Вечера на хуторе близ Биндюги

Ярость Держит тебя за горло, Ни капли кислорода… Ярость Держит тебя — так больно, Мысли со вкусом крови…©

      В тот вечер с Не Местной они так и не поговорили. В ответ на приветствие он промолчал, рассматривая её расфокусированным взором. Дева уселась рядом на землю.       Буквально физически эльф ощущал, как хочется ей начать разговор, и поток речей готов изливаться до утра, но она почему-то сдерживается. Сам он не желал начинать первым и проявлять явный интерес — не зря же все это время держался в стороне. Брать на себя ответственность за бездомных и несчастных ему совсем не хотелось. А именно этим всё могло обернуться, в силу его характера и любопытства. Да и слова как-то не лезли, мысли, приглушенные алкогольным дурманом, не хотели собираться ни в вопросы, ни в ответы.       Жестом дружелюбия, но, не поворачивая головы, он поднял принесенную ею кружку с пивом и стукнул о вторую, чокаясь. Краем глаза заметил, как незнакомка улыбнулась, и выдохнув, потянулась за своей.       Так они и сидели молча оставшиеся до рассвета часы, потягивая из кружек, которые периодически то ли наполнялись, то ли заменялись кем-то. Эльф наслаждался хмельной энергией куража вокруг, теплом пламени и таким редким единством всех рас. Чем наслаждалась дева он не знал, но протяжное «Хорошооо» прозвучавшее рядом, теплой лентой вплелось в его собственные ощущения, и пьяным, улетающим сознанием эльф отметил, что это самое «хорошо» расположило его к ней лучше прочих слов.       А на утро вернулись такие родные, но позабытые ощущения: весёлая головная боль, неповторимый вкус дохлятины во рту и выкручивающая нега мышц. Эльф пошевелился и, единым порывом, собрал тело в вертикальную кучку. Одеяло соскользнуло на колени.       Одеяло? Он повёл подозрительным взглядом вокруг. Недоумевать по утрам перестал давно, теперь только подозревал. В основном себя.       Вокруг была хата. Обычная хата, по внутренностям которой нельзя было сделать особых выводов. Но не Анешкина, Анешкину он знал. У той всегда в углу висит колбаса и травы, да хохлится ворон.       Возле паха что-то зашевелилось. Эльф насторожился, пытаясь разобраться в ощущениях. Они сейчас толпой штурмовали его болезное сознание. Отбросив одеяло, перевёл взор вниз — на нём расположилась чья-то пятка. Спросонья веса чужой конечности он и не почувствовал. С неким разочарованием отметил, что штаны на нем. Сбоку недовольно застонало и пятка заелозила по его промежности в поисках потерянного укрытия. В штанах пошевелилось в ответ. Решив прервать это общение, эльф повернулся в сторону звука и окончательно сдёрнул одеяло.       Взгляду предстали два обнажённых распластанных эльфских тела, уткнувшиеся лицами в постель. В одном, по шраму, он узнал Сегерима, второе опознать не получилось, но хорошо хоть оно было женское.       Память услужливо подбросила воспоминания: вот они втроём вваливаются в дом, собираясь поспать; вот падают на кровать; вот Сегерим атакован женщиной, а эльф решает не ввязываться и укладывает чугунную голову на подушку; вот он лежит, трясясь на ожившей кровати — за спиной идёт ожесточённый бой; а вот изо всех сил вцепился в уголок подушки, которая явно хочет сбежать к тем двоим, но без неё бедной голове будет совсем плохо, ещё и в мыслях навязчиво крутится пошлая песенка.       Осторожно переложив пятку на постель и набросив на эльфов одеяло, мужчина огляделся в поисках своей одежды. От дверей чётко прослеживался путь из вещей. Странно, ему казалось, они падали спать одетыми. Собрав вещи в охапку, он отворил дверь из дома. В лицо тут же ударил яркий солнечный луч. Раннее утро, но деревня словно вымерла. Только детвора уже выгнала кур и тихо переговаривалась на солнышке.       Проходя мимо кострища, он заметил давешнюю собутыльницу, которая мирно спала свернувшись калачиком на голой земле, и подложив под щеку бурдюк. Легонько пнув её по ногам, чтобы просыпалась, эльф направился дальше, с чёткой целью найти Анешку и просить спасения.       А вечером ожидала арена.       Экстаз, ощущаемый им в этих боях, буквально обретал вкус и рот наполнялся голодной слюной пополам с кровью. Звуки хлёстких ударов, энергия клубящаяся вокруг — разносятся по телу приятным звоном.       Голоса толпы сливаются в единый гул. В шумную дикую мелодию. Грохот пульса в висках — ритм барабанов. То тише, то громче — четко, болезненно. Удары — слова. Короткие, ёмкие. Куплет, пауза — позволить противнику ответить — припев. А сердце заходится в танце, яростной эйфории. Пытается вырваться из горла. Здесь как тогда. Замереть, услышать отдельные выкрики. Азарт. Здесь и тогда. И снова куплет: атака, обоз, ржут кони, кто-то визжит — не здесь — там.       Перед внутренним взором рвутся картинки, сменяют одна другую. На выдохе. На вдохе.       Выдох — скоя’таэли бегут в бой, возбужденные, горячие. Сливаются с лесом, тихие и гибкие.       Вдох — рука впечатывает кулак в препятствие. Хрустят костяшки, ударяясь о подбородок. Воздух наполнен ароматом железа, кожа жадно впитывает брызнувшую кровь.       Выдох — лошади встают на дыбы, сопротивляясь чужим окровавленным рукам. Стук копыт слился со стуком сердца, погоня.       Вдох — предплечье отбивает удар. Контратаковать. Противник уворачивается, отступает. Следить за шагом, стойка.       Выдох — горький дым, смрад горящих тел, друзья, выпотрошенные и синие, словно гирлянды на столбах.       Вдох — новая атака, теперь в висок. Наёмник коменданта трясет головой. Очередной впавший в немилость Лоредо. Наказание избиением.       Выдох — стрела, спущенная с тетивы. Кровь лентой вьется по ветру, вслед за серым оперением.       Вдох — эльф нарочно пропускает удар. Боль. Желанная, ласкающая, возбуждающая.       Выдох — лезвие меча дрожит под атакой. Рядом падает сражённый приятель.       Вдох — морозный воздух леса ставшего из убежища зимней могилой.       Воспоминания встают перед глазами, заново раня.       Падают, они падают под ударами их мечей. Испуганные, растерянные. Близкие.       Град ударов взрывает тело. Блок.       Падают, они падают под ударами его меча. Испуганные, злые, разные. Ненавистные.       Четкие удары: ключица, ребра, челюсть. Ответ.       У него их много, этих воспоминаний. Столетия. Хватит новых на каждый бой.       Арена взрывается одобрительным шумом. Когда не боишься получить в морду, дерешься опаснее. Непредсказуемее. С упоением.       Ненависть давно ушла, но ярость, обида, брезгливость, они подпитываются изо дня в день поведением этих дхойне. Невозможность выплеснуть это из себя в любой момент, не подставив миссию и друзей, кислотой разъедают душу. И пусть этот странный договор двояк, двуличен и скользок, но он помогает не сорваться.       — Сегодня мало, провинились всего двое, — комендант засмеялся, — но можешь продолжить, если хочешь. Денег больше получишь. Но как всегда, 80 процентов мои!       Эльф снял глухой капюшон скрывавший уши и лицо, и покачал головой.       — Не хочу. Все, значит все. Я возьму только необходимую сумму, — он протянул капюшон Лоредо.       Для поддержания инкогнито у коменданта были еще пара молодцев похожего телосложения. Они заменяли эльфа в остальных боях, после того, как он расправлялся с провинившимися солдатами. Лоредо был хитрой свиньей, умудрялся наварить денег даже на наказании своих бойцов. Те и не догадывались, что, периодически проигрывая сопернику в капюшоне, особенно сильно избиты бывали именно после своих провалов у коменданта.       Солдаты спускали пар и деньги. Комендант коварно наказывал и наживался. А эльф выпускал злость, не подвергая нелюдей мести.       Имея опыт побогаче каждого из них как минимум на две жизни, бойцом он был отменным. Но благодаря хитрости Лоредо, умения эльфа не были так заметны.       — Побили тебя сегодня мало, значит, и лечить меньше надо, — Лоредо гадко ухмыльнулся, а эльф напрягся, — но цени мою доброту, эльф! Я дам тебе как в прошлый раз, можешь себе даже шлюху купить! Или выпивку, её ж ты больше любишь? — защитник всея Флотзама захохотал.       Молча забрав свои 30 оренов, эльф тихо покинул место боёв через чёрный ход.       Анешка тщательно смывала с его шеи и груди слой маскирующей краски. Завороженно наблюдая, как под тряпицей заново проступают листочки татуировки. Прикрывший глаза эльф расслаблено откинулся на спинку стула.       — Спасибо, хотя это я мог бы и сам, а вот ушибы без твоей помощи не сойдут, — слова вышли вялыми, едва разборчивыми. Говорить и шевелиться совершенно не хотелось. Он болезненно скривился, вновь почувствовав полыхающее болью ребро. Если прислушаться к себе, то можно было найти еще, как минимум пять мест с разными болевыми ощущениями. Где-то саднило, пощипывало, гудело, или просто остро щемило при движении. Что-то было даже странно-приятно. Эльф коснулся рассеченной скулы — та припухла и пульсировала под пальцами. На горячую кожу опустился прохладный катышек мокрой ткани, а мужчину хлопнули по пальцам:        — Не трогай! Руками своими грязными!       — Почему-то именно сегодня я чувствую себя особенно уставшим и разбитым. Словно мне все 900.       — А нет? — женщина хихикнула, за что тут же получила шлепок ниже спины.       — В 900 я бы уже тебя не трахал. Не мог бы… наверно, — он криво улыбнулся половинкой рта.       — Ну значит ты гораздо, гораздо младше! — она засмеялась и промокнула ссадину уже спиртом. Эльф зашипел. — Вот побои терпишь, раз за разом туда шляешься, а от маленького жжения — шипишь! Как так? — Анешка злорадно прижала проспиртованную ткань к ранке, но передумав, тут же подула.       — Это другое. Это мелкая, колющая, жгучая боль, словно муравьи так любимые… — он осекся и перевёл тему. — Что из этого можно пить?       Травница закатила глаза и протянула ему водку:        — Всё не выпивай! Мне тебе еще половину тела обрабатывать.       Анешка бережно смазала все ушибы и синяки на торсе эльфа. Завтра они расцветут буйным цветом. С одной стороны, ей было жаль его несчастное тело, а с другой, благодаря боям она чаще видела эльфа и получала доступ к этому телу. Безусловно, они встречались и в иное время, но здесь, обрабатывая его ушибы, она могла ненавязчиво окружить мужчину заботой.       Травница надеялась, что рано или поздно, эльф привыкнет к заботе, ему наскучат одиночество и встречи от случая к случаю. А из людских мужиков, на фоне ее любовника, увы, приемлемым был только один. Но он тоже что-то пока не спешил с цветочками, видимо доверяя слухам о «ведьме».       Расположившись на коленях между эльфских ног, Анешка перебинтовывала его ребра, чтобы держался компресс. И невзначай пробегалась пальцами по животу, который сокращался от легких, нежных прикосновений.       Эльф запрокинул голову назад и сделал несколько крупных глотков из бутылки. Задержав дыхание, Анешка смотрела, как ходит кадык на его красивой шее, сопровождая каждый глоток. Такое беззащитное горло, обнажённые грудь и плечи, со следами побоев… Во рту пересохло, осознание своей двусмысленной позы ударило по нервам возбуждением, и она жадно прижалась губами к коже над бинтами. Медленно вставая, Анешка перебиралась всё выше и выше, вжимая пальцы в его поясницу. Добравшись до вожделенного горла, впилась влажным широким поцелуем.       Эльф положил горячую ладонь ей на спину и грохнул бутылку о стол.       Почти распластавшись на нём, травница животом ощутила вставший член. Триумф выстрелил в голове праздничными огнями, не отрывая губ от шеи, она судорожно стала развязывать тесёмки штанов. Эльф рывком приспустил их, упёршись в спинку стула и подняв бёдра.       Оторвавшись наконец от поцелуя, женщина приподняла платье и, перекинув свои ноги через колени эльфа, уселась сверху. От резкого вхождения хриплый возглас вырвался у них одновременно. Распустив шнуровку на груди, эльф забрался руками в вырез платья. Анешка, ухватившись одной рукой за его плечо, а вторую сомкнув на такой притягательной шее эльфа, быстро и рвано задвигалась на нём, то почти вставая, то снова вбирая член в себя и покручивая бедрами.       Свечи красиво золотили её лицо и круглые зарумянившиеся щечки, путался в чёрных волосах, дрожал на прикрытых ресницах. В мгновения, когда ясность сознания возвращалась к нему, эльф искренне любовался. Но потом, все эмоции сметались острыми толчками наслаждения, они мутили рассудок и танцевали с алкоголем в его крови.       Вот уже он сам истово двигается навстречу, удерживая единственную мысль — как бы не упасть. Чуть замедлившись перед последними рывками, слышит, как тонко стонет Анешка и расслабившись, прислоняется лбом к его лбу.       Пошатываясь, эльф шёл домой. Ночной ветер приятно холодил разгорячённый организм. Опьянение отпускало, но только разум, а не тело. Измотанное боем и сексом, оно совершенно отказывалось слушаться и грозило рухнуть прямо тут, под сиреневым кустом. Кстати, там уже кто-то лежит… Дева вольготно развалилась на траве, помахивая звёздному небу веточкой сирени.       Сапоги, остановившиеся у головы, заставили её приподняться на локтях и взглянуть на их хозяина.       — Доброй ночи, — тихо произнесла Не Местная. — Присоединишься? — она похлопала по траве рядом с собой.       Тело эльфа совершило было согласный рывок, но опомнившись, позволило с достоинством опуститься рядом, а не плюхнуться мешком с картошкой.       — Доброй, — хриплый голос вырвался из его уст. — Из моего двора лучше вид? — он перевел взгляд на реку и звездное небо над ней.       — Именно, — эльф услышал улыбку в её голосе. Дева снова откинулась на траву, глядя в небо. И он решил последовать её примеру. Не Местная начала тихо напевать что-то на своём языке, выставив вверх ладонь и перебирая пальцами по воздуху, словно по кнопкам или струнам. Эльф узнавал некоторые слова и даже проникся мелодией песни. Он тоже поднял руку вверх и стал шевелить ей в такт, рассматривая звезды.       — Я так и не спросил, как тебя зовут. Теперь мы вместе лежим в моём дворе, а это невежливо — лежать с незнакомцами.       — Юл…анта. Юланта, — теперь настала его очередь улыбаться от неуверенности, с которой она произнесла собственное имя. — А тебя… — она потянулась своими пальцами к его и переплела их. Совсем немного удивив этим прикосновением. — …Седрик.       — Седрик.       Имя, произнесённое одновременно, рассмешило обоих. Он чуть сжал её пальцы:       — Добро пожаловать.