Taste the Flesh

— Я считаю, что это неправильно — жить в мире, где твои права определяет принадлежность виду. Почему, если ты являешься гулем, жизнь сразу обесценивается? Существуют ведь и мирные гули, которые мечтают о той же беззаботной жизни, что и у нас, но они вынуждены обнажать кагуне, чтобы защититься. И после самообороны следователи решают, что все гули — агрессоры. Но контролируются ли сами действия, так называемых, спасителей человечества? Они ведь могут убить кого угодно, решив, что это гуль, и их убийство будет оправданным. Это несправедливо! Гневная тирада миниатюрной девушки походила на филиппику Демосфена против царя Македонского. Юные ученики ошалело затаили дыхание. Некоторые из них начали перешёптываться, тревожно вглядываясь в одноклассницу, чьё бесстрастное лицо обличало твёрдость убеждений. — Гули — ошибка природы! — выкрикнул кто-то на задней парте. В классе поднялся одобрительный гул со стороны многих юношей. Коританы предпочитали тихо отсиживаться, поддерживая оратора смешками или кивками макушек. Лишь одна белокурая особа исподлобья разглядывала Айку, которая строптиво насупила брови. — Только потому, что они не могут есть ничего, кроме мяса? — гневно возмутилась она. — Тогда и люди точно такая же ошибка, ведь мы тоже едим мясо животных. Мы все — лишь пищевая цепь. Гули — иной вид, а не люди, поедающие людей, как тигр и кот, например. Они оба относятся к семейству кошачьих, но являются разными существами, и в случае голода тигр, как крупный хищник, съел бы кота. Но это не делает его ошибкой, никто не обвинит его в этом, кроме расстроенного хозяина. Люди могут убивать агрессивных гулей, но они предпочитают тратить огромные средства на массовое уничтожение, лишая общество, возможно, великих умов и золотых рук. — Да кому нужны эти умы, если они могут в любой момент вцепиться в твою ляжку?! — выкрикнул тот же самый юноша. — Тем, кто готов устроить дипломатию, — парировала хмуро Айка. Кто-то недоумённо шепнул: «Что значит последнее слово? Мы проходили его в каком-нибудь классе?». Вопреки раздавшемуся смеху тех, кто был более образован, шатенка продолжила со вздохом: — Если люди считают, что это их мир, то почему бы не пойти на мировую? Почему в их жилах до сих пор течёт кровь войны, когда как гули просто пытаются выжить по их несправедливым правилам? Мы ведь могли бы найти альтернативную пищу для них вместо затрат на оружие, которое, допустим, потом станет бесполезным хламом. — Мой папа говорит, что оружие никогда не станет бесполезным. Кто знает, кто потом родится после гулей… — настороженно проговорил один из учеников. — Почему ты защищаешь этих монстров? — снова привлёк к себе внимание лидер класса. — Ты сама одна из них? Ребята почти синхронно переглянулись; большинство из них шутливо восприняли дезинформацию, а другие серьёзно задумались, переваривая издевательское предположение. Айка, растерянная, с трудом разлепила уста, как в горячий спор вступила учительница. — Достаточно, ребята. Айка не гуль, и все мы прекрасно знаем об этом. Достаточно вспомнить, с каким аппетитом она уминает рисове пирожки за обе щёки, — мягко произнесла она, пытаясь сгладить острые углы конфликта комичным замечанием. Ученики вынужденно притихли. Айка всё ещё оставалась напряжённой, как взвинченная пружина. — Тема гулей и людей… довольно неприятная. Поэтому лучше всего не поднимать её. Каждый из нас сам решает, как к ним относиться, но самое главное — беречь себя и родных. Раздался громогласный звонок. Школьники торопливо поднялись со своих мест, ринувшись в столовую. Кто-то, затерянный в толпе, толкнул Айку. Слегка пошатнувшись, девушка проводила меланхоличным взглядом своих одноклассников, горестно думая про себя: «Как можно не понимать чувство голода, когда сам испытываешь его? И ведь в критических ситуациях люди не побрезгуют питаться своими же сородичами. Волки, загнавшие лося, так же естественны, как лось, забивший копытями волка». От безрадостных мыслей её отвлекло нежное прикосновение учительницы к плечу. — Мейко-сан… На неё смотрели малахитовые глаза женщины, отражающие солнечный блик. И её улыбка была подобна свету тёплого июля, который согревал не только плоть, но и душу. Маюзуми Мейко была единственным преподавателем, который отнёсся толерантно к мировоззрению Айки — остальные настояли на том, чтобы девиантная особа перевелась в другую школу. — Айка, ты очень способная ученица. Должна признаться, что данная леакция для твоего возраста была просто потрясающей. Тебе бы в парламент, а не в какую-то затхлую школу, где едва можно научиться считать до ста, — по-доброму усмехнулась она, и Цурури сразу стало легче, словно на душе зацвели селенитовые лилиумы, взращенные надеждой. — Но… ты же понимаешь, что это не самая удобная тема для обсуждений? Айка обречённо опустила голову. Она ощущала себя на русалии, и тризна происходила у её энтузиазма и веры. Мейко понимающе провела дланью по длинным прядям девушки. — Не расстраивайся, Айка, — сочувствующе прошептала она. — Я понимаю, как тебе тяжело хоронить свои взгляды, но так будет лучше. Я не всегда смогу разрешать ваши конфликты. Цурури молчала, но в мыслях приняла философию любимой учительницы. Впрочем, выбора даже не было. Как было иронично осознавать, что она человек, который по логике следователей стоит на вершине мира, но при этом она притеснена своими сородичами из-за гуманизма. — А теперь иди в столовую, иначе все пирожки съедят без тебя, — ободряюще похлопав ученицу по плечу, сказала напоследок Маюзуми. Набравшись решимости и натянув улыбку, девушка двинулась вперёд. Однако, отдалившись от своей единственной поддержки, Айка ощущала себя в колючих терниях. В столовой её встретили мнительные взоры и памфлеты за спиной, после которых горел позвоночник. «Я же сама избрала такой путь. Теперь уже глупо отказываться от своих суждений», — твёрдо думала Цурури, пытаясь отвлечься от самобичевания. Она всё время боролась со своим альтер-эго, которое, как подобает социально-примитивному существу, нуждалось в общении. Её основная сторона, воспитанная гулем, алкала справедливость, которая противостояла коммуникативности. У неё были все шансы стать одной из популярных девиц, но она добровольно отказалась в пользу роли миротворца. Однако, как показывала жестокая практика, таких презирали и сбрасывали в канаву анахоретов. В глубине души Айке было грустно, но она не умела немотствовать и всячески поддерживала огонь своего энтузиазма мыслями о том, что так правильно; лучше оставаться верной своей чести, чем прогибаться вод коллективным с ложными представлениями, становясь ещё одной серой безликой фигурой. Игнорируя осуждающие взгляды одноклассников, она присела за заклеймённый собой уединённый столик, поставив перед собой завтрак. Размешивая рамен, она задумчиво поглядывала на новоприбывших учеников. «Хах, а ведь они симпатичные… Но ты опозорилась перед ними в первый же день, поэтому можешь попрощаться с личной жизнью, Айка. Нужно было сделать это чуть позже, чтобы они успели привязаться, а там уже пришлось бы смириться из чувств», — безрадостно размышляла она, быстро закрасив монохромность радужным пятном в виде наблюдений. Айка любила изучать поведение людей. Точнее, у неё сформировалась привычка искать среди них гулей. Здешние ученики спокойно употребляли пищу, их лица не краснели, глаза не выкатывались из орбит, они не бежали в клозет при первой же возможности. За новыми учениками, которые сидели по отдельности, она следила с особой, почти фанатичной презиционностью. Пожалуй, в такие моменты, механически окунаясь в берега прострации, она чувствовала себя безмятежно. — Чего так пялишься на новенького? — резко прервал её капризный девичий голос, и обладательница указала кивком головы на блондина. — Думаешь, что он гуль? — Нет, она просто сама хочет съесть его, — поддерживая свою подругу, хихикнула рыжеволосая девушка. «Ох, снова эти Юми и Норико… Они ведь умрут, если не выполнят своё предназначение», — устало вздохнула про себя Айка, прервав осмотр потенциальных жертв. И прерванные наблюдения, пожалуй, были единственной вещью, тревожевшей её обычно пацифистичный спирит. — Нет уж, слишком он худой. А вот вы сойдёте для закуски, — обороняясь чёрными шутками, Айка внимательно взглянула на белокурую одноклассницу, которая в отличие от своей мнительной подруги не дрогнула. — Юми, ты же хотела избавиться от лишних боков. Их скрещённые взгляды метнули перуны. Белокурая девушка подошла ближе к столу Айки, угрожающе нависнув над ней. — А я вижу, что тебе нужно избавиться от слабоумия, — буркнула она, через несколько секунд сменившись в лице: её одолели беспокойство и гнев. — Сама хоть слышишь, что говоришь? Твоя сегодняшняя лекция про гулей просто вырыла тебе могилу. — Что плохого в том, что я отделяюсь от стада, высказывая своё честное мнение? — невозмутимо огрызнулась Цурури, направив прямой взгляд на лик собеседницы, словно бросая ей вызов. — То, что оно до безумия странное и подозрительное. Тебе плевать на то, что они жрут людей? А если бы они напали на твою семью? Либо ты бессердечная идиотка, либо просто идиотка, для которой эти чудовища — мифы. — Существуют и мирные гули, которые тоже имеют семьи и хотят жить, как мы, и при этом они питаются трупами, — парировала Айка, накаливания атмосферу; Садако до внутренней изморози возмущала незыблемость одноклассницы. — Да только люди эгоистичны и жестоки, когда дело касается их существования, поэтому им проще уничтожить, не выслушав чужую сторону. — Даже если и так, трупы когда-нибудь закончатся с их зверским аппетитом и они перейдут на живых людей. Или им просто надоест питаться падалью. Кто мы для них такие, чтобы они сменили рацион на гниль? — Возможно, если бы мы проявили к ним человечность, а не сразу начали высокомерно вершить суд, и если бы учёные были заинтересованы в альтернативном питании, а не на войне, мы бы смогли прийти к компромиссу, — объединив ладони в кулак, мирно сказала Айка. — Я останусь при своём мнении. Юми закусила нижнюю губу. Она категорически не понимала, что творится в голове у одноклассницы, и это сводило её с ума. Норико напряжённо наблюдала за их баталией, в которой блондинка теряла терпение. — Ты сумасшедшая, Айка, — зло выплюнула Юми. — Твой отец знает, что его дочь — гулья подстилка? — В нормальных семьях люди принимают друг друга такими, какие они есть, — хмуро заявила Цурури; она ненавидела, когда кто-то вплетал в разговор семью. — Мне жаль, если ты вынуждена прогибаться под идеалы своих родителей. Куда страшнее следовать навязанным стереотипам, теряя себя. — Это и моё мнение тоже, потому что я не дура, — остервенело сжимая кулаки, фыркнула Садако. — У меня есть к тебе вопрос, — внезапно серьёзно начала Айка. Юми неохотно прислушалась к диалогу. — Если бы твоя лучшая подруга стала мирным гулем, даже чисто случайно, по какому-то эксперименту, ты бы оставила её? — Т-только не надо вплетать меня сюда! — на грани паники залепетала Норико, замахав руками. — Пошли отсюда, Юми, мне уже надоели эти глупые разборки. Садако ещё несколько секунд смотрела на непроницаемое лицо Айки, позволяя гневу заражаться пароксизмом, пока рыжеволосая не начала сильнее тянуть её руку. — Желаю тебе встретиться с каким-нибудь упырём, — мстительно бросила напоследок блондинка, толкнув пальцами стакан Айки с молоком. «Так по-детски…», — обречённо подумала Айка, стараясь не зацикливаться на белой жидкости, что растекалась по её столу. Лишь из соблюдения этикета она взяла салфетку и протёрла ею кухонную утварь. И после того, как прозвенел звонок, она с траурным видом осознала, что не смогла спокойно насладиться яствами. И всё же, вопреки своим оптимистичным мыслям, Цурури было тяжело адаптироваться в этом коллективе. Раздражённо взяв поднос, она отнесла его обратно, встретившись по пути с белокурым новичком. Девичье сердце, объективно оценившее его красоту, малодушно встрепенулось. «Эх, такого парня упустила…», — с притворным сожалением подумала Цурури, когда юноша, опередив её, двинулся вперёд. Быть изгоем — завистливо смотреть на компании, выпуская из лёгких тяжёлый вздох, напоминающий кремень. И никакой патронаж от собственного лица не способен залатать раны. Бодрые слова — всего лишь паллиатив, дающий временное облегчение. «Интересно, в какой клуб вступит он? Если в тот, где ненавидят Айку, то там акция по выходным: раздают бесплатные яйца, чтобы покидать в неё. Да, я бы вступила именно туда, ведь яйца нынче дорогие. В клубе игнорщиков довольно скучно», — сардонически рассуждала она, пока не получила от него мимолётный взгляд. Пучок мыслей внезапно растерялся, точно распущенный озорливой кошкой клубок. Одноклассник быстро отвернулся, когда его окружила толпа разговорчивых дам, и Айка автоматически погасла, как свеча, овеянная ветром разочарования. Взгляд девушки пал на окно, где смеющийся мальчик запустил сапфирового змея. Все окружающие люди под налётом ассоциаций резко перестали быть нужными. Каждый юноша, способный очаровать её, обратился в ничтожную песчинку по сравнению со змеем, который свободно реял над ясным небосводом. Впав в вакуум безвременья, Цурури благоговейно прижала ладонь к стеклу, размышляя про себя: «Интересно, существует ли закон притяжения судеб?». Пробыв всё это время в монжюсе, Айка не заметила, как подошли к концу уроки. Вернувшись домой, она устало сбросила портфель. Как истинный лицедей, она легко примерила учтивую улыбку, когда её встретил отец. — Проблемы в школе? «А где же стандартное «Привет?». Я надеялась хотя бы на твоё снисхождение, пап», — горестно подумала Айка. — С чего такой вывод? — Учительница звонила. Она сказала, что твоё мировоззрение… настораживает других учеников, — пытаясь подобрать подходящие слова, мягко выразился Такуми. — Она ничего не имеет против твоих рассуждений и считает тебя крайне способной ученицей, но… ты же понимаешь, как трудно убедить в толерантности подростков, которых с утра до ночи запугивают байками о гулях родители? Я веду к тому, что тебе… стоит умерить свой пыл. — Я всё понимаю, пап, — изнурённо прервала его девушка. — Не нужно говорить со мной мягко, как с ребёнком. Такуми смотрел на Айку, которая усиленно пыталась казаться зрелой, с гордостью. И одновременно с состраданием. Если бы её биологическая мать не погибла, возможно, она бы сейчас была обычным ребёнком, который играл в песочнице, заводил друзей и устраивал баталии с крапивой. Но, выпестованная гулями, Айка пыталась найти для них брег счастья, развивала речь, утопая в словарях, чтобы её тирады казались внушительнее для глупых взрослых и терпела буллинг со стороны коллектива, скрываясь за ширмой долга. Такуми считал, что обязан устроить для неё вантаж. — Ты взрослая не по годам. Но почему-то не понимаешь, что твоя прямота может усложнить тебе жизнь. — Потому что не хочу понимать! — завопила, словно бретер, Айка, выпустив наружу прикрытый мятеж.- Я отказываюсь! Не желаю заниматься самопредательством, отрекаясь от своих же взглядов. Если молчать, то всё так и продолжится. Кто-то должен взять на себя смелость, чтобы высказаться, а другие из робкого десятка последуют за оратором. Объединив усилия, мы сможем доказать, что мир возможно изменить. Её кулаки сжались до белизны костяшек. Девушка, одержимая нервными бесами, ходила кругами, словно пытаясь найти выход из этого лабиринта. Такуми неожиданно встал и крепко обнял Айку, остановив её променад по пустоте. — Айка, пообещай мне, что хоть немного успокоишься, — с нажимом прошептал он, не зная, как ещё можно усмирить дух девушки. — Я не ущимляю твои права. Просто… — Хочешь обезопасить моё обучение, — понимающе прервала его Айка. И пусть внутренние демоны бушевали, устраивая макабры, девушка, заставив их притихнуть, ответно прижалась к отцу. — Я знаю. «Молчать, чтобы быть такой же, как все. Хранить в тайне, чтобы не думали на других. Смириться, чтобы всем вокруг было хорошо», — Айка составила себе три простых правила, из-за которых хочется проклясть всю юдоль. Кафолическое недовольство разрывало на части. Но, ощущая тепло родного тела, она верила, что выдержит все испытания.

***

Раздался треск костей, подобный арфной мелодии, что убаюкивала все печали и тревоги. Гуль, придавленный чужой ногой, выпустил истошный вопль, сплюнув несколько с сгустков крови. Юноша, возвышающийся над ним, дерзновенно ухмыльнулся, словно плутоватый кицуне. — П-пожалуйста, отпустите! — взмолился поражённый мужчина, царапая ногтями асфальт. Вместо пальцев — почти что фарш, которым он ещё пытался управлять. — Ну что, сестра, пощадим его? — с усмешкой бросил Аято, чуть надавив на позвоночник оппонента; вопрос звучал риторически, чтобы измучить жертву надеждой, ведь его судьба уже давно была предрешена в полуночных очах юнца. Тоука, поправив длинные волосы, ответно усмехнулась. Под сиянием селены в мрачной ночи вкупе с кристаллизованым крылом она походила на валькирию — Гейр, сеющую смуту. — Даже не знаю, братец, — притворно протянула она, пожимая плечами. — Лезть на чужую территорию весьма невежливо. По-моему, стоит его хорошенько наказать, чтобы он всё понял. — Казнить, говоришь? — Аято издевательски сделал вид, что не расслышал, и гуль под ним конвульсивно задёргался. — Ну что же, слова старшей сестры — закон, ничего не поделаешь. Из рубиново-синих крыльев Аято, затвердев, вылетели переливающиеся шипы. Без труда прорвав чужую дерму, они раздробили позвонки, вынудив поверженного гуля испустить последний вздох. Кровь брызнула наружу, окропив одежду юноши. Последний штрих для эстетика — вырезка головы. Несколько снарядов, принявших форму кошенилевых сосулек, отделили макушку со стеклянными какуганами, которая покатилась потрёпанным мячом в сторону. Тоука слегка поморщилась, наблюдая за тем, как из шеи, словно из горла романеи, хлестает винная кровь. — Маленький идиот, — фыркнула она, слабо стукнув брата по подзатыльнику. — Можешь быть аккуратнее? Опять вещи придётся стирать. — В последнее время ты слишком занудная, — скучающе буркнул Киришима-младший, потерев ушибленное место. Гулий слух уловил подозрительный шум. Обернувшись, Тоука увидела издалека замершего человека. Тот, став очевидцем гекатомбы, не мог найти в себе силы пошевелиться. На девушку резко напала ностальгия, вынудившая разламываться черепной ларец. «Только не сейчас…», — простонала Тоука, стараясь не демонстрировать при брате надломленное состояние. — От свидетелей нужно избавляться, — зловеще проворковал Аято. — В этот раз могу уступить тебе, сестра. Но Тоука уже ничего не слышала. Реминисценции подкидывали нежелательный образ маленькой девочки, которая, впервые увидев её кагуне, застыла в таком же немом ужасе. Все чувства, касающиеся мохнатыми лапками солнечных зайчиков сердца, которые не давали проспать бархатный восход, рухнули в один миг. Их острые черепки впились в голову. Киришима будто словила гемикранию, сокращающую каждое чувство. — Тупая сестра, он же сбежит! Где-то на переферии Тоука смогла различить гневный голос брата, который, сократив дистанцию с невинным человеком, прострелил ему половину лица. Она рефлекторно последовала за Аято, увидев вблизи мерлое тело мужчины. Тоука представила, что его лик, разделённый надвое, принадлежал человеку из прошлого. Смогла бы он так же, не колеблясь, убить её, чтобы сохранить свою тайну? — Да что это с тобой?! — вскинув руками, запальчиво выпалил Аято, на манер бурбона пнув труп. — Ты стала слишком мягкой. Он сделал на этом оскорбительный акцент, от которого у Тоуки всё испуганно сжалось. Меньше всего ей хотелось потерять авторитет перед братом. Старшая сестра должна быть идолом, примером для подражания и хорошим наставником, а не пиньятой, вызывающей жалость. И всё же, вид покойника, в чьи мёртвые глаза загипнотизированно смотрела Тоука, деструктировали грунт под ногами. — Йошимура снова будет ругаться, — невзначай заметила девушка, желая хоть как-то перевести тему. Её на ало тошнить от происходящего. — Да и плевать, — аморфно откликнулся Аято и, засунув руки в карманы, невозмутимо двинулся в сторону кафе, которое стало для них приютом. Тоука последовала за ним, печально думая, что Аято не похож на самого себя. Ей было жаль, что она не смогла сберечь ту его робкую и наивную натуру, похожую на соцветие одуванчика. Пушистые семена взлетели, оставив его венчик обнажённым и засохшим, и теперь Киришима-младший пытался защитить себя войной. Тоука в последний раз обернулась, оглядев человеческий труп. «Неужели он не вспоминает её?», — на душе вился взбуд.