Огонь под пеплом

      Когда это случается впервые, они в дороге и Сэм за рулем. Дин сначала даже не врубается, что происходит: Сэм просто опускает руки и начинает биться в судорогах — глаза закатываются, а на губах выступает пена. Дин в последний момент уводит Импалу со встречной полосы, резко дернув руль. Грузовик пролетает мимо, злобно сигналя. Импала идет юзом — их заносит и разворачивает против движения — и останавливается, благо педаль газа не зажата.       Сэм сползает с сидения, заваливаясь вправо — Дину в руки — и продолжает дергаться, будто получая электрические разряды. Дин старается разжать брату зубы, чтобы он не откусил себе язык, но ни черта не выходит. Пена становится розоватой, а потом темно-красной, почти черной. Дин никогда такого не видел. Это похоже на эпилептический припадок или страшный сон — вот только это ни то, ни другое.       Все заканчивается так же внезапно, как и началось. Сэм замирает. Глазные яблоки быстро двигаются под веками — и, кажется, он спит и видит сны. Дин стирает рукавом темную пену с братовых губ. Импала, стоящая посреди дороги, путает и ослепляет фарами водителей, и они наверняка проклинают их, объезжая по встречке. Дину все равно. Голова Сэма лежит у него на коленях, и Дин перебирает пальцами его волосы, совсем как в детстве, чтобы успокоится. Он напуган, хоть и не хочет признаваться себе в этом. Отрицание — лучший способ оставаться на плаву.       — Сэм, — с облегчением выдыхает Дин, когда брат, наконец, открывает глаза — спустя вечность открывает глаза, — ты как?       — Что?.. — мямлит Сэм и морщится. Изо рта вытекает струйка крови: он все-таки прокусил себе язык.       — Ты помнишь что-нибудь? — встревожено спрашивает Дин и подает брату платок. Сэм отрицательно мотает головой и вытирает рот. — Можешь встать? — Кивок. — Тогда давай. Вот так, приятель.       Сэм садится, поддерживаемый братом. Перед глазами плывут мутные пятна. Он моргает несколько раз, но ничего не меняется — зрачки не расширяются, оставаясь крохотными точками посреди каре-зеленой радужки в покрасневшей склере. Сэм в растерянности хватается за первое, что попадается под руку — Динова куртка: шершавая старая теплая кожа.       — Что, Сэмми? — говорит Дин, напрягаясь. Сэм чувствует это даже через куртку.       — Пятна, — отвечает он, медленно моргает на проверку. Никаких изменений. — Я ничего не вижу, кроме них.       — Сдвигайся, — быстро бросает Дин, открывает дверцу и, обежав Импалу, запрыгивает на место водителя. Сэм шарит рукой в пустоте, и Дин, перегибаясь через брата, захлопывает дверцу вместо него. — Извини, я не подумал. Едем в больницу.       — Что происходит? — тихо спрашивает Сэм, поворачивая к Дину голову, но смотря мимо него. — Я… Мне страшно, Дин, — почти неслышно произносит он.       «Мне тоже», — чуть было не говорит Дин, но вовремя закрывает рот.       — Все хорошо, — врет он, разворачивая Импалу по обочине. Шины шуршат по гравию насыпи. — Это наверняка из-за твоих книжек дурацких. Говорил я тебе, ботанство до добра не доведет.       — Заткнись, — фыркает Сэм и чуть улыбается.       В больнице выясняется, что у Сэма ожог сетчатки обоих глаз. Доктор долго допытывается, не смотрел ли он на солнце, не пользовался ли сваркой без защиты и прочую ерунду. Дин раздраженно замечает, что сейчас три часа ночи: какое солнце и какая к черту сварка?       — Тогда, может быть, фотовспышка?       — Послушайте, доктор, — начинает Дин, но Сэм останавливает его.       — Нет, — говорит он, качая головой. — Это случилось после… эм… приступа.       — Да, судя по описанию вашего брата, эпилептического. Но судя по результатам анализов, вы абсолютно здоровы. Не знаю даже, что и думать.       — Понятно, — холодно произносит Дин и касается Сэмова плеча. — Пойдем. Как всегда от сраных белых халатов никакого толку. До свидания, доктор.       — Куда вы? Что вы делаете?       — Мы выписываемся. — Дин придерживает дверь, чтобы Сэм мог свободно пройти. Брат, на удивление, даже не перечит, сползает с кушетки и, буркнув «простите» удивленному доктору, без происшествий доходит до выхода, где Дин слегка тянет его влево, чтобы он не налетел на косяк. — Не волнуйтесь, док, все нужные бумажки я подпишу. Спасибо за непомощь.       — Дин, — отдергивает его Сэм и еще раз произносит: — Извините. До свидания.       — До свидания, — мямлит доктор, смотря на закрывшуюся дверь.       Они оседают в маленьком мотеле на выезде из города, снимая максимально дешевый и самый отдаленный номер из доступных. Дин рассыпает соляные дорожки перед дверью и на подоконниках и плотно задергивает все шторы, чтобы свет не раздражал Сэмовы глаза. Лампы, естественно, тоже не включаются — серый полумрак селится вместе с ними в комнате: хорошо, что здесь не надо доплачивать за дополнительных жильцов, а то денег и без того немного.       Сэм пару дней мучается головными болями, и поэтому съедает чуть ли не пузырек таблеток, много, но не глубоко спит и постоянно трет повязки на глазах, пока не получает по рукам от Дина.       — Чувак, тебе же не пять лет, — говорит он, — прекрати.       — Чешутся они, — со вздохом отвечает Сэм.       — Потерпи уж, принцесса.       Сэм красноречиво выставляет вперед средний палец. Дин усмехается и ерошит ему волосы, как в детстве. Если бы Сэм видел, то никогда бы такого не позволил.       — Эй! — восклицает он, уворачиваясь. — Отстань! Ну Дин!       Дин смеется. Все возвращается на круги своя.       Может, это было случайностью? Да, определенно, брат просто «перегрелся», перестарался и перечитал книжек, вот мозг и вскипел. Да. Все так и было.       «Это неправда», — говорит внутренний голос, но Дин затыкает его. «Это случайность», — говорит он сам себе.       Отрицание — лучший способ держаться на плаву.

***

      Во второй раз они просто идут по улице, и Сэм втирает ему какую-то чушь по поводу теории множественности миров. Как их разговор с ретро-тачек свернул в сторону астрофизики, Дин даже не заметил: умеет же этот ботаник уболтать.       — Да-да, Сэмми, — говорит он, отмахиваясь, — я тоже смотрел передачи старика Хоккинга.       Дин проходит шагов пять, чтобы понять, что брата рядом нет.       — Ну ты что там?.. — Он оборачивается, и его сердце падает куда-то вниз живота. Сэм стоит посреди тротуара, бледный, как молоко, и люди обтекают его, ругаясь и пихая в спину. Сэм обмякает — ноги подгибаются, и он точно бы расшибся, если бы Дин не успел подхватить его — да все раннеры бы обзавидовались.       — Сэм! — Дин берет его лицо в ладони. Кровь течет из Сэмова носа и уголков глаз. — Господи, Сэм…       Сэм слабо улыбается.       — Дин, — выдыхает он ему в ухо, и Дин отчего-то не узнает его голос. Это совершенно чужой голос.       Сэм хрипит и начинает дрожать, сильнее и сильнее, пока его не скручивают судороги, как тогда, в машине.       Все повторяется. Вокруг них собирается толпа зевак, которые считают своим долгом что-нибудь посоветовать. Гул голосов давит со всех сторон. Бедный мальчик. Вызовите скорую! Зубы, чувак! Разожми ему зубы! Здесь есть врач?!       Дин не выдерживает — выхватывает пистолет и стреляет в воздух. Выстрел оглушает, но приносит секундную тишину и замешательство. Этого достаточно. Дин хватает Сэма на руки и, пробираясь сквозь шарахающихся от него людей, разрывает кольцо. Улица после этого кажется неприлично пустой. Дин ускоряет шаг: вдалеке, в кварталах в двух, орут полицейские сирены.       Импала, припаркованная у бордюра, нагрета солнцем. Дин укладывает Сэма на заднее сиденье, и жаркая духота опутывает его одеялом.       — Пожалуйста, Сэм, не… держись.       Импала срывается с места, оставляя на асфальте черные следы шин. Дин гонит четыре часа. Сэм не приходит в себя. Кровь продолжает идти из носа и сочиться из уголков глаз. Сэмова кожа бледнеет до прозрачной синевы капилляров под ней, и золотые полосы проступают вдоль скул, но Дин не замечает их, потому что разворачивает зеркало заднего вида, не в силах больше смотреть на то, что происходит с братом.       Два раза — это не случайность, а почти закономерность. Для стопроцентного подтверждения не хватает третьего раза, но дожидаться его он не желает. Дин гонит в Су-Фолс. Если кто-то сможет разобраться в этой противоестественной херне, то только Бобби.       Дин вдавливает педаль газа — стрелка замирает на втором нуле сотни. Дин уверен в правильности своего решения. Дин не знает, как ошибается.

***

      — Значит, его не ранили недавно?       — Нет.       — На ведьму не натыкались?       — Нет.       — Хм... Дела с проклятыми предметами?       — Нет.       — Я вообще-то здесь, — устало говорит Сэм и трет переносицу.       Дин и Бобби синхронно поворачивают к нему головы.       — Извини, парень. — Бобби надвигает кепку на затылок. — Просто это очень странно.       — Мы заметили, — раздраженно бросает Дин.       — Ты спал? — спрашивает Сэм.       — Да, — отмахивается Дин.       — Врешь.       — Сэм, не начинай.       — Так, балбесы, вы оба идете спать! — отрезает Бобби.       — Может, мне еще пижаму с автомобилями напялить? — со смешком спрашивает Дин и складывает руки на груди. — С Сэмом какая-то херня, а ты гонишь нас спать? Серьезно? Мы уже не дети.       — Верно, — кивает Бобби, — вы великовозрастные балбесы! — орет он. — Ты вообще почти сутки на ногах! Так что заткнись и вали спать!       — Пошли, Дин. — Сэм поднимается с промятого дивана и хватает брата за рукав рубашки. — Нам действительно нужно отдохнуть. Тебе надо отдохнуть. Ты на взводе.       — Ничего я не на взводе!       — Дин, пожалуйста.       Дин слышит, как голос похрустывает в саднящем горле брата: за последние двенадцать часов приступа Сэм, кажется, выкашлял свои легкие несколько раз. Дин видит темные синюшные круги под его глазами, бледную кожу, со странными желтовато-золотыми разводами на заострившихся скулах: Сэм выглядит изможденным и больным, как бы он ни хотел это отрицать.       — Я уверен Бобби найдет что-нибудь. Ведь правда? – Сэм оборачивается, и Бобби кивает. — Пошли, не будем ему мешать.       И Дин подчиняется. Пожалуй, только Сэм может переубедить его, если он вбил что-то себе в голову. Даже если это простая мысль о том, что он хочет спать. Дин зевает, плетется из комнаты вслед за Сэмом и краем уха улавливает ворчание Бобби, который склонился над огромным томом, написанным на непонятном языке.       — На полтергейста, говоришь, охотились, балбесы. Может, это какая-то призрачная болезнь?..       Дин засыпает, думая о том, что брат всего-навсего подцепил болячку от умершего сто лет назад и обозленного на весь мир деда, и становится почти весело, но сны, которые достаются ему, тяжелы и прерывисто-тошнотворны, как приступы Сэма. Дин просыпается через шесть часов еще более разбитым и уставшим, чем был. Башка гудит, и он сползает с кровати, стараясь не шуметь и не замечая, что братова койка пустует. Ступеньки скрипят, когда он спускается вниз, чтобы выпить воды, а еще лучше — виски. У Бобби, конечно, припрятана бутылка.       Сэм стоит у стола, заваленного книгами, и опрокидывает себе в рот нечто вязко-красное из вытянутой прозрачной склянки. Дину это не нравится.       — Что это значит? — спрашивает он, подходя и вырывая из рук брата колбу. — Это что, кровь?       — В основе, да, кровь, — спокойно говорит Бобби и поворачивает к нему тот самый том. — Это действительно призрачная болезнь, Дин, вот посмотри. — Бобби тыкает пальцем в размытую гравюру, изображающую неизвестно что, и текст под ней, состоящий из ничего не говорящих Дину закорючек.       — Ты прекрасно знаешь, что я не понимаю эту белиберду.       — Это шумерский, — несколько обиженно произносит Бобби. — Тогда поверь мне на слово. То, что выпил Сэм, — лекарство. А то, чем он заразился, — редкая, древняя и смертельно опасная призрачная зараза.       Дин складывает руки на груди. Чутье подсказывает, что где-то здесь скрывается подвох, грандиозный обман, но не верить Бобби он не может. Этот старик ему как отец. Он их вырастил. Он никогда их не подводил.       — Ну теперь-то Сэм здоров? — говорит, наконец, он, смотря на брата. Ему кажется, что Сэм, правда, выглядит чуточку лучше — желтушные разводы пропали.       — Не совсем. — Бобби достает еще дюжину точно таких же колб, наполненных кровавой жижей. — Курсовой прием.       — Чего?       — Я должен пить это несколько недель, чтобы окончательно выздороветь, — вздыхает Сэм и садится на стул. Дин замечает, что у брата дрожат пальцы и зрачки расширились почти во всю радужку.       «Как от наркоты», — проносится в голове, но Дин задвигает эту мысль подальше. Чутье скребется и воет, как зверь, предчувствующий опасность, но Дин приказывает ему заткнуть пасть. Если это так называемое лекарство — условие Сэмова выживания, то он примет его целиком и полностью.       Что ему остается?

***

      — Нет, ты не понимаешь, — Сэм шепчет, то и дело, оглядываясь на Дина, спящего на соседней кровати, — мне нужно еще. Да. Да. Хорошо. Да, через полчаса.       Сэм встает и крадучись пробирается к двери, стараясь не издать ни звука. Замок щелкает, когда он поворачивает ручку, и звук кажется слишком громким. Сэм вздрагивает, когда Дин ворочается во сне, и дожидается, замерев у двери, когда все стихнет. Брат не должен ничего знать — не должен знать, в кого он превратился. Сэм неслышно выскальзывает на улицу и идет ровно три квартала, сторонясь фонарей и отблесков окон.       Его тело сгорит, если на него попадет хоть крупица света. Он распадется на части, если не примет дозу «лекарства». Его кровь слишком быстра — он слышит, как она бежит по венам, — нужно ее замедлить. Его сердце слишком огромно — он чувствует, как оно упирается в ребра, — нужно его уменьшить. Его жажда слишком неуемна. Его жажда — это он сам.       Переулок узок и темен — самое место для сомнительных сделок. Сэм молча, еще на подходе, достает деньги. Аластар, его дилер, как обычно скалится и выдыхает сизое облако дыма, кажущееся в темноте абсолютно черным. Сэм знает, что Аластар — крупная шишка, но он почему-то всегда сам продает ему «лекарство» и оказывается ровно в том самом городе, где они останавливаются с братом. Сэм перестал удивляться этому.       — Давай, — нетерпеливо требует Сэм и протягивает ему пару сотен, сложенных пополам.       — Будет больно, — говорит Аластар.       — Что? — переспрашивает Сэм и падает: кто-то ударяет его по голове.       — Прости, Сэмми, — говорит Дин и осторожно обходит брата. Аластар скучающе наблюдает за всем этим и, кажется, ничуть не удивляется, когда Дин наставляет на него пистолет.       — Что у тебя за манеры, мальчик? — спрашивает он. — Пушки детям не игрушки.       — У тебя есть антидот, мразь? — цедит Дин сквозь зубы, и палец ложится на спусковой крючок.       — Предположим.       — Время для уклончивых ответов истекло. — Дин стреляет: пуля разбивает коленную чашечку. Аластар орет и валится на грязный асфальт. — Есть или нет?       — Есть.       — Давай сюда.       Аластар ухмыляется: этот мальчик ему подойдет.       — Давай сюда, — повторяет Дин и простреливает ему плечо. — Тебе не понятно?       — Стань моим учеником и получишь.       Дин смеется: это что еще за бред? Аластар склоняет голову набок и исчезает. Дин не верит своим глазам — такого не бывает.       — Стань моим учеником и получишь, — слышит он над своим ухом, а потом получает жесткий удар по позвоночнику, от которого отлетает вперед. Все происходит слишком быстро. Руку выкручивают, и пистолет падает, с металлическим лязгом скользя по асфальту. Дин пропускает несколько болезненных ударов в живот, потому что просто не видит, откуда они наносятся.       Что это за тварь, черт возьми? С кем ты связался, Сэм?       Аластар прижимает Дина к стене, хватая его за горло.       — Стань моим учеником и получишь,— в третий раз повторяет он и достает из-за лацкана пиджака узкую колбу с зеленой жидкостью. — Антидот для твоего ненаглядного братца, крепко подсевшего на «кровь демона».       — Заткнись.       — Неправильный ответ.       Аластар бьет в солнечное сплетение. Дин задыхается от боли и просто задыхается, потому что пальцы на шее сжимаются крепче. Почти все становится темнотой, кроме изумрудного блеска жидкости в колбе.       — Согласен, — хрипит он еле слышно. — Да.       — Хороший мальчик, — говорит Аластар и отпускает Дина, который обессиленно сползает по стене. Аластар вкладывает ему антидот в нагрудный карман куртки. — Три капли раз в пять часов, иначе сам понимаешь. До встречи, мальчик. За тобой пришлют.       Аластар уходит, растворяясь в вонючем паре, поднимающемся из проходящей рядом теплотрассы. Дин остается один на один с братом, одержимым жаждой «крови демона».

***

      Дин притаскивает Сэма на заброшенную фабрику и запирает в комнатушке без окон, которая, очевидно, раньше служила офисом менеджера. Пожалуй, работать здесь было дельцем не из приятных: стены выкрашены мышино-серой краской, а лампочка висит так высоко, что света от нее всего ничего — потолочные своды почти четверть сотни футов.       Дин укладывает брата на кровать с жесткой панцирной сеткой, накрытой тонким матрасом, ставит рядом ведро и довольно долго размышляет, не приковать ли Сэма наручниками к вертикальным перекладинам кроватной спинки, но решает, что это уже слишком. У Сэма под глазом синяк: пришлось еще раз вырубить его по пути сюда — Дин знает, что это жестоко, что надо было использовать снотворное, но не смог сдержатся. Сэм заслужил это: ободранную комнату, старый комковатый матрас, ведро вместо сортира. Заслужил.       Дин зол и разочарован. Он долго терпел Сэмово вранье. Он долго пытался образумить его. Он долго был просто хорошим старшим братом — пора стать отцом, чьи решения не обсуждаются: иногда грубая сила — лучший способ оставаться на плаву.       Пора снова начать подчиняться, думает Дин и капает ровно три капли антидота в приоткрытый братов рот. Сэм морщится и шипит, дернувшись, как от пощечины.       — Увидимся через пять часов, братец, — говорит Дин и уходит, плотно закрывая дверь и кладя поперек толстую доску в заранее прикрученные металлические пазы.       Если жестокость — условие Сэмова выживания, пусть. Дин готов переступить черту ради него. Готов сломаться. Готов превратиться в монстра.       Но Сэм монстром не станет никогда — только не в его смену. Они справятся. Всегда справлялись.       Бобби приезжает через восемнадцать с половиной часов — из Южной Дакоты в Юту путь не близкий — и застает Дина сидящим на бетонном полу, прислонившимся спиной к ходящей ходуном двери.       — Я убью тебя! — орет Сэм и долбит деревянное дверное полотно кулаками. — Убью, слышишь?! Выпусти меня! Выпусти… — Голос ломается и становится похож на скулеж. — Прошу тебя, Дин… Я умоляю тебя. Я умру здесь. Умру…       — Нет, Сэмми, не умрешь, — тихо говорит Дин и салютует Бобби открытой, но не початой бутылкой виски.       Бобби замечает длинные царапины на Диновой щеке и сбитые костяшки на руках, замечает темные синяки на шее и порванный ворот футболки.       — Господи, — выдыхает он. — Прости меня, сынок. Это я во всем виноват.       Дин поднимает на него усталый тяжелый взгляд и делает глоток виски.       — Ты же не знал, — говорит Дин, но потом вдруг сужает глаза: выражение лица Бобби на секунду кажется ему странным. — Ведь ты же не знал, так? — повторяет он вопрос с нажимом на слово «знал».       — Конечно нет! — восклицает Бобби. Дин отчетливо слышит в этом «как ты можешь думать обо мне такое». — В сраных шумерских каракулях ничего не было сказано о… — Бобби мнется, — … зависимости.       — Бобби? — вдруг спрашивает Сэм с надеждой. — Бобби, пожалуйста, сделай что-нибудь! Открой эту гребаную дверь!       — Нет, сынок, не выйдет.       — Ненавижу вас! — орет Сэм и что есть силы пинает дверь, но полотно выдерживает — раньше все вещи делали на совесть. — Горите в Аду!       — Мы уже там, — шепчет Дин и поднимается.       Бобби смотрит на него и не узнает. Что стало с его мальчиком? Откуда это черное отчаяние? Это он сделал с ним?       — Ад — это мы, — говорит Дин, ставит бутылку на офисный стол с вырванными ящиками и отмеряет следующую порцию антидота. — Поможешь?       Бобби кивает.       — Только не говори с ним и не смотри ему в глаза. И ничему не удивляйся.       Бобби кивает.       — Пошли. Время подходит.       Дин снимает баррикадирующую балку с двери. Сэм этого ждал: он бьет сразу же, но Дин ловит его кулак на подлете и грубо отпихивает брата ногой в комнату. Сэм падает, но тут же вскакивает и рычит, как растревоженный зверь. Бобби становится жутко: Сэм залит кровью, и не похоже, чтобы причиной этому были раны — похоже, что кровь просто сочится сквозь его кожу.       Дурная кровь, вдруг думает Бобби и обходит Сэма слева, по сигналу бросаясь вперед и сбивая его с ног. Сэм брыкается, словно не объезженный конь. Дин наваливается сверху, прижимая его к полу, и ладонью закрывает брату глаза. Сэм замирает, и Дин опрокидывает антидот ему в рот — три почти ничего не значащие капли, которые значат так много.       Сэм кричит — душераздирающий вой. Бобби инстинктивно отшатывается, и Дин тянет его за куртку прочь. Дело сделано.       Сэм сворачивается эмбрионом, утыкаясь носом в подтянутые к груди колени.       Дин закрывает дверь и возвращает на место балку.       — Это… я… — начинает Бобби, но не может найти слов.       — Молчи, — холодно говорит Дин и осушает треть бутылки виски.       Все заканчивается через двадцать пять часов вместе с последней каплей неестественно зеленой жидкости в колбе.       Сэм больше не истекает кровью. Сэм больше не кричит, не стонет и не скулит. Сэм больше не хочет убить его. Сэм больше не молит об убийстве. Сэм спит. Сэм дышит глубоко и ровно. Сэм жив.       Дин сидит рядом с ним и стирает кровь с его лица мокрым полотенцем. Бобби стоит в дверях, смотрит на них — тех, кто стал для него сыновьями, — и не замечает, как позади него появляется человек в черном костюме.       — Уже? — устало произносит Дин, откладывая полотенце в сторону. Человек кивает.       — Ты о чем? — спрашивает Бобби и оборачивается, когда слышит у себя за спиной сухой голос, похожий на шорох бумаги:       — Господин ждет.       Дин проводит рукой по Сэмовым слипшимся волосам и встает. Он спокоен. Он сделал все, что мог.       — Ты что еще за черт? — Бобби тянется к пистолету за поясом, но Дин останавливает его.       — Не трать пули — бесполезно. Этот парень реально черт.       Человек ухмыляется, и Бобби видит, как меняются его глаза с карих на глянцево-черные.       — Что происходит? Во что ты ввязался, Дин?       — Сэм жив благодаря этой сделке, Бобби.       — Да как ты?.. Не пущу!       Дин усмехается.       — Я не спрашиваю твоего разрешения. Все уже решено.       — Господин ждет, — повторяет человек и кладет руку Дину на плечо.       — Если Сэм вдруг спросит, скажи, что я у Аластара. Он поймет.       Бобби выкидывает руку вперед, чтобы схватить его за футболку, но пальцы сжимают лишь воздух. Дин исчезает вместе с человеком, оставляя после себя пустое место и Сэма, вытащенного с той стороны на свет этого убого мира.       Дин реально сделал все, что мог. Дин отдал все — и это самая большая жертва.