Банки с супом Кэмпбелл

Гарри шагает по длинному переулку, обходя стороной лужи и грязь, мимо почты на Воксхолл-стрит, и добираясь, наконец, до светящейся вывески клуба Lab. Вокруг ни души, и он дёргает железную дверь, но она не поддаётся; на улице уже слишком светло для тех, кто желает развлекаться, по крайне мере в Lab. Там тусуются только приличные ребята, которые лишь делают вид, что употребляют что-то серьёзнее травы и колёс, а всех, кто желает ширяться дальше, посылают подальше куда-нибудь в Ислингтон. Гарри оглядывается по сторонам, замечая за одним из уличных мусорных баков знакомую шевелюру и свою же красную клетчатую рубашку, висящую на худощавом теле. — Ты просто свинья, — легко пинает он спящего ногой. Зейн потирает пальцами залитые алкоголем и сном глаза, выдавливая из себя слабое «привет». — Если собирался валяться на земле, то мог бы надеть не мои вещи. Я заебался стирать в нашей ванной. — Я есть хочу, — жалуется в ответ Зейн, и в животе Гарри согласно урчит — он не позавтракал, прежде чем подорваться с утра от возмущённого крика Олли «забери этого уёбка из Лаба». Честно говоря, он и не ужинал, потому что в кафе, где он подрабатывал, нечего было забрать после смены. Гарри вспоминает, что у него завалялась десятка чаевых где-то в заднем кармане. — Пошли, — наклоняется он к Зейну, перекидывая через плечо руку друга. — Ты — солнце этого города, Гарри Стайлс. Заявление вызывает только закатанные к небу глаза, и желание встряхнуть парня посильнее, что он и делает, но получает за это: — Не тряси, а то блевану. Гарри улыбается. Странное дело — как бы сильно Зейн не бесил его, он всё равно умеет делать так, чтобы Гарри улыбался, причём, не прикладывая при этом никаких усилий. — Где ты был? Зейн укладывает голову на его плечо и хмыкает, будто раздумывая над ответом. — Искал нам деньги на квартиру. — И судя по твоему виду — не нашёл. — Звонил домой три раза, отправлял телеграммы, но никто не отвечает. — Если не съедем, точно начнутся проблемы, — отмечает Гарри, — вчера говорил с Олли — но ему всё равно. — Ему всегда всё равно, — раздраженно отмахивается Зейн. — Без денег мы квартиру не снимем, так что я позвоню родителям ещё раз. Они проходят несколько улиц, останавливаясь около дома с неухоженным внутренним двориком, где Зейн достаёт остатки своих сигарет и закуривает. — Я могу взять дополнительные смены, или ты тоже можешь подработать в закусочной. — Ты сегодня работаешь? — игнорируя предложение, спрашивает Малик, заставляя Гарри нахмуриться. Он вешает своё расписание на двери их комнаты, чтобы Зейн не забывал, когда Гарри не бывает дома или когда он приходит, потому что во время отсутствия Стайлса он рисует или делает аппликации, заполняя всю комнату запахами краски и клея. Так что обычно к возвращению Гарри со смены у них открыто окно и не остаётся никаких свидетельств. Ещё он отмечает там, что нужно купить или сообщения, которые передают им другие сквотеры. И если Зейн делает такое странное лицо, спрашивая Гарри, сегодня ли его смена, именно в эту субботу, то он просто пытается его наебать. Он знает и всегда знал, в какие дни и часы Гарри работает. Стайлс не подаёт виду, что замечает это. — Да, я начинаю через час. — О, — задумчиво чешет подбородок Зейн. Может быть, он думает о том, что Гарри спал только четыре часа, прежде чем встать посреди ночи и забрать его пьяного из клуба. А может быть, он не думает ни о чём. Даже спустя год Гарри с трудом понимает его. — Ты знал, что Патти Смит тоже работала официанткой? — Серьёзно? — Да, но её почти сразу уволили. Наверное, великие не созданы для такой работы. Гарри издает кряхтящий звук на такое предположение — Зейн же его воспринимает, видимо, как согласие. Наверное, Гарри следует говорить напрямую, когда он не согласен с его глупым трёпом, иначе Зейн будет считать, что во всём и всегда прав. Но утро обещает быть пасмурным и хмурым. Солнце не собирается и виду подавать, и Гарри не выспался для того, чтобы с чем-то там не соглашаться. Он просто говорит: — Может, тебе стоит снова рисовать на заказ? — Я говорил тысячу раз, — вспыхивает Зейн, останавливаясь и разворачиваясь к нему лицом, чтобы выразить всю степень своего недовольства. Он взмахивает руками, но смотрит куда угодно, только не Гарри в глаза. — Это просто копейки! Ты хоть представляешь, сколько уходит на одну картину, это просто… Чёрт! Он резко хватает Гарри за плечи и впечатывает его лицо в свою шею, притягивая как можно ближе. Всё случается так быстро, что Стайлс даже не успевает подумать — какого хрена? Он только слышит глухой хлопок позади себя, будто упало что-то тяжёлое, и хочет обернуться, но Зейн держит его так крепко, что приходится возмутиться. Замок из рук ослабевает и он выбирается на свободу, даже несмотря на то, что нет ничего ужасного в знакомых и приятных объятиях Зейна. Но… Гарри будто чувствует, что нужно обернуться и увидеть происходящее. В подножии радиостанции BT Tower он видит черное пятно, которое, несомненно, ещё минуту назад было живым человеком. — Отличное, блять, начало дня, — саркастично подмечает Зейн. Гарри рвёт прямо посреди дороги.

***

Зейн колупает попавшую под руку салфетку, разрывая её на мелкие кусочки прямо на меню закусочной «Оустер». — Возьмешь сегодня пару газет? — спрашивает Гарри, поднимая глаза на вторую официантку, Элеонор, но обращаясь при этом к другу. Он делает глоток воды, при этом стараясь сделать вид, что сегодняшнее утро такое же обычное, какое было и вчера, и позавчера, и за неделю до этого. — Нам нужно найти квартиру. Вообще хоть что-то, прежде чем городское управление снова придёт. — Да, — вяло соглашается Зейн, — ладно. Эль подходит к ним, улыбаясь Гарри с фальшивым пониманием и сочувствием. «Да, я так заебалась, но скоро твоя очередь», — говорят её глаза. — У меня нет денег, — виновато произносит Зейн. Гарри достаёт последнюю десятку, на которую покупает им два завтрака из яичницы и тоста. Зейн никогда не говорит, но он ненавидит «Оустер» и ту дешёвую еду, что они здесь подают. Но в прошлом месяце они с Гарри пытались устроиться на полставки в один мишленовский ресторан, куда их, конечно же, не взяли, даже не смотря на умение Зейна различать приборы и их предназначение. — Хочешь посидеть тут до конца моей смены? — спрашивает Гарри, когда они заканчивают с их завтраком. У Зейна глубокие синяки под глазами, а белки желтовато-красные — вот почему Стайлс просит его остаться (а не потому, что им довелось лицезреть суицидника сегодня утром). Но Малик отмахивается. — Хаз, я спать хочу, — жалуется он. — Но я тебя встречу, идёт? Гарри нервно кивает. Его смены обычно длятся по восемь часов, но в этот раз они с Эль работают по двенадцать из-за того, что одна из официанток уволилась на прошлой неделе. Почти всегда именно Гарри достаются ночные смены — потому что девушке в такое время и в таком районе быть небезопасно, но только Зейн и Олли знали, что Стайлсу тут тоже доставалась своя порция беспокойства. Иногда Зейн заходил и сидел с ним несколько часов, прежде чем отправиться развлекаться со своими друзьями снова, но даже эти несколько часов давали Гарри шанс не сойти с ума. Эль скрывается в подсобке, чтобы переодеться. Гарри поворачивает ключ в двери закусочной и открывает кассу, сверяя ночную выручку с отчётной тетрадкой. Он делал это тысячу раз, но тогда, впервые, оказался не способен сдвинуться с места, перебирая одну за другой бумажки денег. Ком встаёт в горле, и утренний тост просится наружу. Он даже не замечает, как слёзы вытекают из его глаз, падая на купюры. Он видит перед собой распластанное по асфальту тело, которое могло принадлежать кому угодно, но, несомненно, принадлежало кому-то очень несчастному. — Гарри? — зовёт его Элеонор. — Ты в порядке? Он отскакивает от её руки, коснувшейся плеча, как от огня. Слёзы катятся сами по себе, и он просто отпихивает от себя деньги. Эль пытается его обнять, но он сжимается, обхватывает руками плечи и кусает губы как душевнобольной, как раненое животное, и только и может отмахнуться от неё, будто всё в порядке. Она всегда была к нему добра; брала его смены, прикрывала перед Стивеном — владельцем кафе, и спрашивала о его делах. Но он боялся ей доверять из-за того, как она смотрела на него, когда приходил Зейн. В этом взгляде было что-то пугающее, всезнающее и жестокое. — У моего дяди друг — психолог, — осторожно начинает она. — Хочешь, спрошу его номер? Он усмехается, вытирая салфеткой мокрое лицо. — Просто плохой день, не обращай внимания. В плохие дни у него всегда чешутся руки. Запястья — это индикатор, говорит ему Зейн. Просто смотри на локти, пальцы, состояние ногтей. То, что нужнее всего, ломается первым. На сгибах рук у него красные полосы от расчёсываний, которые он всегда прячет за одеждой. Если Стивен заметит, то решит, что у него клещи и уволит не раздумывая. Он уже как-то проверял его на вшей, когда власти залили цементом их водопровод, и Гарри не мог мыться почти неделю. — Уверен? — стоит на своём Эль. — Мы сегодня видели, как какой-то чел сбросился с радиостанции, — глубоко вздыхает он, прежде чем сказать это, — в метрах ста от нас… — Чёрт! Серьёзно? Кто-нибудь вызвал полицию? Там был с ним кто-то ещё? — Э-э, да, — теряется Стайлс, — какая-то женщина из дома напротив вызвала полицию и скорую. — Хочешь, попрошу свою подругу выйти сегодня вместо тебя? Гарри усмехается над предложением. — Эль, я всего лишь увидел сегодня, как какой-то левый чувак сиганул с крыши. Я в порядке. Я могу работать. Он сможет работать вполне отлично, если она перестанет смотреть на него как на беззащитного щенка, который готов расплакаться из-за любой херни. То, что случилось до этого, просто совпадение из-за стресса, недосыпа и отвратной работы, с которой его могут выгнать в любой момент. Позже он отвлекается от мыслей об увольнении и голодной смерти тем, что протирает столы, переставляет меню, складывает салфетки, а потом опять протирает столы. До обеденного перерыва сюда мало кто заходит, поэтому Гарри делает всё возможное, чтобы не пересекаться с их поваром Ирвином. Сначала они даже неплохо ладили; Ирвин рассказывал ему о своей деревне в Шотландии, откуда он был родом, и он всегда вставлял слова «задница» и «чепуха», которые произносились как «bahookie» и «haver». Но потом его провинциальные замашки стали выглядеть как простое невежество, а шотландский акцент как надругательство над английским. От него всегда пахло жареным луком, и Гарри пытался не оставаться с ним наедине дольше одной минуты. — Эй, красавица, — громко окликает его Ирвин, когда после двух начинается дождь, а в кафе наведывается только пара посетителей. — Хочешь пообедать? — Конечно, — отвечает он, даже не обернувшись. Гарри подбирает одну из газет, которую оставляет за столиком один из гостей, и вычитывает объявления о съёмном жилье или предложения работы, обводя их ручкой. У него в этом деле своя система — если объявление слишком длинное — значит, платить будут мало, если упоминают о том, что сдают только женатым парам или работающим друзьям без животных и вредных привычек — значит, им точно откажут. Он выделяет для себя лишь несколько из них, когда Ирвин ставит перед ним тарелку еды, прямо на газету. — Я же просил без кетчупа и помидоров. — Овощи нужно есть, — отмахивается повар. Гарри с клокочущим раздражением отпихивает в сторону помидоры от фасоли и рыбных палочек. У него нет сил на споры, у него нет сил ни на что — до конца смены он только и представляет лица всех людей, которые ждут от него денег. Он представляет Зейна, который проспал весь день и возможно проблевался на его одежду из-за своих дешевых наркотиков. Когда Ирвин прощается с ним и выходит из кафе, он снова поворачивает ключ и пересчитывает выручку, сверяя всё с цифрами. За день вышло чуть меньше половины его месячной зарплаты, а Стивен не платил ему около двух, оправдывая это тем, что налоги внезапно подняли слишком сильно. Он злился, потому что знал, что это неправда. И знал, что его чаевых не хватит даже чтобы купить продуктов на неделю. Злость и несправедливость управляет им не хуже, чем жесткий диктатор в моменты слабости. Стивен вдруг звонит спустя десять минут, как он должен был появиться в кафе и закрыть его за Гарри. Его голос хриплый и вялый, когда он говорит: — Стайлс, оставь выручку в сейфе и закрой кафе. У меня небольшая лихорадка, я не могу подъехать. — А ключи? — Ключи? — гудит Стивен. — Оставь себе. Я завтра открою запасными. — Эм… — Гарри запинается. Мысли роятся в его мозгу — чёртовы деньги, Зейн, прижимающий его к себе, кровь на асфальте… У него начинают дрожать руки, когда он перекладывает купюры из кассы в свёрнутую салфетку. — А какой код сейфа? Стивен затихает на секунду, а потом говорит цифры, которые крепко отпечатываются в мозгу Гарри. Он кладёт трубку и идёт в подсобку, за которой есть небольшая комната Стивена, где тот разбирает свои документы и составляет им расписание смен. Он знает, что может сделать это, и знает, что у него могут начаться проблемы. Его обвинят в краже — или как минимум уволят, но он жалок… его жизнь… жалкая. Внутри него букет из чувств, который наверняка распускался и в том парне, шагнувшем с высотки радиостанции в бездну. Это безысходность… это зыбкая рыхлая почва под ногами, когда не можешь довериться даже близкому другу, предпочитающему тебе дозу белого. Какого чёрта? Гарри подскакивает, когда вдалеке слышится стук. Он испуганно запихивает деньги в сейф, но код не набирает. Выглядывая в зал, он видит за стеклянной витриной топчущегося от нетерпения Зейна, который выглядит уставшим, дёрганным и недовольным, но совершенно точно не вмазанным. — Я думал, что опоздал и ты уже свалил, — виновато произносит друг. Гарри ошарашенно смотрит, как тот стряхивает капли ночного дождя со своих волос. — Ну, так что, идём? Олли вернул мне долг, так что я даже смогу купить нам ужин. Внезапно легкие его наполняются облегчением, и вздох, что он делает, кажется ему первым в этой жизни, будто до этого он и вовсе не дышал. Гарри дергает губой, как в попытке улыбнуться и просит подождать ещё минуту. — Я только закрою тут всё и можем идти. Зейн кивает и усаживается на один из пустых стульев в ожидании. Гарри закрывает сейф, не притрагиваясь к деньгам.