Who the hell is Bucky?

Баки.

      Иногда он думал, а заслужил ли это счастье вообще? Чем больше времени проходило, тем больше он вспоминал, и ему было противно от того, какие ужасы он совершал. Иногда он не мог смотреть на себя в зеркало и хотел поделиться чувствами со Стивом, но боялся. Если он расскажет всё, что было за восемьдесят лет приказов, Роджерс больше никогда не будет смотреть на него по-прежнему. Потому что себе он был ненавистен. Он причинял боль и страдания, и ни один нерв не дрогнул на его лице, но теперь обрушившиеся воспоминания душили его.       Он очень плохо спал, просыпался несколько раз за ночь, но только теперь, когда они проводили ночи вместе, Стив заметил. Он не спрашивал ни о чём, просто был рядом, успокаивающе гладил по волосам. Баки не знал, что может становиться настолько легче просто от того, что рядом есть человек, который тебя любит.       Через пару дней после того, как они стали спать в одной кровати, выяснилось, что она маловата для них двоих. Тогда они отправились в магазин, где хмурый продавец сквозь стиснутые зубы расписывал преимущества нового матраса. Ничего более романтичного Джеймс и представить себе не мог, и когда через день новую кровать и матрас привезли, они тут же решили её опробовать.       Он сам не мог похвастаться обширным опытом в вопросах с мужчинами, ну а Стив так вообще был как чистый лист. Впрочем, в этом веке была такая вещь как интернет. Роджерс краснел как девственница в брачную ночь. Ушло немало времени, прежде чем они разобрались, кто что предпочитает. И эти поиски доставили им массу удовольствия.       Через неделю после того, как они начали спать вместе, в квартиру вломилась Романова. Она застала их в весьма недвусмысленной позе, страстно целующихся на кухонном столе. Шок на её лице довольно быстро сменился пониманием.       – Ах, ну теперь-то всё сходится. Как я раньше не поняла…       – Наташа, почему ты здесь?!– Прошептал Стив, краснея и накрывая лицо руками.       – Потому что ты, Капитан Засранец, не отвечаешь на звонки уже четвёртый день. Мои детекторы передают сигналы о двух людях в твоей квартире. Я решила, что ты попал в беду.       – Конечно, ведь это гораздо более вероятно, чем то, что Стив трахается сутки напролёт, – Как бы между прочим вставил Джеймс. Роджерс покраснел ещё больше.       – Джеймс, ты не мог бы не выражаться так. Какие ещё детекторы?       – Значит, всё вспомнил? – Романова проигнорировала вопрос Стива и обратилась к Барнсу.       – Далеко не всё, но многое. Тебя тоже припоминаю. Извини. Ну, ты знаешь…– Не желая вдаваться в подробности, он ушёл в спальню надеть на себя что-то помимо чёрных боксеров. Вернувшись в гостиную, он обнаружил Стива, вытаскивающего жучки со шкафа. На столе уже лежали ещё два. Хмурая Наташа сидела, скрестив руки на груди.       – Слушай, я не ставила прослушку, как в прошлый раз, просто сенсоры на всякий случай.       – Это моя личная жизнь!       – А если бы сюда пришла не я, а, не знаю, Старк?!       – Что ж, его бы ждал большой сюрприз. – Недовольно пробурчал Роджерс, сжимая в руке все устройства и превращая их в крошку.       – Давно это у вас?       – Всё довольно запутанно, я здесь около двух месяцев. – Барнс с удивлением осознал, что общение с людьми перестало доставлять тот же дискомфорт, что и раньше. Всё это время ему казалось, что быть нормальным человеком легко только рядом со Стивом.       Его совершенно не беспокоило то, что их раскрыли. В нынешнем мире не было ни одного человека, чьё мнение могло волновать. Кроме, конечно, самого Роджерса. Если бы за ним не охотились во многих странах мира военные, наемники и Гидра, то он без особых проблем был бы готов открыто говорить о своих чувствах. Стив же весь бледнел, краснел и смущался. И если поначалу это казалось милым, то через полчаса уже изрядно надоедало.       И тогда Джеймс решил поступить так, как, ему казалось, сделал бы Баки. Он молча вышел из дома и через пятнадцать минут вернулся с бутылкой водки. Наташа удовлетворительно кивнула, увидев, что он принёс, а Роджерс нахмурился.       – Для тебя, Стив, я купил апельсиновый сок, чтобы разбавить.– Через час атмосфера кардинально изменилась, все расслабились, хотя алкоголь не мог оказать должного эффекта ни на одного из них.       – И представь наши лица, когда у трёх опытных агентов прямо из-под носа вырывают… Руль! Ты бы видел наши лица, думаю, Сэм чуть в штаны не наложил! – Романова хихикала, а Стив и вовсе смеялся, откинувшись на стуле.       Наверное, дело было в том, как она это рассказывала, или в том, какой у Роджерса был заразительный смех, или в алкоголе, но Джеймс почувствовал, как из него рвется хохот. Он смеялся от всей души, громко, не скрываясь, будто бы он вернулся, снова стал тем Баки, которого помнил Стив. И будто в подтверждение этой мысли, Капитан вскочил со своего стула и присоединился к Барнсу на диване, целуя его в висок. Зимний солдат определенно не заслужил всего этого, но Баки, он имел право быть счастливым. Впрочем, границы между ними, и без того зыбкие, стали окончательно стираться.       В одно жаркое раннее утро, Стив сонно ткнул Барнса в бок.       – Бак, открой окно, а, умоляю.– Они лежали, прижавшись друг к другу спинами, вымотанные очередным секс-марафоном, слишком уставшие, чтобы идти смывать с себя липкий пот. И в тот момент Джеймс даже не обратил на это внимание, он встал и открыл окно, и только потом понял, что больше не испытывает никакого дискомфорта от своего старого прозвища. Он знал, что слияние произойдёт рано или поздно, теперь он чувствовал себя одним человеком с ужасающим прошлым.       Баки называл Стива Капитан Секс, потому что стоило ему войти во вкус, как остановить его было просто невозможно. Когда ему пришлось отлучиться на задание, Барнс проснулся от того, что с него стягивают штаны. Он почувствовал этот знакомый запах с поля боя. Порох, кровь и дым пропитали костюм Роджерса, и Джеймс с удивлением осознал, что скучает по всему этому. Это всё, что он знал последние восемьдесят лет, большую часть своей жизни.       Поддавшись неистовому напору любовника, он наслаждался теперь уже уверенными ласками. О, Стив знал, как доставить ему удовольствие, где нужно прикусить, схватить посильнее. Баки нравилась когда Стив был с ним груб, часть его любила боль, но сам он всегда был исключительно нежен. Роджерс всегда бурно реагировал на любые ласки, и это заводило еще больше. Но в этот раз Капитан не хотел долго нежничать, он скинул с себя форму и лег на спину, притягивая к себе Джеймса.       Когда они сливались воедино, Баки любил смотреть Стиву в глаза, двигаясь медленно, но глубоко, смотреть, как взгляд заволакивает блаженство. Лихорадочный румянец на лице любовника стал персональным фетишем Барнса.       Но несмотря на всю эту идиллию, было то, что омрачало их существование. Барнс знал, что не сможет выйти на улицу с Роджерсом, прогуляться в людном месте, не опасаясь быть замеченными агентами Гидры, шпионами или ещё чёрт знает кем.       Большую часть времени он проводил дома, читал, смотрел телевизор. Когда Стив был рядом, было гораздо веселее, но всё же он чувствовал себя заложником. Не то чтобы ему не хватало общения, но простые человеческие радости были ему заказаны. Конечно, они могли выбраться в парк ночью или просто прогуляться по безлюдным улочкам, но оба они всегда были в боевой готовности. Будучи Зимним солдатом, Баки не особо переживал о такой жизни, но теперь ему хотелось вернуть всё, что у него отняли, иметь право на жизнь как любой другой человек.       Стив любил круассаны по утрам, это была одна из тех мелочей, которые много значили для Барнса. Он регулярно вставал пораньше, чтобы сходить в пекарню в квартале от их дома. Возвращаясь, он забирался обратно в постель, доставал один из круассанов и проводил им у носа Роджерса. И хотя тот жаловался на крошки в постели, всё же с удовольствием уплетал сладости.       Наверное, он слишком расслабился, потерял сноровку и оттого ничего не заметил. Он шёл в приподнятом настроении, в наушниках играла современная музыка, солнце ярко светило и слепило глаза. Он шел в пекарню, собираясь в очередной раз порадовать любовника. Он уже протянул руку, чтобы открыть дверь, как почувствовал укол в шею. В глазах мгновенно начало двоиться, он только успел обернуться и увидеть мужчин в масках, прежде чем его ноги подкосились.       Когда сознание стало возвращаться, до него донеслось:       – Быстрее, он приходит в себя.       Баки тряхнул головой, чтобы избавиться от действия снотворного. Его везли куда-то, несколько солдатов целились в него, а напуганный врач со сбившимся дыханием толкал каталку. Руки удерживали металлические оковы.       – Вы пожалеете. – Тихо сказал он, выкорчевывая крепление левой рукой. Врач в ужасе отскочил, а солдаты приняли оборонительную позицию. Потянув каталку на себя, он закрылся от череды выстрелов, пытаясь двигаться в обратном направлении.       Он все ещё не мог сконцентрироваться и не заметил, как сзади ему на шею накинули толстую цепь. Он резко наклонился, намереваясь перекинуть противника через спину, но не рассчитал силы. Тогда, перехватив цепь металлической рукой, он стал тянуть ее на себя и боковым зрением увидел, как узкий светлый коридор заполонили солдаты. Пульс стучал у него в голове оглушающим колоколом.       Казалось, ни разу в жизни он не дрался так отчаянно. Он рычал как раненый зверь, отправляя одного за другим в нокаут. Казалось, ему надо ещё немного продержаться, и придёт Стив. Ведь он обещал, что подобное больше не повторится с Баки. И он верил этим обещаниям. Но вслед за шеей его руки также сковали цепью. Град ударов, посыпавшийся на него, было невозможно отразить.       Барнс был готов бороться до последнего, ему было что терять, но в бедро попала пуля, а потом его сильно ударили по голове сзади, повалили на живот и надавили на спину коленом. На него надели ошейник, скрепили между собой руки за спиной, больно выворачивая суставы, и вели на цепи будто животное.       Баки кричал, упирался, но скользкий кафель под ногами не давал возможности зацепиться. Когда они дошли до лаборатории, Джеймса охватила паника. Он снова попытался вывернуть металлическую руку из оков, несмотря на то, что любое движение отражалось болью в правом плече.       Его отчаянный вопль заглушил только скрежет металла, ему удалось вывернуть металлическую руку, разорвать цепь, но правое плечо пронзила острая боль, сопровождаемая жутким хрустом. Рука безжизненно повисла, но Барнс не мог обращать на это внимание.       У него за спиной была машина для обнуления, а перед ним пара десятков солдат, и он собирался биться насмерть. «Ну где же ты, Стив?» – проносилось в его голове. Капитан Америка не мог позволить Гидре снова забрать его, он ведь обещал, что не позволит этому больше случиться… От крови, застилавшей глаза, Баки плохо видел, он отражал удар за ударом, но едва мог стоять на ногах. Тело пронзали выстрелы, но он не мог позволить им снова сделать это с собой. Он только обрёл практически всё, о чём мечтал. Они не могут отнять всё это!       Где же Стив?!       Вывихнутое плечо пронзила дикая боль, повернув голову, Джеймс понял, что это гарпун. Он вцепился металлической рукой в дверь, но сила, тянувшая его назад, была сильнее, и, сорвавшись с петель, дверь отлетела в сторону. Баки оказался на полу, впиваясь в холодный кафель измазанными в крови пальцами. Разрывающая боль в плече тянула его назад, пальцы оставляли глубокие борозды, но не останавливали приближение неизбежного.       Его снова сковали, усадили в кресло, болезненно натянули гарпун, и только тогда он увидел лицо врача, которого совсем не помнил.       – Советую вам не сопротивляться, вы только делаете себе хуже. Вы же знаете, что процедура болезненная. Но Гидра не может позволить своим лучшим агентам уходить в самоволку.       В рот ему засунули каппу, но Джеймс продолжал кричать, пытаться освободить левую руку, металл жалобно скрипел, слишком повреждённый, чтобы осилить эту задачу. Он дышал так часто, что начинала кружиться голова.       Беспомощно просчитывая возможности к сопротивлению, Баки не мог поверить, что всё так закончится. Неужели Стив не придёт, неужели им не суждено быть вместе? Ужас парализовывал, лишал воли. По щекам побежали горячие слёзы. Он слышал знакомый звук механизмов, приводящих машину в действие, и знал, что через минуту его голову пронзит адская боль. Не оставляя попыток вырваться, он кричал, но всё было бесполезно. Машина была запущена, и всё, что ему оставалось, это держаться за то, что они стирают.       – Нет! Сти-ив! – Было последним, что он смог сказать, перед тем как мысли стали растворяться.       Баки прекрасно знал, чем сильнее сопротивляешься, тем сильнее становится боль. Он мог бы добровольно отдавать воспоминания, но не стал. Пусть его тело было истерзано и не могло дать отпор, но в его голове битва продолжалась. Он просто не мог позволить себе отдать драгоценные воспоминания.       Невыносимая боль стирала утренние круассаны и крошки в кровати. Их ласки по вечерам перед телевизором. Исчезали вкусные ужины и тренировки в зале, запах прелой листвы и ощущение лёгкости во время их пробежек в парке. Исчезало изумленное лицо Сэма, когда он узнал обо всём. Их разговоры о том, чтобы взять пса из приюта теряли чёткость. Образ Стива стирался, терял очертания. Его прекрасный румянец , особенно дорогой Джеймсу, тоже вытравили из памяти, как и их ночи, жаркие, страстные, наполненные любовью. Из глубины его сознания всплыло то, о чём он не вспоминал десятки лет.       «…Добросердечный. Возвращение на родину. Один. Товарный вагон. Солдат?       – Я не ваш солдат. – Джеймс плюнул в лицо учёному. Тот брезгливо поморщился и утёр лицо платком.       – Этот сопротивляется сильнее. Давайте его ещё раз прогоним через машину. – Сказал он в сторону. Барнс не мог видеть остальных людей, но знал, что их немало. Над ним трудился целый штат учёных. В плече до сих пор огнём полыхала боль, новая рука никак не приживалась. Раны воспалялись снова и снова, ему кололи антибиотики, помимо всей остальной дряни. Золо точно питал к нему какую-то нездоровую привязанность. Осмотры и эксперименты превратились в нескончаемую карусель боли.       Джеймс не питал иллюзий, рано или поздно его сознание поддастся, и тогда он будет в их распоряжении. Но пока он ещё может сопротивляться.       Вчера он не смог вспомнить лицо матери. У неё были коричневые волосы и голубые глаза, но детали стёрлись. Вся его прежняя жизнь стиралась, и только один человек по-прежнему горел путеводной звездой. Стив лучезарно улыбался в воспалённом сознании Баки.       Ему не давали спать третьи сутки, без конца проигрывая один и тот же ролик о превосходстве их организации. В глаза будто насыпали песка, веки то и дело опускались сами, но откуда-то приходил охранник и бил по лицу наотмашь.       Металлическая рука начинала приживаться, и Джеймс рассчитывал, что она поможет ему сбежать из этого пыточного лагеря. Впрочем, место соединения кожи с металлом по-прежнему представляло собой жуткое зрелище.       На четвертые сутки в камеру вошёл Золо, напряжённо вчитываясь в документы.       – Назовитесь, солдат.       – Сержант Джеймс Бьюкенен Барнс.       – Поразительно. – Мужчина снял очки и стал пристально вглядываться своими водянистыми глазами. – То, с какой силой вы сопротивляетесь, только повышает вашу ценность в моих глазах. Но не обольщайтесь, вы всё равно будете моим. Моя машина почти готова. Наши предыдущие попытки стереть вашу память покажутся вам цветочками.       Джеймс судорожно сглотнул, пытаясь не выдавать ужас, накативший от услышанного. Сутки, проведённые без сна, лишали его всяческого контроля над собственными мыслями.       – Я никогда не буду вашим. Мне есть ради чего сопротивляться.       – Ах да, ваша удивительная привязанность к так называемому Капитану Америке. – Мужчина многозначительно посмотрел на Баки из-под очков. – Но взаимно ли это, сержант?       Барнс заскрипел зубами. Его секрет выставили на всеобщее обозрение, исказили, исковеркали, его настоящие, искренние чувства покрыли грязью.       – Я перечитывал ваше письмо, то самое, что было при вас, когда вас принесли в лабораторию, обмороженного, на грани смерти. Вероятно, вам стоило отправить его, когда была такая возможность. Но не волнуйтесь, уже завтра всё это не будет вас волновать. – Золо развернулся на каблуках и, выходя из камеры, отдал приказ:       – До завтрашнего дня продолжайте держать его без сна.       Джеймса тащили по коридору. Двое сильных солдат подхватили его под руки, сам он уже не мог сделать и шага. В глазах всё двоилось, зрение было нечётким . Он истерично хохотал, ощущая себя смертником, которого ведут на казнь. Так оно, пожалуй, и было. Если Золо не врал, то очень скоро от Баки ничего не останется, а значит, тот, кем он был, умрёт.       Когда его пристёгивали к креслу, он попытался дать отпор, воспользоваться металлической рукой, не обращая внимания на боль, но пара разрядов тока под ребра быстро лишила его последних сил.       – Хочу, чтобы вы это увидели, перед тем как мы начнём, солдат. – Учёный подошёл с гадкой улыбкой, и протянул газету. Даже если бы он захотел, Баки всё равно не смог бы прочитать ни строчки, буквы скакали перед глазами. Но фотографию Стива он всё-таки смог разглядеть.       – Я… я не могу прочитать…       – Ах, простите, поразительно, как быстро выходит из строя человек, лишённый сна. Даже такой как вы, Джеймс, моя сыворотка должна была превратить вас существо, которое на порядок выше обычного человека… Но что то пошло не так, с вами непросто. Впрочем, результат все равно впечатляющий. Давайте я прочту за вас… Итак, месяц назад ваш ненаглядный Стив Роджерс разбился во льдах. Его поиски ни к чему не привели. Сегодня его официально признали пропавшим без вести. Видите, вам больше не за что держаться. Сделайте всё проще для себя, не сопротивляйтесь.       Баки уже не слушал его, непрошенные слёзы застилали глаза. В горле появился ком, было трудно дышать. Мысль не укладывалась в голове, он боялся произнести это даже про себя.       Рядом начали зачитывать ненавистные слова.       «Желание. Ржавый. Семнадцать…»       Машина с шумом пришла в движение.       «Рассвет. Печь. Девять. Добросердечный».       Всё потеряло смысл, и последние крохи самоконтроля растворились в жгучей боли, сковавшей сердце Барнса.       «Возвращение на родину. Один. Товарный вагон».       «Стив мёртв» – пронеслось в голове, прежде чем невыносимая боль пронзила его голову. Крик заполнил лабораторию.       Воспоминание появилось, чтобы тут же исчезнуть в водовороте обрывков мыслей и картинок.       Он больше не знал своего имени. Они забирали всё, что было ему так дорого, всё, ради чего стоило жить, уничтожалось. Его сознание методично выжигали, и никакая сила воли не могла остановить этот процесс. Они продолжали это, пока не стало ничего, кроме крика.       Когда машина остановилась, остался только Зимний солдат, глядящий совершенно пустым взглядом голубых глаз, с высохшими дорожками слёз на окровавленном лице.