Стены

      Ночь властвовала над лесом, делая его тёмным и недружелюбным от слова совсем. Лошадям приходилось туго — продираться сквозь нескончаемый кустарник и спотыкаться о корни, которые ездок заметить не мог, а потому безжалостно правил животных в нужном лишь себе направлении; не очень весёлое занятие. Но человек, ехавший без всякого света, ориентируясь только по какому-то внутреннему компасу, не заставлял своих питомцев продвигаться быстро. Поэтому все тычки не могли навредить тонким ногам коней. Лишь портили тем настроение, которое и так было изрядно подорвано несколькими днями пути. Почти что шесть дней езды по заросшей дороге и непролазным чащам. Бодрым настроем не могла похвастать и их владелица, разделявшая все тяготы и особенности такого перехода. От стены Роза до стены Мария в одиночестве и без подстраховки. Опасное дельце, подкинутое Дариусом, пока проходило спокойно. Кива сама себе выстроила маршрут, пользуясь старыми и устарелыми картами, и вроде успешно придерживалась его. Во всяком случае, спустя почти шесть дней езды, поисков объездов и ночёвок в лесу, она наконец-то выехала к Марии. Ещё на закате возвышение стены начало проглядываться вдалеке сквозь полосу молоденьких деревьев, выросших на ранее расчищенной земле. Пока ещё не таких высоких, чтобы закрывать собой небо. Но последний участок пути пришлось ехать именно в таком лесу — старом и густом. Никто из жителей отрезанных городов не выходил расчищать дороги или очень далеко расчищать подступы к бастионам. И это лишь помогало природе возвращаться в первозданный вид. Ещё основная причина такой надобности заключалась в том, что смотровые вовсе не сумеют так заметить чьё-то приближение, ведь женщина, несмотря на необходимость, не зажигала кристаллического фонаря. В ночной темноте леса было не различить ни её, ни её лошадей. Ей же надо было достаточно близко подойти к стене ковчега, чтобы в зарослях оставить питомцев её ждать. И при этом расстояние должно быть не малым. Таким, какое сумеет пройти сама пешком без особой усталости и на каком будет не слышно ржания лошадей. Во всяком случае, достаточно отчётливо. Правда в такой непроглядной черноте ориентироваться было очень непросто. В какой-то момент Кива выехала к югу от Хилвесты практически к самой стене, и вынуждена была повернуть обратно в лес, закрывающий её от всяких человеческих глаз. Через несколько часов продираний она вроде бы приблизилась к самому городу. Чтобы в этом убедиться пришлось опасно приблизиться к границе деревьев, а потом вернутся обратно и оставить двоих своих животных, которых ей пришлось очень долго и муторно неприметно выводить из Хлорбы, на одной из подходящих лужаек. Рискованно, но имелись шансы, что за время неё отсутствия на них не нападёт какой-нибудь голодный по весне хищник. У них были длинные поводы, позволяющие маневрировать, и для большей безопасности пришлось вымазать их шкуры в едком масле. Запах мог отпугнуть, как и растянутые между стволами окружавших деревьев ремни с колючками наружу. Могло показаться слишком запарным делом, однако два верных питомца были её единственным шансом вернуться в Хлорбу. И их стоило беречь не только потому, что владелица была к ним привязана. Избегая болезненных, сердитых щипков от гнедого жеребца, девушка собирала всё необходимое для проникновения в населённый пункт. Привод усовершенствованным кустарными методами для большей бесшумности, воровской комплект, одно лезвие на случай борьбы, и, само собой, документы вместе со схемой города. Через какое-то время Кива поспешила к нему, напоследок потрепав по шее серую в яблоках лошадь. Она уверенно и быстро шла к тому месту, где чуть ли не часом ранее видела стену ковчега. Ночь стояла не морозная, но прохладная, как и положено ранней весне, так что ходьба в полном комплекте, пусть и специальной, одежде вместе со всем обмундированием порядком сковывали большую часть лёгкости. Пришлось так идти, стараясь не ломать ветки кустов и деревьев, где-то два километра. Если внутренние ощущения не врали. Всё вокруг жило своей незримой ночной жизнью: шорохи, трески и редкие звуки животных, не бывшие ни криками, ни рычанием. И в любой момент можно было стать их добычей. Потому что дикие звери, наверняка. за пять лет расплодились. Эта мысль не пугала одинокую путницу. Скорее, нервировала. За время ночёвок к её крошечному лагерю несколько раз подходили стаи волков. Благо их удавалось отогнать огнём и выстрелами дымных снарядов. Но тогда была безлюдная глушь.       Сейчас же она смотрела снизу вверх на высокую стену Хилвесты. С такого ракурса западный ковчег Марии казался покинутым. Не было света на стенах, на постах дозорных, не виднелись даже их фигурки. Возможно, людей там действительно не стояло. Однако Кива рисковать не собиралась, поэтому провела минут сорок тщательно наблюдая за тем, что творилось наверху. Ночь выдалась облачной — диск луны совсем редко заливал всё светом и вновь прятался за тучи. Что играло на руку. Её, специально одевшуюся и обернувшую все блестящие детали привода, будет не отличить от тени, если не подойти на расстояние пяти метров. Часовой наверху всё же был. Даже четыре. Они совершали обходы на своих участках, меняя друг друга каждые двадцать минут. Достаточно практично, но создавало на протяжении весомого отрезка времени брешь. Женщина, выждав, когда вынырнувшее небесное светило уйдёт за плотный заслон, перебежала к основанию монументального сооружения на основе колоссов. Можно было бы попытаться зайти с внешнего участка, но там больше рисков быть всё же замеченной. У неё имелись с собой взятые крюки для подъёма, но высота в пятьдесят метров непростая дистанция. Ещё и вертикальная. Поэтому пришлось пользоваться УПМ. Хитро обмотанная специальной тканью леска не издавала привычного слуху визга. Зато звуки издавали крюки и газ, взметнувшиеся во тьму. Поэтому пришлось осторожно подниматься наверх, выжидая и помогая себе ногами и по чуть-чуть сматывая проволоку. Не самая удобная поза для того, чтобы замирать и ждать, пока после шума пройдёт достаточно времени. Но так она подобралась, подгадывая просветы по времени, до нужной отметки: дюжина метров до парапета. Оттуда слышны неспешные шаги, по которым было всяко проще ориентироваться, чем во внутренним часам. Дальше следовало по-тихонько забираться своими силами, на специальных крюках. И молиться, что никто не решит взглянуть вниз именно над ней или отлить с плаца. Частая практика. Женщина взбиралась наверх, следя за своим дыханием, которое могло её выдать. Тихий, медленный вдох носом и такой же выдох ртом. И вот уже виднелся край стены. чуть меньше чем пол руки до него. Настала очередь самой рискованной части. Самой опасной и стремительной. Кива переводила дыхание, восстанавливала часть сил, потому что отдохнуть целиком в таком положении: руки прижимают тело как можно ровнее к камням, а ноги в упоре держат большую часть веса, не представлялось возможным. Однако нужно было в один прыжок забраться наверх без шума, на корочках перебежать ширину стены всё так же без шума, и там перемахнуть на другую сторону, и снова: без шума. Женщина ждала, смотрела на темноту, опасаясь что выглянет луна, и слушала, прислонившись горячим лбом к холодной кладке, а конечности постепенно наливались тяжестью от статичного положения. Привычная нагрузка, но со всем грузом за спиной, она быстрее приближалась к опасной, неконтролируемой дрожи мышц. Наконец звуки шагов удалились и наступила тишина. Рывком она зацепилась за край, издав только приглушённую мягкую возню, и подтянулась, вползая на парапет, и оказалась на стене на четвереньках. Не дав себе и секунды на передышку, Кива привычно по-звериному и без опасок потрусила к скрытому во тьме обрыву. Несколько секунд и она бросается вниз по ту сторону, уже в Хилвесту. Мерещится, что свободный полёт длится вечность, когда как на самом деле проходит секунды четыре, и она уже близко к земле, а по сему в некой безопасности от солдат, выстреливает крюком УПМ на крышу ближайшего дома, которую еле вычерчивает слабенький свет с поста у ворот. Отсюда звук не должен был раздаться столь громко. Уж точно в случае чего ей хватит времени спрятаться. Поэтому как только под ногами вновь появилась крепкая опора, девушка бесшумно и осторожно направилась вперёд всё так же на четвереньках, ища место, где заканчивается крыша. В эту ночь темень играла на руку и вязала тряпку на глаза. Наконец руки выхватили вместо черепицы пустоту, и Кива начала спускаться при помощи тех же крюков. Она не успела разобрать какая высота у этого здания, поэтому пришлось медленно возиться со всем этим. Когда она оказалась на земле, она встала, прижалась спиной к стене и прислушалась. Покой и тишину ничего не нарушало. Во всяком случае, в этом месте.       «Отлично, есть время сориентироваться», нарушительница выдохнула, позволив себе перевести дух. Самое трудное осталось позади, теперь надо было разбираться с самой муторной частью. Найти в городе, который вполне мог за пять лет сильно измениться, ратушу, главное здание военпола, «её» отделение и место, где теперь могли хранится землеведчиские акты. Кива закрыла глаза и мысленно перенеслась в момент прыжка, вспоминая расположение источников света. Ворота, что-то впереди, возможно главная площадь. Если да, то стоило начать поиски оттуда. Прошлые адреса у неё с собой имелись отмеченные на старой карте. Но она не была в Хилвесте пять лет, воспоминания о здешних проулках и переходах повыветрились. И опять же, учитывая катастрофичное положение обитателей, всё могли измениться. Женщина выдохнула и направилась в сторону, где сверху виднелся рыжеватый, предательский свет. В такие моменты можно было с чистой совестью ненавидеть нового «руководителя» — задача стояла отвратительная в своём исполнении. Спустя полтора часа блужданий Кива вышла вроде к тому самому месту. По пути из некоторых домов доносились какие-то шумы, а два раза кто-то прошмыгнул в соседние проулки. Это всё подтверждало, что город не обезлюдел. Зато периодические просветы луны обнажали плачевное его плачевное состояние. Некоторые дома были будто бы пострадавшими от урагана: не было стёкол — их заменяли доски, в стенах зияли следы точно от ядер, а встречались порой и те, в которых не было дверей. И эта пустота могла скрывать в себе кого-то или вообще ничего. Порой на явных местах построек лежала открытая земля, видимо для внутренних садов. Важным оставалось то, что замкнутый до одного города мир находил свои лазейки для формирования привычной структуры: низших под ноги сильным. И даже армия была смята под этими движениями пластов. Согласно отчёту, переданному разведчикам, что довезли его до Хлорбы, а оттуда тот попал в Яркел и далее в Митру, здесь теперь не существовало Военной Полиции, Гарнизона и тем более Разведкорпуса. Теперь была лишь одна структура военных, контролируемая местным управством. Ограниченные припасы не оставляли ничего иного. У них не было запасов газа и тех же лезвий, осталось немного пороха для не прям эффективных, устарелых пушек, так что в случае серьёзного нападения титанов им оставалось рассчитывать, возможно, лишь на милосердное самоубийство. И через пару недель этому мирку предстояло новое потрясение — выправление этого «врастания». Болезненный процесс, сложный процесс. Кива надеялась, что её участие во всём это будет не столь активным, как поиски в эту ночь. Она стояла в проулке, смотря на изменившуюся площадь, точно от разбоев, и вспоминала расположение административных построек. Проще было добраться до ратуши, так как там могли лежать письма с нужными адресами. Хоть какая-то структура, пусть и видоизменённая в Хилвесте ещё была. Женщина, стараясь не попадаться на свет, двинулась в сторону, где пять лет действовало административное здание. И через пятнадцать минут оказалась перед ним. Заглядывая в пустые окна, гостья пыталась на вид определить: располагается ли ратуша теперь здесь. Но чтобы это доподлинно выяснить — надо было проникать внутрь. Если здание и работало теперь в другом режиме, то архивы остались на месте. Кива, вооружившись маленьким кристаллическим фонарём, обнаружила их на втором этаже дома, собранных в одну комнатушку, видимо, дабы не мешались вести порядок в новых делах. После отрезанности от «цивилизации». Следя за тем, чтобы её свет не попадал на окна и прикрываясь взятым с собой плащом, она нашла нужный ей короб с датой. Восемьсот тридцать шестой год, дата её липового перевода в Генштаб. Затем ещё один, восемьсот тридцать первый, дата поступления Линсей в местный военпол. Как только женщина закончила с этим — направилась исследовать все комнаты, в надежде, что там хоть где-то удастся узнать хотя бы один нужный адрес. На одном из писем нашёлся адрес для решения территориальных вопросов и только. И рассудив, что там могут водиться старые акты о покупке и обитателях домов, комнат, участков, она решила проверить то место. Весенняя ночь, конечно, не намного короче зимней, но стоило спешить. У неё лишь один шанс, потому что нового человека в изолированном городе должны будут заметить. Ей надо убраться из ковчега до рассвета. Сделать всю работу за оставшиеся часов десять. Не больше. Поэтому Кива оказавшись на улице ускорилась до кошачьего бега: не особо шумной трусцы, и скрылась за очередным поворотом.       На небе тучи не желали рассеиваться, однако Леви был им даже благодарен за такую милость. Такие дела лучше делать в темноте. Он специально дождался заката и только тогда пошёл в Шиганшину, никому не говоря о сути своей отлучки. Просто ночной смотр города, прогулка, если так будет удобно. Так как мужчина был одним из старших по званию среди всех работающих ныне в южном округе Марии, и так как внушал полное доверие, проблем с этим не возникло от слова вообще. Выйдя из строительного, жилого городка, возведённого на скорую руку, он испытал облегчение. Там царила своя обстановка, свой рабочий ритм, напоминавший о том, что жизнь продолжается. Трупы уходят в землю, подпитывая траву и прочие растения. А живые остаются, чтобы топтать эту самую траву. Рабочие уже обустроили в кристаллическом заслоне ворота, чтобы начать вытаскивать и убирать бесполезные обломки и всякий сор. Аккерман слышал от старших строителей, что несмотря на то, что есть сохранившиеся дома, нуждающиеся по сути лишь в ремонте, почти всё придётся строить с нуля. Поэтому в самом городе пока активно шла первая очистка — доламывать полуразрушенные дома и расчищать места только начинали. Часть первых недель заняло именно обеспечение подступов лошадям и повозкам, чтобы было быстрее и эффективней. Эта новость успокоила разведчика. который приехал на юг вместе с тремя подчинёнными, едва ли не впал в скрытый, доступный лишь себе ужас при виде вывозимых куч обломков, бывших явно домами. Тот дом, нужный дом, находился в центре города. До него им ещё долго добираться. Однако он же добирался до него без особых помех. Снаряжённый всем необходимым, он легко взбирался по грудам, оставленными рабочими до завтрашнего дня, спускался и продвигался к своей цели по пустынным, мёртвым улицам, оставляя следы наступления своей страны позади себя. Приближался к прошлому. Большую часть останков возле ковчега растащили дикие животные. Оставшиеся уже захоронили, выделив место под будущий монумент, так мужчина вычитал в проектах. Здесь же наслаждаться дармовой падалью могли лишь птицы и крысы. Птицы, свободные от земных оков, и крысы, нуждавшиеся в этой земле. Леви же свободным не был. Какая-то его часть на самом краешке рассудка нашёптывала, что это всё дурость. Мёртвым всё равно, хоть ушат говна вылить. Но всё же его фактически тянуло туда. Туда, где он его оставил. И капитан не пытался противиться этому зову. Неправильным были как раз таки те, другие мысли о том, что это не столь разумно. Он просто обязан это сделать. Собственноручно. Это его бремя, его радость и милосердие, скорбь. Это часть него самого. И он был бы самым последним идиотом в этом мире, если бы отказался от неё. Аккерман уже отпустил. Всего лишь один раз, но этого хватило, чтобы самый важный человек не вернулся. Теперь осталось лишь погребение. За всеми этими терзаниями капитан дошёл до нужного дома. Он никогда не забудет его расположения. Никогда. Найдёт даже тогда, когда старая Шиганшина будет похоронена под новой. Конечно, останется ещё могила, тоже памятное место. Но именно здесь он его и оставил. На какой-то старой запылённой кровати. Накрытого плащом с этими нашивками в виде крыльев. Грубо. Но не было ни времени, ни возможности сделать всё сразу по почестям. Теперь же Леви вновь здесь почти спустя полгода, чтобы совершить последние обряды. Последнее настоящее прощание, но не чтобы вырвать это из души. Или что там ещё бывает у людей. И луна как раз выглянула, озаряя всё своим тусклым серебром. Мужчина выдохнул в ночной воздух облачко пара и зашёл внутрь. В нос сразу же ударил запах тления. Удушливый, сладковатый как перезревшие плоды жимолости. Он поморщился, вспомнив далёкое прошлое. От его матери начинало пахнуть. От Кенни пахло свежей кровью и порохом. Какой смрад лучше? Эти невесёлые мысли о гибели так или иначе родных приближали к неизбежному, а затем внезапно стали затихать, пока и вовсе не ушли из его головы. И всё же, капитан прошёл по коридору, не боясь, что во тьме ударится о стену или что-то ещё. Это не так важно. Важен тот, кто ждал его все эти месяцы. Недвижимый. Мёртвый. В тишине скрипучие, старые высохшие доски визжали под ногами пришедшего, но тот не слышал этого. В голове звенела оглушающая пустота, отзываясь невнятным писком где-то в ушах. Аккерман остановился перед дверью, что плотно закрыл за собой. Осталось лишь зайти внутрь. Он стоял, понимая, что дальнейших моментов для паузы не представится. На второй части действа не стоит медлить. Гость выдохнул и открыл дверь.       Свет луны проникал сквозь пыльное окошко и высвечивал всё необходимое. Всё там осталось как и прежде. Почти всё. Естественная деталь, если не обращать на неё внимание. Эрвин, лежавший спиной на кровати, уже достаточно разложился, чтобы его силуэт под плащом изменился. Осел, усох. Леви прошёл к нему и замер у изножья кровати, вспоминая каким Смит был. Каким всегда останется для него. Оболочка тела не столь важна. Аккерман осторожно поднял лёгкие останки, чувствуя как под пальцами одной руки что-то копошиться. Конечно, насекомые пробрались и сюда, пускай и не в таком количестве как могли бы. Он скривился, но не от отвращения, от чувства вины, что оставил самого важного для себя человека на такое поругание. Что все эти месяцы личинки и чёрт знает, что ещё, ели его плоть. — Прости, — прошептал капитан, выходя наружу вместе с телом.       Теперь же была возможность совершить все прощальные, уважительные обряды. И теперь Эрвин сможет ещё легче вдохнуть там, где бы не находился сейчас. Мысль о загробном мире и о том, что мертвецы откуда-то могут взирать на живых, не нова. И отчасти помогала держаться хоть каких-то ценностей и опоры в жизни. Никто из легиона разведки не умер напрасно — живущие продолжают их дело, не обесценивая все жертвы. Так и должно быть. Одни ради других. Другие ради одних. Леви уже выбрал место, где хотел захоронить своего командора, несмотря на то, что в генеральном штабе предлагали со всем торжеством и военными почестями похоронить его в Митре, куда каждый мог бы прийти и почтить память героя. Но Аккерман и Зое вежливо отказались из того соображения, что это будет несправедливым по отношению ко всем павшим. Поэтому в проект был введён общий мемориал с высеченными именами всех и каждого, кто погиб в ту битву. Обеспечить могилой каждого не представлялось возможным. А Смит… Пусть отдыхает в стороне, там, куда всегда стремился. За Шиганшиной. Те земли начнут осваиваться через пару недель, хотя бы на предмет постройки постов защиты, а через месяц отправится первая экспедиция туда. На юг. Но пока те земли оставались нетронутыми, так пусть же Эрвин будет неоспоримым первым её покорителем за эти пять лет. Капитан направлялся по безлюдному городу к внешним, запечатанным воротам. Даже использование УПМ на этом последнем пути к новому и финальному месту покоя казалось правильным. Сколько разведчики проводили время, не снимая приводы? Бессчётное количество часов. Пусть будет так. Леви шёл в тишине, прижимая к себе безжизненное тело, иногда позволяя себе скользить взглядом по тому, что осталось от лица под тканью плаща, изрядно пострадавшей от процессов гниения. Не беда, у него был с собой новенький плащ и даже специальные нашивки. Очертания изменились: места носа и глаз провалились или, вероятно, мягкие ткани были съедены насекомыми в первую очередь. Изменилось как-то и линия скул, щёк, губ. Луна беспощадно подсвечивала всё это и не спешила вновь нырнуть за тучи. Аккерман перехватил труп и легонько коснулся лица сквозь ткань рукой. Он снимет её, когда они прибудут на выбранное место. Ещё успеет узреть его в последний раз, прежде чем отпустит тело на покой. И это была подходящая ночь — тихая и в меру тёплая. Никто их не потревожит, здесь находились только они вдвоём, если не считать дозорных на стенах. Но солдаты Гарнизона не помешают ему. Леви было всё равно, что они подумают, когда он поднимется на стену с трупом и спустится по ту сторону. Разве что отойдёт чуть в сторону, чтобы не совершать все обряды на глазах других. Это личное. Да ещё и тучи вроде бы действительно начинали развеиваться. Луна, яркие звёзды, как свет веры в лучшее будущее. Будущее, где Аккерман сумеет исполнить своё обещание и самому «стать свободным». Он сделает это, чего бы оно ему не стоило. Это последний его долг перед Эрвином и всеми остальными. Да, он продолжает «идти» сейчас, поскольку нужен Зое и прочим, но это уже остаточные движения. Какая-то его часть умерла в тот день смерти Эрвина, оставив после себя лишь стеклянный осколок памяти и чувств. Он дошёл до внешней стены и опустил голову, касаясь лбом высохшей, некогда могучей груди. Всё правильно. Он пронесёт на себе ту цену, которую заплатил за его подлинный покой. За то, что так было нужно Эрвину.