***
Тэхён проснулся с довольно хорошим настроением, чего не скажешь о Юнги, которого блондин увидел в окне напротив. Тэ помахал рукой в знак приветствия, но Мин лишь фыркнул и вышел из своей комнаты. — Кажется, сегодня я иду один, — Тэ почесал подбородок и направился на кухню, ожидая увидеть маму вместе с приготовленным завтраком, но кухня встретила его полнейшей тишиной, — заеб… — Ким замолчал, вспомнив, что собирался отучаться от нецензурной лексики, — зашибись! И как тут не ругаться? Поняв, что сегодня в школу он идёт голодный, так как даже яичница подгорала в его руках, парень решил, что позавтракает в школьной столовой. Быстро закинув все учебники в рюкзак, Тэхён написал сообщение Чимину, чтобы тот ждал его на их привычном месте встречи. Пак Чимин — прекрасный друг и одноклассник Тэхёна, с волшебными щёчками, за которые блондин его тискает. Рыжие волосы Пака — просто нечто. Тэхён и сам не раз задумывался о том, чтобы перекраситься в рыжий, но Юнги-хён говорил, что вряд ли ему пойдёт и он только испортит себя. Выбежав из квартиры, Тэ, перепрыгивая через ступеньки и чуть ли не падая, понёсся к остановке, на которой его обычно ждал Чим. Перебегая дорогу, блондина несколько раз чуть не сбило несколько машин, а сам он, наплевав на свои обещания себе же, покрывал трёхэтажным матом водителей. Наконец парень прибыл к месту назначения, сразу же хватая Чимина за щёки. — Ух ты мой хорошенький! Ты мой хомячок! Надо же какие щёки отожрал, вот это, конечно, да! — Ким Тэхён, ты говоришь мне это каждый день, придумай что-нибудь, что больше подойдёт для приветствия, ладно? — Чимину ничего не оставалось делать, как терпеть одноклассника, который покушался на его прекрасные щёчки. — Ну ты же всё равно меня любишь, Чи-и-им! — довольно протянул Тэ. Ладонь Чимина встретилась с его лбом и он неспеша побрёл в сторону школы. — Чим-Чим, подожди меня, солнышко моё ясное! — Тэхён поскакал вперёд Чимина, напевая песенку, — Я не дам, я не дам, я не дам и не проси! Я не дам, я не дам, лучше ноги уноси! Я не дам, я не дам, позвоню сейчас друзьям, ну и что, что ты красивый, всё равно тебе не дам! — Тэ настолько прочувствовался песней, что, закрыв глаза, не увидел перед собой человека и врезался в него. Сразу замолчав, он открыл глаза, все ещё широко улыбаясь, — о-о, Чонгукки-хён, привет! — Тэ помахал рукой и повернулся к Чимину, — Чим, знакомься, это Чонгукки-хён! — обернувшись обратно в сторону Чонгука, он увидел лишь то, как черноволосый пытается смыться. Опять, — ну уж нет, Чонгукки-хён, на этот раз у тебя не выйдет, — Тэхён как следует разбежался и запрыгнул на спину хёна. — Да отвали ты от меня! — Чонгук сбросил Тэ со своей спины и обернулся, нахмурившись, — вот пристал, как банный лист! Нормального отношения не понимаешь?! Я тебе корейским языком говорю: от-ва-ли, что непонятного? — отвернувшись от Тэхёна, Чон быстрым шагом направился в сторону школы, которая уже виднелась из-за угла.***
— Юнги-хён, ну прости, ну? Эта старушка и ко мне придираться начала бы, если б я остался там с тобой, — Тэхён, сидя напротив Мина в столовке, смотрел на него виноватым взглядом, — хочешь, я тебе то безе куплю, которое ты любишь? — Да подавись ты своим безе, — буркнул Юнги, сложив руки на груди, — сука, это вообще из-за тебя всё. Эта старушенция потом причитать ещё начала, что, вот, мол, в их времена не было таких невоспитанных молодых людей, никто даже подумать о таком не смел. Ага, блять, как вспомню её муженька, царство небесное, который ходил и матерился на каждом углу. Нихуя себе, не было, как же! Святоша ёбаная, бл… Ты чего ржёшь, засранец мелкий?! — Юнги закатил глаза. — Прости, Шуга-хён, просто ты такой смешной, когда злишься, — всё ещё подрагивая от недавней волны смеха, сказал Тэ, — а поприветствуй меня на русском, прошу! — Тэхён зажал рот, чтобы не засмеяться раньше времени. — Пошёл нахуй, ты меня раздражаешь. — Ну, Юнги-хё-ён, прошу! — Сейчас рожу набью, не нарывайся, мелкий. — Ну пожалуйста-а-а! — Блять… — Юнги выдохнул, — напомни, почему я всё ещё общаюсь с тобой? — Шуга-хён, я жду. — Здрабствуйыте, — Мин оглядел младшего, который прыснул сразу же, — я тебе уже говорил, что ты меня раздражаешь? Если да, то мне похуй и я скажу ещё раз. Ты меня раздражаешь. — Брось, ты любишь меня! — Я не умею любить, сладенький, — Юнги щёлкнул Тэ по носу и, поднявшись со своего места, вышел из столовой. Тэхён, который до сих пор не мог остановить приступ смеха, увидел в самом дальнем углу Чонгука, который сидел один. Блондин, прочистив горло, встал с нагретого места, направился в его сторону и присел напротив, улыбаясь во все тридцать два. — Приветули. — Я сегодня утром не ясно выразился? — Чонгук вопросительно поднял бровь, смотря на Тэхёна исподлобья, — отстань от меня, по-хорошему предупреждаю. — А то что? — с вызовом произнёс Тэхён. Ничего не ответив, Чонгук встал и ушёл прочь, оставляя Тэ одного в этом несчастном углу.***
Чонгук сделал глубокий вдох и открыл дверь в свой дом. Его сразу же окутал запах марихуаны, смешанной с перегаром. Чон нырнул под толстовку, вдыхая запах стирального порошка, оставив глаза снаружи, чтобы видеть. Не успев сделать шаг, он замер с поднятой ногой, опустив взгляд вниз, чтобы подтвердить свои догадки. Так и есть: его отец лежит прямо перед ногами, в руках у него пустая бутылка водки, а сам он спит, но вполне возможно, что потерял сознание. Это нормально. Чонгук уже не удивляется. Переступив через отца, Гук увидел мать, лежащую на диване, также с бутылкой водки в правой руке и с косячком — в левой. Мать подняла взгляд на парня и ухмыльнулась, вставая и медленно подходя к нему, будто хищница. — Ты где шлялся, ушлёпок? — пощёчина Чону, но он даже не моргнул. Пощёчины — цветочки, по сравнению с тем, что творится каждый вечер. Каждый. Без исключений. Даже в день рождения. В Рождество. Всегда, — я тебя спрашиваю, ублюдок маленький! — переложив косяк в левую руку, женщина нанесла удар кулаком куда-то меж рёбер, но Чонгук лишь выдохнул, чуть прикрывая глаза от, уже почти неощутимой, боли, — отвечай!!! — Я… — начал немного хрипло Чонгук, но, прочистив горло, продолжил нормальным голосом, — я был в школе. Я учусь день и ночь, чтобы найти нормальную работу и зарабатывать деньги. Я не хочу провести свою жизнь также, как и вы с отцом. Не надо мне такого счастья, — Чон быстро прошёл мимо матери в свою комнату, и закрыл дверь на замок. — А за то, что ты такой дерзкий у нас, спускайся сегодня в десять часов вечера. Сам нарвался, уёбыш! Тьфу, нужно было аборт делать, — послышался звук разбивающейся бутылки, а затем громкая ругань матери. Сняв с себя огромную толстовку, Чонгук встал напротив зеркала, осматривая своё тело. Всё оно было покрыто шрамами, царапинами, глубокими ранами, например, от ножа отца, синяками… На него было страшно смотреть. В Чонгуке проснулась ярость за все приченённые страдания и боль, которую он перенёс за все свои девятнадцать лет, и, даже не отдавая себе отчёт о своих действиях, парень начал бить кулаками в стену. Ему нужно было как-то отвлечься. И такой способ был единственным. Он ни разу не сказал им что-то против, а они всё равно продолжали бить и бить. Поначалу, когда Чону было пять или шесть лет, было больно, неприятно и все его мысли были только о том, что говорила мама: «Ты — ошибка. Ты не должен был рождаться!» И он ей верил. Но постепенно, с годами, вера к родителям угасла. Также, как и любовь. И ему ничего не оставалось, как закрыться в себе. Закрыться от мира. Чонгук начал носить толстовки, кофты с длинными рукавами, широкие джинсы — всё для того, чтобы никто не видел, что скрывается под одеждой. А скрываться там есть чему. Чон всегда был сильным. Когда он терпел, всё происходило быстро и менее болезненно. Но теперь ему нужно терпеть не боль. Ему нужно дотерпеть до окончания школы. И также ему нужно вытерпеть этого наглого блондина, имени которого он не знает и не хочет знать.