимал меня лучше, чем Декратий. Ты мыслишь шире и видишь больше. Так встань рядом. Помоги мне, Лукан! Лукан сделал еще шаг назад. Опустил ногу, но не нашел опоры. Сетий потянулся к нему, постарался ухватить. «Хороший урок «роскошных столичных залов», друг мой: ничто не ранит противника так, как ожидание атаки. Он начинает нервничать, совершать ошибки, пятиться и в конце концов падает прямо в…» Падение в бассейн казалось бесконечно долгим. Удар о цельный мрамор пришелся на спину и затылок. Первая попытка двинуться… вторая… тяжелое стремление вздохнуть. Голова пульсировала. Сознание медленно покидало тело. Большая черная тень так и замерла у края. Десятки маленьких стремительно сползали вниз. «Ко мне, — силясь, шептал им Лукан. — Ко мне. Кусайте, травите. Быстрее. Надо заснуть. В Тень. В Тень». Вспомнить что-то, чего уже нет. Лагерь в пыльном, безумном кошмаре. Дерзкая атака. Лязг железа и невыносимые крики. Первая встреча. Декратий. Прохладное спокойствие садов. Неспешная прогулка. Журчание воды в фонтанах и тихие песни змей. Первое снохождение. Адриана. Сделать последний, самый важный выбор. Вдохнуть поглубже сквозь боль. В Тень.