В кучке бетонных опилок

      Виктор жил на четвертом этаже, ровно так, чтобы иметь гадких соседей сверху и не менее гадких снизу. Хотя Юлианне было тяжело подниматься так высоко, у нее появилась отдышка и к третьему пролету задрожали колени, она не показывала своего состояния. В общем-то, девушка чувствовала себя как обычно, и не понимала, что с ней что-то не так.       Юлианну насторожила дверь. Она была тонкая, но прочная, с одним замком, выглядевшим так дорого и надежно, как кнопки для введения кода на пуленепробиваемом сейфе. О человеке можно все узнать по двери места, которое он считает своим домом, так думала девушка. Ей не то чтобы дверь Виктора не нравилась, она просто как-то странно ее тревожила.       Встретил их маленький тонкий коридорчик, после щелчка выключателя осветившийся желтым электрическим светом, с обувью, шкафом, аркой в дальнем конце и нелепо вставленной в стену дверью в ванную. — Вот, — проговорил Виктор, будто оправдываясь, — такая квартирка.       Юлианна пожала плечами, сняла куртку, повесив её на свободный крючок, — еще она заметила, что спина вся грязная и серая, в заводской пыли, — стянула кроссовки, собиравшиеся в скором времени если не умереть, то хотя бы упасть в обморок, нащупала под майкой пакет и выудила его. — Может, тебе ванну набрать? Хочешь?       Девушка снова пожала плечами и прошла в комнату дальше.       Когда дизайнер не знает, во что красить стены, он красит их в мерзкий цвет неспелого персика, а потом удивляется, почему все выглядит так, как теплая лужа рвоты. Вся квартира оказалась покрашена в этот самый персиковый цвет, разбавленный черно-белой или коричневой мебелью. Юлианна почувствовала себя дурно и села на край дивана, стараясь не оглядываться на стены. — Нет, если ты продолжишь мне не отвечать, то я разочаруюсь, — Виктор зашел в комнату без пальто и осуждающе посмотрел на девушку. — Какая жалость, — проговорила она, сжимая в руках зеленый пакет, — а мне ведь так хотелось тебя не разочаровывать, — пока совершался сбор содержимого порванного пакета, они перешли на «ты».       Синеволосый выглядел огорченным. Он вздохнул и ушел в ванную.       Юлианна принялась ощупывать пакет, но сквозь плотный материал никак не удавалось понять, что внутри. Ни одной догадки не было в голове девушки, потому что Веник, в её понимании, самое непредсказуемое существо на свете. Это одновременно и его минус, и плюс. Хотя бы он не лицемерен, как многие.       Оставив пакет на диване, Юлианна осмотрела комнату. Ей хотелось пить: весь день тревожившая сухость в горле не отступала.       Гостиная, соединенная с кухней, выглядела жалко. Она красиво обставлена, даже с декором, с книжками, с правильным столом, но все было такое неподходящее, что хотелось закрыть глаза. Даже пустая обплеванная квартира с одной комнатой, куда уже семь лет никто не заходил, потому что там разлагается труп, не кажется такой ничтожной. Как минимум, у такой квартиры есть история, потому что как-нибудь да этот труп там оказался, а здесь каждая вещь будто всасывала любые эмоции.       У раковины, без единой капли на стенках, стоял графин и стакан с водой. Юлианна стояла и смотрела то на кран, то на стакан, и этот выбор будто как-то определял её жизнь. В конце концов, она выбрала стакан и с досадой из него пила не теплую, но чуть прохладную воду ниже комнатной температуры. Девушке стало не по себе. Все стояло насколько не на своих местах и настолько все было совершенно, что хотелось кинуть кучу книг к батарее и сидеть на острова полного хаоса, чтобы силы странной квартиры не расставили эти книги по цветам, составив лабиринт домино сначала вокруг дивана, потом вокруг стола, потом стула, и продолжился где-то за дверью.       Юлианна прислушалась. В ванной лилась вода.       Где-то замяукал тонко котенок. Девушка вздрогнула, подошла к двери в спальню, — да, оттуда — и зашла. Все тот же персиковый цвет преследовал её, но маленький черный пищащий клубочек, чуть шевелящийся в корзинке среди ваты на грелке, отвлек. «Не врал хотя бы», — подумала Юлианна, и в груди у неё словно растеклась теплая прозрачная вода. — Привет, — девушка села рядом с корзинкой, и ей стало невыносимо грустно. Неподвижные черные лапки котенка и его серая шерстка на позвоночнике напоминали ей собственные костлявые ноги в черных джинсах и грязную спину куртки. — И как вышло, что тебя подобрали? — продолжала Юлианна. — Мамка бросила небось. Все мамки такие. Хотя от сыновей зависит. И дочерей, — она тяжело вздохнула. — Ты вот кто, сын, дочь? — приподняв заднюю лапку, девушка вгляделась. — Дочь. Тогда точно подруга по несчастью. Живучие мы существа, как ни бей, а полусдохшими останемся.       За спиной ей почудилось движение, она повернулась, вздрогнув, и почувствовала, как взмокла от страха майка. — Чу, — фыркнула Юлианна, — не подкрадывайся, я же и по лицу дать могу сгоряча, — и отвернулась к котенку. — По лицу не надо, оно у меня красивым получилось, сам себе завидую, — Виктор присел рядом. — Я его у техникума подобрал, кто-то под окном моего кабинета целую коробку оставил. Их много было, штук пять, и все умерли, только черненький и остался. Печально, — проговорил синеволосый, но лицо его оставалось светлым. — А черные вообще долго живут. Их в темноте не видно. — У тебя большой опыт? — усмехнулся Виктор. — Очень большой. Из меня пули только два раза вытаскивали, а вот моему рыжеволосому другу, который шапки не любит, повезло меньше. Семь? Да, кажется, около семи. Хотя один раз из них я в него стрельнула. — Какие-то у тебя странные отношения с друзьями. — Есть такое.       Синеволосый вздохнул и поднялся, ушел в кухню. Юлианна еще минуту рассматривала своего товарища по несчастью, оказавшегося также случайно в этой квартире, и последовала за Виктором. Тот занимался смесью для котенка. — Там ванна наливается тебе, — сказал он, когда девушка подошла, — еще есть время поменять воду.       Юлианна не очень любила следовать чьим-то советам, особенно если они были не жизненно необходимы, но все-таки пошаркала в ванную и, даже не щупая струю воды, повернула кран на добрые сантиметры.       Ванная оказалась темной комнатой, в которой спать приятнее, чем в спальне. На стене рядом с дверью висело зеркало от пола до потолка, от которого девушке стало не по себе. Она подошла к нему, такому чистому, без единого развода или капли, и всмотрелась в свое лицо.       На щеке развивалась пока еще розовая сыпь, под коротко обрезанными волосами, между шеей и правым ухом росло непривлекательного вида покраснение, похожее на плешь. Остальную часть лица Юлианна и разглядывать не стала — отвернулась. Она ощутила отвращение.       Вернувшись в гостиную, она села на диван, взяла в руки пакет и уставилась в экран плазменного телевизора.       Виктор вышел с котенком на руках, поглаживая его по животику, и сел рядом. — Что за пакет? — спросил он. — Не твое дело. — Краденое что-то? Это секрет? Философский камень? — синеволосый говорил с издевкой. — О, — он стал серьезным, — это из-за него тебя преследовали те ребята? — Сомневаюсь, — Юлианна нахмурилась, — скорее всего, они о нем вообще не знают. У тебя скотч есть? — Да, — Виктор оглянулся на спальню, — в столе был. — А ножницы? — Там же. Обратно я не пойду, иди сама, — он, как ребенка, обнял котенка и с прищуром оглядел девушку. — Тебе нормально, что по твоему столу будут шарить? — Я и не скрываю ничего.       Девушка искоса посмотрела на синеволосого и ушла за ножницами. Когда она вернулась, Виктор спросил, зачем ей скотч. — Чтобы, — Юлианна с недоумением смотрела на хозяина квартиры, — закрыть пакет потом? — Зачем? — Чтобы оттуда не вывалилось то, что там лежит? — А что там лежит? — Не знаю я! — вспыхнула девушка. — Не знаю, что ты привязался? Мне его отдал друг, и я не знаю, что там! — Если это краденое, то в моем доме это храниться не будет, — предупредил Виктор. — Веник не вор, — фыркнула Юлианна, принимаясь разворачивать пакет и обрезать старый скот, — я — вор, а вот Веник не вор.       Девушка одним глазом заглянула в пакет и тут же его закрыла, синеволосый даже не успел ничего не увидеть. — И что там? — Ну, — Юлианна начала сворачивать его в трубочку, чтобы перевязать снова, — примерно то, о чем я догадывалась, но не знала. — Деньги, понятно, — Виктор замолчал, а девушка возражать не стала. — Крупные?       Юлианна прищурилась, своим лицом выражая все, что могла бы сказать. — Не очень, и много их там? — Достаточно, — треск скотча приглушил окончание слова. — У тебя его можно куда-нибудь деть? Чтобы ненадолго, но если придут твои «друзья», чтобы они не нашли? — Да вон, в ящик положи, — Виктор указал на стенку, где стоял телевизор.       Юлианна сползла с дивана и села на колени, открыла ящик, наклонилась, заслонив спиной содержимое. — У тебя тут везде книги? — она поднялась. — Философия одна, — Юлианна оглядела полки. Действительно, кроме неё, казалось, и вовсе нет ничего. Девушка начала вслух читать заглавия: — «Государь. О том, как надлежит поступать с людьми», «Новый Органон», «Я ничего не знаю. С комментариями и объяснениями», а вот это уже совсем сумасбродство, «Философия духа», «Критика чистого разума»… Ты, — обратилась она к Виктору, — что-то вроде современного Платона, что ли? — Нет, я просто философию преподаю, — пожал синеволосый плечами. — А цвет твоей головы — это чья философия? Ницше? — Это просто цвет. — Нет, — почти возмутилась девушка, — это не просто цвет. Синий — это часть голубого, то есть, через свою шевелюру ты кричишь миру о сокрытой своей ориентации, возможно, в детстве тебя били за то, что ты целовался с мальчиками, я права?       Лицо Виктора осталось неизменно каменным и светлым: — Если ты думаешь, что шутки про геев — это актуально, то нет, это не так. Я привык, но мне все еще неприятно. Я не гей, я натурал, и в детстве я целовался только с девчонками, мамой и бабушкой, на всякий случай избегая сестру, мало ли что скажут, — он поднялся и вышел в спальню, утаскивая за собой котенка.       Чувствуя себя неловко, Юлианна вспомнила про ванну и убежала. Она почти набралась и даже была готова через какое-то время вылиться, но девушка вовремя пришла. На стиральной машинке лежало коричневое в светлую клетку полотенце, так что, решив не медлить, Юлианна стянула с себя одежду и заползла в воду.       На секунду у нее появилось желание закричать от боли, но потом она начала часто дышать, заставляя пар пробираться под ребра и нагревать её худое тело изнутри. Юлианна привыкла к холоду, она последние четыре года жила только в нем, нечасто, а сейчас особенно редко, позволяя себе струйкой ввести синтетическое тепло. Девушка не двигалась, боясь снова почувствовать боль, но в то же время глаза у неё сияли, а на покрасневших губах появилась легкая усмешка, какая бывает у дьяволах на старинных картинах. На мгновение к ней даже пришел приступ удушья, но она все равно продолжила лежать в воде, иногда дергая пальцами, чтобы разогнать успокоившуюся воду. — Ты там? — донеслось из-за двери. — Ну, если ты не видишь меня, выпрыгивающей с балкона, то да, я тут. — Я тебе одежду принес, можно зайти?       Юлианна подняла брови и повернула голову на голос. — Какую одежду? Если ты принес свою, то я откажусь, потому что мы не в дешевом романе, где умный мальчик спасает борзую девочку из беды, дает ей свою футболку, а потом у них секс. Кстати, если это не твоя одежда, а какой-нибудь твоей жертвы, и она женская, то я тоже откажусь, по понятным причинам.       Дверь щелкнула, и на пороге появился Виктор: — Уф, — проговорил он, смотря на запотевшее зеркало, — неудивительно, что ты несешь всякий бред, у меня бы тут тоже мозги плавились, — он повернулся к девушке, рассматривая привлекательную шторку для ванной, которую он сам выбирал в хозяйском магазине полторы недели тому назад. — Это одежда моей сестры, хочешь, надевай, не хочешь, я не настаиваю, но твои… — он скосил глаза на стопку, аккуратно сложенную Юлианной по местному феншую, чтобы не нарушать его странного порядка. — Ты хотел сказать тряпки, — закончила она без интереса. — Это не я сказал, это ты сказала, — заметил Виктор, — но твои вещи я могу постирать, все равно черное закидывать.       Девушка начала струйками воздуха, которые она выпускала то из носа, как быки в фильмах, то из губ, словно прозрачный дым, разгонять пар вокруг себя: — Можно, почему бы нет.       Синеволосый еще раз посмотрел на ребячащуюся девушку, покачал головой с улыбкой недоумения и вышел, о чем-то задумавшись.       Прошло много времени, пока он снова не постучал в ванную. — А? — тут же спросил немного опьяневший голос. — Ты там не утонула? Вылезать не пора? — А! — ответила так же девушка. — Да, сейчас, — в тоне её появились нотки потерянности.       Спустя еще минут десять Юлианна сидела на диване с мокрыми волосами, красными щеками и мяла в пальцах душистое махровое полотенце. — У тебя все нормально? — спросил Виктор со смехом. — У меня все, — девушка вздохнула, — прямо вот, — она набрала воздуха в грудь и уставилась немного сумасшедшим взглядом на синеволосого, не выдыхая, — вот так, что… — Нет, если ты хочешь выговориться, то так и скажи, скорее всего, через пару дней мы друг друга уже не вспомним, и меня никак не будут тревожить твои проблемы, — проговорил Виктор, садясь рядом. Юлианна выдохнула. — Я из чистого интереса спрашиваю, докладывать в полицию не буду. — Да тебе и не поверит никто, — сказала девушка, выпятив губу. — Так, ну, — она собиралась с силами, — я тебе расскажу про того парня, который дал мне пакет. Я хочу, чтобы про него знал кто-нибудь еще кроме меня, — она не смотрела на синеволосого, её глаза были направлены куда-то в пол, словно она смотрела сквозь него вниз. — Погоди, — остановил Виктор, — дай только вопрос задать перед исповедью. — Юлианна мрачно на него посмотрела. — Ты употребляешь наркотики?       Девушка прижала к лицу ладонь, рассматривая пустоту со взглядом отсутствующей мысли. — Это был дурацкий вопрос? — испугался синеволосый. — Да нет, — она пожала плечами. — Нет. Как догадался? — Не знаю, просто.       Юлианна облокотилась на диванную твердую, но приятную на ощупь диванную подушку. — Тогда я начну. Значит, этого парня звали Вениамином, но я всегда обращалась к нему «Веник». Не знаю, он был похож на веник. У него тело, — она начала показывать руками, — такое тонкое, как у веника ручка, у старого, советского, из сучков, и голова широкая, как часть эта, которой подметают. Он всегда таким был. Я с ним познакомилась четыре года назад, ну, около того, — слова сами шли у девушки, она их не думала и не рассчитывала. — И сначала он был мудаком. Все люди мудаки: кто-то сначала, а кто-то в конце. Я бы с ним никогда не начала общаться, если бы не один случай. Вот про него я тебе рассказывать не буду, — отрезала Юлианна тут же, — но скажу, что он изменил если не всю мою жизнь, то хотя бы её часть, — она выглядела потерянной, но в то же время сосредоточенной. — Веник мне жизнь спас. Только я не знала об этом, пока время не пришло. Веник был на подхвате у главного, как его назвать, дилера нашего города, распределял наркотики по разным группам. Я была как бы отдельной такой личностью, которой шли поставки сверху, и даже не спрашивай почему, просто была. И, — Юлианна тяжело вздохнула, — Веник должен был мне в руки их отдавать. Он отдавал, конечно, но… Знаешь, часто эффект зависит от дозировки, — девушка будто вспомнила, что её слушают и посмотрела на Виктора, который внимательно во все вникал. — Он специально давал мне такие дозировки, которых было либо слишком мало, либо слишком много. Не достигался нужный психологический эффект. Физически — да, я все так же продолжала быть зависимой, а вот психически уже отходила. Еще бы не отойти, когда трижды в мусорке с передозом за месяц валяешься. Так теперь у меня есть какой-то шанс, не знаю, вылезти, — она усмехнулась. — «Вылезти», ты слышал, что я сейчас сказала? — Почему нет? — удивился Виктор.       Юлианна закачала головой, не переставая кривить губы. Так они сидели минуты четыре, пока синеволосый снова не задал вопрос: — А зачем он пакет тебе отдал? Мог бы ведь и у себя продолжать хранить. — Не мог, — ответила девушка. — Сейчас будет слово такое красивое, — она подняла указательный палец к лицу и пристально посмотрела на Виктора. — Он был обречен. Обречен — красивое слово, — Юлианна перевела взгляд на тяжелые занавески, еще не закрывающие окно, за которым серо светил фонарь. — Яркое такое. Красочное. Он умер сегодня. — Веник? — Да. С крыши упал, — отреченно сказала девушка. Выглядела она совершенно не волнующейся, необеспокоенной. Её вообще ничего не волновало. — Ох, — выдохнул Виктор, — мне жаль… — Не надо его жалеть, — Юлианна кинула на хозяина квартиры острый взгляд, — чего он не любил, так это жалости. Можно жалеть змею, которая его укусила, собаку, которая чуть не отгрызла ему ногу, приняв за кость, жалеть можно полицейского, который в него стрелял, людей, которых он вытаскивал из огромной ямы с дерьмом, типа, таких как я, но его нельзя. Такой человек.       Они снова оба замолчали на продолжительное время.       Замяукал котенок. Виктор словно очнулся: — Слушай, раз так то, — он замешкался, — ты ужинать хочешь? Поздний ужин тебе не повредит. Ранний завтрак, кстати, тоже.       Юлианна посмотрела на синеволосого, как голодный лев глядит на антилопу. — Так, я понял. Сейчас котенка покормлю и что-нибудь тебе погрею, — он ушел, но продолжал говорить из комнаты. Его чистый голос разносился по квартире и Юлианна от него как-то упокаивалась, даже дремала. — Я, знаешь, очень готовить люблю. Вот мое это, с детства заметил. Вообще-то даже в колледж хотел пойти на повара, но как-то меня отговорили. Отец был против, говорил, что это не мужское дело. Хотя мама рассказывала, что он вообще не готовил, после того, как у него однажды гречка в кастрюле загорелась и спалила шкафчик над плитой.       Девушка сначала слушала, потом перестала. Она знала это. Испытывала раньше. Люди боятся смерти, и когда понимают, что даже не ими лично встреченный человек, а где-то когда-то обитавший по словам десятых рук, умер, их охватывает паника. Смерти других — это напоминалка каждому, что всех ждет то же самое. И те, кто раньше с таким не сталкивался, они просто боятся. А страх у всех проявляется по разному. Редко у кого на самом деле страх сковывает руки и ноги, как фильмах, или появляется судорожное мгновенное мышление. Нет, уже давно нет. Люди, когда боятся, пытаются заговорить зубы себе и окружающим, улыбаются, будто ничего не случилось, грызут ногти, смеются, плачут, шутят. Это адекватная реакция, и Юлианна её видела разную, и принимала любую. — Так вот я и попал в этот техникум, — закончил Виктор громко, отчего девушка вздрогнула. — Постой, что? — спросила она. — Что? — А, — Юлианна смутилась, — я, — она развела руками, — честно говоря, я тебя не слушала все это время, ты рассказывал о себе?       Виктор буравил её взглядом полторы минуты, пока микроволновка не запищала, потом с возмущенным лицом поставил тарелку на стол и встал, пятой точкой прислонившись к столешнице рядом с плитой, и сложил руки. — Я задумалась, я тебя даже не слышала, — начала оправдываться девушка. — Я тебе жизнь свою рассказал сейчас, а ты мне про себя ничего, и ты даже не слушала, ну это наглость, — он зашагал к спальне. — Тогда у тебя была очень короткая жизнь, если она уместилась в три минуты рассказа, — задумалась Юлианна. — Она не короткая, — бросил Виктор из спальни, — она скучная.       Девушка пожала плечами: — Справедливо.