Leave No Soul Behind

Более десяти лет назад Спок разговаривал с отцом, одетый в вулканскую мантию, которая скоро станет ему короткой. Снова. — Я не понимаю, почему мама возражает против моего решения, — произнес он. — Она не высказала своего мнения во время моего первого обращения. Сарек вскинул бровь: — Возможно, она посчитала логичным рассмотреть несколько вариантов. Спок повторил его жест, ожидая продолжения. — Вероятно, она предположила, что ты вырастешь из этой идеи, — признал Сарек. — Как можно вырасти из идеи? — Ты воспринимаешь слишком буквально. — Я в замешательстве. — Люди часто приводят в замешательство. — Сначала я был сбит с толку ее ответом, теперь – твоим, — нахмурился Спок. — Люди часто сбивают нас с толку, но родители – еще чаще. Спок позволил себе вздох: — Меня запутал этот разговор. — Могу я предложить начать с начала? — Когда я сказал матери, что отказываюсь от Вулканской академии наук, она категорически запретила мне покидать Вулкан, — Спок покачал головой, его ровно подстриженные волосы мягко колыхнулись. — Я прошел через khas-wan* и могу принимать решения относительно своей карьеры самостоятельно. С ее стороны нелогично говорить подобное. [* Вулканский тест на “взрослость”. Испытание на выживание, доказывающее, что подросток стал взрослым. Чтобы его пройти, нужно провести десять дней без воды, еды и оружия в пустыне на Вулкане. — прим.пер.] — Я подозреваю, что возвращение к родительскому контролю вызвано эмоциями, — Сарек внимательно смотрел на младшего сына. — Она всегда чувствовала, что твое место здесь, на Вулкане. — Я не питаю иллюзий по поводу ее предпочтений в этом вопросе. — Тогда ты можешь понять ее сопротивление твоим планам. — Я понимаю взаимосвязь, но причину – нет, отец, не могу, — Спок изо всех сил старался сохранить достоинство и был благодарен Сареку за то, что тот дал ему время собраться с мыслями и никак не прокомментировал промах. — Похоже, она питает странное неприятие к своим соплеменникам. — Она лишь надеется, что ты избавишься от чувства собственной неполноценности, если примешь вулканскую культуру. — Неполноценности? — У тебя не было возможности ощутить это на себе, но вулканцы предпочитают жить изолированно, находясь среди людей. В начале всегда возникает сильное давление с необходимостью принимать человеческие обычаи, что постепенно и неизбежно вызывает значительное снижение социального взаимодействия. Чтобы преодолеть эти культурные заблуждения, требуется поистине уникальный человек, — Сарек посмотрел на голограмму своей жены, в его взгляде можно было заметить необычное тепло, но Спок решил не обращать на это внимания. — Ее возражения основаны на желании защитить меня от эмоциональной травмы? — Спок хотел внести ясность. — Возможно, поиски ее собственной идентичности среди вулканцев привели к тому, что она обеспокоена тем, как будут воспринимать тебя, — осторожно начал отец, взвешивая каждое слово. — Я много раз поднимал этот вопрос, когда ты был ребенком, но она была непреклонна в том, что без надлежащего контроля ты можешь почувствовать себя обособленным… Потеряешь собственный дом. — Я не знал. — Мы не говорили об этом в твоем присутствии, — с намеком на небрежность ответил Сарек. — Однако, учитывая сложившиеся обстоятельства, я считаю необходимым, чтобы ты понял – я долгое время думал о тебе как о ребенке двух миров. И всегда верил, что ты сам способен определить, какую роль этот факт сыграет в твоей судьбе. Спок переминался с ноги на ногу. Его юное тело казалось неуклюжим и угловатым: — Мне приятна твоя уверенность во мне. Но есть еще кое-что, чего я не понимаю. Сарек сделал приглашающий жест рукой – его кожа была грубой и морщинистой: — Спрашивай. — Почему ты поддерживаешь ее мнение по поводу моего заявления в EPAS? — он говорил быстро, выдавая эмоции и юношескую торопливость. — Ты доверяешь мне право быть человеком и стать изгоем среди собственного народа. Ты также готов мириться с последствиями моего решения для нашей семьи и положения в Вулканском совете. Поэтому я не понимаю твое мнение насчет EPAS. Сарек кивнул – вопрос был логичным. — Для твоей матери чувство общности всегда имело первостепенное значение. Она социальное существо – гораздо более социальное, чем любой вулканец. Она боится боли и чувства притеснения, которые вызовет твое решение покинуть нас, — Сарек поднял взгляд. — Не ее боли, а твоей. Я тоже не хочу, чтобы тебе был причинен какой-либо вред. — Я не боюсь этого, — ответил Спок. Его темные глаза казались слишком большими на молодом лице. — Возможно, ты еще не осознал масштабов потенциальных сложностей, — предположил отец. Спок сжал пальцы и тут же спрятал их за спину – Сарек знал, что это становилось привычкой. — Твоя мать прожила с нами двадцать один год и успела многое узнать о вулканской нетерпимости. — Вулканские принципы… — Всего лишь принципы, — прервал его Сарек. — Ты действительно можешь говорить о них, опираясь на собственный опыт? Как называли тебя другие дети? — Полукровка, — ответил Спок, тем самым обретая власть над этим словом, чтобы не позволить слову обрести власть над ним. — Среди прочего. — И ты думаешь, что им дано постичь твое желание оставить интеллектуальную работу ради жизни среди людей? — Сомневаюсь, что служба в EPAS не сопряжена с интеллектуальным трудом, отец. — Поймут ли они это? — Это имеет значение? — Может быть, и нет. Но я рекомендую тебе подумать об этом как следует. Спок выпрямился: — Было бы нелогично позволить всеобщему невежеству влиять на мое решение. — Я говорю не об этом. — А о чем ты говоришь? — находясь в семейном доме, Спок позволил едва заметный намек на эмоции. Сарек смотрел на своего сына-получеловека, пытаясь передать ему скрытую нежность: — Лишь о том, что ты, возможно, готов позволить своему нежеланию остаться на Вулкане с его светскими нравами воспрепятствовать личному удовлетворению от жизни. — Удовлетворению? — Спок, нелогично тратить сотни лет на неудовлетворительную жизнь, которую так сложно понять нашим соплеменникам. — Ты говоришь о счастье, — сделал вывод Спок и стыдливо отвел глаза. Он смутился сильнее, чем при разговорах о размножении, биологических функциях организма или при любой другой беседе, которая обычно смущает человеческих подростков. Сарек позволил едва заметной улыбке появиться на губах: — Да, я говорю о счастье. — Хорошо, — терпеливо кивнул Спок. — Твое восприятие эмоций как чего-то постыдного ошибочно. Единственный вред от них – неспособность контролировать свою реакцию. Вулканцы чувствуют даже глубже, чем люди. Наверняка, ты знаешь об этом. — Знаю, — многозначительно ответил он. — Трудности в управлении эмоциями не обязательно связаны с твоими человеческими генами. Многие вулканцы в твоем возрасте тоже борются за контроль. — Мне семнадцать, отец. Большинство вулканцев в моем возрасте еще считаются детьми. — Еще один источник разочарования для них, что ты таковым не являешься, — признал Сарек. — Возможно, мы с твоей матерью оказали тебе дурную услугу, позволив человеческой половине устанавливать сроки твоего созревания, но я считаю иначе. Ты этого не видишь, но в эмоциональном и интеллектуальном плане ты более зрел, чем твои чистокровные ровесники. Вклад матери в твой генетический состав дал преимущества, что обычно упускаются из виду. — Я смогу воспользоваться преимуществами наилучшим образом только в той среде, где мои отличия нельзя применить в качестве препятствия для дальнейшего продвижения, — Спок сделал глубокий вдох. — Я нахожу перспективу остаться здесь весьма… Подавляющей. Среди чужеземцев мои возраст и раса станут лишь идентификаторами, а не любопытными странностями. — Остерегайся предположения, что, покинув Вулкан, ты избавишься от расовых предрассудков, — нахмурился Сарек. — Уверен, ты разочаруешься. — Я привык к подобным разочарованиям. — Это слова ребенка, — сухо отметил отец. Спок слегка смутился: — Мой ответ был неуместен. Я прошу прощения. Сарек ждал, пока зеленая кровь отольет от щек Спока, прежде чем вновь заговорить: — Тебя действительно так расстраивает перспектива присоединиться к Академии? — Да. — Ты рассмотрел все обстоятельства, присущие службе в EPAS среди людей? — Да. — Постоянный эмпатический шум, физические контакты, светские беседы… Еду? Губы Спока дернулись. Мнение отца о человеческих вегетарианских блюдах было известно всей семье и стало любимой темой во время человеческих праздников, которые упорно проводила Аманда. Стоило признать, для нее это было настоящим развлечением. — Я готов достойно с этим справиться. Сарек кивнул и потер ладонями колени: — Хорошо. — Ты одобряешь мой выбор? — Я не могу его ни одобрять, ни осуждать. Но я уважаю твое взрослое решение, — Сарек выглядел слегка встревоженным. — Твоя мать будет очень недовольна, что мне не удалось отговорить тебя. Я бы посоветовал позаботиться о вечерней трапезе самостоятельно. — Понимаю, — ровно ответил Спок, его глаза блестели. Сарек поднялся и напряженно подошел к сыну почти вплотную. Спок казался очень худым – вулканский метаболизм изо всех сил старался обернуть мышцами по-человечески стремительно растущие кости. — Надеюсь, мне не стоит упоминать об опасности выбранной тобой карьеры. Кроме того, мы с матерью не потерпим, если вероятность твоего выживания составит менее ста процентов. Спок кивнул и, ощутив теплую сухую ладонь отца на своей щеке, удивленно моргнул. Отец не делал так с того самого первого дня в школе. Позже, когда мать в слезах отказалась говорить с сыном, Спок утешался воспоминанием об этом жесте. Ему так и не представилось шанса рассказать ей, что он принял правильное решение, что он не хотел причинить ей боль. Молчание длилось десять лет. Затем Вулкан был уничтожен. Отец унаследовал ее молчание и горе, с целеустремленной стойкостью, не терпящей вмешательства. Исчезли утешения, ободрения, вера в то, что Спок может преуспеть. Он тянулся к Пайку в попытках восполнить этот дисбаланс, но чувство вины подавляло желание исследовать свою человеческую сущность. Они никогда не станут друзьями – возможно, только коллегами. Он начал видеть остальных членов дивизиона в том же свете, оставаясь в стороне, подчеркнуто отстраненным уникальным расовым экземпляром. Спок обнаружил в себе новую способность сожалеть. -:- Это было лет десять назад, или даже больше. Пятнадцатилетний Джим Кирк, скрипя зубами, делал то, о чем раньше никогда бы не подумал. Ступени, ведущие к дому Кристофера Пайка, были такими многочисленными и широкими, что заставляли юного Джима наклоняться с каждым шагом. На Сан-Франциско наступала теплая ночь – все наверняка были дома. Джим знал, что дважды он этого не сделает, поэтому зажал звонок прежде, чем успел засомневаться в своих действиях. Когда мама открыла дверь, в его горле застрял ком. — Джим? — спокойно спросила она, приподняв брови. — Я думала, ты в Айове. — Нет. — Я вижу. Он неловко переминался с ноги на ногу, крепко сжимая куртку в руках. Это было единственным, что он взял с собой, не считая того, во что он был одет, и мотоцикла, припаркованного у дома. — Мама, мне нужна твоя помощь. Она спокойно, но цепко и оценивающе изучала его, а Джим всеми силами старался сохранить лицо под пристальным взглядом. — Не думаю, что смогу тебе помочь, — наконец, ответила она. — Тебе не следовало приезжать сюда. — Я знаю, но я… — Джим, — она протянула руку и нерешительно взяла его за локоть. — Тебе не следовало приезжать сюда. Глаза защипало, но он кивнул, стиснув зубы, будто мог сдержать эмоции одной лишь силой воли: — Проблема в том, что мне больше некуда идти. — Судья сказал… — К черту судью, — сдавленно сказал он. — Ты видела это место? Видела, мам? — Джим, ты нарушил условия досрочного освобождения. Он отмахнулся куда-то назад, в тьму собственного прошлого: — К тому времени, как они выяснят, где я, меня уже здесь не будет. Полиции здесь нет. Я бы никогда не поступил так с Крисом. — Ты именно так и поступаешь, прямо сейчас, — она хмуро смотрела на Джима. — Они выследят тебя и будут допрашивать его. И меня. — И что ты им скажешь? — почти воскликнул он, ненавидя себя за это. — Я скажу им то же, что и тебе. Возвращайся в Айову. И отсиди свой срок. — За что ты меня винишь? — горячие слезы скатились по его щекам. — Ты знаешь, что произошло. Ты была в суде и все слышала. — Тебе нужно вернуться, — она скрестила худые загорелые руки. — Может быть, когда-нибудь мы снова станем семьей. Он засмеялся и вытер лицо курткой, чувствуя щекой грубую молнию: — Да, конечно. Она тяжело вздохнула: — Я действительно люблю тебя, Джим. — Тогда почему не хочешь мне помочь? — настаивал он. Его голос стал выше, будто ему снова было двенадцать. Будто что-то накрывало его неизбежным бессилием. — Я помогаю тебе, — она печально покачала головой. — Просто ты слишком молод, чтобы это понять, — с этими словами она сделала шаг назад и захлопнула дверь. Джим, оставшись в одиночестве, повернулся к лесу и с усилием сделал несколько вдохов, пытаясь бороться с паникой. У него оставалось лишь два пути: колония или улицы. И он не знал, где сможет продержаться дольше. Когда надежды нет, не на что и надеяться. Зачем продолжать борьбу, если можно сдаться? Джим развернулся и направился к воротам, когда дверь снова открылась. Уверенные шаги за спиной явно не принадлежали матери, поэтому он упрямо продолжал идти вперед, ссутулившись и хмурясь сквозь слезы. Он почти дошел до мотоцикла, когда сильная рука схватила его за плечо. Джим стряхнул руку, но Крис был непреклонен. — Боже, Джим, подожди секунду. — Зачем? — он взмахнул руками. — Чтобы услышать, что тебе жаль? Лицо Пайка смягчилось, и Джим вряд ли смог сказать, что это была за эмоция. — Мне жаль, — хрипло произнес он и прижал Джима к груди, развернув его за плечо. — Ты даже не представляешь, как мне жаль. Джим пытался бороться с чувствами, стараясь стоять неподвижно. Но чувствовал, как дыхание Криса согревало затылок, а руки будто не просто обхватывали его, а всецело принимали. Это было слишком, и Джим сдался. Пайк одной рукой обхватил Джима за плечи, а ладонь другой руки положил ему на затылок. — Не существует слов, чтобы выразить, как я сожалею, парень. Когда они вынесли приговор, мне пришлось уйти. Мне пришлось, ты должен понять. Я не мог сидеть там и слушать всю эту чушь, хоть и хотел быть рядом с тобой. Я никогда себе этого не прощу. Джим только покачал головой – он был ни в чем не уверен. — Я хочу, чтобы ты позволил помочь тебе, — Пайк чуть отодвинул Джима, чтобы заглянуть ему в глаза. — Я хочу, чтобы ты выслушал меня до конца, потому что это может звучать безумно. Джим кивнул, шмыгая носом: — ОКей. — Запишись во Флот. — Что? — Я всего лишь командир дивизиона, но у меня есть друзья. Я смогу опечатать дело и указать, что ты был призван во Флот. Ты можешь получить стипендию... — Они никогда не допустят этого, — покачал головой Джим. — Это безумие. — Вот, — Пайк отпустил его, порылся в карманах, вытащил помятую ID-карточку и пригоршню неотслеживаемых кредитов. — Бери и убирайся отсюда. Джим бросил тревожный взгляд на дом: — Она не знает, что ты делаешь. — Экзамен на стипендию завтра, в восемь утра, в академии Звездного Флота. — Я еще не согласился, — запротестовал Джим, засовывая щедрые подарки Пайка в джинсы, слегка дрожа от чувства новой надежды. Пайк снова крепко обнял его и резко отпустил: — Давай, иди. — Мама убьет тебя. — Пусть попробует. Джим уже натягивал куртку, когда входная дверь снова открылась, а за спиной Пайка раздались торопливые шаги. — Я не знаю, что и сказать… — Просто убирайся! — Пайк сделал несколько шагов назад, готовый преградить путь к воротам. — Прими душ и нормально оденься. Это должно сработать. Джим кивнул, перекинул ногу через байк и резко тронулся с места, как раз в тот момент, когда из дома выбежала мама. Бросив последний взгляд назад, он заметил, как Пайк остановил маму, хватая ее за талию. И Джим не был уверен, что именно она хотела сделать. В тот вечер Джим потратил все кредиты на дешевый номер в отеле, стрижку и первую приличную еду за последние несколько дней – новая одежда могла подождать. Теперь он сидел на вступительном экзамене в своих потертых джинсах и скрипучей кожаной куртке, ухмыляясь и отмечая ответы кончиком стилуса. Он уже четыре года не посещал школу, прошлой ночью спал больше, чем за всю прошедшую неделю, совершенно не понимал, что делает, но, видимо, оказался чертовым гением, так как вошел в первую треть списка кандидатов. Офицер по вербовке явно была шокирована результатом, но выдала Джиму бумаги. Он подмигнул ей в благодарность, почти не думая о том, что его ждет ночь беспокойного сна. Завтра он получит удостоверение Звездного Флота взамен ID-карточки, абсолютно не представляя, что будет дальше. Но это давало надежду на спасение. Из-за благотворительного жеста Пайка Джим все еще чувствовал себя неуютно, но, несмотря на разбитое вдребезги эго, он не собирался упускать свой шанс. -:- Обычно Спок предпочитал диктовать сообщения в ходе как рабочих, так и личных коммуникаций. Поэтому, ощутив желание напечатать письмо Джиму самостоятельно, он практически с иронией подумал, в какой неподходящий момент это произошло. Прошло тридцать два дня с начала его службы на борту Tat'sar, а он был прикован к постели. — Компьютер, — хрипло скомандовал он, лежа в неудобной позе среди подушек. — Начать частную передачу данных. “Процесс запущен”. — Получатель: действующий командир первого дивизиона Джеймс Т. Кирк, судно EPAS Stalwart. “Джеймс Т. Кирк. Получатель подтвержден”. Раздался сигнал входной двери. Спок осторожно повернул голову на звук: — Компьютер, приостанови запись. Открыть дверь. “Запись остановлена”. Белая панель плавно отъехала от стены, а в каюту вошел молодой вулканский ученый. Дверь закрылась за ним автоматически. — Коммандер, целитель запросил данные о вашем самочувствии, — произнес Ила, каким-то образом умудряясь передать извинения в своих совершенно бесстрастных словах. Спок взглянул на свои забинтованные руки, стараясь на обращать внимания на новый укол боли, что вызвало это движение: — Вы можете доложить, что оно постепенно улучшается. Однако я не понимаю, почему он выписал меня из лазарета, если его забота о моем здоровье требует получения новых сведений практически ежечасно. Если Ила и заметил намек на недовольство в этом замечании, то не подал виду: — На самом деле, целитель почти полностью уверен в функциональной реабилитации. Я запросил информацию лично для себя. Удивление перевесило остальные эмоции, и Спок вскинул бровь: — Ваше беспокойство неожиданно. Ила неосознанно дернул пальцами левой руки совсем не по-вулкански. — Могу я присесть? — произнес он, избегая вопроса, который был не совсем вопросом. — Конечно. — С вашего позволения, я бы хотел получить разъяснения ваших действий, — начал он, вернувшись к вулканскому спокойствию. — Вы спрашиваете о том, как я получил ранения? — Я не понимаю логики попыток стабилизации варп-катушки без надлежащего защитного оборудования. — У нас не было времени, чтобы надеть его. — Вероятность смерти, не говоря уже о получении серьезных травм составила примерно… — Я рассчитал вероятность завершения ремонта без вреда в четыре и два десятых процента, — перебил его Спок, прекрасно знакомый с математикой и не желающий слушать лекции о расчетах. Ила странным взглядом всмотрелся в его лицо, между ними повисла тишина. Наконец, Ила расправил тонкие плечи и моргнул. — В момент, когда катушка вышла из строя, в инженерном отсеке находилось еще семнадцать членов экипажа, — продолжил он, наконец. — И в этой вселенной конструкция корабля до сих пор неизвестна. — Прорыв защитного блока был неизбежен, — напомнил ему Спок. — Вы не были знакомы с устройством оборудования. Там были и другие люди, кто мог обеспечить более квалифицированный ремонт. — Ни один из которых не поступил так же, как я, — Спок в очередной раз снова ощутил правильность своего решения . — Разумные существа колеблются, оказавшись в опасной для жизни ситуации – это неоспоримая истина. Для того, чтобы преодолеть этот инстинкт, требуются интенсивные тренировки и практический опыт. В данном случае возникла необходимость предпринять немедленные действия. — Какой ценой? Спок нахмурился. — Нужды большинства важнее нужд меньшинства, или одного, — напомнил Спок ученому. — Это путь вулканцев. — Тем не менее, вы попали к нам, действуя в полном противоречии с этим принципом, — с вызовом заметил он. — Или одни заслуживают исключения больше, чем другие? Спок должен был ощутить чувство обиды, услышав подтекст, или с тревогой отметить, что молодой вулканец был в курсе причин его командирования. Ему, вероятно, следовало сформулировать лишенный эмоций выговор и направить негативные чувства в более конструктивное русло. Вместо этого он вернулся к воспоминаниям, в которых отчаянно искал Джима. Стыда и гнева не было. Лишь пустое чувство потери, смешанное с осознанием того, что именно так Джим и поступал – беззаботно и безрассудно использовал себя ради блага других. Это ощущалось в каждой его нелогичной блестящей идее, в каждом самоотверженном действии, в каждой попытке выйти за пределы допустимого, чтобы спасти чью-то жизнь. Спок ощутил неприятную дрожь и, что еще хуже, это могло стать заметно молодому ученому. — Прошу оставить меня, — жестко произнес он. — Приношу свои извинения, если обидел вас, — неуверенно произнес он, направляясь к выходу. — Уверяю вас, это не входило в мои намерения. — Конечно, — тихо ответил Спок. — Конечно, нет. Дверь, скользнув вдоль стены, закрылась. Спок долго сидел, слушая шипение термостата в компании своих хаотичных мыслей. Прошло два часа, а сердце до сих пор колотилось, отдавая стуком в боку. Он проклинал все эти анальгетики и бронхолитики, что оставляли после себя лишь сильную физическую боль и ощущение удушающей тяжести, похожей на те редкие моменты из детства, когда он позволял себе слезы. Пришло время сделать выбор. -:- Джессика Беймерс-Пайк, услышав резкий звук бьющегося стекла из кабинета мужа, резко вздрогнула. Безучастно улыбнувшись одному из сотрудников Совета Безопасности, она поднялась из-за стола: — Если позволите, сэр. Не дожидаясь ответа, она спокойно подошла к двойным дверям, скользнула между ними и заперла их за собой. Крис облокотился о стол, вцепившись в него пальцами. На другом конце комнаты валялась разбитая рамка. Она демонстративно не стала выяснять, что именно он бросил. За четыре года брака Джессика успела узнать, что ее муж в таком настроении не был особо разборчив, хотя все равно не хотелось бы, чтобы это оказалась их фотография с пляжа на Ризе. Выждав немного, она медленно пересекла кабинет, тихо стуча каблуками по полированному полу. Затем подняла руку и коснулась его спины, пытаясь оценить, насколько сильно он напряжен: — Крис? Что случилось? Он стиснул зубы, будто боролся с новым приступом гнева. А Джессика гадала, что именно умудрился сделать Совет Безопасности или Звездный Флот, так как вина определенно лежала на ком-то из них. К ее удивлению, Пайк упал в кресло, и нога, которая плохо его слушалась, легла под странным углом. Он выглядел побежденным. Слабый сигнал тревоги пронесся у нее в голове. — Спок ранен, — хрипло произнес он, избегая ее взгляда. — Серьезно. Она молча взяла его за руку, а Крис благодарно переплел пальцы. — Но он жив. — Я отправил его туда, Джесс. Я отправил. — Ты не мог знать, что это случится. Крис ошеломленно поднял взгляд. — Он служит офицером EPAS с двадцати лет. Почти десять лет он рисковал собой, но не был так серьезно ранен, до тех пор, пока я не отослал его, — его пальцы сильно сжались на ее руке, но тут же извиняюще скользнули по ладони. — Я должен был сделать что-то, или хотя бы сделать вид. Я мог бы окончательно перевести его или Джима. Черт, я мог бы выделить ему стол, поставить во главе всего Департамента ОПС, с чем бы он, как ты знаешь, прекрасно справился, — Пайк небрежно размахивал свободной рукой, будто издевался сам над собой. — Но нет, я же должен был держать его там, да? Потому что со Споком и Кирком во главе первого дивизиона все работает просто прекрасно, — он чеканил слова, тыча пальцем в стол. — У них действительно отлично получается, Джесс. Никто не превзойдет их коэффициент эффективности. Судя по данным, они – лучшая команда первых офицеров в EPAS. Более того, у них лучший дивизион по оценке психологического состояния. МакКой предоставил мне цифры, еще до того, как вся эта история с Асперой не пошла насмарку. Они поразительны! Весь экипаж на этом чертовом корабле дважды прошел через ад и обратно. И они пойдут снова, как только эти двое наденут скафандры. Она наблюдала, как Пайк варился в собственном смятении, как вена пульсировала у него на виске, как напряжены были плечи: — Что мне сделать? Крис кивнул сам себе с растущей уверенностью: — Соедини меня со Stalwart. Они и так узнают, но я бы предпочел сообщить официально. Прижав палец к наушнику, Джессика взглянула на Пайка: — Что ты им скажешь? — Я могу сказать им только одно, — он пожал плечами. — Что Спок жив. И еще, что Джиму придется побыть командиром дивизиона чуть дольше. — Как он отреагирует? — Плохо. -:- - Входящий сигнал - Источник: ВАН, Tat'sar, С’чн Т’гаи Спок. GCS-вектор: 20ч 38м 12с. +42 01' 48". Дата: 2262.1.14 local. Статус: личная передача. Получатель: Кирк Джеймс Т., исполняющий обязанности командира дивизиона USS Stalwart. Язык: вулканский, стандартный диалект. Перевод: нет. Джим. Вряд ли мне удастся вернуться на Stalwart. По независящим от меня причинам я не могу передать эту информацию лично, как бы мне хотелось. Частота, не предназначенная для шифрования Федерацией, мешает мне прояснить многие вещи, поэтому я вынужден полагаться на выраженную ранее тобой дружбу и верить, что ты не станешь рассматривать мое решение как нечто иное, кроме оперативной необходимости. Мне было приятно служить с тобой. Пожалуйста, передай мои лучшие пожелания экипажу, особенно, команде шаттла ED996 и новому капитану. Спок. - Конец сигнала - -:- МакКой с тревогой смотрел на Ухуру, когда та опустила падд. Черт возьми, он мог просто прогнать это через универсальный переводчик. Он не был какой-то там деревенщиной, неспособным распознать вулканский текст. Но было совершенно ясно, что новости не были хорошими, и он хотел бы узнать их от человека, а не машины. — Насколько все плохо? — хрипло спросил он. — Мне нужно встать, — неожиданно настойчиво ответила она. — Давай, Леонард. Прямо сейчас. — Но твоя травма… — Где Джим? — яростно потребовала она. — Если ты скажешь, где он, я останусь в постели. МакКой молча протянул ей обувь. -:- Все собравшиеся представители Совета Безопасности Федерации поднялись. Пайк последовал их примеру, упираясь рукой в стол для равновесия. Президент Уэскотт, держа в руке падд, уверенно шагал по проходу. Последние несколько месяцев состарили его, оставив на его выдающемся лице глубокие морщины. Пайк лишь надеялся, что он дотянет до завершения этой безумной войны с Нероном – в конце концов, он это заслужил, ведь так долго спорил со скептиками. Уэскотт знал о положении дел, но не мог рассказать об этом общественности – это давило на него, и Пайк мог представить, насколько сильно. Президент сел, и зал наполнился звуками шуршащей одежды и скрипом стульев. Остался стоять лишь председатель слушания: — Совет вызывает исполняющего обязанности командира дивизиона Джеймса Т. Кирка. Пайк стиснул зубы и наклонился к микрофону, затем произнес: — Исполняющий обязанности командира Кирк в данный момент недоступен, господин председатель. Тот с недоумением посмотрел на Уэскотта, ожидая указаний. Лицо президента будто исказилось болью: — Где он, Кристофер? — Кирк взял отгул по личным причинам, господин Президент. Уэскотт глубоко вдохнул через нос: — Ты хочешь сказать, что не знаешь, где он. — Он не обязан докладывать о своих перемещениях, сэр. Остальные члены Совета сердито нахмурились, а президент лишь кивнул куда-то через плечо: — У нас небольшой перерыв. Адмирал Пайк, на пару слов. Пайк взял трость, падд, ощутил ободряющее похлопывание по руке от жены и неуклюже преодолел узкое расстояние между столами. Президент ждал его в коридоре. — В мой кабинет, — скомандовал он и пошел вперед с такой скоростью, что Пайку пришлось напрячься, чтобы не отстать. — Кен, я… — Не здесь, — резко ответил он. Пайк резко осекся. Они до сих пор помнили времена на борту Kelvin, где оба служили на руководящих постах – нетерпеливые и наивные. Оба не могли слишком долго мириться с внутренними разборками во Флоте и недостатком финансирования для исследований. Оба не желали быть бандитами и нападать на служителей закона, а именно этим занималось большинство кораблей класса Конституция задолго до появления Нерона. Напряженность на границе с клингонами превратила миротворческие силы в военный институт правых. Никто из них не хотел иметь с этим ничего общего, поэтому Пайк кардинально реформировал EPAS, а Уэскотт сформировал независимую политическую партию и стал восходящей звездой политики. Такие разные жизни, движимые одними идеалами. Пайк доковылял до кабинета, вошел и закрыл за собой дверь. — Где он, черт возьми? — не теряя времени, потребовал Уэскотт. — Я действительно не знаю, Кен. Уэскотт провел рукой по лицу: — Это очень нехорошо. “Это очень нехорошо” было своеобразным кодовым словом для них, и Пайк кивнул: — Я знаю. Поверь мне, я знаю. — И что мы будем с этим делать? Пайк, поймав взгляд старого друга, тяжело вздохнул. Он уже обсудил дальнейшие действия с Джессикой и добился от нее таких обещаний, которые, разбили сердце и ей, и ему. Он опустошил свой банковский счет, перераспределил некоторые важные ресурсы, но до сих пор колебался, так как никогда не думал, что окажется в подобной ситуации. Если честно, это пугало его. И он довольно серьезно беспокоился, что им двигают гнев и желание мести, а не чувство отчаяния вкупе с этикой. — Крис, — произнес президент, возвращая Пайка в реальность. — Остальные, может, довольствуются сказками, что Флот способен сдерживать Нерона вечно, а мир с клингонами установился не потому, что те ждут, когда этот чокнутый ромуланец разберется перво-наперво с нами, чтобы разорвать Федерацию на части. Но мы то с тобой знаем правду. Через два-три месяца Земля превратится в гравитационную вспышку, если, конечно, Нерон не устанет запугивать и убивать нас, шаг за шагом. Он ведет самую настоящую психологическую войну, но даже безумцам может стать скучно. Он уже сейчас может прийти за нами, и в таком случае мы потерпим поражение. Нельзя позволить этому случиться. — У меня есть идея, — наконец, произнес Пайк. — Но меня вышвырнут с поста, а тебе предъявят обвинение. Или что похуже. — Хуже – это когда сингулярность разорвет нас с тобой на кусочки. А заодно – твою жену и мою дочь. Пайк с тяжелым сердцем кивнул: — Мне нужен корабль. — Он у тебя есть. — Нет, — покачал он головой. — Мне нужен особенный корабль.