Баки.
Пересекая границу Канады, солдат уже не был так уверен в правильности своего решения. Всё внутри него бунтовало, в голове будто постоянно стоял гул. Тем не менее, он продолжал игнорировать очевидное – Баки Барнса в нём осталось гораздо больше, чем казалось поначалу. Будто тот сидел невольным заложником в собственном теле, но разум оставался под контролем Зимнего солдата. Корабль, на который он хотел устроиться выполнять чёрную работу, был совсем тесным. Капитан косо поглядывал на длинные рукава и перчатку на левой руке солдата в жаркий июньский день, но обещал рассмотреть его кандидатуру. Это был прекрасный способ сбежать в Европу, замести следы, исчезнуть с радаров правительства. Так почему же, чёрт возьми, каждый шаг, что он делал, давался ему с таким трудом? Он знал, что совсем не хочет этого. Более того, он отлично понимал, чего хочет на самом деле. Это было для него в новинку. В Гидре его желания никого особо не волновали. Кроме, разве что, нескольких медсестричек, которые неровно к нему дышали. Пытаясь заглушить собственные мысли, солдат отправлялся в бар и пил, пока не понимал, что от этого становится только хуже. В последнюю ночь перед отправлением в море он никак не мог унять головную боль, всё тело, казалось, раскалилось, прикосновение металлической руки ко лбу приносило кратковременное облегчение. И тогда он просто отправился на пристань и нырнул в воду. Тело тут же пронзили миллиарды ледяных игл, но в голове при этом наконец наступила долгожданная тишина. Выбираясь на берег, солдат уже точно знал, что ему нужно делать. Возвращаться обратно было неожиданно приятно. Внутри разливалась сладостная тревога и предвкушение. Эти чувства повергали солдата в шок, но Барнс, похоже, был знаком с этими ощущениями. Он собирался найти себе новое убежище, подготовить пути отступления, возможно, даже выждать некоторое время и убедиться, что за ним нет хвоста. Но вместо этого он обнаружил, что ноги сами ведут его к самой удобной точке наблюдения за окнами Капитана Америки. У него подрагивали руки, а живот неприятно скручивался. Солдат даже не мог понять, на что он надеялся, шансы застать Роджерса дома были невелики. Но этот чёртов Баки испытал такое разочарование, не увидев света в знакомых окнах, что солдату на мгновение стало жалко его, мелкого паразита, в теле которого он жил. На следующий день ничего не изменилось, как и через неделю. Вероятно, Стив был на задании, и, исходя из собственного опыта, солдат знал, это может занять месяцы. И в то же время он может вернуться в любой момент. Поэтому каждый день, ровно в десять часов вечера он настраивал прицел винтовки, чтобы вглядеться в небольшой зазор между небрежно прикрытыми жёлтыми шторами. Он видел входную дверь и кусочек дивана, и каждый день пытался заметить изменение положения штор, что угодно, что могло указывать на присутствие Капитана Америки в своем доме. Солдат мечтал о том, чтобы Баки исчез. Вернулся туда, откуда он взялся, но этого не происходило. Он чувствовал будто его личность расщеплена, и между ними нет никакой связи. Барнс казался чужаком в его сознании, мыслей которого он до сих пор не знал, однако чувствовал всё то же, что и он. В голове по прежнему крутилась тысяча вопросов, и солдат сам не понимал, почему так упорно бежал от Стива, который готов был дать ответы на каждый из них. Теперь, оказавшись в ожидании возвращения человека, ставшего его навязчивой мыслью, солдат проводил много времени в интернете, в поиске новой информации о себе и Капитане.***
Однажды он наткнулся на имя Пегги Картер, и его сердце тревожно застучало. Он, конечно же, видел это имя десятки раз, но почему-то именно сейчас оно обрело смысл. Приняв это за знак того, что он на верном пути, он начал читать. Когда выяснилось, что она всё ещё жива, хоть и страдает от деменции, он уже не мог сидеть на месте спокойно. Потребовалась пара дней, чтобы спланировать визит и остаться незамеченным. Солдат был рад внезапной миссии, которую он сам себе спланировал. Подработка грузчиком оставляла слишком много времени, чтобы думать, и не выматывала его настолько, чтобы проваливаться в глубокий сон по ночам. Разведка, сбор информации, поиск наилучшего варианта, в этих делах солдат был мастером. Впрочем, и Баки, казалось, испытывал те же чувства. Это было непривычно, обычно его разрывали диаметрально противоположные ощущения, сейчас же он чувствовал себя целостным, полным, даже лучше, чем до пробуждения Барнса в его сознании. Впервые за много месяцев солдат не думал о Джеймсе Барнсе, как об отдельной личности, он просто чувствовал, что ему нравится то, чем он занялся, ведь это помогает отвлечься от ожидания возвращения Роджерса. По пути к палате Пегги ему удалось незамеченно прихватить парочку упаковок промедола, ведь головные боли так и не оставили его в покое. Глядя на тщедушную старушку под одеялом, он засомневался, что она вообще сможет ему чем-то помочь. Она спала, когда он проскользнул в палату и прикрыл за собой дверь. Подойдя ближе, солдат стал вглядываться в неузнаваемые черты лица, ожидая знакомого щелчка в сознании, но этого не происходило. Она открыла глаза и с изумлением уставилась на него. Но вдруг лицо её преобразилось. – Джеймс, ты жив! – Я… Да. – Вот Стив обрадуется! – Он уже… обрадовался. – Ах, Джеймс, ты выглядишь уставшим, и эти волосы, тебе давно пора постричься, – сказала она тоном бабушки, наставляющей внука. – Мне так нравится, – произнёс солдат первое, что пришло ему в голову, с удивлением сознавая, что это чистая правда. Он никогда не анализировал, почему выбирает ту или иную одежду, тем более, почему решил отпустить длинные волосы. – Ты всегда был таким щёголем, не то что скромняжка Стив. – Да, точно. – И всё же, не ожидала тебя здесь увидеть, мне казалось, ты немного меня недолюбливаешь. – Нет, ну что ты, Пегги… Солдат выдавил из себя улыбку, опасаясь, что старушка обо всём догадается. – Я всё понимаю, тебе не нравилось, что я отвлекаю на себя внимание Стива, вы ведь были друзьями задолго до нашего с ним знакомства. Впрочем, у меня с ним было слишком мало времени. Но что случилось с тобой, Джеймс? – Я… гм… попал в плен Гидры. И провел 80 лет исполняя их приказы, – сухо выдал он, но через мгновение до него дошло, что он вообще впервые в жизни просто говорит кому-то об этом. – О, милый. Мне так жаль… Пегги положила свою тонкую руку ему на колено и сжала его. – Ты знаешь, у меня тут есть альбом, достань его пожалуйста. Она указала на нижний ящик в тумбочке. Солдат вытащил оттуда потрёпанный альбом времён их молодости. Они стали смотреть фотографии, которые ничего для него не значили. Он даже не узнавал себя, пока старушка не указывала пальцем. Но уже почти в конце его взгляд упал на фото, на котором был он, Картер и Стив. И тогда вдруг в груди заболело, появилось незнакомое ощущение, будто в сердце воткнули что-то острое. На фотографии Стив смотрел на Пегги, а сам солдат – на Стива. Это был случайно пойманный кадр, на котором никто не позировал. Будто подсмотренный момент, который не предназначался ни для чьих глаз. Во взгляде Баки Барнса читалась боль. По заломленным бровях, по позе тела было видно, что этот человек испытывает боль. И, не помня контекста, солдат чувствовал всё то, что было в тот момент. Всё отчаяние, злость на самого себя, ощущение потери. – А что было тогда, Пегги, ты не помнишь? – Да разве упомнишь всё, память у меня уже не та. Уж не знаю, чем ты был так расстроен в тот вечер, по-моему, вы одержали очередную победу. Знаешь, возьми её себе, вижу, что она тебе приглянулась. Мне уже ни к чему. Солдат взял фотокарточку, протянутую сухой рукой, поблагодарил её, попрощался и оставил отдыхать, рассчитывая, что на следующее утро она обо всём забудет. Непривычную улыбку он убрал, стоило только выйти за порог палаты. Притворяться прежним Джеймсом было для него очень нелегко. И всё же оно того стоило. В кармане он теребил старую фотографию, которая, казалось, сможет дать толчок для воспоминаний. На самом деле так и было, глядя на этот снимок, солдат чувствовал, как внутри него всё переворачивается. Баки становилось настолько много, что, казалось, ещё немного, и он займет всё место в голове. Это пугало, но вместе с тем чувства из прошлого становились частью самого Зимнего солдата, и ему ничего не оставалось, кроме как смириться и принять их. Что бы ни происходило в тот момент, запечатлённый на черно-белой фотографии, это было очень сильное эмоциональное переживание для Джеймса Барнса. Стива Роджерса по-прежнему не было в городе, прошёл уже месяц тягостного ожидания. Зная по себе, как могут затянуться задания, солдат старался не думать об этом часто, но снова и снова проверял положение проклятых занавесок в окне. Озарение не пришло, как он ни старался. Просидев с фотографией в руке целый час, пытаясь заставить свою память зашевелиться, он заработал лишь очередной приступ головной боли. Он надеялся, что она не будет его вечной спутницей до конца жизни.***
Всё произошло совершенно неожиданно. На складе был перерыв, и грузчики сидели на ящиках, поедая свои сэндвичи. Они любили почесать языками, но солдат никогда не участвовал в этих разговорах. Не видел для этого причин. Его недолюбливали за выносливость и силу, он выставлял их в невыгодном свете. Потому солдат крайне удивился, когда к нему обратились, погруженный в размышления он даже не сразу понял, что вопрос был задан ему. – Что? – Да мы интересуемся, ты, Джеймс, как больше любишь с бабами, спереди или сзади? Они разразились хохотом. Солдат не собирался ничего отвечать, но вдруг в голове зазвучал другой диалог. – Хэй, Баки, гляди-ка, кажется, Роджерс нашел себе дамочку! – Неприятно улыбаясь, говорил ему рядовой. – Давно пора, – подключился другой солдат. Баки посмотрел в сторону Стива и поджал губы. Как бы там ни было, Картер хороша собой и умна. Стив имеет право на счастье. – А то я даже стал сомневаться, за нашу ли команду он играет. – Это ты о чём? – Удивился тот, что был совсем ещё зелёный. – Ну, что он предпочитает сзади. Рядовой расхохотался. – Если ты не закроешь свой поганый рот, в следующем бою пойдёшь в первых рядах, – злобно прошипел Джеймс и направился в сторону Роджерса. Судя по его лицу, флиртом там и не пахло, хотя, зная Стива, это и не удивительно, в любовных делах у него не было опыта. Сердце стучало всё быстрее по мере приближения к ним. Неужели теперь так будет всегда? Они будто поменялись местами, и теперь Баки наблюдал, какой популярностью пользуется его друг. Да, только капитан Америка был слишком благородным, чтобы этим воспользоваться. Подойдя совсем близко, он остановился. Сожаления преследовали его с тех пор, как он ушёл воевать. Может быть, если бы он не струсил и отправил то письмо, то сейчас всё было бы по-другому. А теперь они едва ли остаются наедине, Стива всегда окружают поклонники, военные, друзья. Баки подозревал, что это не случайность. Вероятно, Роджерс боялся, что Барнс начнет разговор о том, что произошло между ними перед его отъездом. И правильно боялся. Баки столько раз порывался поговорить, но каждый раз что-то мешало, и решительность таяла, а потом появилась Картер, и тогда сама мысль о разговоре показалась абсурдной. Теперь он Стиву ни к чему. Возможно, Роджерс испытывал влечение к другу от отчаяния, от безысходности. Заметь это Джеймс раньше, всё могло быть по-другому. Ведь тот тщедушный паренёк был для него так же красив, как и нынешний широкоплечий атлет. Он слишком дорожил их дружбой, чтобы допускать подобные мысли о своём друге. Поглощённый сожалением он не осознал, что всё это время смотрел на Стива, хотя тот так и не заметил его появления, пока их не осветила вспышка, и плёнка навсегда запечатлела печаль в глазах Джеймса Барнса. Оглушённый воспоминанием солдат остался сидеть даже после того, как остальные ушли с перерыва. Таких ярких, чётких воспоминаний у него ещё не было. Он будто перенёсся в прошлое и пережил всё заново. Чувства к Стиву Роджерсу было несложно определить. Впрочем, он не был удивлён, его интерес давно стал выходить за рамки простого любопытства. О каком письме он вспоминал? Ему хотелось увидеть блондина, задать тысячу вопросов и в то же время не задавать ни одного. Ему хотелось прийти и не уходить, почувствовать себя в безопасности, ведь Роджерс защитит его без сомнений. Но что же руководило самим Капитаном Америкой? Дружба, чувство вины? Мог ли он испытывать подобные чувства к нему, к Баки? Осознав, что думает о себе не как о солдате, а как о Барнсе, он пришёл в ярость. То, что с ним происходило, ему совершенно не нравилось. Бросив начальнику «нужно уйти», он почти бегом направился к дому Роджерса. Сам не понимая, что именно ему здесь нужно, он незаметно проскользнул в подъезд, когда из него выходила девушка. Он не собирался заходить внутрь, но ноги сами вывели его на крышу. Уже смеркалось. Остальное было делом техники, используя металлическую руку, он добрался до предпоследнего этажа. Окно поддалось с первой же попытки. «Роджерс – идиот» – пронеслось у Баки в голове. Раздвинув ненавистные жёлтые занавески, он оказался в тёмной комнате. Воздух был немного затхлый, кажется, здесь действительно давно никого не было. И всё же не стоило привлекать внимание. Солдат достал допотопный кнопочный телефон и включил фонарик. В небольшой квартирке было чисто, только на диване валялась небрежно брошенная толстовка, и солдат знал, что не должен её трогать. Знал, но не смог удержаться. Он взял её в руки, вдохнул запах, от которого в голове тут же начали мелькать картинки из его военного прошлого. Сколько раз они были рядом, так близко, лежали в засадах, валялись в окопах, ехали в тесных грузовиках. Да, он определенно помнил запах Капитана Америки. Помнил, как, сидя за столом после очередной вылазки, специально придвигался ближе, чем было необходимо. Их руки то и дело соприкасались. По телу, словно ток, разбегались волны, спускаясь вниз живота. Они все были грязными, уставшими, но в памяти остался только запах Стива. Смутные образы не оставляли Баки. Всё то недолгое время, что они провели вместе на войне, было наполнено возбуждением и болью. Его Стиви был так близко, но при этом бесконечно далеко. Не выпуская из рук толстовку, он двинулся дальше по квартире, проводя пальцами по обеденному столу, по стене, минуя диван. В ванной комнате стояла одинокая зубная щётка. В комоде ряд аккуратно сложенного нижнего белья, белых футболок и спортивных брюк. Нужно было уходить, но Баки не мог себя заставить. Он направился к кровати и выдвинул ящик прикроватной тумбы. Там лежал альбом и несколько карандашей. Сев на аккуратно застеленную кровать, он начал листать. Сначала шли зарисовки окружающей обстановки, наброски лиц Старка, Романовой, Сокола. Потом шли вырванные страницы и следы от сильного нажима карандаша на пустых листах. А дальше был он сам. Казалось, Стив пытался вспомнить, каким был Джеймс Барнс. Вот он совсем юный, едва узнаваемый, а вот он тот самый щёголь в фуражке, а вот их первая встреча спустя эти годы, на лице маска, на теле камуфляж. Последний рисунок был сделан после его появления в этой квартире. Жалкий, измученный, он казался больным на этом наброске. Неужели Роджерс видит его таким? Если бы он только мог понять, увидеть, что Роджерс испытывал нечто подобное к Баки. Он не может спросить напрямую, страх потерять дружбу слишком велик. Солдат хотел думать, что желания Барнса его не волнуют, но это не было правдой. Он переставал видеть чёткую границу между собой и Баки. Потрясённый водоворотом чувств, нахлынувшим на него, солдат лёг на кровать, не выпуская из рук альбома, и на минуту прикрыл глаза.