Who the hell is Bucky?

Баки.

      Жить с Капитаном Америкой оказалось на удивление легко. Не надо было платить за ренту, да и готовил он неплохо. Не нужно было больше скитаться по ночлежкам и заброшенным домам. Конечно, солдат вовсе не собирался оставаться тут надолго. Должно быть, он был не в себе, когда согласился. Впрочем, сроки они не обговаривали. Можно было сколько угодно убеждать себя в том, что он только собирался зализать раны и снова скрыться, но в глубине души он знал, что никуда уходить не хочет.       Рядом со Стивом было спокойно и хорошо. Он не нагружал его ненужными разговорами или расспросами. Когда солдат впервые собрался выйти, капитан даже не спросил куда, только вопросительно взглянул. Было что-то в морщинке между бровями, что заставило сказать «Я вернусь», будто успокаивая. Он вроде и не собирался держать слово, но заглянул на работу, захватил припрятанные вещи и вернулся обратно. Было уже довольно поздно, свет горел только на кухне, и на мгновение солдат засомневался, ждут ли его, но всё же решился постучать. Искренняя улыбка на лице Роджерса поразила его, едва ли кто-то так радовался ему.       Стратегически, держаться такого союзника было очень выгодно. К тому же, он сам прикрывал его от правительства и мог помочь в случае трудной ситуации. Кто станет искать его у праведного Капитана Америки?       Лёжа по ночам на диване, глядя в потолок на расползающиеся полоски света от машин, солдат придумывал всё новые и новые причины, по которым он остаётся здесь. Самая главная причина лежала на поверхности, но он старательно избегал любых мыслей об этом. Он не хотел анализировать своё влечение и размышлять о призрачных шансах, что это может быть взаимно.       Теперь он мог собственными глазами наблюдать за Стивом, выходящим из душа в одном полотенце. С волос срывались капли и бежали по груди, и Джеймс не знал, как оторвать взгляд, он следил за путешествием капли по телу и хотел стать ею. Замечая колючий взгляд солдата, Капитан, смутившись, сбегал к себе в комнату.       Ужин стал любимым приёмом пищи Джеймса. Он не знал, как Стиву удаётся угадывать, но всё, что он готовил, на удивление приходилось по вкусу солдату. Вероятно, причина крылась в их совместном прошлом.       – Джеймс, можно тебя спросить?       – Да.       – Куда ты всё время уходишь?       – Я подрабатываю.       – Чем? – Голос Роджерса стал напряжённым. Он крепко сжимал вилку в руке с повисшими на ней спагетти.       – Разгрузка, погрузка. Лёгкая работа. Для такого как я, разумеется.       – Ох. Я уж было подумал, ты выполняешь задания другого рода. – Капитан с облегчением положил вилку обратно.       – Мне нужно время, чтобы понять, чем я хочу заниматься дальше.       – Если бы мне удалось снять с тебя все эти обвинения… Доказать, что ты действовал не по своей воле, ты мог бы быть свободен.       – Я не буду свободен, Роджерс. Я не знаю, как быть свободным.       – Но… Но сейчас. Сейчас ты разве не свободен?       – Я затрудняюсь ответить.       – Ну, тогда я надеюсь, что тебе хотя бы неплохо здесь? Только, пожалуйста, не говори, что мое жильё удовлетворительное.       – Почему?       – Это звучит так, будто ты робот.       – Это звучит максимально информативно.       – Но ты ведь не робот, а, Джеймс? Ты говоришь, что помнишь многое из прошлого, неужели ты не помнишь, как ты шутил, веселился? Я бы отдал руку, лишь бы увидеть, как ты смеёшься.       – Почему для тебя так важен мой смех?       Солдат наклонился вперёд, вглядываясь в лицо Стива, выражение которого он не мог понять. Заломленные брови, горькая усмешка, почему отсутствие улыбки так его расстраивало? Ему не хотелось видеть Роджерса расстроенным. И тут что-то щёлкнуло в голове. Джеймсу было приятно видеть Капитана улыбающимся или хотя бы расслабленным, потому что ему было не всё равно. Как и самому Стиву, которому был глубоко небезразличен Баки.       Но как он отреагирует, если поймёт, что прежнего Баки нет и не будет? То, что от него осталось, медленно въедалось в самого солдата, но не уничтожало его. Будет ли Капитан так же трепетно относиться к нему, будет ли защищать и переживать, когда обнаружит, что друга ему уже не вернуть?       – Мне важен ты. – Наконец ответил Стив, отводя взгляд. – Хочу, чтобы тебе было хорошо.       – Мне хорошо, когда ты готовишь для меня.       – О. Спасибо. Ты не говорил раньше, мне приятно.       – Это то, что нравилось Баки?       – Да. Я готовил для тебя… для него, когда мы жили вместе.       Джеймс не знал, что на это ответить, чего от него ждёт Стив. И потому он просто молча встал из-за стола и отправился мыть за собой тарелку.       Когда он говорил о Баки, об их прошлом, начинало казаться, что симпатия действительно может быть взаимной, настолько светились глаза Роджерса. Но почему тогда в воспоминаниях Джеймса не было ничего, что говорило об их сексуальной связи? Несомненно, Джеймс Барнс желал именно этого – обладать телом Стива Роджерса. Но помимо этого он испытывал другое, совершенно непонятное ему чувство.       Его ранения зажили достаточно быстро, сыворотка суперсолдата, пусть и не такая совершенная как у Капитана Америки, своё дело делала отлично. Уже через пару недель о произошедшем напоминали лишь тонкие красные шрамы. Впервые в жизни солдату не хотелось, чтобы они исчезали насовсем. Глядя на маленькие точки, оставшиеся после швов, что наложил Стив, Джеймс представлял, как к нему прикасались горячие пальцы и стирали кровь. Фантазия тут же подсовывала более эротичные кадры, как Кэп гладит его живот, опускаясь к самому краю штанов, как подушечки пальцев щекотят нежную кожу. Руки Барнса сами тянулись, чтобы ощутить эти шрамы, его возбуждала мысль о том, что Стив прикасался к нему, пусть даже он сам этого не помнит.       Когда Роджерс предложил выйти на пробежку, Джеймс сомневался, что это хорошая идея, ведь он рисковал и в прошлый раз с трудом ушёл от преследователей. С другой стороны, рядом с ним был сам Капитан Америка, а на него можно было положиться. Да, этот факт солдат нехотя признавал, факт, что свои обещания Стив держит, и что он искренне переживает.       Было что-то безумно милое в том, как он наивно полагал, что Барнс не видит, как за ним наблюдают. Когда они смотрели фильмы, солдата мало что интересовало, но, видя обеспокоенный взгляд справа от себя, порой он выжимал подобие улыбки. А потом, однажды он улыбнулся искренне и по-настоящему, и солдат внутри него пришёл в замешательство.       Больше совместных пробежек ему нравились только совместные тренировки в старом зале с потёртым оборудованием. Ему нравилось сравнивать их возможности и без сожаления и зависти признавать, что Капитан сильнее. Но самое лучшее было в конце, когда им нужно было идти в душ, лишённый каких-либо перегородок. Роджерс всегда отворачивался к стенке и тратил на всё от силы минуты полторы. Но все эти полторы минуты его обнажённое тело было в распоряжении глаз Барнса. И он старался не упустить ни единого движения мышц под гладкой кожей.       Когда звонил телефон Капитана Америки, Джеймс напрягался. Ему не нравилась мысль о том, что его Стива куда-то вызывают, не хотелось волноваться о нём и ждать возвращения с нетерпением. Но каждый раз он ждал весточки от Роджерса, которые тот отправлял тайком, находясь на заданиях. Оставалось только радоваться, что они не затягивались надолго, иначе Барнс бы сошёл с ума. Он настолько привык к мягкому, ненавязчивому присутствию Стива, что не хотелось возвращаться к своей прошлой одинокой жизни.       Иногда хотелось быть хоть чем-то полезным, и он решил взять на себя стирку. Он казался себе таким жалким, стоя в подвале с мигающей лампочкой, сжимая в руках футболку друга, вдыхая его запах, мечтая почувствовать его однажды рядом с собой.       Когда он заглянул в альбом Роджерса и нашёл там десятки набросков самого себя, мирно спящего на диване, в груди появилось странное щемящее чувство. Было в них нечто эротичное, хоть это и казалось невероятным.       Порой он ловил на себе взгляды Капитана, которые не мог интерпретировать, но спрашивать об этом не решился. В конце концов, из них двоих именно Стив был тем, кто спрашивает и говорит. Иногда Джеймсу хотелось завести нормальный разговор, но ничего не получалось, язык словно закостенел за годы сухих докладов и отчётов.       Когда он впервые услышал от Роджерса «Как дела?», вопрос вверг его в ступор. Он едва ли мог вспомнить, когда кто-то обращался к нему с искренним интересом, как к простому человеку, а не как к машине для убийств. Это было приятно, и, наверное, надо было сказать об этом Стиву, но Солдат не знал как. «Хей, Кэп, мне нравится, как ты общаешься со мной, продолжай в том же духе. Кстати, ты не хочешь пойти потрахаться?» – звучало бы как-то не слишком хорошо. Вообразив этот монолог, солдат усмехнулся, чем привлек внимание Стива. Тот пристально смотрел своим печальным взглядом, казалось, пытаясь прочитать мысли.       – Так всё-таки ты не разучился смеяться.       – Почему ты думал, что я разучился?       – Ты никогда не улыбаешься и не смеёшься.       – Не происходило ничего смешного.       – А теперь? Что произошло?       – Я вообразил, как звучали бы мои мысли, произнесённые вслух.       – Бак… Я бы с удовольствием послушал твои мысли о чём угодно, лишь бы ты начал говорить со мной.       – Ты ответишь на мои вопросы?       – Конечно. Безусловно.       – Ты не помнишь, чтобы Баки говорил тебе о каком-то письме?       – Когда? Я не припоминаю.       – Когда ты пришел на войну вот в этом облачении. – Джеймс показал пальцем на мощное тело Капитана Америки.       – Нет, а что в нём было?       – Это мне и хотелось бы узнать. У него была постоянная девушка? Какие-то особые отношения? – Солдат мог поклясться, что кончики ушей и скулы Стива покраснели. Он отвёл глаза в сторону и что-то промычал. Такая реакция была очень интересной.       – Знаешь, нет, не припомню.       – Его интересовали парни?       – Что?! – Роджерс подскочил со стула и начал ходить по гостиной. – Слушай, я не знаю, это очень непростой вопрос, и всё так сложно. Возможно. Я не уверен. Боже, давай поговорим о чём-нибудь другом.       – Почему тебя так смущают вопросы о его личной жизни?       – Меня смущают разговоры о личной жизни любого человека.       – А как насчёт твоей?       – О, чёрт, эту тему лучше вообще не поднимать. – Совершенно красный Стив не находил себе места. Казалось, он хотел провалиться сквозь стену. – Знаешь, я лучше пойду прогуляюсь, остыну немного. Потом, если захочешь, мы продолжим.       – Хорошо, я узнал всё, что мне было нужно.       Трусливое бегство Капитана Америки сказало Джеймсу больше, чем его слова. Он не мог спросить напрямую, было ли между ними что-то, но дал шанс намекнуть. Либо между ними ничего не было, либо было, но Стив счёл это ошибкой. Солдат злился на себя за то, что позволил себе надеяться на что-то. Злился за то, что допускал подобные чувства. Злился, что не может заставить себя уйти и жить своей жизнью.       Сексуальное напряжение в нём копилось, и быстрая разрядка в душе уже не помогала. Он представлял себе раскрасневшегося Кэпа, обнажённого, с каплями, стекающими по телу. Полотенце падало, и тогда Джеймс отчётливо мог видеть, насколько велико желание Стива. Чтобы не вызывать подозрений, солдат всё делал быстро, ожесточённо двигая рукой, причиняя самому себе боль. Выходя из душа, он снова натыкался на Стива, беспечно расхаживающего без футболки, и понимал, что долго так продолжаться не сможет. Тело требовало настоящего секса.       Роджерс застал Джеймса, делающего самому себе инъекцию обезболивающего, и долго молча смотрел. Должно быть, он ждал, что Барнс сам расскажет ему, что это, но тот был до сих пор зол на друга за его бегство.       – Что это?       – Обезболивающее.       – Для чего?       – От головной боли.       – Ты не говорил, что тебя беспокоит голова.       – Ты не спрашивал.       – Хорошо. Джеймс, тебя беспокоят головные боли?       – Да.       – Может быть, стоит обратиться куда-то? Давно это у тебя?       – С тех пор, как мне начали промывать мозги.       – Ох… Мне очень жаль.       – Ты уже много раз это говорил.       – Да, я знаю, но у меня вечно это ощущение, что я недостаточно извинялся.       – За что?       – За то, что не спас тебя.       – Если бы ты спас меня тогда, я бы состарился и умер. Или был в том же состоянии, что и Пегги.       – О, я не думал об этом… Но, погоди, ты помнишь Пегги?! Ты читал о ней?       – Возможно. – Уклончиво ответил солдат, не желая признаваться в своём визите к старой женщине.       – Тогда знаешь, может, это и прозвучит странно, но я рад, что ты жив сейчас, со мной. Я в жизни не чувствовал себя таким одиноким, чем когда меня разморозили, и оказалось, что я в другом времени.       -Не могу сказать, рад я или нет, что мы оба живы сейчас. – Выдал Барнс, и уголки губ Стива поползли вниз, хоть он и пытался сохранить подобие улыбки.       – Я понимаю. Тебе пришлось совсем не просто. Да ты и не помнишь меня толком.       – Когда ты узнал меня на мосту, это запустило какой-то необратимый процесс в моей голове. Знаешь, когда меня вернули в лабораторию, я начал вспоминать что-то.       – О, боже мой, ты не говорил.       – Да, меня немного переклинило тогда. Думаю, они испугались, начали колоть мне всякую дрянь, Пирса вызвали.       – Ты был так близок к тому, чтобы вспомнить? – Капитан взволнованно ходил по комнате, закусив большой палец.       – Вероятно, да. Впрочем, они всегда умели справляться с моим неповиновением. Усадили меня в кресло и всё.       – В какое кресло?       – Это машина, которая обнуляла меня. Столько лет они это проделывали, и я так и не смог сдержать крик. Ни разу, а ведь я старался.       – Чёрт, Бак, я не знаю, что сказать. Я могу лишь пообещать, что больше такого с тобой не случится.       – Я просил тебя не называть меня так. Как ты не поймёшь, твоего драгоценного Баки больше нет. Есть только я, вот такой, какой есть.       – Он есть в тебе, как ты не видишь! – Роджерс подошёл на опасно близкое расстояние, и солдат занервничал. – В тебе остались его предпочтения, воспоминания. Ты ведь пришёл ко мне, это что-то значит!       – Ты слишком любишь заниматься самообманом, я принял стратегически выгодное решение. Мне нужна была помощь.       – Я не верю тебе. – Глаза Стива блестели, а губы были плотно сжаты. Он неосознанно мотнул головой, словно отгоняя дурные мысли.       – Скажи мне, Роджерс. Ты до конца честен со мной? Есть ли что-то, чего ты не договариваешь?       – Я… – Капитан метнул взгляд в пол, но потом снова посмотрел Джеймсу в глаза. – Ты мой лучший друг, нас связывает огромное количество воспоминаний. Ты всегда меня защищал и был добр ко мне. Твоё падение с поезда разбило мне сердце, и не было ни дня, когда бы я не думал о том, что не спас тебя. Я готов на всё, лишь бы помочь тебе. Это вся правда.       Джеймс коротко кивнул и отвернулся. Последняя призрачная надежда растаяла. Стива Роджерса не интересуют любовные утехи с участием старого друга. А значит, придётся искать удовлетворение где-то ещё. Накинув куртку, солдат молча вышел из квартиры.       Он и забыл, что такое злиться по-настоящему. Это чувство пригождалось только в бою, не более, чтобы выполнять задания, нужно было сохранять холодный рассудок. Но Стив злил его своей праведностью, тем, как заглядывает в глаза, пытаясь отыскать того, кого и след простыл. Баки больше не было и не будет, но остался он, уже и не Зимний солдат, а просто Джеймс. И он хотел Роджерса до зубовного скрежета.       Глядя на мускулистые руки, Барнс представлял, как они гладят его грудь, поднимаются вверх, к шее, сжимают его горло. От мысли, чтобы добровольно доверить Стиву свою жизнь, у него сводило низ живота. Сколько всего прекрасного они могли сделать друг с другом, сколько удовольствия получить. Но нет, Роджерс намеков не понимает, и теперь Джеймс идёт к шлюхам, чтобы хоть немного снять напряжение.       Он даже не мог смотреть в лицо этой изумлённой женщине. Она смотрела на его руку так, будто перед ней оказался пришелец.       – Я ветеран войны. Это новейшие разработки в протезировании. – Заученно выдал он, прежде чем они занялись делом.       Ощущения были отвратительными, всё не так, он не этого хотел. Возможно, ему стоит попробовать с парнем. Барнс злился всё больше, по большей части на себя за то, что не в силах обуздать собственные чувства. Он не может жить так дальше, рядом с тем, кого никогда не получит. Это причиняет только боль и не идёт на пользу. Не нужно было возвращаться, он мог бы уже спокойно жить в Европе.       Джеймс вернулся домой под утро. Он немало выпил и перепробовал нескольких шлюх, прежде чем наконец полностью удовлетворился. На кухне горел свет, за столом сидел Роджерс. По лицу было видно, что он сильно нервничает.       – О, наконец-то ты вернулся! Я так нервничал. Слушай, не знаю, чем уж я так тебя разозлил, но прости. Скажи мне, что не так, мы всё исправим. Где ты был?       – Да так, ходил в бар, пил, снимал проституток, трахал их. – Злобно выдал Барнс и пожалел о сказанном в ту же секунду. Боль, отразившаяся на лице Стива, рикошетом ударила в него самого. Как бы тот ни пытался скрыть свою реакцию, отвернувшись к раковине, солдат всё заметил.       Его учили разбираться в мельчайших переменах в мимике, да и Капитана он изучил неплохо. Он причинил ему сильную боль, и он уже видел этот взгляд когда-то в прошлом. Он уже не первый раз делает ему больно, и Стив молчит, всегда молчал. Невысказанные, эти чувства всегда витали где-то в воздухе, и только теперь он наконец смог это почувствовать, напряжение между ними было обоюдным, просто ему не хватило смелости спросить напрямую.       И теперь, выплеснув свои слова на Роджерса словно яд, он растерянно смотрел на поникшие плечи, не представляя, как всё исправить.