В кучке бетонных опилок

      Ей всю ночь снились красные руки. Сначала Юлианна стояла в белой комнате, диаметр которой от поворота к повороту менялся, а потом появились руки. Они вылезали из стен, красные, с капающими на пол каплями кровавой слизи, и тянулись к ней. Девушка боялась, но ничего сделать не могла, и просто стояла, изредка уворачиваясь от цепких пальцев. Несмотря на странный внешний вид, руки вреда не причиняли.       Потом Юлианна как-то моргнула, и белая комната превратилась в черную. Руки исчезли в темноте, и только тогда девушка почувствовала себя по-настоящему жутко. Она видела свое тело, руки, ноги, босые ступни, но больше ничего. Внезапно по спине потекла слизь, и черные острые закорючки ногтями впились ей в кожу. Юлианна закричала и начала отбиваться, но её собственные руки растворились в темноте. Грудную клетку сжимали полчища конечностей до боли в органах, голову дергали так, что шея в какой-то момент хрустнула, да так, что у девушки это отозвалось в ушах.       Когда она открыла глаза, окно источало ровный серый свет. Юлианна недовольно оглянула фонарь и потерла глаза, вздрогнув. Не самый приятный сон.       Девушка поднялась с дивана, уронив край пледа на пол, и, шаркая, подошла к раковине. Почувствовав отдышку, она села рядом с плитой на пол, вытянув ноги. На лбу появилась испарина. «Этого еще не хватало, — подумала Юлианна, — простудиться».       Она тяжело поднялась, открыла кран, смыла с лица соленый пот, напилась с ладошек и ушла обратно спать.       Девушка до самого утра не могла заснуть, она ощущала слабость и головокружение, металась по дивану, иногда вставала за водой и снова укладывалась под плед, рассматривала потолок, не чувствуя в этом удовлетворения.       Виктор проснулся в семь утра, когда зазвенел его будильник. Юлианна выпрямилась на диване и села, с тоской рассматривая дверь в спальню синеволосого. Тоска, грусть и одиночество одолели её, и что ей делать, она не знала. Где-то у легких слева назревала тупая сжимающая боль. — О, ты уже проснулась, — заулыбался Виктор. — Доброе утро! — он выглядел счастливым и выспавшимся, но все равно с мешками под глазами. — Хуютро, — отозвалась девушка, зарываясь лицом между диванными подушками. — Что-то случилось? — забеспокоился учитель философии. — Не выспалась. Вообще себя плохо чувствую, — она поднялась, качаясь, и подошла к окну. — Ну-у-у, — протянула Юлианна разочарованно, — похоже, мне отсюда сегодня не выйти, — девушка взялась за штору и дернула её, оставив комнату гнить в темноте. — В чем дело? — Виктор наощупь включил лампочку над столешницей, не прерываясь делая завтрак. — Там Максим на площадке со своим дружком, — протянула Юлианна и потерла ребра. Тяжесть её тревожила, но как бы легонько, немного. — Тот еще крендель. — Я не против, чтобы ты еще побыла здесь, — успокаивающе зашуршал синеволосый. — Поспи немного, пока буду на парах, только котенка корми, хорошо? Я тогда предупрежу соседку, чтобы не ходила. Ты как, не против? — Выбора у меня особо нет, — девушка заглянула за штору. На детской горке сидела коробочная фигура и с утра пораньше распивала спирт. — Все равно идти некуда, — она села обратно на диван, — посплю еще, — веки у неё начали слипаться, — немного, — положила голову на подушку, — может высплюсь, — и заснула. — И для кого я завтрак готовил, — разочарованно сказал Виктор, дожаривая бекон.       Неспеша он собрал сумку, оделся, причесал свои роскошные локоны, собрав их в тугой хвост, и в зеркале вместо мягкого семьянина стал отражаться деловой учитель. Но его выдавало все то же лицо, которое будто светилось из-за мягких голубых глаз. Виктор накинул пальто в коридоре, но потом вернулся, набросал на альбомном листе записку о расписании кормлении кота, где лежит завтрак, а где обед, положил на кофейный столик, поправил новоиспеченной сожительнице одеяло и только потом со спокойной душой ушел.       Рука Юлианны лежала на самом краю дивана, рядом с подлокотником, и вся кисть будто падала. Ей снова снился сон, такой яркий, что девушка тряслась под пледом, шевелила губами, что-то говоря, и даже волосы, казалось, у неё шевелились из-за ветра из сна.       Она лежала на крыше недостроенной многоэтажки, сгорающей под огнем заката. Одной рукой девушка держала Веника, кричала ему, чтобы он не отпускал её и что она его не отпустит, что он её друг, и много чего еще она ему кричала, обещала бросить наркотики, плакала и просила его обо всем, что только можно просить друга, а он словно не слышал. Юлианна вдруг поняла, что он вовсе не падает: его утаскивает огромное черное нечто, протянувшиеся от земли и до самой крыши, медленно захватывая синтетической жижей сантиметр за сантиметром хрупкого тела рыжего приятеля. Он молча наблюдал за тем, как исчезает его белая с синим кожа, а потом поднял на девушку свой добрый взгляд. Юлианна продолжала кричать, чтобы он не отпускал, но руки Веника слабли, и вот уже не он держится за неё, а она вцепилась в него мертвой хваткой, с ужасом наблюдая, как черная слизь съедает другу ребра. Веник смотрел на неё с теплотой, прощаясь, и улыбался, и слезы текли из его иссохших глазниц, и выглядел он как святой, принимающий покорно свою участь во благо других. Вдруг рот его раскрылся, и оттуда фонтаном полилась жижа, добравшаяся до горла. Девушка закричала, но рук не отпускала, пытаясь как-то счистить с локтя Веника подбиравшееся живое нечто, как поняла, что её пальцы теперь испачканы в этой грязи, и теперь она тянет её вниз, туда, где исчезло тело Веника. Уперевшись коленями в бортик, она чувствовала, как жижа тянет её вниз, поедая безболезненно вены. Из носа брызнула черная жидкость, Юлианна закашлялась, начала захлебываться. Колени царапнули по кирпичам. Девушка полностью погрузилась в жидкость.       Виктор возвращался домой уставшим и взволнованным. Ему весь день трепали нервы несколько сумасбродных девчонок, которые изучают философию пристально и внимательно только потому, что учитель по ней имеет симпатичное греческое лицо. Эта группка ненормальных ходила за ним по всем коридорам, даже в туалет, и утверждала, что по какому-то там древнекакому-то там гороскопу, созданному кем-то там в каком-то там году по таким-то звездам он вчера встретил свою судьбу, и этим девчонкам непременно нужно было узнать, что это за шлюха такая. Причем именно так они её и называли, цитатой.       Виктор не собирался Юлианну оправдывать, он и так был уверен, что она не только такая, но еще и какая-нибудь сякая. Вообще он бы не удивился, узнав, что у Юлианны было семнадцать абортов, шесть убийств, или что она взорвала самолет. Его отношение к ней было настолько спокойным, как к фикусу, который прошел первую мировую, гражданскую войну, вторую мировую, побывал где-нибудь в Иране или Вьетнаме, а потом приехал к бабушке и после её смерти достался ему вместе с горшком костей.       Но ему было неприятно. Виктор вообще чувствовал себя раздраженным и взбешенным, но не хотел это показывать. Распланировав день, он решил приготовить ужин, проверить котенка, покормить его и уехать в зал. Синеволосый философ знал себя прекрасно и понимал, что, несмотря на всю его стойкость, он все равно может сорваться на и без того не в себе Юлианну, так что решил, что будет лучше ему сорвать злость на железных тренажерах, чем на чем-либо еще.       Проходя мимо подъезда, Виктор остановился и посмотрел на окно гостиной. Света не было. Он встревожился и начал скорее набирать код.       Взлетев по лестнице, синеволосый судорожно перебирал ключи. Наконец, дверь щелкнула. Его встретил жалобный громкий писк котенка и темнота в коридоре. Включив свет, Виктор стянул ботинки и бросился в гостиную. Диван стоял разложенный, на нем лежал плед и подушки, раковина была чистая, посудомоечная машина не выключена. Записка не тронута. Испугавшись истошного крика котенка, учитель философии спохватился, набрал смесь и ушел в спальню. Он с грустью думал о Юлианне.       Когда черный комочек успокоился, Виктор поменял ему грелку и ушел на кухню готовить ужин. В зал ему уже не хотелось.       Когда кастрюля с водой закипела, синеволосый цокнул от досады, бросил ложку и выключил плиту. Он думал так: если уже ей хотелось уйти, то она могла бы хотя бы предупредить соседку, чтобы она все-таки покормила это несчастное животное, и оставить записку, мол, все было круто, но, извини, мне срочно нужно по своим наркоманским делам. Виктор бы её не осуждал тогда ничуть, но сейчас он не просто осуждал, он злился и грустил из-за девушки, так гадко его подставившей.       Немного успокоившись, синеволосый учитель повернулся обратно к плите, но заметил за подлокотником дивана что-то. Между окном и диваном было немного места, и, если не подойти вплотную, можно и вовсе не увидеть, что там что-то лежит.       Виктор сделал шаг, прекрасно зная свое ухудшавшееся с каждый годом зрение, из-за которого ему приходится иногда носить совсем не идущие ему очки. Однако увидев полностью, что там, синеволосый ужаснулся и кинулся за аптечкой.       Девушка лежала за диваном так, будто её стащила за руку неведомая сила, отчего на кисти остался синий след браслета. По губе и щеке тянулась длинная дорожка высохшей крови из носа, но грудь у Юлианны мерно вздымалась, словно она просто спала.       Почуяв нашатырь, девушка оглушительно чихнула и открыла глаза, заторможенным взглядом наблюдая на испуганным Виктором. — Привет, — прохрипела она и закашлялась снова. — Сон был такой мерзкий, ты бы знал, — Юлианна села под ошарашенным взглядом синеволосого и облокотилась на диван. — Очень себя плохо чувствую. А ты, — она приподняла бровь, — почему не на работе? — Вообще-то, — начал Виктор обеспокоенно, — уже вечер. — Вечер? — девушка нахмурилась, а потом подняла взгляд на сожителя. — А ты кота покормил? — Да еп, — философ вскочил, — ептиль моптиль, ты тут, может, чуть не умерла под батареей, а ты о коте думаешь?! — Ну, умерла и умерла, — проговорила Юлианна, вытирая ваткой из аптечки кровь, — тоже мне проблема. А котенка жалко. Вырастет — хорошая кошка будет. Я-то что? — Что ты за человек? -возмутился Виктор. — Тебе совсем плевать на себя, что ли?! — Как бы, — девушка почувствовала озноб, — как бы не то чтобы, но если есть выбор между тонущим котенком и мной, я бы предпочла, чтобы выбрали котенка. — Спрашивают не у утопающего, а у спасателя, — заметил синеволосый, успокаиваясь. — У тебя температура? — Да, кажется, — тяжело Юлианна залезла на диван и свернулась клубочком. — Кажется, да. — Ломка? — растерянно спросил Виктор.       Девушка усмехнулась, хотя чувствовала себя очень плохо. В груди началась сильная боль, будто маленький ножик чиркал между ребрами слева. — Нет, это у меня всегда. Простуда, может. Не знаю. Плохо мне. Тошно мне, — она вернулась к спинке дивана и затихла, только было слышно её хрипы в горле. — Этого еще не хватало, — синеволосый все равно оставался взволнованным, но беспокоился уже меньше и, осознав, что котенка никто не бросал и Юлианна сбегать не собиралась, даже повеселел и начал искать в аптечке на полу жаропонижающее. — Я не в аду случайно? — проговорила Юлианна, кашляя. — А то очень мне жарко. — Сейчас, — Виктор заставил обмякшую девушку выпить таблетки. — Так будет лучше. Пока поспи. — Я так засну и не проснусь, — пробормотала девушка, пытаясь справится с тряской во всем теле. — И где это я? Где я так могла умудриться?       Спустя минут пять неразборчивого лепета Юлианна затихла.       Синеволосый немного подождал, пока она глубоко не заснет, потом подсунул ей градусник. До этого девушка не давалась. У      достоверившись, что высокая температура не просто высокая, а очень высокая, Виктор оставил Юлианну на диване досыпать обморочные свои сны, а сам пошел доваривать спагетти, которые его заждались и теперь жалобно звали «папочкой».       Раздался дверной звонок.       Девушка с интересом приподняла потяжелевшую голову, а синеволосый философ, рассерженно бурча «Кого там еще принесло, и так проблем хватает», пошел открывать.       Увидев незваного гостя, Виктор загородил ему дорогу, даже не приветствуя: — У меня сейчас проблемы, я сейчас не могу с тобой ничего пить, каким бы повод ни был. — Да ладно, — с тоской протянул Игорь, — сейчас повод — всем поводам повод. У меня у жены любовник, прикинь? — Так, — с недоумением начал Виктор, — у тебя же была любовница, нет? — У меня была, — развязно ответил Игорь, — но семью она развалила. Вот гадина, а? — он с тоской посмотрел на синеволосого. — У меня, правда, проблемы, у меня гость, он болеет, правда, давай потом, — философ начал закрывать дверь, но Игорь вставил в проем ногу, уговаривая Виктора посидеть «тихонечко» и «немножко». Чтобы случайно эту самую ногу не сломать служителю закона, философу пришлось отойти, и грустный Игорь вошел в квартиру, обнимая четыре банки с пивом. — Нет, ты представляешь, у неё был любовник, — плакался полицейский, снимая ботинки. — У тебя тоже была любовница, — заметил Виктор. Он прекрасно знал, что состояние «грустный Игорь» сравнимо с алкогольным опьянением, и бедный полицейский в такие моменты мог быть опасен сам себе. — И что? Это не я семью разрушил, это все она, — продолжал Игорь, — почему она так со мной поступила-а-а-а-а? — он вдруг начал бесслезно плакать, сидя на скамеечке вешалки. — Я что, плохой муж? Вот скажи, плохой я муж? — Я, — синеволосый развел руки, — не знаю, Игорь, ты не мой муж, я с тобой не жил, ты приходишь ко мне раз в три недели, чтобы поплакаться на тетю, хотя, то есть, она же мне уже будет не тетя, да? — он задумался. — Как ты можешь быть таким бесчувственным? Ты знаешь, что мне больно? Вот сердце раздирает, понимаешь ты меня? Вот там, сердце, — Игорь поднял футболку и указал на то место, где в теории должно быть сердце. — Не знаю, как насчет боли, — Виктор взял дядю за плечи и повел в гостиную, — но тебе нужно успокоиться, прийти в себя, а потом идти домой, выпить чаю, поспать, и ты перестанешь быть таким, э… — А это кто у тебя тут? — встрепенулся полицейский. — Никто, идем, — синеволосый повел было бедного Игоря в спальню, как тот ощетинился. — Кого-то она мне напоминает, — жилистый мужичок, который недавно навзрыд плакал, ловко вывернулся из рук Виктора и оказался у дивана. — Кого-то… Ах ты сволочь! — заорал он внезапно. — Стоять, не двигаться, руки вверх! Производится задержание особо опасного преступника! Виктор закрыл лицо рукой, не желая видеть эту сцену. — Игорь, — пробубнила Юлианна не своим голосом, — брысь, я тебя прошу. Или тебе сейчас будет так херово, как, блять, тебе никогда не было, — она повернулась лицом в подушку и начала бурчать, что у нее сил нет даже голову поднять, не то что вставать, не двигаясь, с поднятыми руками. — Слышь, ты, это, там, — Игорь замолк и как-то растерялся, — ты там это, не груби мне. Я тебя сейчас сверну и отправлю в обезьянник. — А вы знакомы? — встрял Виктор, подглядывая из-за пальцев. Юлианна головы не поднимала, только что-то похрипывала легонько. — Я эту стерву, — начал Игорь, — ищу уже полтора года. А она у тебя тут валяется. Ты хоть знаешь, кто это вообще? — Бля, — вскрикнула девушка, — я тебя попросила замолчать? Вот замолчи! Что ты мне сделаешь? Посадишь меня за воровство? Доказательств нет. За хранение наркотиков? Никогда я наркотики у себя не хранила. За употребление наркотиков? Статьи такой нет, и не надейся! За пропаганду ЛГБТ посадишь? Так это я не сосалась, — она повернулась на спину, — это я так, просто, подругу на прощание поцеловала, один раз всего, — говорила Юлианна таким голосом, что Виктор сразу понял, что доказательства воровства есть, но не у Игоря, наркотики она, если и хранила, то Игорь не знает где, а с девчонками она целовалась не раз и не два, и скорее всего даже не тридцать. — Все я тут этот, — девушка повернулась обратно, — святой. Квартира синевласки нейтральная территория, не трожь человека, — она замолкла, схватившись за левую руку. Полицейский с ужасом посмотрел на Виктора, а тот только плечами пожал: — У нее температура, что ты к ней пристал? Разбудил вот. — Я к ней пристал? — снова закричал Игорь. — Я? Да ты знаешь!.. — он замолк, получив по лицу подушкой, отправленной меткой рукой Юлианны. — Вот, я попросила заткнуться, — предупреждающим голосом проговорила она, — вот и заткнись, — с тоской на лице, девушка растирала левую руку и плечо, будто под кожей застыл пласт глины, и теперь она его нагревала, чтобы он растворился и как-нибудь смылся кровью. — Интересные у вас отношения, — заметил Виктор, — прямо странные, я бы сказал. — Вот эта… — Назовешь меня плохим словом — тебе аукнется, — пробубнила Юлианна, в беспокойстве рассматривая потолок и нерегулярно вдыхая наполненный уличной свежестью запах, принесенный полицейским. — Вот эта, — начала заново Игорь, — женщина, это знаешь что такое? Это армагеддон! — Приятно-то как. — Вообще, вот лежишь и молчишь, вот лежи и молчи, — вспыхнул Игорь, с подозрением оглядывая бледнеющую с каждой секундой девушку. — Тогда и ты громкость поубавь, — с милой улыбкой попросил Виктор. — Пойдем, посидим, выпьем, ты успокоишься и расскажешь мне, что же это за армагеддон. Полицейский будто думать забыл про свое жену, только с яростью оглядывался на лежащую тушу на диване, продолжающую растирать руку, переходя незаметно к грудной клетке. — Нет, вот ты знаешь, кто она? — повторил полицейский. — А ты не знаешь, я уверен. Вот ты узнаешь, и ты её выгонишь, и я её упеку, да-да. Виктор один открыл две банки и одну из них поставил прямо перед Игорем, очень увлеченно повторяющим о знании и не знании. — Она, — начал полицейский, — вот существо из ада. Из ада! Она, — он отхлебнул глоток, — сбежала однажды от двенадцати полицейских разом! И знаешь как? — Виктор покачал на этот вопрос головой. Он смотрел на Игоря с жалостью и некоторым отвращением, как смотрят на очень дальнего и дурного характером родственника, которого посетило старческое слабоумие, наблюдая, как у него изо рта течет пережеванная каша. При этом уйти от родственника тоже нельзя: вроде как невоспитанно. — Вот так. Там была пятиэтажка, её обступили, а рядом с одним из подъездов росло дерево, то ли дуб, то ли сосна, черт его знает… — Это был тополь, — донеслось от дивана измученно. — Да плевать, что это было! Мы её в тиски зажали, вот никуда она от нас не делась бы, а тут вот эта… — Игорь даже задохнулся от возмущения, — женщина! Залезла по дереву! На чердак! Мы взяли в круг дом, а эта… Мымра! — вскрикнул полицейский, за что тут же снова получил подушкой по голове. — Слышь! — Ой, да фиг с вами поспать получится, — Юлианна сползла с дивана и подошла к столу, не обращая внимания на визжащего дядюшку синеволосого. — Кефирчика нет в холодильнике? — на лбу у неё виднелся холодный пот, который кривой челкой сам растирался по коже. — Был, посмотри на двери, — в таком же спокойном тоне ответил Виктор. Казалось, будто шумный родственник их совсем не тревожил, его вообще словно бы не было. Юлианна в абсолютной нирване налила в высокий стакан кефира и села на стул ближе к философу, потирая челюсть с левой стороны, будто её начала беспокоить зубная боль. — Рассказывай, продолжай, — сказала она умолкшему полицейскому. — Я, если что, поправлю, — и принялась медленно пить свой кефир. — Совсем я как-то неважно себя чувствую, — девушка посмотрела страдальчески на Виктора, — усталость сильная. Синеволосый пожал плечами и краем глаза посмотрел на дядю, пытаясь донести до Юлианны, что едва милый родственничек уйдет, он что-нибудь сделает. — Не, ну это нормально вообще? Что за наглость! — возмутился было Игорь, но продолжил. — И она прорвала круг из двенадцати полицейских! Она украла мотоцикл! У нас парня, молодой еще совсем был, из-за тебя уволили, что он и мотоцикл посеял якобы, и оружие у него там лежало! Где, кстати, это все теперь? — он стал спокойнее. — А, ну, мотоцикл в реке, — девушка повела плечами, в особенно пытаясь размять привести к действию левую лопатку. — Я его там утопила случайно. Или не случайно. А пистолет у меня украли. А потом стреляли в меня из него, — у Юлианны на лице изобразилась гримаса, будто она вспоминает самый неприятный момент в своей жизни. — У меня так друг чуть не умер. Мне пришлось ковыряться в его внутренностях, чтобы пулю достать, — в её глазах появилась боль от прожитого опыта. — А еще из него кошку застрелили. Но это тоже не я была. Я из него стреляла один раз в максимум, потому что он гад мерзкий и надоел мне, хуже гречки, правда. Вот если я умру, то в этом точно виноват будет Макс. Потому что он мать щенка. — Мать щенка, — повторил Виктор многозначительно, указывая на путающийся от озноба язык у девушки. — А ты плохие слова не повторяй за мной, — нахмурилась Юлианна, — тебе еще рано. — Что? — засмеялся синеволосый. — Мне двадцать семь, и я не могу говорить плохие слова? — «Плохие слова», — повторила девушка, укладываясь головой на стол. — Вот поэтому тебе еще рано. Взрослые люди говорят «матерные». — Ну, — Виктор улыбнулся и обратился к Игорю. — Может, что-то еще было? — Однажды её, напичканную наркотиками, нашли в квартире с ребенком, — выпалил полицейский. Синеволосый с порицанием посмотрел на Юлианну.  — Так-так, — девушка подняла голову, — во-первых, про ребенка я ничего не знала. Мы сидели на кухне, а мамаша его заперла в спальне, его не слышно было, и не видно, мы сидели такие типа «гы-гы, га-га», а потом как-то отрубились и такие, — она развела руками. — А во-вторых, я была не напичкана. Я просто еще немного выпила в тот день, а тут еще дрянь, причем я совершенно не помню, что я тогда употребляла, но это точно не из-за них. — Бухать надо меньше, — пробубнил Игорь, запрокидывая голову для глотка Балтики девятки. С тоской проследив за ним, Юлианна вздохнула. — Может, еще что-то? — напомнил снова Виктор. Он сидел и внутренне смеялся с того, что происходит вокруг. Особенно его смешило понимание того, что его дядя, работающий полицейским, сейчас сидит рядом с человеком, которого он искал полтора года, и реагирует так поразительно, что не засмеяться просто невозможно. Настроение девушки он прекрасно понимал, ей плохо, она пролежала без сознания полдня, у неё температура, но то, как сейчас говорит Игорь, заставляет Виктора сдерживать свой начинающий переходить в истерический смех. — Я её в борделе нашел однажды, — начал Игорь, а Юлианна вздрогнула и перебила. — Я была очень пьяной тогда, очень пьяной. И все равно за это не посадишь, тебе меня жалко. — Да хоть под машину, — пролепетал служитель порядка, — вообще все равно, — при этих словах Виктор обеспокоенно скривился, — так вот, я её нашел с кучей девок. Это была что, лесбийская оргия? — Предпочитаю бисексуальную, но тогда с пацанами был перебой, — девушка выдохнула с шумом воздух. Она тяжело дышала, будто легкие скрутило обручем и не давало сделать полноценный вдох. — А как же та девчонка? — спросил со смешком Игорь. — У тебя ломка? Выглядишь отстойно. — Про неё даже не вспоминай, — Юлианна схватилась за затылок. — Да нет, не должна быть. Не такая, по крайней мере. Что-то не так… — она задумалась и все так же, с рукой на голове, снова легла на стол. — Может, что-то еще было? — спросил Виктор снова. Он беспокоился за девушку, но она не паниковала, словно такое было уже много раз, отчего его волнение само собой закупоривалось. Игорь и вовсе сидел спойно, довольствовавшись собственными догадками и ломке. Втайне он ухмылялся, говоря себе, что Юлианна заслужила это. — Ох, — проговорил полицейский. — Так и не вспомнить. Много всего было. — Я однажды крысу съела, — сказала Юлианна задумчиво, — и червяка. Крысу мертвую, а червяка живого. — Зачем? — поинтересовался Виктор, не обращая внимания на ужаснувшегося Игоря. — Да на спор, — девушка пожала плечами и поднялась со стула. — Тоскливые вы, фу. Пойду спать, — она схватилась вдруг за сердце и согнулась почти вполовину. — Ты в порядке? — заволновался философ, вскочив. — Да, вроде, — Юлианна покачнулась, — что-то болит, сейчас пройдет, наверное, — она сделала шаг к дивану, но чуть не упала на спину и облокотилась на стол. — Что с тобой? — Да… — протянула она рассеянно, — вроде, — язык у неё заплетался. — Ох, звоните в скорую, — девушка тяжело села на пол, дыша так, словно полтора легкого внезапно исчезло, — походу приступ, — Юлианна гулко втягивала в себя воздух. Виктор бросился к телефону. — Какой приступ, тебе двадцать три, — Игорь смотрел на неё с недоумением и растерянностью, хотя на самом деле его сковала паника. — Инфаркт в двадцать три — это мое наркоманское достижение, — прошептала она нечетко и грохнулась со стуком на пол.