Фотокарточки

Кажется, только сейчас, начинаю понимать, о чем говорил доктор Смит. Я, определённо, вспомнил, делая эти записи, намного больше из нашей жизни, чем раньше. Вопрос только в том: зачем? Знаете, это особый вид мазохизма: вспоминать что-то, что ты очень любил, да и любишь до сих пор, но чего у тебя больше нет. Я люблю наши с Биллом отношения. Это что-то абсолютно особенное. У нас с братом был свой язык, который мы прекрасно понимали. Наверное, когда живёшь так долго, уже и слова не всегда нужны, чтобы понять, что чувствует или хочет другой человек. Вы, наверняка, видели такое в гостях у какой-нибудь семейной пары, которая живёт вместе уже лет пять-десять. Ты такой сидишь на кухне, тут, например, жена, готовя, говорит: «Слушай, дай пожалуйста мне вот эту штуку». При этом онаабсолютно никуда не указывает, а муж буквально через 10 секунд отдаёт ей, например, тарелку. Как он вообще понял, что нужна именно тарелка? Черт их разберёт, но главное, что они друг друга поняли. Вот и у нас было примерно тоже самое. Только иногда ему и говорить мне ничего не нужно было вообще. Я не очень хорошо угадывал эмоции, но прекрасно знал многие его мелкие привычки. Некоторые из них, кстати, у него сохранились еще с самого детского возраста. Например, когда Билл уставал, он часто начинал подпирать голову рукой, словно та вот-вот упадет, и обязательно при этом, читая, начинал шевелить губами, тихо бормоча слова: так он пытался собрать остатки внимания и сконцентрироваться. Или еще, если Билл хотел от чего-то поскорее уйти, будь то неприятный разговор со мной или какая-нибудь надоедливая соседка, с которой мы столкнулись в магазине, он начинал переминаться с ноги на ногу и непременно ковырял пальцем какую-нибудь дырку в джинсах, если она была, или крутил нитку, неважно. Если меня спросят, как я понял, что люблю этого маленького засранца, я отвечу: я стал замечать эти мелочи. То, как он морщит нос, когда от меня слишком сильно пахнет сигаретами. Как, когда смеется, закидывает голову назад непроизвольно. Когда ты начинаешь замечать вот такие вещи в поведении кого-то, с кем общаешься, знай: есть вероятность влипнуть. Как я, например. Знаете, что самое ужасное в этих карточках? Да-да, вот в том, что я вам тут пишу. Прямо сейчас, когда я вспоминаю все это, мне до боли в грудной клетке хочется вернуться туда. В то время, когда я забирал его из школы, когда он смотрел на меня так, словно я – Бог. У нас была такая шутка с ним: в паре всегда есть кто-то умный, а кто-то красивый. Ну, я был умным, а он – красивым, как вы могли догадаться. И он восхищался моими знаниями, работой, деньгами, которые я приносил. Мне нравилась его зависимость от меня, признаюсь. Конечно, это был больше стеб, чем серьезное положение вещей: Билл всегда был не глуп, мне тупые никогда и не нравились, да и я на внешность не жаловался, но мы любили так шутить. – Слушай, не жадничай, я иначе опоздаю,– прикрикнул я из ванной, застегивая рубашку, а уже через пару минут спускаясь по лестнице. Зайдя в кухню, я подошел и коротко коснулся губами его плеча. С момента начала наших отношений прошло уже полтора года. Он учился в выпускном классе, собирался поступать в институт искусств. А, да, если вам это так интересно, секса у нас так и не было. Нет, ну то есть как: мы спали вместе, я мог пол ночи только и делать, что целовать и вылизывать его с головы до ног, мог трахать его пальцами, языком, да… Но я до сих пор, за все это время, ни разу не занимался с ним полноценным сексом. У нас много раз были разговоры об этом. При чем, чаще всего, инициировал их он: «Со мной что-то не так, да? Ты не хочешь меня так? Почему мы никогда не идем до конца?». А я бесконечно объяснял ему, что, кажется, не могу. Просто еще не чувствую, что он уверен, что я уверен. Я не знаю, почему для меня это был такой особенный шаг в отношениях с ним. И не надо напоминать мне о том, что он мой брат: я спокойно трахал его пальцами и языком, но боялся вставить в него свой член из-за нашего родства? Я вас умоляю. Дело было совсем не в этом. Но я вообще-то не ту историю рассказывал. – Нууу, может быть я поделюсь с тобой своими олаааадьями, – тянет этот маленький хитрец. И ведь распахся ими сначала на весь дом, а потом заявил, что на меня не рассчитывал. Я вскидываю брови, глядя на парня, а он поворачивает ко мне лицо и произносит, – если будешь хорошо себя вести. – О-хо-хо, – посмеиваясь, я сажусь за стол и, притянув к себе пачку сигарет, закуриваю, глядя на спину брата, – и что нужно сделать, чтобы твое поведение было засчитано за «хорошее»? – Слушай, не придуривайся, – он поворачивается ко мне и смотрит на меня в упор, а потом, расплываясь в такой приторно сладкой улыбке, произносит, – кто из нас, братец, – это обращение ко мне он особенно четко произносит так, что металлический шарик в языке чуть стукается о зубы, и я это прекрасно слышу, – умный, а кто красивый? Одна эта фраза в совокупности с тем, как он ее произносил, могла просто моментально заставить меня возбудиться. Я не знаю, как у него это получалось, но всего пара каких-то движений, интонаций и слов – и все, я был готов на стену лезть, лишь бы поскорее прижаться губами к его лебединой шее и сжать его сладкую задницу. Вот представьте себе, что вы покупаете авокадо. Прости, малыш, за сравнение, я тот еще «романтик», но ты должен знать, я люблю авокадо. А еще сейчас, знаешь, очень тяжело найти вкусное и спелое. Ну так вот, вы купили авокадо, которое вы очень любите. Но вот вы подходите, берете его, чуть надавливаете и понимаете, что авокадо еще не дозрело. Ну, понимаете? Оно как бы жестковато, но вы его безумно хотите, мечтали об авокадо, например, 24 года. Что будете делать: мучительно ждать, пока оно дозреет, или удовлетворите свое желание? Вот я всегда предпочитал подождать. Положить его куда-нибудь в теплое и сухое место и подождать, пока оно дозреет. Мне кажется, тоже самое происходило с Биллом, а может и со мной, с нашими отношениями. Когда я сжимал его в своих руках, скользил языком по его маленьким соскам, когда кусал внутреннюю часть его нежнейшего бедра, а потом скользил пальцами внутрь, я чувствовал, что он не готов, я не готов – мы оба не готовы идти дальше. Но, видимо, наши с ним «игры» давали о себе знать, потому что, чем старше он становился, тем соблазнительнее выглядел. Я не лапал его бездумно, я хотел, чтобы он понял и узнал, что такое сексуальность, чтобы он чувствовал, как можно и нужно получать удовольствие от секса. Как прошел ваш первый раз? Я расскажу про свой. Мне было 16, я пошел на одну тусовку со своими одноклассниками и там, напившись до полусмерти, я трахал свою девушку на кухонном полу. Она билась башкой о столешницу, на середине всего процесса в кухню ворвалась собака, которая тут же попыталась, простите, отъебать мою руку и, несмотря на то, что я кончил, чего нельзя было сказать о моей партнерше, до сих пор не могу вспоминать об этом без холодного пота. Я не хотел, чтобы он помнил об этом что-то такое и, хотя я понимал, что это в принципе было невозможно, потому что наша с ним ситуация была абсолютно другой, но… Я внимательно наблюдал за ним и ждал: когда сексуальность появится в нем самом. Когда он будет меня соблазнять, а не меня будут заводить какие-то мелочи в его поведении, которых он сам даже не замечает. Мне важно было, чтобы он чувствовал это желание раньше, чем я начну его ласкать. Не знаю, смог ли я объяснить, чего я ждал, но это было никак не связанос его возрастом, я не ждал, когда он станет совершеннолетним. Если мы все же вспомним о том, что он мой брат, я и в восемнадцать совершал правонарушение, когда спал с ним, так что это меня не беспокоило. Меня вообще никогда не беспокоили никакие правила и рамки, меня волновало только одно – мой младший брат. – Черт, у меня руки трясутся, – Билл нервно засмеялся, а я чуть погладил его спину, успокаивая. Мелкий вообще был намного более эмоциональный, чем я. У меня было в основном два состояния: спокойный и злой. Нет, ну иногда я тоже нервничал, но тогда я чаще всего начинал огрызаться и выглядел примерно также, как когда был злым. Я смотрел, как он открывает письмо на ноутбуке, как жадно бегает глазами по напечатанным строчкам, а потом услышал протяжный визг и почувствовал, как он виснет на моей шее и зацеловывает все, что попадалось ему под губы: лицо, шею, плечи. И тут даже не надо было хорошо знать Билла, чтобы понять, что на свой факультет дизайна он прошел. А я, прижимая его к себе и проводя рукой по отросшим волосам, вспомнил, как он также кидался мне на шею, когда я только-только забрал его от тетки. И, кажется, это было совсем недавно, как и то, как я запирал его наверху, уходя в школу, чтобы мать до него не докапывалась. А потом бац – он уже заканчивает школу. И куда пролетели все эти практически 4 года жизни? Но, знаете, на тему того, куда улетает время и как его остановить, можно рассуждать бесконечно. И сейчас, когда я пишу эти самые строки в мои «за тридцать» у меня тоже самое ощущение: я слишком хорошо помню его заинтересованныекарие глаза, смотрящие на меня из колыбельки в первый день нашей встречи. Его заплаканные глазки, когда он жался ко мне после смерти матери. Я слишком четко помню его хитрющий взгляд в момент, когда он, сидя передо мной в кафе-мороженном в свои семнадцать обводил языком трубочку молочного коктейля, заставляя меня чуть ли не поперхнуться своим. Я слишком хорошо помню его. И, возможно, доктор Смит ошибается и лучшим вариантом было бы забыть это все. Потому что, чем дольше я пишу, тем чаще нахожу себя с телефоном в руке, просматривающим его фейсбук.