Стены

      Алонзо мог сказать, что его гостья уже почти обжилась и превратилась в соседку. Он не без интереса наблюдал за тем, как она приспосабливается. Не только из каких-то личных намерений, сдерживать которые становилось труднее, но и потому что было интересно видеть, как отпечаток наземной жизни погребается под новыми условиями. Девушка не ломалась под ними в привычном смысле слова, свет и вера в то же солнце не уходила. Она приспосабливалась, совмещая старые привычки с текущими потребностями, медленно принимала реали жителей Подземного Города. Казалось, что это делает ей больно, нехорошо, но Траут терпела, словно мысленно уговаривая себя справиться с этим. Это доставляло даже какое-то садистское удовольствие: небожитель столкнулся с земной правдой. Грязной, нелицеприятной. Без парня она не могла быть спокойной хотя бы за свой сон, не смешно ли? Но в то же время девушка представляла собой кусочек той жизни, до которой он надеялся однажды дотянуться на совсем. Поэтому соглядатай порой испытывал неуверенность. Опустить ли нравящуюся ему особу до его уровня, оборвать ей эту надежду, или же послужить ей опорой в этот период, подтягиваясь самому? Казалось бы, ведь Кива фактически отдала ему Веронику, поскольку с ним банально безопасней, не важно было, что он мог с ней делать, главное присматривать — бери и пользуйся. Наверху уже несколько месяцев шёл барагоз, и его раскаты доносились, само собой, и досюда. Облавы, аресты, конфискации, обыски, отстрелы и всё такое. А учитывая то, насколько глубоко девушка вляпалась в дело Фрицев, её, как и её подружку, разыскивали, несмотря на усилия нанимательницы. Парень сам во время работы несколько раз мог наблюдать за незнакомыми людьми, пытающимися что-то разузнать. Алонзо считал, что Траут повезло больше, нежели чем её подружке, где бы та не оказалась. Во-первых, он не дурён собой. Во-вторых, он достаточно честен и терпелив, так ещё и приглядывает за ней. В-третьих, он сумеет научить девушку, как выживать, если та только захочет. Или попросит. И, вроде бы, гостья спустя это время начала принимать его хотя бы как дружественно настроенного знакомого. — Как думаешь, когда я смогу подняться наверх? — спросила она, не отрываясь от штопанья одежды.       Он неделю назад раздобыл ей более или менее яркую керосинку по её просьбе. Казалось, что этот тёплый свет дарил той какое-то успокоение. Заодно помогал работать по дому. Простые и привычные занятия помогали отвлекаться. А хозяин нескольких захламлённых комнатушек и не возражал. Только из предусмотрительности закрыл окна изнутри листами фанеры. Всё равно толку от них и раньше не было, зато так никто ничего не подсмотрит. Всё же лампа светила куда ярче огарков свечей, что он добывал на раз-два. Про себя Алонзо отметил, что Вероника не сказала «вернуться» как бывало прежде. — Не знаю, — он пожал плечами, сидя на криво сколоченном стуле и продолжая вычищать однозарядный револьвер, — подняться наверх можно было бы на несколько часов, когда у меня выдастся день посвободнее. Если ты хочешь. — Очень хочу, — Траут потрогала коротко обстриженные, светлые волосы, потому что к моменту запоздалой хоть какой-то помывки распутывать их было бесполезно. — Там ведь скоро уже весна, да?       Она помнила осеннюю ночь, когда они с Бетти покидали особняк бывших монархов так, будто это всё случилось вчера. Ту приятную прохладу, сырость в воздухе, запах листьев. Всё это казалось почти что сказочный и нереальным теперь. Спустя месяц или несколько, конкретный счёт был утерян, проведённых здесь. В затхлости, без солнечного света и заключении с редкими выходами на улицу. Благо Алонзо внял её желанию хоть изредка гулять, или нежеланию сидеть в этих четырёх стенах.       Девушка устала уже и наводить порядок, и ждать чего-то, и пытаться адаптироваться, и горевать о своей ошибке, и создавать подобие комфорта, и утешать себя тем, что всё закончилось не так уж и плохо. Прежде чем ответить парень осмотрел свою работу на предмет аккуратности и отложил оружие на соседний стул. Посмотрел сверху вниз на Веронику, сидящую на новом матрасе, который опять-таки он раздобыл. Почище, получше, поудобней. На будущее, так сказать. От этих мыслей он чуть хмыкнул, но вернулся к поднятой теме. — Да, снега там пока ещё дохрена, но вот солнце, — Алонзо откинулся на противно скрипнувшем сидении и мечтательно взглянул в убогий потолок, изрядно поеденный плесенью, до того как он ещё поселился здесь. — Солнце уже пригревает — на крышках по ночам скользко из-за ледяной корки. Да и воздух другой.       Рассказать об этом как-то иначе, вдохновенно например, он вряд ли бы смог, несмотря на то, что любил мир под открытым небом. Все дети подземелья любили тот далёкий мир, от коего их отделяло нечто гораздо больше, чем несколько километров и слой земли. Встречались, конечно, и исключения, но эти люди представляли собой редких ублюдков даже в своей среде. Таких всегда стоило сторониться. Сам парень помнил первый день, когда «выполз» на свет. Это выдалось поздней осенью, когда шла работа на Аккермана. Лысые деревья, грязно-серое небо и зябкий ветер, поднимавший вверх прелые, подгнивающие опавшие листья. Это было удивительным, радостным, прекрасным и таким чистым мгновением, что могло тянуться вечность. Оно могло приесться, однако дела, идущие то под землёй, то над ней, не давали этому свершиться в полной мере. Природа стала привычным пейзажем, но не потеряла той красоты. — Да-а, воздух там должно быть совсем свежий и приятный, — Траут убрала незаконченное шитьё с колен, начала рассматривать грязные руки. — Такой бывает ещё летом у реки.       Она неровно вдохнула, отчего показалось, что это был не вдох, а всхлип. Алонзо вновь скосил глаза на неё. Он не знал, как бывает у рек летом. Но вряд ли оно стоило того, чтобы переживать. Это нытьё раздражало, но причины были хотя бы понятны. — Что такое? — несколько холодно спросил парень, сверля её взглядом.       Впрочем, задержавшаяся здесь, кажется навсегда, гостья этого не видела. Она смотрела на свои руки, нежно-голубые глаза были затуманены не то слезами, не то воспоминаниями о прошлых деньках, когда такая радость как тень от деревьев, тепло света и свободный ветер были сами собой разумеющимися вещами. Незаметными и обыденными. — Н-ничего, — вымолвила Вероника, её пальцы нервно заиграли.       Их разделяло не такое большое расстояние, учитывая сами габариты комнатушки, поэтому хозяину обиталища не пришлось вставать и подходить к ней, дабы предпринять попытку пресечь возможную истерику. Начал медленно наклоняться к ней, не скрывая некой усталости и раздражения. Девушка опередила его, повернувшись к нему, и ухватилась за ткань его штанов. Движение вышло судорожным, просящим. Оно отозвалось в нём чем-то будоражащим, и Алонзо замер. Во всяком случае, это было что-то новенькое. — Правда ничего, — она нерешительно смотрела на него, расстроенная и уязвимая перед грядущим. — Просто очень скучаю по природе. Ты правда меня сводишь наверх?       Голос был робок, а слёзы скопились в уголках глаз. Ему показалось, что в свете лампы они сверкают как драгоценности. Молящий взгляд, вместе с тем желающий убедить его в чём-то. Явно не в том, что ему хотелось. Траут казалась сейчас искренней, очищенной от всякой примеси. Без какой-то внутренней брони, что помогала укрыться от всех тягот. Без упрямства, что держало её от полного падения в поглощающее опустошение.       Была просто девушка. И девушка просто просила его о чём-то. Не потому что было надо в плане потребности. Не потому, что он один мог её безопасно вывести наверх. Она уже привыкла жить без всего этого и приняла то, что без навязанного знакомого в этом городе не сумеет добиться чего-то внятного. Дело было в другом. Она впервые обратилась к нему как к простому человеку без всяких вынужденных обязательств. От этого происходила её застенчивость. И именно это Алонзо и уловил. Этот первый шаг заставил играть в нём давно подавляемое желание. Это было лучше, чем он мог себе представить, пусть для Траут он и не нёс такого значения. — Я же сказал, — парень чуть придвинулся к ней, раздумывая больше над тем, как ему поступить дальше, нежели над её просьбой, — как у меня выдастся денёк посвободнее.       Как ему вести себя дальше, если он не хочет ничего испортить? В привычном для него понимании: таких вещей не было, поскольку всё было нормальным. Здесь, для него. В Подземном Городе всеми нравами правил инстинкт и право сильнейшего. Но Вероника была другая. Ей не подходили все эти низшие правила. Ему надо было соответствовать хотя бы её частичному представлению о мужчинах, с которыми можно ложиться в постель. Любой привычный для него знак внимания мог показаться ей отталкивающим, а может даже и неуважительным. Откуда ему было знать наверняка? — Это будет очень здорово, — ответила девушка и чуть улыбнулась ему поблёкшими, искусанными от переживаний губами.       Тоже впервые по-настоящему, и это-то преклонило чашу терпения, сделав на этих весах чашу благоразумия на несколько фунтов легче. Алонзо склонился ещё ниже, достаточно быстро, чтобы Траут не успела как-то среагировать, и припал к её рту. Ему не хотелось пугать её, поэтому сдерживался. Поцелуй вышел осторожным и нежным, не несущим дикой страсти. Вероятно, он случился столь неожиданно для самой Вероники, что та на несколько секунд просто опешила, потом боязливо зажмурилась. Парень даже так чувствовал, как её тело замерло, ни одна мышца не шевелилась. В течении этих мгновений он просто наслаждался её губами, лаская их и не предпринимая напористых попыток проникнуть языком внутрь. Как впрочем и не делая попыток опрокинуть её на матрас, чтобы получить нечто посущественней. Парень лишь поднял руку и сжал её плечо поглаживая, чтобы она не дёрнулась в сторону из-за тупого страха. Имелись сомнения, что та на практике ещё не знала, что это такое. Ему хотелось, чтобы она поняла. Долго прикосновение не длилось. Вероника медленно подняла руки и положила их ему на плечи. Но не доверяясь, а отстраняя от себя. Это не очень-то понравилось парню, который полагал, что и так старался вести себя порядочно. Однако её движение было не требовательным, как у некоторых дам, не согласных с ним, а мягким, уговаривающим. Разве он мог не послушать такую её? Эта сила, казавшаяся беспомощной и в чём-то нелепой, заставляла его трепетать. Поэтому Алонзо с неохотой отодвинулся, тщательно наблюдая за её эмоциями на точёном лице. Она ещё не открывала век, втянула голову в плечи, а руки самую малость подрагивали. Если смотреть со стороны фактов — ситуация для неё неоднозначная. Одна наедине с мужчиной, по сути незнакомым ей. Что она знала? Лишь то, что этот человек работает на подругу её старшей сестры. И лишь потому, что так неудачно сложилось и жить в своём доме более было нельзя, они находятся вдвоём. Читался испуг, щёки побелели. Только под самыми веками чуть теплился стыдливый румянец. Когда Траут всё же открыла глаза — в них отражалось затравленное мышление. Не такое судорожное как могло бы быть, а заторможенное. Она избегала его взора, отодвинулась, подобрав ноги под себя. Парень хмыкнул и встал. Пол под его сапогами заскрипел. Ну хотя бы не ударилась в слёзы или крики, как некоторые девицы с поверхности, стоит их чуть «ущипнуть». — Я сделал это просто так, чтобы ты там себе не надумала, — Алонзо отряхнулся, поправил одежду и спрятал вычищенный револьвер в карман. — Просто ты мне нравишься, и тебе боятся нечего. Не сделаю я ничего плохого с тобой, как не делал до этого. Надеюсь, ты это поймёшь, если подумаешь.       Правда их понятия о плохом тоже могли кардинально различаться. Но шпион на пол ставке знал и то, что сейчас не будет лишним оставить девушку наедине с собой. Да и пора ему было выдвигаться на работу. Ножи заточены, запасы пороха и патронов приготовлены, а верёвка уже лежала поверх куртки, дабы он не забыл её взять. Вообще он думал, что надо будет обзавестись воровским мешком. А ещё не мешало бы наведаться в тот самый сладострастный квартал грехопадения, чтобы сбросить напряжение. Желание требовало разрядки. Он же не железный, чёрт возьми, и далеко не ангел. Однако надо было спешить: слежка, подслушивание, потом, может, подъём в верхние города донести слухи Киве. В последнем имелись сомнения — вряд ли эту ночь случится что-то, требующее такой меры. Если произойдёт нечто или до ушей дойдёт что-то интересное, тогда да. А ежели нет, то ничто не мешало вернуться на отдых к себе и посмотреть, как Вероника справляется с новым для себя открытием. На выходе он подумал, что «весна» действительно приходит.       Весна приближалась, суля свободу от снежных оков и невиданное до селе передвижение сил на юг. И эти отголоски уже вовсю играли в военных структурах. Все готовились, чтобы не мешкая, как только сугробы достаточно сойдут, взяться за дело. Восстановить прежние рубежи. Вернуть земли стены Мария. Отстроить Шиганшину. Вышло, что под щедрую раздачу и встряску от главенствующего штаба попал и военпол, который в будущих затеях был задействован не столь активно. У полицейских намечались свои дела на этот период, и Док вёл свою подготовку к ним, пожиная первые плоды реформы. Всё шло вполне себе неплохо, когда пришло распоряжение, спущенное прямо с кое-чьего стола. Кива имела «превеликое счастье» ознакомиться с ним в двух формах. Неофициальной: когда она наведалась в обитель Закклая ночью, дабы проверить все документы, приказы и постановления. Надо было их знать, чтобы скорректировать провоз оружия из Подземного Города, да и контрабандисты неплохо обещали заплатить за сведения о потенциальных введениях, чтобы скорректировать сбыт товара. И официальный, когда Найл прибыл в ратушу отдать соответствующие приказы. Ей, как главе сыскного отдела, надо было сделать подборку всех висящих дел, а также отсортировать остальные, чтобы создать общий и удобный каталог. — Это будет целая находка для таких, как я, — пробормотала девушка, рассматривая несколько стопок на своём столе.       Впрочем, она знала, что будут приняты особые меры защиты доступа ко всему этому, ещё до того, как командор ей сказал об этом. Будет любопытно взглянуть на исполнение сейфа-хранилища. Всяко веселее, чем торчать на рабочем месте сутками напролёт. Это была уже не первая ночь, проведённая в городской ратуше. Но хотя бы это имело ряд несомненных плюсов. Место было изученным вплоть до каждого сантиметра, и по сути, это было равносильным ночёвке у какого-нибудь друга. Работа, по сути, этим другом и была. В своём кабинете, который когда-то принадлежал Кенни, было комфортно. Исход рабочих часов избавлял от необходимости полностью держать маску, позволял спокойней ходить по коридорам, чтобы спуститься на кухню за перекусом и чаем. В здании причудливой круглой форме ещё оставались другие служащие, но столь мало, что они почти никогда не пересекались друг с другом. Да и новое поручение не создавало сложностей в неприятном смысле. Лишь отнимало часть свободного времени. Кива смутно помнила большую часть дел, поэтому процесс наведения порядка шёл не отягощающим, пусть и скучным образом. Где уж там до той шумихи, что творилась у остальных. Женщина превосходно знала всё это, хоть и сидела последние три дня по большей части в кабинете с редкими вылазками на допросы и задержания. Да и снаружи ничто не указывало на то хаотичное движение, напоминавшее бурление подземной реки. Прежние улицы, только уже не целиком покрытые снегом: тут и там ручейками стекал растаявший, унося с собой грязь. Ночью всё застывало в лёд, но с приходом солнца таяние продолжалось. А люди оставались теми же людьми, что ходили по мостовым и год назад, и десятилетия назад, и, вероятно, будут ходить веками позже. Конечно, одежда сменилась на менее тёплую, солнца стало заметно больше, а гомон дня разбавил звон капели. Всё это означало, что весна уже здесь, уже провожает зиму. За всем этим естественным ходом жизни проходили и сборы. Генштаб отбирал артели строителей и плотников, те уже стягивались в столицу и проходили собеседования. Никто не хотел пускать непроверенных людей на юг, где восстановление Шиганшины было гораздо большим, чем простая стройка. Так же правительство вело переговоры с мастерами Промышленного Города. Там, как обычно, возникли свои трудности, связанные с устройством работы города, живущего по своим правилам, и с новыми, постоянно меняющимися требованиями. Генеральный штаб имел право требовать присутствия некоторых мастеров во время возведения южного города. Ведь именно они на заказ, в плотном сотрудничестве с чиновниками и консультации с военными, спроектировали новое поселение внутри ковчега. Удобное для солдат, для всего того, что могло определять мобильность в передаче сведений и ресурсов, при этом сочетая проводимость и простую городскую инфраструктуру.       Однако всё это было решаемыми вопросами, и в воздухе чувствовалось это напряжение. Вот-вот отправится первый конвой к стене Мария. Шла подготовка инструментов, повозок, выделялись лошади из частных конюшен. Большая суета и общее возбуждение, будто только сейчас у всех появилась возможность вложиться в общее дело. Забавно, что Разведкорпус не поставили в первую очередь отправки. Имелся приказ и для них, но только он касался того момента, когда сойдёт весь снег окончательно. Кто знает, когда это случится: на следующей неделе или через две. И может было даже вовсе неплохо сидеть спокойно в удобном стуле, рассматривая бумажки. Хотя ей и так было чем заняться — криминальный мир не терпит выпаданий. Кива криво улыбнулась и потёрла переносицу. На столе стояла кристаллическая лампа, и глаза болели не так сильно как от свечей. Было подходящее время перевести дух и задуматься о будущем, когда руки, умело обращающиеся с ножом, начнут подводить. Во всяком случае, просто подумать. Взгляд упал на стопки листов. В них хранилась история многих: погибших из-за того же самого, из-за самонадеянности; а в некоторых случаях: и хитрецов, избежавших всякой кары. Угодить на те же листы было крайне нежелательным. Она выдохнула и уже хотела было встать, чтобы спуститься в столовую за кипятком для фарфорового чайника, как в дверь постучали. Скупо и сухо. Сквозь лёгкое удивление тут же поднялась насторожённость. Кто бы это мог быть в поздний час, да ещё в тёмном, почти что пустом здании? Опыт нашёптывал, что вряд ли кто-то «хороший». Женщина бесшумно отодвинула стул, чтобы было удобней вскакивать, открыла ящик, где хранила оружие. Хладнокровие подавило тревогу и отогнало усталость. — Войдите, — ответила она, настраиваясь на бдительность.       Створка распахнулась, это движение отчего-то смотрелось привычным, и в комнату, придерживая дверь плечом, так как обе руки были заняты папками с документами, вошёл Флинт. Вид у него был усталый, под косящими глазами запали тени. — Что это? — спросила девушка, вопросительно подняв одну бровь, не ослабляя готовности. — Мне кажется, что я тебя отпустила уже несколько часов как.       Она и в самом деле под конец рабочих часов отпустила помощника. Не было смысла засиживаться здесь всем дольше нужного. Пусть хоть кто-то отдохнёт, учитывая то, как шло приспособление к новому функционалу. Нельзя было дать гарантий, что хоть кого-то изредка не мучали смутные терзания совести и справедливости. Да и объёмы были несравнимы с тем, что имелись ранее. Мужчина, бывшей с ней примерно одного возраста, скривился, молча подходя к столу и выгружая на него свою ношу. Начальница терпеливо выжидала его объяснений. — Разобрал дела с февраля по апрель восемьсот сорок второго. Вы уже не первый вечер тут засиживаетесь, — он постоял, нависая над сидящей, смотря на неё с каким-то отдалённым сочувствие, затем покачал головой и изрёк. — Мужик тебе нужен.       На этом он убрал руки в карманы куртки, развернулся и пошёл на выход, явно не намереваясь получать от Вербоуген хоть какой-то реакции на его вполне понятное предложение. Ещё до того, как дверь закрылась, скрывая неразговорчивого Флинта, женщина усмехнулась. Каков нахал. Но всё же в чём-то он прав: отвлечься от всего этого действительно не мешало. Она оглядела рабочий стол. Захламлённый не от беспорядка, а от обилия документов. Взор коснулся тех, что принёс подчинённый. Несмотря на очевидность жеста, всё равно было чуть приятно. Если рассматривать возможность как простое взаимное удовлетворение, то не так уж и плохо. Понимает ли он это или хотел чего-то большего? Не похоже, Флинт ощущался как выходец подземелий по поведению, несмотря на паспорт, сообщавший о происхождении из Утопии. Скорее всего, он действительно знал, что предлагает. Однако святым было одно простое правило: не гадить там, где ешь. И было бы неплохо мужчину проверить всячески, чтобы исключить неприятные моменты в дальнейшем. Кива выдохнула, задвинула ящик и выключила лампу. Кабинет погрузился в темноту, прорезаемую лишь слабым светом фонарей с улицы и серебряными лунными лучами. Девушка вышла из своего кабинета, заперла дверь и направилась по коридорам на выход.