Более не шептали Древние Боги в его уши. Более не слышал он ни одного голоса в своих снах, Кроме своего собственного и бормотания завистливых духов, И он знал, что это молчание сулило беду. Песнь Тишины 3:10
Теплое море. Алый рассвет. Песок между пальцев мелкий, влажный — серебро и золото. Змейки обвивали лодыжки, щекотали языками нежную кожу. Юркие, светлые, точно не ядовитые. В их глазах-бусинах плескались доверие и тоска. «Домой, девочка, — шепот украдкой, так, чтобы не слышал лохматый пес. Он не замечал их, гоняя чаек у кромки воды. — Мы скучаем. Мы любим. Мы скорбим. Мы ждем. Возвращайся. Возвращайся к нам». Песок принял ее целиком. Вплелся в косы, проник под кожу, наполнил дыхание и мысли. Здесь ей хорошо. Здесь столько всего интересного, незнакомого или же просто забытого. Она не помнила, хотя бывала на этом пляже много раз. Прыгала в волнах под пристальным, любящим взглядом. Чьим? Кажется это был Лукан. Она любила его в ответ? Быть может. Его имя подобно удавке на шее — больно и дурманяще приятно. Он причинил ей боль? Вспомнить. Вспомнить. Вспомнить. Вынырнуть из песка. Лукан был ее дядей. Самым близким, самым нужным. Он воспитал ее, чтобы сделать… сильной? слабой? магистром? инструментом? маяком? Много слов, а смысла меньше, чем в песчинках под ее ногтями и криках чаек в пасти пса. Адриана все равно почти ничего не могла вспомнить. Но воспоминания бились об острые скалы, затекали в трещины, понемногу наполняя и размывая. Возвращая ее назад. Полноватого, некрасивого, но величественного человека в жреческой мантии она узнала с полувзгляда. Откинула голову на песок. Притворилась, что не замечает. Она его подвела. Всех их подвела. Пусть бы Оценщик считал, что она вовсе выжила из ума, и оставил ее в покое. — Здравствуй, девочка, — его голос был цепями, плетью, оковами на запястьях и ошейником. Она не смогла возразить, когда он сел рядом. — Ты не выглядишь мертвой. Адриана расслабленно улыбнулась. Не Оценщику. Солнцу, песку и змеям. Одна из них юркнула под хитон, проползла по икрам, бедрам, животу, к груди. Свернулась на шраме от магического ожога, побуждая расслабленно прикрыть глаза. Ни о чем не думать. Почти сразу о скалы ударила новая волна-воспоминание: древний город в древнем лесу, погруженный в черноту храм, безумный Граций Альс, зеркала, кинжал, боль, Цертин. Темнота. Еще больше темноты. — Быть прекрасной и быть мертвой — почти одно и то же, разве нет? Я не выбирала ни того, ни другого. Не думаю, что есть хоть какой-то выбор. Я пыталась выбрать помочь вам изменить мир, а получила удар в сердце. — Почему ты уверена, что это означает провал? Адриана приоткрыла один глаз. Оценщик смотрел на нее не отрываясь. Не чудовище. Тот же человек, что приветствовал зрителей на Великой Арене, был постоянным гостем на званых вечерах Лукана. Кажется, даже звал ее в Круг Прислужников. Но она знала, что это отточенная иллюзия, маска, ложь. Она помнила, как должны выглядеть боги. — Ты не подвела меня, Адриана. Вышла из ситуации весьма экстравагантным образом, но выполнила свою задачу. Теперь надо определиться с нашими дальнейшими действиями. Где твое тело? Адриана безразлично пожала плечами. — Сложно сказать, где оно находится в данный момент. Лерноуд везет его к Цертину. Я заснула. Не горда собой, но… — она вытянулась на песке, разминая затекшие конечности. Побеспокоенные змеи с недовольным шипением уползли прочь — …открою вам секрет: после возвращения из мертвых ужасно хочется спать. Лицо Оценщика можно было выжать в чистую краску цвета раздражения. От его реакции хотелось смеяться до зуда в горле и боли в легких. Но она сдержалась. — Знаешь, что печалит меня, девочка? — Адриана пожала плечами, наслаждаясь тем, как Оценщик постепенно теряет контроль, а ровная речь становится едва внятным злобным лязгом цепей. — Я видел в тебе потенциал. Прежде я полагал, что в новом мире ты станешь верховной жрицей. Будешь держать на цепи тех, кто прежде помыкал тобой, и нести нашу волю. Но теперь я вижу тебя настоящую — марионетку, готовую принять и взрастить в свой пустой голове любые идеи. Главное, чтобы кукловод уверенно держал нити. Даже если этот кукловод не более чем дух. Уверен, он со мной согласен. Тирада не проняла их. — Я, она, он, они, оно… Вам не кажется, лорд Оценщик, что вы упускаете саму суть? Границ нет. Одержимости нет. Есть симбиоз. Понятный, простой, абсолютный. Я не знаю, где заканчиваюсь я и начинается Лерноуд. Лерноуд не знает, сколько в нем от Духа Любопытства, а сколько от племянницы Лукана Альвиния. Мы… — Адриана задумалась над формулировкой. Срослись? Сплавились? Соединились? Все казалось слишком простым и далеким от ощущений, пока она не вспомнила нужный пример. — Мы как прожилки в камне. Мы — мрамор, говлит, змеевик. Мы — Адриана. Оценщик тяжело вздохнул и отпустил ее на выдохе. Провел рукой по седеющим волосам, пытаясь сдержать гнев. Расслабился только когда Адриана подозвала пса. — Соберись с мыслями, дитя, — сказал он уже спокойнее. — Мне нужна именно ты, а не этот несносный дух. Времени мало. Архонт уже направляется в Бариндур. — Почему Бариндур? — удивилась Адриана. Ей казалось, что этот город праха и мертвецов остался в прошлом. — Опасная склонность Корифея к символизму, — Оценщик скривил губы, зарылся пальцами в собачью шерсть. — Мы должны вытащить Звездный Синод оттуда, пока они не сгинули в хватке Архонта. — Насколько я помню, вы в одиночку подчинили себе крепость и уничтожили целую когорту без особых усилий. Неужели Архонт сможет хоть что-то этому противопоставить? — Ты недооцениваешь Декратия Игниса, — Оценщик опустил взгляд на единственную оставшуюся с Адрианой змейку. Она все еще спала, свернувшись на ее груди. — Но в тебе все еще есть маяк. Используй его, чтобы привлечь Синод в Неромениан. Замок Тенебрис изолирован и хорошо защищен. Там должно быть много стражи. Тебе нужно пять тел. Достаточно крепких, чтобы выдержать скверну. Как только изначальные тела погибнут, души потянутся к новой плоти. Поняла? Адриана кивнула. — Хорошо. Направь их ко мне. В Эмерий. Мы выждем несколько десятков лет, пока Архонт и Змей не станут историей. К тому моменту город должен стать твоим. — А если я… — В остальном план не изменился, — спешно перебил ее Оценщик. — Поздно начинать принимать собственные решения. Выполняй приказ. Собирай наших сторонников. Возвращай себе статус. Забудь о том, что видела в Арлатане. Это не важно. — Нет, — сквозь зубы выдавила Адриана. Оценщик вздернул бровь в немом вопросе. Адриана поднялась с песка и повторила громче: — Нет. Арлатан важен. Он слишком важен, и это вы вовсе не учли, рискуя всем, что имели. Рискуя целым миром! Вы смогли определить, что Тень и Завеса лучше взаимодействуют с кровью эльфов. Но я готова умереть еще раз, если вы скажете, что хоть кто-то задумался о причинах, кроме Корделии Иллесты! Эльфы манипулировали вами, чтобы уничтожить темницу своих богов! Древние не в Тени, Фара. Они всегда были под нашими ногами. Спали в гробницах, как и предполагал Гай. Шептали нам через кровь и лириум. Из-под земли. Но вы до этого не додумались! — Тебе полегчало? — Оценщик не сводил холодного взгляда с Адрианы. — А теперь давай порассуждаем логически. Эта теория исходит от говорящего дерева и потерявшего разум мальчишки. Нет ни одного достойного доверия доказательства, что это действительно так. Архитектор мог ошибаться. И он ошибся. Но, как я уже сказал, в настоящий момент это не имеет никакого значения. — Я не говорила вам о Llinthe, — Адриана настороженно отошла от Оценщика в морскую пену. Поднялся ветер. Пес зарычал на нее. Оценщик не дернулся, только захватил в длинные острые когти немного почерневшего песка. — Тебе и не нужно. Я всегда рядом с тобой. В твоей голове. В твоих глазах. В твоих снах. Твой разум поражен, девочка. Ты окончательно обезумела в тот самый миг, как оказалась по ту сторону жизни. Неужели тебе самой не хочется вспомнить, что там было? — человеческая кожа сползла с него. Луций Фара, затем несчастный Нимиан. Слой за слоем, пока не осталась только тварь. — Я знаю, что ты хочешь сбежать. Остановиться. Я сам часто думаю об этом. Но уже поздно. Придется идти до конца. «А что в конце?» — не спросила она. И так слишком хорошо знала ответ. Она была жива уже три дня. И каждый раз, засыпая, Адриана боялась закрыть глаза и вновь оказаться... там. В живой, изменчивой темноте, под голодными взглядами неисчислимых глаз. В хватке. В оковах. Там вместо воздуха была едкая черная слизь. Она затекала в ноздри, в рот, в уши, обволакивала внутренности липким ничем. Там ее тело подчинялось чужой воле, беспомощно плясало на цепях, уходивших во мрак. Ее раздирали на части, снова сшивали, кусали, зализывали раны, отнимали «лишнее» — человеческое — пока она не стала похожа на наточенный кинжал. Там ее мучили видения пустого, лишенного последнего шанса на Красоту мира. Уродливые рабы в серых одеждах выполняли самую непосильную работу, строя гигантские черные башни. Но стоило последнему блоку занять свое место, как башни опадали на землю кучами песка. Их господа в бесцветных шелках не поклонялись Древним Богам. Ленились, заботясь лишь о сохранности своих богатств. Их боги пировали на лазурной крови и огромных костях. Мир погибал под их правлением. Там был Верилий. Или нечто, принявшее его обличие. Ради воспитания или развлечения — Адриану это не волновало. Важно было только то, что ее близнец, которого она любила и чью жизнь без жалости оборвала, делал с ее обездвиженной сутью. Грязно, больно... За мысли о том, что это неправильно, никогда не поднимавший на нее руку Вер позволял себе еще большую жестокость. Там единственным успокоением служило понимание, что все это происходит только в последней вспышке ее умершего разума. Но как только она принимала эту простую и даже приятную мысль, смирялась со своей гибелью, приходили голоса. Знакомые по видениям Арлатана и слитые в чудовищный хор. «Ты не смиришься, пока мы не прикажем». «Ты не умрешь, пока мы не отпустим». «Тебе будет больно, пока мы не простим». «Ты не забудешь ни брата, ни Город, ни глупую верность людям, пока твоя память выгодна нам». «Ты наша, Энансалан». «Ты — семя, посаженное в драконью кровь. Ты — лишний знак в плетении Волка. Ты — маяк, что разгорится и сожжет море». «Ты — наша свобода, а мы — твоя тюрьма». Оттуда не было выхода, и все же ее вывели. Даже не так — ее вырвали из пустоты теплыми руками, всеобъемлющей волей. Какая ирония: человек, которого она презирала и считала монстром, спас ее от чудовищ с ликами богов. А она все равно не могла посмотреть на него теплее. Не могла забыть о планах, казавшихся такими простыми и осуществимыми до встречи с Грацием Альсом. Теперь Адриана больше не хотела быть тряпичной куклой на цепях, развешанных Диртаменом. Думать следовало быстро. Набросать хотя бы примерный чертеж плана, пока карпентане прибыла в Тенебрис. — Со стражниками будет проще всего, — рассуждал Лерноуд, заплетая ее волосы. Его ледяные пальцы бережно перебирали не слишком чистые пряди, постепенно создавая одному духу известный узор. Адриана его не останавливала. Слушала. Отвлеклась лишь раз, когда пальцы с волос перешли на шею и провели по ремешку к сосуду со скверной. — Заодно можем проверить, не изменился ли эффект за несколько тысяч лет. Окунем в скверну кончик платка, а когда будем выходить, сделаем вид, что падаем. Заденем какого-нибудь исполнительного глупца. Адриана закусила губу, представляя себе результат. К вечеру у стражника заболит рука и поднимется температура. На следующий день глаза укроет молочная поволока. Разум помутится. Скорее всего, стражник захочет провести день вне службы, отпросится у капитана, отправится к врачу. В тот момент он уже будет заразен и готов стать новым телом для кого-то из Семи. — Это вопрос воли, — с усмешкой напомнил ей Лерноуд. Его ладонь легла ей на лоб. Чуть прикрыла глаза, будто пытаясь помешать Адриане увидеть нечто напротив них. Это не помогло: она все равно могла слышать. — Тебе это только кажется, милая. В этом нет ничего интересного. Все тот же кошмар… …знакомый ей наизусть. Всегда сидел смирно, сложив руки на сведенных коленях. Ровная спина и опущенные плечи. Тусклый мертвый взгляд. Бледное лицо. Из приоткрытого рта доносились неизменные хрипы. «Адриана… Как?» Отвернуться к стене. Зажать уши окровавленными руками. Не слушать. Не помнить. Только кровь, несмотря ни на что, оставалась все такой же свежей. А Вер прожигал взглядом затылок. Мертвый. Ненавидимый. Ложный. Любимый. Родной. Она не хотела. Она не хотела. Лерноуд с трудом удержал Адриану за запястье, прежде чем братский кинжал успел полететь в видение. Притянул к себе, сжал привычно крепко — до потери дыхания и темноты перед глазами. Дал вгрызться зубами в свой плащ, лишь бы она не закричала. — Я не хотела. Он ведь знал? Почему он делает это со мной? Не хочу, — Адриана посмотрела на Лерноуда, как ей показалось, с надеждой. Была почти уверена, что выглядит жалко — но дух лишь улыбнулся ей. — Помоги мне. Забери. Не хочу чувствовать. — Ты знаешь, что нам все равно будет больно. Не сопротивляйся. Прими. Ради нас, — рядом с ним она казалась жертвой вечной лихорадки. Холод успокаивал и отвлекал. Призрак Вера мерцал в уголке левого глаза, превращаясь из окровавленного трупа в живого юношу. Адриана очень хотела увидеть его живым еще хоть раз. Но Лерноуд не позволял. — Не смотри на него. Не слушай. Только меня. Только нас. Ты веришь мне? Его воля — ее руки осторожно достали пробку из сосуда со скверной и смочили край черного платка. Не менее осторожно вновь закупорили оружие. Осторожность, тонкость, и жестокое любопытство, что вскоре приведет к гибели сотен. Но Адриане это не навредит. Конечно же, она ему верила. Отныне только ему она и могла по-настоящему верить. Они вместе прошли сквозь мрак. Все сомнения в нем отпали тогда и там, где времени и пространства не было вовсе. Лерноуд защищал ее от теней, голосов и мучительного лязга цепей. Это было достойно ее уважения и… Мысль прервал громкий приказ магистра Ненеалея опустить мост. Адриана выпуталась из объятий Лерноуда и прильнула к окну. Вблизи крепость предстала во всем извращенном великолепии. Вытесанные в скале черные бастионы давили на Адриану образами башен из посмертных кошмаров. Крохотные бойницы, словно ходы червей в трупе животного, сочились гнилью и мраком. Внутренний двор, окруженный высокой стеной, был занят перрепатэ и личной стражей магистра Данария — магами в серых доспехах, острых даже на вид. Камень стонал, кричал от переполнявшей его силы. Взгляд зацепился за руны глубоко в породе: защита, сосредоточение, движение, контроль. Они мерцали лириумом. Магия Адрианы потянулась к ним, влилась в стремительный поток и перестала ощущаться. Перед глазами словно поставили лист матового стекла. Закружилась голова. Лерноуд исчез. Когда дверь карпенты открылась, Адриана бессильно рухнула прямо в руки одному из стражей. Успела изменить структуру платка на металл. Кажется, он успел оцарапать незащищенную ладонь. — Добро пожаловать в Замок Тенебрис, Адриана, — даже сквозь пелену полуобморока отвратительно серый голос Цертина Данария сумел заставить нутро сжаться. Он стоял на ступенях перед воротами. Без доспехов, в серой мантии, вышитой все теми же рунами, прожигавшими дырки в голове. Или то были его костлявые пальцы, коснувшиеся ее висков? Мир за мгновение вновь обрел целостность и прояснился. Серые глаза внимательно изучали ее. — Добро пожаловать домой. Прошу прощения за то, что тебе пришлось испытать. Защитные механизмы крепости не позволяют ни одному магу пользоваться своей силой без ведома нынешнего хозяина. Надеюсь, твой друг дух не в обиде на меня. Он подмигнул ей. Без эмоций, серо. Серый Цертин Данарий. Ассоциация с этим цветом почему-то особенно веселила Лерноуда. Его легкий смех стал еще одним вестником возвращения магии. Стража и перрепатэ не пошли за ними внутрь. Адриана моментально поняла, почему. Понятным стало и беспокойство дяди о Доме Данарий, и желание Архонта устроить их союз с Альвиниями. У каждой двери и арки стояли маги в сером. Невидимые простому глазу нити тянулись от них по коридорам куда-то вглубь. Вместе с теми, кто сторожил обширный внутренний двор, они могли составить неплохую личную армию. «И все они связаны с чем-то в сердце крепости. С чем-то дышащим. Живым. Мы должны увидеть это». «Бьется. Цепляется за жизнь. За контроль. Умирает. Он не позволит ему. Не сейчас. Не ходи, сестренка. Не слушай». Цертин остановился у одной из окованных сильверитом дверей. Руны на металле оплетали замочные скважины. Одну, три, шесть… — Ты будешь в безопасности, — он провел рукой над полотном и обернулся к Адриане за мгновение до того, как сияние рун должно было ударить в глаза. Дверь приоткрылась без единого звука. Холодное касание отозвалось мурашками по коже. Цертин поднес ее ладонь к губам и едва коснулся пальцев. — Я больше никогда не позволю чему бы то ни было навредить тебе, Адриана. Обещаю. — Я благодарю вас за спасение, мессер Данарий, — как можно более безразлично ответили Адриана и Лерноуд, сплетая слова единой волей и пренебрежением. Простым движением вырвались из хладного плена. Прошли внутрь. — У нас есть возможность стать добрыми друзьями. Но не надейтесь на большее. Это не мой дом. И вы не мой супруг. — Пока нет, — спокойный голос Цертина дрогнул. Он проводил Адриану взглядом до условного центра покоев. — Однако Боги уже не раз доказывали, что я нужен в твоей жизни не меньше, чем ты нужна в моей. Сегодня Архонт покончит с предателями. И, кто знает, может именно наш союз будет в интересах Империи? Даже если нет, я не оставлю попыток и преуспею. Располагайся. Скоро тебе принесут завтрак. До полуночи мы не увидимся, но мне доложат о любом недомогании или признаке… активности твоего духа. Мы разберемся и с ним тоже. Пока что вмешательство представляется слишком опасным. Монна Урция сказала, что тебе стоит окрепнуть, прежде чем он уйдет. Но это лишь вопрос времени. Как и забвение имени Гая Ранвия. Адриана кинулась к двери, но та закрылась прямо перед ней. Ярким завесным огнем зажглись руны на сильверите. За спиной вновь глухо захрипел Верилий и заиграли арфы.***
Приказ Архонта был понятен и прост. Даже слишком прост. В условиях, когда Империя находилась в толчке от анархии, а ее граждане нуждались в защите, Дом Данарий не должен был вмешиваться. Только беречь Адриану Альвинию и держать личные войска в состоянии боевой готовности. — А чего ты ожидал? — лениво протянул Гай Ненеалей, принимая из рук рабыни тарелку с засахаренными фруктами, и оглаживая пальцем острую скулу девчонки. Безукоризненно поняв волю благородного господина, она уселась на край софы и прижалась бедрами к его паху. Яблочная долька, оставив несколько сахаринок на пальцах, скрылась во рту Ненеалея. — О Боги, Данарий, если бы я был окружен такой красотой и покорностью, как ты, да еще и владел целой крепостью, я бы с радостью исполнял приказ просто оставаться здесь. Он притянул рабыню к себе, голодно сжимая ягодицы. Девчонка ойкнула, но подчинилась. Прижалась к его груди, распустила тугие косы цвета ивовой коры. Прикрыла серые — почти что ее — глаза. Подставила шею под поцелуи. Цертин поморщился, наблюдая за ними боковым зрением. Нервно потянул на себя мундштук кальяна. Горьковатый вкус эльфийских трав заполнил глотку. Горечь была по нраву и как нельзя лучше соответствовала моменту. Бездействие горчило точно так же. Ядовитое ощущение бессилия, вторичности, пренебрежения со стороны Архонта и магистра Альвиния. Они оба считали Цертина слабым. Безвольным исполнителем чужих приказов. Любопытно, так ли они видели Адриану? Если бы они знали… Если бы знали… Любопытно… любопытно… любопытно… — Скажи мне, Гай, — Цертин выпустил изо рта облако серебристо-лазурного дыма — как думаешь, почему на нас до сих пор не накинулись полчища голодных демонов? Слишком увлеченный рабыней, Ненеалей ему не ответил. Цертин продолжил мысль. — Тенебрис — не просто фортификации, от подземелий до крыш набитые магами. Тенебрис — это сосредоточение всех магических потоков Неромениана, подчиненное одному человеку. Очередной опыт народа этой милой пташки, примененный на благо Империи. Мундштук вывел символ защиты в воздухе, перечеркнул его, зацепив едва заметную серую нить. Успевшая впустить в себя Ненеалея рабыня забилась в конвульсиях. Цертин чувствовал, как нечто внутри нее борется со смертным телом. Как пылают и меняют свое положение ее нервные окончания, как закипает и сворачивается кровь, как сжимаются стенки влагалища, не позволяя Ненеалею выйти. — Стихии, любая материя, жизнь, смерть. Здесь все мое. Каждая жалкая душа. Даже твоя. Ненеалей взвыл от боли. — Сука! Зачем?! Прекрати… Цертин сдержанно улыбнулся и дернул мундштуком. Рабыня вскрикнула в последний раз и обмякла, повалившись на Ненеалея. Ее тело немедленно истлело в серый прах. — Не более чем демонстрация, друг мой. Я не применял энтропию. Не поджигал тело изнутри. Ничего такого. Я просто лишил именно ее связи с защитными чарами крепости, — отложив мундштук на подставку, Цертин выпрямился и чуть подался вперед. Вгляделся в сосредоточенное лицо Ненеалея. Тот наконец был готов его выслушать. Это радовало. — Таких крепостей в Империи больше нет. Как бы Ранвий ни гордился Южными Близнецами, они не выдержат настолько прямого контакта с Тенью. Не говоря уже о гражданских постройках. За воротами Тенебриса гибнет Империя, Гай. Гибнет мой Неромениан. Мои люди. Какой мне толк от обладания Адрианой, если все, что останется нашим детям — это второй Бариндур? Ненеалей встал с софы, подтянул штаны и принялся расхаживать из стороны в сторону, усердно обдумывая решение. Он то и дело бросал взгляды на Цертина, но молчал. Хмурился, закусывал губы. — Хорошо, — он резко присел на пятки напротив Цертина. Скорая сдача вызвала довольную улыбку. — Допустим, что ты прав. Если совсем ничего не предпринять, наши земли могут пострадать. Но что можем сделать мы? Наш враг не имеет тела, Цертин. Его нельзя убить. Нельзя поймать. Против нас выступает сама Тень и ее бесчисленные войска. А у нас даже нет оружия, способного дать им отпор. Ты не хуже меня это понимаешь. Цертин улыбнулся еще шире. — А вот в этом, мой дорогой Гай, ты как раз и ошибаешься. Мог бы ты напомнить мне, в чем состоит особая ценность твоих перрепатэ? Ненеалей смутился вопросом, но ответил: — Перрепатэ способны блокировать магические потоки. Лишать магов контроля над даром. — Именно. Вся магия мира исходит из Тени. Это все та же энергия. Все те же потоки. Просто течение стало сильнее. Перекрыть его полностью будет не просто, но вот ослабить... Кажется, Ненеалей наконец уловил нить мысли. — Отрезанные от Тени духи окажутся ослаблены, и их можно будет зарубить обычным мечом. Может сработать. Но риск… — ...абсолютно оправдан, — решительно закончил за него Цертин. — И мы оба пойдем на него. Архонт готов отдать свою жизнь за Империю. Если мы желаем получить его расположение, когда полетят головы, нам стоит заплатить соразмерную цену. — Нарушив приказ? Цертин покачал головой и посмотрел на свои руки. Нити чужих жизней протянулись под его пальцами. Вся их магия, надежды, мысли, воля. Каждый вздох и удар тысяч сердец. Намотать их на кулак и оборвать, избавив от невообразимой боли мира без Завесы? Или оставить при себе ресурсом, расходным материалом? Он был готов отдать даже больше, чем Архонт — и попросить в награду лишь исполнение давнего безумного желания. Цертин Данарий вовсе не был патриотом. Но он был альтус. Его род был избран Богами, чтобы править этим миром наравне с немногими другими. Лишиться своей судьбы, увидеть Империю в руинах, стать ничем вместе с ней… Из всего, что представляло собой его существование, лишь на это Цертин не имел никакого права. — Если такова цена победы, — сказал он, даже не моргнув. Никаких сомнений. Никакой слабости. Нити плотно лежали в руках. Лежали же? Еще мгновение назад он мог коснуться их, сжать в крепкой хватке. Что могло?.. Глухой крик ответил на неоконченный вопрос. Встревоженный Ненеалей дернул меч вон из ножен, но застыл по первому же молчаливому требованию Цертина. — Прошу меня простить. Я вынужден оставить тебя на время. Подготавливай перрепатэ. Мы выступим, как только я вернусь. Путь по потемневшим коридорам все еще был безопасен. Барьеры все еще держались. Пусть все ресурсы и пошли на поддержание одной жизни. Преодолев очередной пролет башенной лестницы, Цертин сам почувствовал недомогание. Прислонился к стене, чтобы перевести дух. Не сейчас. Старик выбрал худшее возможное время. Ему оставался еще десяток скользких ступеней вверх, но ноги едва держали. С этим надо было покончить. Если понадобится — сейчас. Он слишком долго оттягивал этот момент. Дверь скрипнула старыми петлями. Никто не смел подниматься сюда, кроме него и двух доверенных рабов. Очевидно, они слишком давно пренебрегали своими обязанностями. Впрочем, все обитатели крепости уже давно забыли о покоях под самой крышей магистерской башни. Их хозяин почти не выходил наружу. Старость и болезнь приковали его к постели. Цертин подошел, стараясь не издавать ни звука. Окинул усталым взглядом свое будущее: сухого не-мертвеца на огромном ложе, покрытом шелком, бурой коркой крови и пожеванными тельцами мотыльков. Не-мертвец тяжело дышал и тянул нити энергий на себя. Судорожно хватался за даримую ими силу. Жевал очередное насекомое, выцеживая жизнь по капле. Своей жизни в нем давно не осталось. — Цертин, – прохрипел не-мертвец, закручивая на отросшем ногте дымчатую нить его жизни. Незрячие глаза уставились на него. — Я знаю, что это ты, мальчик… Снова пакостишь… берешь то, что тебе не разрешали. Ты и этот Гай из Ненеалеев — испорченные мальчишки. Наводнили мою крепость эльфийскими шлюхами. Заливаете честь благородной крови винами, пока Неромениан… Что бы сказала твоя мать? Ее сын… Никчемного родила. Прояви немного уважения ко мне… Возьмись за ум. Впрочем… Ты привез свою невесту для знакомства. Когда я ее увижу? Хриплый тон смягчился, дыхание выровнялось. Не-мертвец потянулся в постели, стремясь размять атрофированные мышцы. Но застонал от боли. Сжался пуще прежнего. Цертину было немного жаль его. Но желанное уважение ускользало от восприятия. Его не за что было уважать. Натянуто улыбнувшись, чтобы придать голосу нежности и заботливого участия, Цертин присел на постель. Поправил одеяло. — Утром, отец. Адриана утомилась в дороге. Заскорузлая ладонь сжала его собственную. Потянула, заставляя склониться. Не-мертвец зашептал уже на ухо: — Я сделал, как ты просил, сын. Ты желал в жены Адриану Альвинию — теперь она твоя. Продолжи наш род. Не дай нам исчезнуть. Мы обязаны… — он закашлялся; на пергаментной коже проступила кровь. Цертин даже не попытался вырваться. Бесполезно и невыгодно было делать это сейчас. Старик подпустил к себе так близко впервые с тех пор, как прошлое прикосновение лишило его всякой возможности покинуть замок. Врачи назвали это редкой болезнью суставов. Но только Цертин знал, чем она была вызвана. — Опиши мне, что сейчас происходит снаружи. Цертин улыбнулся еще шире, коснулся губами морщинистого лба. Спрятал правду так глубоко, как позволяла фантазия. — Славный день, отец. Дождь закончился. Мы смогли отправить корабли в Эмерий… — Не допускай Змея близко! — рявкнул старик. Сразу же закашлялся, содрогаясь в объятьях Цертина. — Его яд не должен отравить нас. Я знаю, что он задумал. Чувствую, что за стенами зреет смута. Что-то изменилось. Хотел бы я увидеть, что именно. Но это теперь твоя ответственность. Неромениан. Лириум. Наша кровь. Пока я глава этого Дома, ты обязан исполнять мои приказы. А я продолжу держать контроль. Так нам завещал Владыка Цепей. Так будет до самого падения Империи. Не сердись на меня и не вздумай перечить. Однажды ты наставишь своего сына. И это будет так же тяжело. Ты услышал, чем должен заняться? — Да, отец, — Цертин опустил ладонь на грудь старика. Не-мертвец. Сердце билось. Тихо, спокойно, чисто. Совершенно здоровое и живое. Врачи не первый год разводили руками, не в силах ответить на вопрос, почему магистру Данарию становится хуже. «Неужели потому, что его сын не желал ждать трона? М-м-м, — с наслаждением протянул Дух Любопытства. Цертин хорошо помнил этот голос и отчетливо услышал его в воцарившейся тишине. Как ему удалось сбежать? — Славный. Какой, должно быть, славный исход влечет за собой его смерть. Цертин — серый мальчик из серого замка на сером утесе, станет магистром Данарием. Владыкой Неромениана А после заключения брака, еще и Кварина с Эмерием. Держателем прав на поставки двух шестых всего лириума в Империю. Достаточно влиятельным человеком, чтобы не задумываться о забвении. Чтобы быть достойным своей крови. Что же тебя останавливает, Цертин? Разве ты не хочешь узнать, как это будет?» — Прости меня, отец… Но я должен тебя оставить. Цертин поспешно слез с постели и направился к двери. Старика ждала положенная участь, но не сейчас. Не по воле наглого духа, покусившегося не только на его женщину, но и на его разум. Альтус не поддается такой грубой манипуляции. Не сдается первому же духу. Цертин знал свое место. И был готов занять его только на собственных условиях.***
Слова не шли. Застревали в горле колкой мраморной крошкой. И тишина не помогала. Для молитвы Адриане нужны были арфы. Музыка святилища, почти забытая за время скитаний. Изменчивая, прекрасная, пропорциональная. Раньше она могла воспроизвести ее на самом дурном инструменте, а теперь не могла даже вспомнить звук. Значило ли это, что Уртемиэль отвернулся от нее? Что она забыта Богами? «Они отвернулись и забыли? Или это сделала ты? Ты годами служила не тем богам, не в той империи. Ты предала свою кровь. Своих господ. Ты стала человеком. Грязью под ногами последнего раба. Жалкая. Ничтожество. Тень». Адриана впилась ногтями в руку, пытаясь не думать о призраке за своей спиной. Не Вер. Это был не Вер. Брат всегда был благодарен Лукану за шанс, данный им обоим. За избавление от пут. «Я возненавидел его за цепи». Никакой ненависти. Злобы. Страха. Они были чужды ее Владыке. Вдохновение. Любовь. Вера. «О яснокрылый Уртемиэль, услышь ученицу свою, что предала тебя из тяги к смертным соблазнам. Наставь меня на путь истинный — путь через тернии уродства к совершенству звезд. Если Ты шептал мне о совершенстве?» Сомнения переполняли ее, переливались через край смоляным ядом. Элвен заразила ее. Испортила то немногое, что в Адриане оставалось от веры. Столько вопросов было порождено ее подлыми речами. Не верить им, забыть. Собрать осколки, разрезая ладони. Выпустить из вен весь склизкий древесный сок, оставить только черноту и благородство драконьей крови. «Владыка, я Адриана из рода Альвиний. Дочь Оссиана, сына Адриана. Кровь от крови Тракта. Я взываю к Тебе и прошу об очищении. Лиши меня всего, что противно Империи, возведенной по воле Твоей. Забери мою боль и мою память. Быть мне инструментом Твоим. Все отдать, что имею». «Инструмент… Их. Не его. Забыла? Enan… Enan… Banal abelas. Banal dar atish'an. Banal then. Enansal banal'ras. Mir…» — Хватит, Вер! Довольно! — срывая голос, Адриана зажала уши ладонями и упала на ковер. — Ты никогда так не говорил. Тебе претил этот мертвый язык. Ты не был жесток со мной. Ты не отрекался от Империи до конца. До того, как я… Собственный голос утонул в подступивших рыданиях и душащем шепоте брата. «Все испортила. Нас ждал Эмерий. Новая жизнь. Любовь выше, чем люди могли понять. Скажи мне, Тень, ты любила меня? Я отдал за тебя жизнь. А ты была готова подарить мне новую? Кровь, плоть, зеркало? Ты только брала. От меня, от Лукана, от Ранвия, от Богов. Неужели ты ждешь, что они с тобой заговорят?» Не слушать. Вернуться к молитве. Слегка изменить текст. Попробовать другой подход. Настойчивей, живее. Без уважения, но с дерзостью на грани сил. Вдруг хоть кто-то откликнется? Воля Лерноуда пылала совершенной лазурью. Стремление к запретному знанию. Любопытный взгляд за дозволенную черту. До конца. Пока зрение и голос не исчезнут. «Андорал. Тот. Думат. Уртемиэль. Разикале. Зазикель. Лусакан, — зашептала она, чувствуя, как к избранному порядку присоединяются голоса предков. Альвинии веками чтили Богов именно так. Владыка Цепей — покровитель рода — был для них во главе. Тот — Бог Войны — почитался всеми древними семьями за то, что дал им власть меча прежде, чем они обрели власть слова. Думат — наставник Талсиана — вставал перед ними третьим по старшинству как тот, кто обучил их магии крови. Уртемиэль и Разикале летели вместе. Совершенство и Тайна. Теперь Адриана понимала, почему. Тень от их крыльев скрывала безумного Бога Хаоса и воплощалась в Боге Мрака. Опасных, непредсказуемых, неизвестных. Но необходимых. Интерес Империи требовал. Он постоянно требовал. Настал ее черед. — Если Вы способны меня услышать… Если хотя бы одна жалкая легенда или молитва была правдой… Знайте, что те, кого Вы нарекли своими учениками и владыками мира сего гибнут от козней рабов! Если мы… Империя падет — Вас забудут! И что тогда останется Вам, кроме мрака подземных гробниц?! Ответьте мне! Скажите, как предатель может стать спасителем?... или сгиньте вместе со мной». Молчание обрушилось на ее спину хлыстом. Адриана рассмеялась.***
Изменчивая бездна, еще недавно бывшая Нероменианом, разверзлась перед войском Цертина Данария. Не им предстояло оценивать и описывать увиденное. Они и не могли. За стенами замка Тенебрис лежал мир, не поддававшийся описанию. Сложные переплетения нелогичных образов, старых кошмаров и свежих ран. Цвет, форма… милостивые Боги, запах. Людей выворачивало наизнанку. Даже дышать удавалось через раз. Не защищенные доспехами участки кожи плавились подобно воску. Цертин горько радовался решению надеть шлем. Отступать было нельзя. Тень предстала не той, что прежде. Лучшее, что можно было сделать — вернуть назад привычный мир. Ценой тысячи жизней? Он был готов. Развернув коня к рядам воинов, он обозначил свой план. — Сегодня наша задача проста — выиграть время для Архонта. Мы должны удержать Завесу, пока Декратий Игнис не покончит с предателями и их колдовством. Мы отправимся в города. От Неромениана до границ Кварина. Перрепатэ во главе с магистром Ненеалеем лишат демонов их силы. Мы покончим с воплощенным врагом. Так, как положено сынам Империи — мечом и магией! И пусть Древние призрят на нас, а не на подлых жрецов! За Империю! — За Империю! За магистра Данария! Цертин неслышно усмехнулся за непроницаемым обсидианом маски. Его восхваляли. За ним шла отцовская армия. В его руках находилась судьба Неромениана. Если он преуспеет, то сможет надеяться на приближение к Архонту. На известность, вечность и жизнь с Адрианой. Между ним и воплощением этой мечты лежал кошмар. Очень скоро новый мир показал всю свою жестокость. Дороги исчезли. Заросли лесами, утонули в кровавых болотах, ушли под землю. Кони страшились ступать по тонкому стеклу, в которое обратилась земля. А сверху лил раскаленный изумрудный дождь и нещадно холодило пламя. На знаки, горящие им, Цертин не смотрел. Только вперед. Даже если стекло стало зыбучими песками, а от ядовитого воздуха больше не спасал даже шлем. Уже почти у ворот города, Цертин почувствовал, как измотаны его воины. Как мелочно они готовы сбежать. Но сомневаются. Боятся гнева своего мастера. На это нужно было давить, пока оставалась возможность. — Боги смотрят на вас! Не смейте отступать! Упавший с неба кусок черной скалы заглушил его голос. Цертин не растерялся и немедленно отправил к нему двух магов. После осмотра те доложили: монолит горячий, имеет на себе некую резьбу и вкрапления зеленого минерала. Уже готовый командовать обход Цертин едва успел удержаться в седле, когда камень поднялся в воздух и взорвался, убив обоих магов. Зелень заполнила его целиком, исказила, вырастив крохотный подобия из центра. Звон бьющихся зеркал при каждом новом изменении напомнил об Арлатане. О странных отражениях в старинных элувианах. Там энергия Тени просачивалась в мир через разбитые полотна зеркал. То, что происходило перед ним сейчас, было очень похоже. В мареве, различимом сквозь зазор между двумя кусками камня, мелькнула фигура. Нечто попробовало протиснуться наружу. Лиловая, в золотых украшениях, рука демона Желания, и колдовские серые глаза прекраснейшей из живущих альтус. «Цертин… — нежный голос Адрианы звучал ядовитой змеиной насмешкой. Демон не мог воплотить совершенный образ целиком. Потому не показывался. Заигрывал. Завлекал. Цертин был выше его иллюзий. Он знал, что Адриана заперта в Тенебрисе. В безопасности. В его полном владении. Благородная, древняя кровь. Красота. Диковинный разум. Его. Только его. — Раз уж вы решили нарушить мой покой, не поможете ли найти магистра Ранвия? Он должен быть где-то здесь… Мой прекрасный Гай. Нет? Тогда отойдите. Не заслоняйте своей серостью его свет». — Ненеалей, перрепатэ! — прорычал Цертин. — Лишите эту тварь связи с Тенью! Перрепатэ окружили камень с четырех сторон. Демоны бесновались внутри. Звали знакомыми голосами. «Юноша, если вы не в состоянии унять свою пылкую страсть, так найдите себе похожую личиком рабыню, — усмехался Сетий Амладарис. Жреческие регалии Думата переливались в неверном свете завесного огня. — А еще лучше — озаботьтесь военной карьерой. Дослужитесь хотя бы до командора, и тогда уж приставайте к благородным девицам». Гордыня. Пустое бахвальство и лишние амбиции. Настолько ли лишние? Он сумел добиться высот. Достойно продолжить дело Дома. Но упустил многое другое. Слишком многое. «Вы одержимы ложным идолом, юный Цертин. Мне жаль, — пренебрежение Гая Ранвия сочилось сквозь трещины на позолоте. — Я помолюсь за то, чтобы однажды вы узрели истинную Красоту». Спокойствие. Достоинство. Умение видеть насквозь и получать желаемое без особых усилий. Все, что пробуждало в Цертине недостойную Зависть, возвышалось над ним. «Ты должен понять простую истину, мальчик, — заботливый образ его дяди по матери — Луция Фара, контрастировал с черной хламидой Отчаяния. — В этом мире важно лишь то, что человек может сделать и чего добиться. Это решает не кровь, но воля. Преданный раб может оказаться во многом лучше мягкотелого альтус — и в твоем случае окажется. Ты жалок, Цертин. Зациклен на девчонке Альвиниев, которая ни во что тебя не ставит. Ты должен быть сильным, доблестным, достойным своих Домов. Потому что только такие и выживают. Только такие и правят…» Цертин ударил по показавшейся из камня морде мечом. Лезвие залила черная кровь. — Получается! В атаку! На краткий миг Тень захлестнула их образами, попыталась задушить, плотно схватив за горло тысячами костлявых лап. Нескольких ударов перрепатэ хватило, чтобы сломить ее напор. Прорезая путь сквозь толпы духов, Цертин чувствовал, как они слабеют. Как магия вытекает из них и наполняет его. Стены города трещали и лопались, выпуская новых демонов. Перрепатэ тут же перехватывали контроль над поводками чистой энергии, тянувшимися в Тень. Демоны слабели и падали под ударами его воинов. Пищали, свистели, рокотали проклятья на забытых языках — но все равно умирали. Навсегда. В мире без Завесы им просто некуда было сбежать от Цертина. Вокруг все переменилось. Словно все разом проснулись от страшного сна. Вместо изменчивой бездны образов вновь предстало родное каменистое побережье. Голоса демонов исчезли. Доносились крики птиц и шум прибоя. Кусок неба — родного, затянутого серыми тучами — висел посреди инородной зелени аляповатой карикатурой. Дрожал в миг остывший, тяжелый воздух. И руки… Руки тоже дрожали, сжимая меч. По рукоять в крови. Чернота залила плотную ткань доспехов, въелась в обсидиан маски, но не попала на кожу. Почему-то это казалось важным. Маленькая победа. Не более того, что требовалось Неромениану. Но усталое войско ликовало. Восхваляли его. Своего мастера. Владыку Неромениана, что не испугался и защитил свои земли. — Это не конец! — мрачно огласил Цертин, вновь седлая коня. Взгляды ближайших солдат устремились на него. — Архонт нуждается в нашей поддержке! Теперь, когда мы знаем, что враг уязвим, наша обязанность наносить удар за ударом! Пока враг не будет сломлен! Пока мы не вернем себе небо! Пока Империя не сможет заснуть, не опасаясь Тени! Слушайте мой приказ: мы займем город. Убедимся, что ни одной твари не осталось на его улицах. Переведем дух и отправимся дальше. Этот день только начался.